Текст книги "Однажды в Пушкарёвом"

Глава 18. Екатерининский

Огромные зеркала на первом этаже, прекрасная широкая лестница из белого мрамора – всё это оставалось неизменным и парадным ещё со времён Александра Куприна, который, будучи юнкером Александровского военного училища, был приглашён сюда на Рождественский бал, а потом, уже взрослым, подробно описал это событие в своих «Юнкерах».

Сейчас Иван придумал себе игру: все предметы, которые он видел в здании, он мысленно делил на две группы – «были» и «не были». При прапрадеде, тогда, до прихода сюда большевиков, до хаоса.

Вот маленький читальный зал – нет, его организовывали недавно; чугунная лестница, ведущая на верхние этажи внутри правого крыла здания – точно была… И по-прежнему на ней красный ковёр… Новый, конечно. Потолки красивые, белыми сводами. Люстры, канделябры – нет, их, скорее всего, привезли из какого-нибудь краеведческого музея, потому что всё, что блестело, привлекало внимание непрошеных гостей в первую очередь…

В раздумьях Иван свернул в длиннющий узкий коридор, шедший через весь второй этаж крыла здания. В конце коридора было стрельчатое окно, выходящее на Суворовскую… Екатерининскую площадь. Справа-слева вдоль стен шли белые высокие двустворчатые двери кабинетов или комнат, запертые. Что там было раньше? Музыкальные селюли – может быть. Или простые классы?

Неожиданный диванчик у стены нелогичных пропорций: сидеть – неудобно, лежать невозможно. Слишком узок… Красная клеёнчатая обивка… Нет, такого здесь раньше быть никак не могло. Иван всё же примостился.

«Вот, я сижу и жду приёма. Сейчас меня позовут и я войду в эту дверь…»

Где-то неожиданно пробили часы… Четыре удара, звук несовременный, не отсюда… Как красиво! И тут же заиграли на рояле. Несколько женских голосов поют песню, тоже какую-то несовременную, может быть, романс?..

Иван встал и заглянул в ту дверь, за которой, по его предположению, музицировали. Нет, не здесь, здесь пусто… Здесь только огромные напольные часы в углу с двумя круглыми «окошками» – для циферблата и маятника. Маятник мерно раскачивается. Два глубоких кресла, обтянутых чёрной кожей. Необъятный стол на толстых резных ножках. Кабинет! Чей-то кабинет. Очень может быть, что он был. Этот гигантский стол и кресла невозможно было дотащить до Сухаревской толкучки, в печь они тем более не влезали…

Вдруг из-под стола вылезла маленькая старушка в синем халате и принялась энергично стряхивать пыль синей тряпкой с напольных часов. Иван бесшумно отступил в коридор. Далее у стены стояла деревянная вешалка, распиленная на две части. Получалась вешалка правая и вешалка левая. Зачем? Безобразный инвалид. Он видел такую же в вестибюле особняка Горького, только целую.

Картины к стене прислонены, очень много картин, все какие-то одинаковые: батальные сцены на суше и на море. Неужели кто-то соглашается повесить это у себя в квартире? Ах, да, это же Дом советской армии!

Здесь, вероятно, была выставка. И картины ждут своих хозяев… Несколько стульев стоят в ряд между двумя дверьми. Старые, спинки резные. Вот, они-то уж точно были здесь! Только обивка сделана буквально вчера из ярко-красного «плюша»… Зачем? Испортили мебель. Лучше бы были древние дыры…

Ничего не осталось, ни-че-го! Всё было, а теперь ничего нет здесь. Мишура одна. Где все те предметы, на которых благородная печать времени?..

Размышления Ивана прервала дама неопределённого возраста, возникшая вдруг из очередной двери. Дама повернулась к двери лицом, силой надавила на неё коленом и заперла, убрав ключ в карман бесформенной серо-зелёной хламиды, нахлобученной на её бесформенный торс.

– Вы ко мне? – равнодушно спросила она у Ивана.

– К Вам? Почему Вы решили, что я к Вам? У меня здесь служил прапрадед учителем рисования и чистописания.

– Да? И теперь Вы ищите у себя дворянские корни?

– Нет, у меня есть высшее образование и подтверждение моих предполагаемых дворянских корней мне ни к чему.

– Странно, их теперь многие ищут… Мне эти интересы вполне понятны. Я директор музея Екатерининского института. Музеем, конечно, это трудно назвать – так, небольшое собрание… Здесь же после прихода большевиков ничего не осталось от этих благородных девиц… Но это Вы и сами знаете. Абсолютно все более-менее важные документы мы сдали в архив Исторического музея. Вам лучше туда обратиться. А откуда вы знаете о своём прапрадеде, кстати?

– Моя бабушка – его внучка, она его относительно помнит… И она живёт здесь недалеко. Я выудил у неё всю возможную информацию, но у меня такое ощущение, что она что-то не договаривает.

– Интересно!.. – голос дамы звучал равнодушно и как-то вяло. – У меня в кабинете сохранилось меню этих самых благородных девиц, Вам нужно?

– Вряд ли! – улыбнулся Иван.

– Да, ваш прапрадед не мог иметь к нему никакого отношения, это понятно… Ну, что же, больше ничем помочь не могу. Можете ещё в Отделе редких книг что-то посмотреть, но повторяю – мы всё сдали в архив. Прощайте!

Глава 19. Иван-следопыт

Прямо из Екатерининского Иван направился к Софье Никандровне.

– Вы можете показать мне ещё раз ваш альбом?

Иван без труда разыскал знакомую чёрно-белую фотографию.

– Посмотрите ещё раз, Софья Никандровна, это Ольга?

– Да.

– А это Прасковья?

– Да.

– Очень хорошо! А вот между ними – мой прапрадед Алексей Николаевич Сергеев, художник, он жил и работал недалеко от Самотёки.

– Ого! Откуда эта информация?

– Я был у своей бабушки, по Вашей просьбе. У неё в альбоме такая же фотография хранится. Но про сестёр Смирновых она ничего не знает. Её дед женился на её бабушке, когда ему было 36 лет, а чем он был занят до этого – вопрос… Скажите, Софья Никандровна, а Вам тоже кажется, что я на него похож?

– Глаза! Только глаза! Но ведь это самое главное, поверьте…

– А почему Вы мне сразу об этом сходстве не сказали, когда я к Вам впервые пришёл?

– Ну, во-первых, я эту фотографию ни разу детально не рассматривала. А во-вторых, я Вас едва знала, поймите… Я могла бы Вам намекнуть, но поверили бы Вы мне на слово?.. И кроме того, мало ли, кто на кого похож. Случаются и весьма курьёзные несовпадения при теснейшем родстве. И наоборот! Да и вообще, личностью этого мужчины я никогда в отдельности не интересовалась.

– Хорошо. Но то, что мне удалось выяснить, никак не объясняет реакцию Ольги. По-моему, только выдвигает новые предположения. Кем Алексей мог ей являться? Если бы хоть годы жизни этих сестёр Смирновых были нам известны!

– Да, сюда бы бы метрическую книгу церковную…

– Погодите, ведь у Поспелова дед или прадед – Стоецкий говорил – священником был, вашим, местным. Я только названия церкви не запомнил.

– Сергиевская, она у нас в Большом Сергиевском стояла, ближе к Трубной. Попытайте счастья, действительно, у этого Поспелова. Все книги по закону надо было сдавать в архивы, но Поспелов человек непредсказуемый. Да и с таким именем…

– С именем? Я, кстати, даже и имени его не знаю. Поспелов и Поспелов.

– Симеон Илларионович. Только, прошу, не называйте его Семёном – он обижается, говорит, что не следует коверкать имя его папы. Вот так! Имена строго по святкам в их семье давали, там у всех мужчин имена мудрёные были, не удивляйтесь.

Поспелов традиционно «возник из-под земли» раньше, нежели Иван озаботился его поисками.

– Вы мне нужны, Симеон Илларионович.

– Ну-ка, ещё раз, я что-то не расслышал.

– Симеон Илларионович, Вы мне сейчас очень нужны!

– А можно теперь по-отдельности: сначала имя-отчество, а потом вторую часть фразы?

– Симеон Илларионович!.. Вы мне сейчас очень нужны!.. Так слышно?

– Эх, парень, я готов к твоим чертям переехать, лишь бы каждый божий день с этой музыки начинать! – рассмеялся Поспелов.

– Тут такое дело… Это мне, скорее всего, придётся к Вам переехать… Мне… нам… нужны метрические книги вашей Сергиевской церкви. Мне сказали, что они сдаются в архивы, но вдруг… что-то у Вас сохранилось.

– А говорил, что не хочешь следопытом быть. У тебя талант, парень! Книги эти дед действительно сдавал, правила строгие были, но я тебе кое-что поважнее покажу. Пойдём ко мне.

Глава 20. Сокровища Поспелова

Поспелов привёл Ивана в свою каморку в Большом Сухаревском переулке. Иван здесь уже был: тогда, когда возникла идея макета и необходимость поселиться в этих переулках, чтобы ежедневно созерцать старые дома и местных жителей. Собственно, Поспелов стал первым из них. Ивана тогда внутрь не приглашали, как субъекта постороннего.

Каморка имела сложную геометрию и… деревянную лестницу на второй этаж, чего Иван совсем не мог ожидать. Под потолком висела тусклая лампочка, скромно освещая мётлы, лопаты и целую кучу железных «шляпок» от старых уличных фонарей.

– Поднимайся, следопыт, я на втором этаже дислоцируюсь, а это у меня сени, если можно так выразиться.

– А там – горница?

– Кабинет! Сейчас увидишь!

Кабинет! Большой, просторный, три окна в тёмный двор, письменный стол размеров не меньших, чем в Екатерининском, диван с высокой спинкой и мягкими круглыми подлокотниками, книги, книги, книги, в углу неожиданная чугунная ванная на чёрных ножках-лапах, рядом тёмный резной буфет, сундук…

– Ого! Никогда бы не подумал, что здесь живёт дворник.

– Присаживайся на диван. Я не всегда дворником был – это, во-первых, а во-вторых, ты забыл, что дед мой – священник, отец тоже при церкви был… Стало быть, с образованием мы все.

– А кухня-то у Вас где?

– А зачем она мне? Чебуречная рядом, а чаи гонять – вон, плитка электрическая под буфетом спрятана.

– А я такой же почти стол в Екатерининском институте видел вчера.

– Не мудрено! Мой тоже оттуда.

– Краденый?

– Спасённый, дурак! Дед ночью по снегу его один как-то умудрился дотащить. Был уверен, что большевики обязательно на дрова пустят. Он там закон божий преподавал, в этом институте.

– Да?! А мой прапрадед – рисование. Вот это совпадение!

– Я не удивлён. Их не так много было раньше, этих государственных учреждений. Мариинская больница ещё рядом, кстати. У тебя никто там не лечился, случайно?

– Не знаю, может быть. Все мои предки жили в соседнем переулке, так что…

– Во-во! А у меня в этой больнице бабка моя померла. Поэтому нечего этим совпадениям удивляться. Москва – город маленький. Давай-ка делами займёмся, следопыт. Нарукавники одевай!

– Зачем?!

– Извольте слушаться, Ваше высокоблагородие.

Поспелов открыл нижние дверцы буфета и достал оттуда три небольших фанерных ящичка с крышками, поставив их перед Иваном на стол.

– Ну, смотрите, юноша, метрических книг у меня нет, к сожалению. Копиями этих книг я Вас тоже порадовать не смогу, но в этих ящиках хранятся Свидетельства о рождении на казённых бланках, выписанные на основании тех самых метрических книг. Все бланки без печатей, не удивляйтесь.

Мой дед их брал бесплатно в синодальной типографии, просил отца заполнить их данными из метрической книги, сам лично все записи перепроверял и откладывал до востребования. Детей раньше всех поголовно крестили. Дед обряд крещения совершал и свидетельство на руки мамашам выдавал, с печатью, заметь. А копии, без печатей, он оставлял себе. Может быть, он предполагал, что кому-то повторный экземпляр понадобится. А возиться с поисками по книгам не хотелось. Может, какой-то свой личный архив сделать хотел со временем – не знаю. Или просто хобби у них с отцом такое было. Всё возможно! Мало ли у людей странностей? Графомания, к примеру… Так вот, у меня в этих ящиках хранятся свидетельства о рождении, отцом и дедом выписанные. Но и я свою лепту в семейное дело привнёс: в метрической книге положено вести три части: о родившихся, о бракосочетавшихся и об умерших…

– За один год?

– Это уж как пойдёт. Бывает, что одна книга по два-три года вмещала в себя. Смотря по гражданской активности обывателей. Вот об умерших – никакой информации никто по-чему-то не сохранил, а о бракосочетавшихся я свою собственную таблицу сделал. Но уже не по книгам, а по папиным черновикам…

Мне всё-таки кажется, что он какой-то статистикой на досуге пытался заниматься. Не докончил! Ну, у меня досуга достаточно, поэтому я, считай, труды его оформил окончательно.

Вот, смотри, на крышках, внутри, написано, что именно в этом ящике лежит. Года смотри. А дальше по годам всё в отдельных папках. Не перемешивай только. И здесь, к сожалению, не все года. Где остальные – не знаю. И ещё, не забудь: все эти рождения-свадьбы касаются только нашей Сергиевской церкви. Если чего не найдёшь про Смирновых своих – значит, вероятно, в другом месте всё происходило. Церквей тут достаточно было в округе.

– А откуда Вы знаете, что я именно Смирновых ищу?

– Ты – Иван-дурак. Я всё про тебя знаю. Потому что я Симеон Илларионович Поспелов.

Иван ходил к Поспелову три дня. Поспелов заваривал ему на плитке какой-то специальный травяной чай «для повышения работоспособности архитекторов».

– Мне кажется, я просижу здесь до первого снега, – вздыхал Иван, склоняясь над очередным документом.

– А кто тебя гонит? – спрашивал Поспелов, наливая Ивану очередную кружку.

– У меня работа – макет простаивает.

– Нет, вот в этих ящиках сейчас твоя работа, а макет твой не протухнет.

Документов оказалось не так много. Сложность представляло только то, что все они были заполнены от руки, и Иван не сразу смог приспособиться к особенностям почерка.

В первой папке были бережно сложены свидетельства за 1873 – 1876 годы («выписки из метрической книги, часть первая, о родившихся» – было написано на папке печатными буквами). Документов здесь было около двухсот. Сначала Иван добросовестно прочитывал абсолютно все имена, фамилии и даты. На двадцатом листе он избрал другую тактику: взяв новый лист, он сразу впивался глазами в самую середину, в графу «родители». По предположению Ивана, на эти годы могло приходиться рождение кого-то из сестёр Смирновых, и фамилия их отца должна была обязательно присутствовать, если уж, согласно легенде, их было пятеро, и фамилию все они носили именно эту, своего отца…

«родители её: купеческий сын Михаил Васильев Смирнов и законная жена его Дарья Иванова, оба православного вероисповедания…».

– Симеон Илларионович! Кажется, кое-что есть. Послушайте, пожалуйста:

«По указу его императорского величества из Московской Духовной Консистории выдано сиё свидетельство в том, что в метрической книге Московской Сергиевской в Пушкарях, церкви, тысяча восемьсот семьдесят третьего года, писано: сентября первого числа родилась Анна, крещена пятого числа …родители её… Смирнов и жена его Дарья…, восприимниками были студент Московского Училища Живописи Алексей Николаев Сергеев и вдова коллежского секретаря Ирина Васильева Смирнова …крестил священник Поспелов Иоанн с причтом…»

– Молодец, следопыт!

– Слушайте, это же Анна, одна из сестёр. По крайней мере, фамилия Смирнов впервые мне попалась за всё это время.

– Всё правильно, в этих переулкам других купцов Михаилов Смирновых не было.

– Значит, он?

– Именно.

– А мать – Дарья Иванова. Ну, людей с такой фамилией в Москве пруд пруди…

– А это и не фамилия, это отчество. Правильнее было читать Дарья, Иванова дочь. Дочь Ивана, понимаешь? Отец – Иван. А фамилия её – Смирнова, по мужу. Девичья не указывалась в таких свидетельствах.

– А свидетелем, получается, выступал как раз мой прапрадед, Сергеев…

– Если это не совпадение имени, то выходит, что твой Сергеев с Михаилом Смирновым был знаком. Докончи-ка эту папку. Мне кажется, тут ещё сюрпризы будут.

– А Ирина Смирнова – это не сестра ли Михаила? Её вроде бы усылали куда-то, под Тулу или в какую другую провинцию, Стоецкий мне говорил.

– Как интересно: Стоецкий знает, а Поспелов – нет. Моё упущение! Про сестру эту я никогда и не слышал, честно признаться. Виноват, Ваше высокоблагородие!..

Помимо Анны была ещё обнаружена Екатерина, рождённая в тысяча восемьсот семьдесят шестом году; восприимниками были вписаны те же люди. В другой папке с выписками из книги за 1882—1884 годы Иван нашёл свидетельство о рождении Марфы, младшей из сестёр. Она появилась на свет в тысяча восемьсот восемьдесят втором году.

Засвидетельствовали сиё событие опять Алексей Сергеев и Ирина Смирнова.

Ни об Ольге, ни о Прасковье – старших – никакой информации у Поспелова найдено не было.

В папках о бракосочетавшихся документов было намного меньше.

Первая – браки за 1869—1871 годы, а вторая – за 1895 год, третья и последняя – 1899—1900 годы. Работать с этими документами было значительно легче: Поспелов организовал все сведения в удобные таблицы собственного изобретения. Фамилия и имя жениха и невесты красовались крупным шрифтом в самой первой колонке. Далее он указывал в отдельных колонках возраст жениха, звание жениха и социальный статус невесты, имена их отцов, имена и фамилии поручителей. В последнем столбце стояло несколько цифр: какой брак по счёту у него и у неё, и дата венчания.

Поспелов сказал, что по сравнению с метрической книгой порядок записи информации у него сильно изменён, но «папа считал, что удобнее всего работать именно так: самые важные сведения должны содержаться в начале и в конце».

– Вот ты начни и увидишь, насколько наглядно это сделано. Жаль, что родитель мой до этой красоты не дожил, – вздохнул Поспелов, тихонько погладив ладонью картонный отворот раскрытой папки. – Разложи-ка мои листы так, чтобы только фамилии с левой стороны читались и можно засекать время – через десять минут найдёшь Смирнова, если он тут есть.

– Слушайте, Вам это всё надо как-то опубликовать. Столько материала! Не может быть, чтобы это никому не пригодилось… Это же ценность, понимаете?

– Я исключительно для себя это делал, умник… Тщеславие людей съедает. Ну, может, и снесу однажды куды… На Кудыкину гору! Давай, умник, пользуйся пока.

Иван нашёл фамилию Смирнов практически сразу же: в самой первой папке.

Михаил Смирнов и Дора фон Дервиз. 19 лет. Купеческий сын и московская мещанка, девица. Василий, Жан. Алексей Николаев Сергеев. 1—1, 15 января 1870 года.

– Симеон Илларионович, помогайте: имени невесты не понимаю.

– Что здесь понимать? Дора фон Дервиз. Если говорить современным языком – Дора Жановна фон Дервиз.

– А ведь мать сестёр звали Дарья Ивановна. Может быть, Вы ошиблись, переписывая?

– Нет, ошибиться никто из нас не мог – эти записи не раз сверялись с метрическими книгами, а дед и отец грамоте были отлично обучены… А ну-ка, архитектор, как вашего Жилярди звали?

– Дементий Иванович.

– Это на наш русский манер, а отец с матерью как его назвали?

– Доменико.

– А отца его звали Джовани. Вот и всё! Почему это Доменику Джованиевичу можно было в Дементия Ивановича превратиться, а Доре Жановне в Дарью Ивановну – нет? К тому же, их Жан аналог нашего Ивана. Учи французский, следопыт.

– А почему возраст невесты не указан?

– Вот на этот вопрос я тебе ответить не могу. Сергеева своего увидел? Значит, предположение моё оказалось верным: это было длительное знакомство. Слово «мещанка» надо понимать просто как «городская жительница» и ничего сверх этого. Ещё вопросы есть? Если нет, то проваливай, утомил ты меня своей физиономией за последние три дня. Не забудь всё выписать на отдельный лист. Дома у себя обмозгуешь!

– А, может быть, стоит посмотреть венчания за другие года?

– Смотри, если очень хочется, но после 1895 из Смирновых никого в живых не оставалось. Это факт известный. Кроме Марфы, младшей. Но даже если она и осталась жива, то бежала далеко-о от родного дома. Ты уж не изволь сомневаться – в нашей Сергиевской дел у неё никаких не было.

– Я всё равно не могу понять, почему Ольга так отреагировала на встречу со мной.

– Да, никакие архивы это не объяснят. Нам остаются одни предположения… Ну, давай по датам пробежимся: твой Сергеев постоянно присутствовал при всех важных событиях у этих Смирновых. Причём, с самого начала, с их свадьбы. Если – как ты сказал – он сам женился в 1889 году в возрасте 36 лет, значит, дата рождения его – 1853 год. Это тебе любой первоклассник вычислит. А у Смирнова дата рождения…1851. Ровесники! Значит, могли быть друзьями-приятелями. А, может, однокурсниками, но это мне кажется не очень правдоподобным… Продолжим подсчёты: если свадьба у Дарьи и Михаила была в 1870, то и первый ребёнок – Ольга – если мысль моя в правильном направлении движется, могла в том же году родиться. И если последнее верно, то выходит, что Алексей был старше Ольги на семнадцать лет.

– И что нам это даёт?

– Абсолютно ничего! Новые предположения: он мог быть ей кем угодно. Такая разница в возрасте удобна для всего. Но кроме Ольги тебе никто на этот вопрос не ответит.

– Я боюсь, что она больше не будет со мной встреч искать. Ладно, выгоняйте меня. Я на Волконский загляну сегодня вечером. И завтра – загляну… Не складывается моя мозаика до конца, не хочет.