Текст книги "Орина дома и в Потусторонье"

Глава седьмая
ЭКЗАМЕН

Ребята постояли, поглядели за реку – на пустой Поселок (Крошечка приметила свой дом, возвышавшийся на угоре, он пристально глядел на нее двумя темными окошками, в третьем горел отсвет солнца, и изба казалось сказочной трехглазкой, один глазок которой не спал), знать, сюда им больше не вернуться, – и они, миновав пустошь, поворотили в переулок, ведущий к школе.

Курчум тоже пустовал – они уже не обсуждали это, принимая как должное. На месте ли будет библиотекарь – вот что хотелось бы знать!

Афина Ивановна Воскобойникова оказалась на своем посту; когда ребята достали книжку: дескать, брали, вернее дедушка Диомед брал, вот хотим сдать… – она разулыбалась: дескать, ох, ведь молодцы какие! Не на них записана книга – и нате вам: вернули! Библиотекарша полистала томик – нет ли какого урона, нахмурилась, заметив следы от сгибов на уголках, но Орина поторопилась сказать, что это до них так было, а они страниц не загибали.

– Ну хорошо! Будем считать, что в целости и сохранности книжка, – и Афина Ивановна, найдя формуляр Широбокова Диомеда, вычеркнула запись. Они медлили, и библиотекарь, оторвавшись от журнала «Человек и закон», в который уставилась, спросила:

– Что-нибудь еще?

– А у вас нет ли… каких-нибудь карт? – неуверенно спросил Павлик Краснов. – Нам бы только взглянуть…

– Какие карты вам нужны? Географические?

– Мы и сами не знаем, – пожала плечами Орина и брякнула: – Нам карта личности нужна!

Библиотекарша пожала плечами: дескать, не знаю такой, дескать, про роль личности в истории я слыхала, про культ личности – все слыхали, а вот про карту личности – не знаю… Хотите-де пойдите в подсобку, там полно всяких наглядных пособий, может, чего и углядите.

– Есть там и карты, – продолжала Афина Ивановна, – разные: и географические и исторические! Только смотрите аккуратно: ничего не роняйте и все возвращайте на свои места!

Ребята с готовностью покивали, и Орина повела Павлика в подсобку – она помнила, что комнатенка находится рядом с кабинетом немецкого языка.

Павлик Краснов снял со стены подвешенную кипу карт: поверх всех та, где два шара неравномерно расчерчены на окрашенные в разные цвета страны. Перебирая листы, он бормотал:

– Политическая карта мира – не годится, физическая карта мира, так… карта часовых поясов, а вот карта звездного неба – тоже наверняка не то… Карта почв, ландшафтная карта, карта рельефа, карта растений… Все не то, не то и не то…

В это время Орина, сев за поломанную парту спиной к нему, глядясь в зеркальце, которое подарил ей Череп, второпях меняла свою внешность. Задрав подбородок и вытаращив глаза, измазала ресницы черной щеткой, вроде карликовой зубной, выпятив губы, намазала их коралловой помадой и облизала, принялась покрывать ногти вонючим лаком под цвет зари… А Павлик Краснов отыскал за шкафом карты размером поменьше – по истории, это были карты великих сражений, начиная с Пунических войн и заканчивая Отечественной войной 1941–1945 годов, с широкими овальными стрелками разных цветов, которые указывали направления главных ударов, наступления с флангов, кольца окружений и т. п., но все они к Орине не имели, казалось, никакого отношения.

Только успела она покрасить ноготь на большом пальце неудобной правой руки, как вдруг увидела в окошко, что в ворота школьного двора въезжает мотоцикл с коляской. Орина насторожилась. Мотоциклист, сняв ногу с педали, соскочил на землю, стащил шлем с головы – и оказалось, что это… Милиционер из Пурги, тот самый, что поручил им расследовать убийство Орины Котовой! Крошечка указала Павлику на Милиционера: дескать, а вдруг да он чего подскажет – насчет карты личности… И еще Милиционер обещал награду, если они раскроют убийство и уложатся в три дня, а они раскрыли – и уложились с лихвой! Пускай теперь держит слово!

Павлик Краснов кивнул, и они, оставив – он карты боев, она покраску ногтей – выскочили в коридор. Но тут прозвенел звонок – и из всех распахнувшихся дверей, одновременно ударивших ручками в штукатурку, хлынули… школьники?! Орина и Павлик, невольно вскрикнув, остановились. Ученики оказались до того малы ростом, что, вздумай кто-нибудь окликнуть сейчас Орину домашним именем Крошечка, такого человека просто подняли бы на смех! Самые большие ребятишки, правда, достигли роста обычных первачков, но остальные… Это были, в основном, младенцы до года, правда, попадались и ребятки постарше: между годом и семью. Причем и месячные крохи вполне сносно бегали, и вообще – вели себя так, как от роду положено всякому порядочному школьнику, вылетевшему с урока на переменку, то есть орали, ставили товарищам подножки, гонялись друг за другом, устраивали игру в чехарду и прочая, и прочая.

Но тут, приглядевшись, Орина увидела нечто такое, от чего накрашенные ее ресницы дотянулись до бровей… У самых стен коридора, видать, опасаясь, чтобы их не задавили ребята постарше, катились какие-то Покати-горошки, имевшие едва уловимый переход от туловища к голове – ни рук, ни ног у этих горошков не имелось. Были тут и ребятишки побольше ноготка: мальчики-с-указательный-пальчик и девочки-с-мизинчик, эти по строению тела напоминали снеговиков – те же округлые наросты на месте рук и ног. Но дети чуть повыше пальца уже полностью были похожи на людей – за исключением шуточных размеров. Они бежали, перепрыгивая через неуклюже передвигавшихся младших собратьев. Ну а те детишки, что имели рост с локоток первоклассника, с полным правом бежали среди прочих школяров.

Вся малышня, независимо от величины, была одета как полагается ученикам: девочки – в коричневые платьица с пришивными белыми воротничками и белые фартучки (видать, был какой-то праздник), мальчики – в мышиного цвета ворсистые костюмчики, под которыми белели строгие рубашки, правда, у многих полы рубашнёшек уже выбились из брюк и болтались на манер фалд. У самых маленьких на левой стороне груди горели крохотные октябрятские звездочки, у тех, кто постарше, были повязаны на шее шелковые красные галстуки. Правда, обувь у многих из тех, кто имел ноги, была странная: пинетки. Иногда с помпончиками.

Завидев Орину с Павликом, которые, точно две береговые скалы возвышались в коридоре, заполнявшемся темными, в белой и красной пене, волнами, – передовые школьники с воплем «Мама, папа!» кинулись к ним. А остальные с визгом последовали за пионерами. И на лицах детишек было написано до того странное выражение, что девушка с юношей, развернувшись, кинулись к спасительным дверям библиотеки, в которые упирался коридор. Двойные двери распахнулись – из них вышла Афина Ивановна и одним поднятием руки остановила волну наступления.

– Ребята, ребята! – строго сказала библиотекарша. – Это вовсе не мама и папа… Это такие же дети, как вы… Они только с виду… взрослые… Они, как бы это сказать, акселераты, вот! Но в отличие от вас, ребята, эти двое в школу ни одного дня не ходили, так что вы все куда умнее этих дылд…

Орине с Павликом она c укоризной шепнула:

– Те, кто к нам попадают, уже не растут… Совсем. Не то что некоторые…

– Тетенька, достань вор-робушка! – задорно крикнула одна из девочек, росточком будучи Орине по колено.

А какой-то отважный Покати-горошек, прокатившись среди множества ног, выскочил к самой суконной боте Орины и что-то запищал… Она присела и протянула ладонь, на которую Покати-горошек тотчас закатился, и когда девушка осторожно поднесла его к уху, то услыхала:

– Сколько будет, если к одной маме и одному папе прибавить одного ребеночка, а после столько же отнять?

– Горохов! Тебя еще не хватало! – прикрикнула Афина Ивановна, тоже придвинувшая ухо к ладони Орины. – Оставьте гостей в покое! Они еще малы отвечать на такие сложные вопросы… Ну а тебя, Каллиста, это больше всех касается! – обратилась она к задорной девчушке. – Гляди: вон пришли по твою душу!

Школьники разом обернулись: с того конца коридора на цыпочках – видать, боясь нечаянно раздавить своими сапожищами кого-нибудь из ученической мелкоты, – шагал Милиционер.

Зазвенел звонок, и школьники побежали и покатились по классам. Библиотекарша задержала метнувшуюся в сторону погрустневшую Каллисту: дескать, а ты куда?! Ты, моя дорогая, останься!

А Орина, присев, спустила с ладони отважного Горохова, который, как болванчик, покивав намечающейся головкой, упал на бок и так, бочком, куда-то покатился.

Положив руку на плечико маленькой ученицы, – для чего ей пришлось перекоситься, – Афина Ивановна разговаривала с Милиционером. Тот спрашивал: дескать, ну, как она себя ведет? Как учится? Не убегает больше?

– Да как сказать, Антиох Антонович…

– Как есть, так и скажите…

– Последнее время посещает занятия. И вроде вести се бя стала получше. Не пререкается, никого не задирает. С учителями не спорит. Вы ведь знаете, у нас преподают наши же бывшие ученицы, показавшие хорошие успехи в учебе, но, как бы это сказать, авторитет их у детей не слишком высок… Ну, вот она на этом и играет. И что скрывать: убегала, на той неделе еще совершила побег… Бежит – не удержишь! Не знаю, что уж ее там так привлекает… Медом, что ли, намазано?! Ей ясно же дали понять: она там лишняя… – и библиотекарь попыталась почесать голову, до которой сквозь нарост высокой башни, видать, трудно было докопаться – и пара шпилек вывалилась из ее могучей прически.

– Ну, Афина Ивановна, если опять побежит – обращайтесь к нам, – говорил Милиционер, влюбленными глазами глядя на библиотекаря. – Ежели ей так неймется, заберем к себе, будет сидеть взаперти в детской комнате милиции. Ведь вот от горшка два вершка – если не меньше, – а уж состоит у нас на учете… Посидит немножко – дак одумается. Как, Каллиста? – присел Милиционер перед крохой на корточки. – Не побежишь больше?

Девочка, все это время завязывавшая и развязывавшая тесемки чепчика (она была в школьной форме, но на голове у нее красовался младенческий чепчик, отороченный кружевом, а ноги были обуты в лиловые пинетки), пожала плечами:

– Может, и не побегу… Не знаю.

Афина Ивановна покачала головой:

– Ведь мы о тебе же заботимся, Каллиста! Хотим как лучше – чтобы ты стала полноценным и полноправным членом нашего общества. Чтобы ты выучилась, человеком стала…

– Никогда я не стану человеком! – закричала маленькая ученица. – Никогда, – и, вывернувшись из-под пальцев библиотекаря, побежала прочь.

– Каллиста! – закричала вслед ей Афина Ивановна. – Остановись! Если опять убежишь, лучше не возвращайся… Назад не приму!

Девочка замедлила бег и в конце коридора, ведущего на улицу, остановилась, опустив головенку, обернулась и крикнула:

– Думаете, мне больно нравится бесприютным духом скитаться?.. Я, может, душу продала, чтоб учиться в вашей школе, а вы… Эх, вы! – свернула к какой-то двери, постучала и вошла в класс.

– Ой, как тяжело с ними, Антиох Антонович! – вздыхала библиотекарь. – Не приведи господь! Никто ведь не хочет работать в этой школе: я тут и за директора, и за завуча, и за техничку, и библиотека на мне. Ужас! Иной раз, добреду до постели-то – и так и рухну!

– А я что говорю: бросали бы вы это дело, дорогая Афина Ивановна, и шли бы за меня замуж…

– Ах, милый Антиох Антонович, – поправляя башню на голове, заворковала библиотекарь-директор-завуч-техничка, – А что ж с ними-то будет? Как же я их-то брошу?! На кого? Мало родители обошлись со многими из них, как… как пара парок: как Нона с Мортой. Так тут я еще… Мы, Антиох Антонович, не можем думать только о себе, нас с вами поставили на наши должности не для того, чтобы мы… увлекались…

Тут Орина, – ребята деликатно дожидались своей очереди на прием к Милиционеру в сторонке, у окна, – увидела, как из высокой прически женщины вывалился, вместо шпильки, один из Покати-горошков, кажется, тот самый Горохов; скатившись по затылку и спине, зависнув на краю юбки и едва не угодив в ловушку сапога, сверзился на грязный пол (знать, техничкой Афина Ивановна была никакой) и спрятался под плинтусом, время от времени высовывая оттуда крохотный язычок.

Ни Афина Ивановна, ни Милиционер ничего не заметили. Орина прыснула, а Антиох Антонович, который вопросительно поглядывал в сторону ребят, явно их не узнавая, наклонился к уху библиотекаря-директора-и так далее и что-то зашептал. Тогда ребята решили, что настало время расставить все точки над «i», и, подбежав, перебивая друг друга, поведали про то, как было раскрыто убийство Орины Котовой… Ну а, дескать, если есть вопросы касательно их сверхскоростного взросления и непомерного роста, то обращаться нужно не к ним, они сами не в курсе, как так получилось…

Милиционер поцокал языком и со словами «ну что ж, делать нечего: назвался груздем – полезай в кузов» и «ура! награда нашла своих героев», вытащил из кармана… печать, на которую подышал и вопросительно уставился на ребят:

– Что ж вы, доставайте свой документ…

Орина, тяжко вздохнув, – она уж представила, как будет смотреться на плюшевой жакетке медаль, – протянула больничные выписки, на которых Милиционер тщательно оттиснул по печати Пургинского районного отдела внутренних дел.

Афина Ивановна от избытка чувств захлопала в ладоши и воскликнула:

– Ах, вот вы какие!.. Задания выполняете! Через речку туда-сюда шныряете… Ну, что сказать: вы сильно выросли в моих глазах! Герои, просто герои! Увидев, как вас вытянуло, я поняла, что вам приговор еще не вынесен. (Те, кто приговорен, я, кажется, говорила, уж не растут.) Что-то они долго тянут с вами… Обычно-то все быстро решается: приговор особой тройки – раз-два, и готово! Дел-то немеряно… А вам вон как повезло, все дороги перед вами пока что открыты: можно пойти, а можно вернуться… А знаете что, – коль вы опять тут оказались и такими, можно сказать, взрослыми людьми, – нынче у нас экзамены: приглашаю вас в комиссию! Выглядите вы вполне авторитетно… для членов экзаменационной комиссии. Бредников-то давно согласился… Как, Антиох Антонович, не забыли? Не передумали? – повернулась она к Милиционеру.

– Ну что вы… Для меня большая честь… так сказать, присутствовать… Молодое поколение, и все такое прочее…

– Ну, вот и отлично! А вы, ребята, конечно, согласны? – с нажимом на слове «согласны», спросила Афина Ивановна.

И Орина вынуждена была кивнуть – одновременно с Павликом.

А Покати-горошек Горохов покатился вдоль плинтуса – и закатился в щель под ближайшей дверью.

– А… где живут ваши ученики? – спросила Орина, проводив взглядом веселую горошину.

– Как где? Прямо здесь, в школе, – и директор-библиотекарь ткнула пальцем в потолок. – В мансарде расположены спальни. Пойдемте покажу… Как членам комиссии вам, конечно, не мешает узнать, как существуют наши дети… Это мое упущение… Как я сама не догадалась предложить вам! Пойдемте, пойдемте…

Пока поднимались по лестнице с крайне частыми ступеньками, – так что приходилось семенить, – ребята попытались выспросить Милиционера, не слыхал ли он чего о карте личности, но Бредников покачал головой, после подумал и предположил: дескать, у каждой личности свои отпечатки пальцев, так, может, о них и идет речь… Эти отпечатки вполне могут называться картой личности!

Орина поглядела на кончики своих пальцев, полускрытых навесом лакированных ногтей: выходит, у нее целых десять карт… А если на ногах пальцы посчитать, так все двадцать… Павлик Краснов, судя по выражению его лица, был тоже в большом сомнении.

– Дресвянников сказал, что карту надо искать, – шепнул он, – а твои пальцы всегда при тебе.

Но Антиох Антонович, подняв указательный палец, воскликнул:

– Оттяпываешь перст – и на границе предъявляешь документ! Вот вам и карта личности!

Орина невольно сжала пальцы в кулаки, но, подумав, решила, что Милиционер шутит.

Афина Ивановна указала налево: дескать, тут у нас спальни девочек, а направо – мальчишеские спальни. Вошли в одну из комнатенок, которая оказалась похожа на больничную палату – столько в ней стояло коек: и больших, и маленьких, самой разной величины. На квадратном столе обычных размеров была устроена кукольная спаленка: в ряд стояли совсем уж шуточные кроватки – для Покати-горошков. Орине хотелось спросить: «Уж не отсюда ли выкатилась та горошина, на которой спала Принцесса-на-горошине и которая так страшно ей мешала…» – но передумала. А директриса-библиотекарь, подняв одну из кроваток на ладони, с азартом говорила, что всю малогабаритную мебель – есть еще столики, стулья и шкафчики, а в классах – парточки – за одну ночь сработала бригада Злобиных, дескать, спасибо им огромное, выполнили такой сложный заказ, и ведь все совсем-совсем как настоящее… Не Злобины – а просто Левши! Училась бы тут блоха – и ту бы подковали!

Афина Ивановна оглядела весь ряд мизерных кроваток и сама себя спросила:

– А где ж спичечный коробок Горохова? Дело в том, – принялась объяснять директриса, – что Горохов, как привык спать в коробке и задвигаться крышкой, так и продолжает поныне… Так прямо на спичках вместо матраса и дрыхнет – тоже мне Рахметов! Ни за что не захотел менять коробку на настоящую кроватку с матрасиком, такой упрямый! Ну ладно, мы это выясним: куда он задвинул свою коробчонку!

Павлик Краснов, поглядев в косое окошко на открывшуюся даль – отсюда виден был кусок пустоши за Курчумом и извив Постолки, – спросил:

– А… как же эти… враги? Не беспокоят?! Не нападают на вашу школу… по ночам-то?

Афина Ивановна нахмурилась и сказала: дескать, существует договор, согласно которому школа и прилегающая территория – а проще сказать, школьный двор – выделены в особую зону, которая находится под защитой, как бы это сказать… высоких сил, стоящих над схваткой. Противоборствующие стороны договорились об этом очень давно, и договор пока что не нарушался.

– Другой вопрос, – продолжала она, – что с наступлением сумерек ребята не могут покидать территорию школы… Это… это не совсем безопасно… Но зато весь день – наш! Мы ходим на экскурсии по родным местам, в турпоходы, обошли все поля, были в селе, изучали деревенский быт… в отсутствие хозяев… Главное – вовремя вернуться! Да и, строго говоря, есть детское время, и все оно в нашем распоряжении… А есть время ночи, когда полагается спать… Еще и потому так опасны побеги, которые совершают некоторые наши подопечные – нарушители дисциплины: ведь, случается, они не успевают вернуться в школу до сумерек…

– А… Пурга что – взята? – обратилась Орина к Милиционеру.

Антиох Антонович отвечал, что все как обычно: днем город наш, по ночам – их!

Но тут зазвенел звонок, и все спустились из жилых помещений в учебные: Афина Ивановна, точно флагманский корабль, рассекала волны учеников, остальные члены экзаменационной комиссии следовали за ней.

Из кабинета биологии, куда привела их директор-библиотекарь, выскочили последние ученики, некоторые, точно муравьи, тащили один портфель впятером, а Покати-горошки зайцами ехали в чужих портфелях. У стены стоял ряд парт обычного размера, за ними, видать, сидели семилетки, рядом тянулся куда более длинный ряд парт, раза в два меньших, чем первые, за ним еще более длинный ряд парт, меньше обычных раза в три, и т. д. И на подоконниках спиной к солнцу стояли совсем крохотные парты-столы – с углублениями для Покати-горошков. Директриса горделиво указала на эти разнокалиберные ряды: дескать, это то, о чем я вам говорила: дело рук бригады социалистического труда. Члены комиссии покивали.

Учительницей биологии оказалась обычная по росту и мордахе первоклассница, правда вместо косичек на затылке девочки торчала дуля, и одета она была по-взрослому: в строгий темно-синий костюм – пиджак (тонкая шейка торчит из воланов кремовой блузки) и прямая юбка ниже колен.

– Как прошел урок, Наталья Ильинична? – осведомилась Афина Ивановна.

Наталья Ильинична страшно покраснела и, время от времени тяжко вздыхая, принялась отвечать:

– Ну… урок прошел хорошо. Три пятерки поставила и две четверки – за законы наследственности Менделя. А Дарвина, представляете, некоторые стали опровергать: выстроились, как на физкультуре, по росту, мол, поглядите-ка на нас… Мол, во внутриутробном развитии человек не проходил все те стадии, которые помещены в учебнике… Ну и что… А Дарвин, может, по-своему на них смотрел… У него свой взгляд на вещи – что ж теперь, из учебника страницы вырывать…

– Кто это страницы вырывал из учебника?! – разгневалась библиотекарь.

– Да нет, – испугалась Наталья Ильинична, – это я в переносном смысле говорю… А страниц никто не вырывал… Я говорю, что ж теперь, Дарвина выкинуть из учебников, что ли?! Столько лет учились по нему, и нате вам!.. А Горохов, Афина Ивановна, опять на урок опоздал, и руку он никогда не поднимает… ну, это простительно – раз у него нет рук, но когда я его к уху подношу, чтоб услышать ответ, ведь он вместо того чтоб урок отвечать, ведь он, знаете что… ведь он…

– Что, что – он?..

– Выражается… – шепнула, багрово покраснев, учительница. – Я до моих лет дожила, а таких слов не слыхала! Откуда он только нахватался – в его-то возрасте!.. Я его в угол поставила, а он со злости закатился под плинтус, пришлось его оттуда веником выметать… Такой неслух, Афина Ивановна! Просто никакого с ним сладу!

Тут учительница послюнила палец, и, задрав подол, принялась смачивать расцарапанную коленку, – и Орина заподозрила, что длинная юбка призвана скрыть дефект, никак не идущий к званию учительницы… Что и подтвердила Афина Ивановна, которая сильно нахмурилась и, наклонив к биологичке свою башню, строго сказала:

– Наталья Ильинична… одерните юбку… Опять вы после уроков в догоняло играли с учениками… Опять упали… Опять все коленки у вас сбиты…

Глаза бедной учительницы наполнились слезами, но директриса-завуч уже кивнула ей:

– Хорошо-хорошо, идите, Наталья Ильинична, и принесите цветы для экзаменов… Помните, где вазы? В кабинете директора, в левом шкафу… Да смотрите не разбейте, у нас больше ваз-то нету…

Когда учительница, радостно закивав, вприпрыжку выбежала из класса, Афина Ивановна, покачав вслед ей головой, объяснила комиссии:

– Дело в том, что Наталья Ильинична у нас первый год преподает, молодой специалист, выращенный, так сказать, своими руками… А где брать кадры? Кадров-то нет… Вот и приходится лепить из того, что есть под рукой… Семилетки – это ведь вполне уже сложившиеся личности, стоят на самом пороге младенчества, того гляди бы перешагнули этот порог и стали отроками и отроковицами… Ну ладно, про это не будем. Это не в нашей компетенции, так ведь, Антиох Антонович?

– Поступки начальства подчиненные не обсуждают! – подтвердил Милиционер.

– Да, да, да! А отроки – они уж не у нас учатся, для них – другая школа, в Пурге, так что… Так что…

Тут в класс ворвались ученики, как муравьи, вдесятером тащившие по стулу: дескать, нас Наталья Ильинична послала. Стулья приставили к уже имеющемуся, комиссия тотчас уселась на них, прибежала еще одна девочка-учительница, с пачкой заготовленных билетов: это были разрезанные на кусочки листы бумаги. Афина Ивановна разложила их на длинном столе пустой стороной кверху. Потянулась процессия из учеников, во главе с Натальей Ильиничной, каждый тащил кто хрустальную вазу, наполненную водой, кто белые хризантемы с засохшими листьями – вазы, облив часть билетов, поставили на стол и сунули в них цветы, которые стали потихоньку осыпаться. Афина Ивановна подозвала маленькую учительницу биологии и, наклонившись к ней, шепотом спросила:

– Получше цветов не могли найти? Где вы их взяли, с кладбища, что ли, стащили?

Наталья Ильинична вспыхнула и сказала: дескать, это не ворованные цветы, а ее собственные, ей преподнесенные… А то, что они немножечко повяли, так ничего страшного, сейчас она аспиринчику в вазы бросит…

Наконец все было готово к приему экзаменов: комиссия – с краю присела крайне взволнованная Наталья Ильинична – укрылась за белыми букетами, песочными часами, глобусами, весами для взвешивания реактивов, колбами, ретортами, микроскопами и т. п. Директриса выглянула в коридор, пригласила первую пятерку учеников, и дело пошло: школьники по очереди тянули билеты и, переворачивая, говорили номера…

Пока ребятишки, рассевшись кто куда, готовились к экзамену, что-то быстро строча на листочках, почесывая в голове, куда-то заглядывая, Орина принялась глазеть в окошко, где вдали посреди ровного поля темнел страшный Курчумский лес; после со скуки принялась изучать лозунги на стенах (чередующиеся с портретами ученых-естественников): «Партия – наш рулевой», «Пионер – всем ребятам пример!», «Октябрята – смелые ребята!», «Устами младенца глаголет истина, языком эмбриона говорит Бог!», «Учиться, учиться и учиться!», подпись – В. И. Ленин.

Друг за другом пошли отвечающие – и Орина узнала очень много нового: о делении клетки, о составе ядра, о цепочке ДНК, об анатомии человека. Они с Павликом, выслушивая ответы младенцев и этих, других… только глазами хлопали. Хорошо, что оценки ставили в основном Афина Ивановна и Наталья Ильинична.

Последней в класс вошла Каллиста, так и не снявшая чепчик. Директор-библиотекарь выглянула за дверь: дескать, а где Горохов? Он что – не собирается биологию сдавать?!

– Яблокова, ты его не видела?

Орина, услыхав фамилию Каллисты, к которой обращалась Афина Ивановна, вскрикнула. Председатель комиссии повернулась к ней, после к девчушке и, что-то заподозрив, спросила:

– Разве вы были раньше знакомы?!

– Нет! – в один голос воскликнули обе, и директриса успокоилась: дескать, ну коль так – тогда ладно, а то-де родственные и прочие связи могут сыграть злую шутку с кем-либо из сторон.

– А члена комиссии я попрошу держать себя в руках, – выговорила она Орине, которая бодро ответила, что в дальнейшем этого не повторится.

Но когда Афина Ивановна отвернулась, она пихнула Павлика Краснова в бок: дескать, ты слыхал – это ведь, это ведь… выходит, это моя двоюродная сестрица! Павлик кивнул: понял! Директриса же делала теперь выговор воспитаннице:

– Каллиста, ты очень плохо влияешь на младших… И Горохов тому пример!

– Каллиста, Каллиста! Чуть что – сразу Каллиста! – надулась девочка.

– Ладно, Яблокова, хватит пререкаться! Тяни билет – и садись готовиться!

Каллисте достался билет № 1. Председатель комиссии покачала головой: дескать, ну и везет же тебе!

– Как утопленнице! – подтвердила ученица.

– Уж первый-то билет ты должна была выучить?!

– Да выучила я… – мрачно отвечала крошечная школьница, севшая за последнюю парту среднего ряда.

Но тут случился небольшой казус: Афина Ивановна, время от времени чесавшая голову под вавилонской башней, в очередной раз сунув под нее руку, умудрилась свалить сооружение, которое удерживалось на двух последних шпильках… Волосяная башня рухнула на стол, опрокинув вазу с цветами, а из башни выпал раскрытый спичечный коробок – спички рассыпались, и за одну из них, точно за сук, зацепился… Покати-горошек Горохов, чье положение было плачевно: он запросто мог утонуть в потоке подкисленной аспирином воды… Афина Ивановна, чьи немытые короткие волосы, торчавшие в разные стороны, оказались на всеобщем обозрении, вскрикнула – и прикрыла голову руками. Орина выхватила из воды бедолагу Горохова и поднесла на ладони к уху: он проявлял явные признаки беспокойства.

– Коробка! Моя коробка! И мои спички! Достань их! – орал Покати-горошек. – Это единственная память о моей матери! Она курила, она со мной в дым играла… Было – умопомрачительно! И это – ее спички, матушкины! Каллиста принесла из Потусторонья! Достань же!

Орина, сунув Горохова Павлику, выудила из воды раскисший спичечный коробок и одну за другой – спичинки. А пока она этим занималась, Афина Ивановна, схватив со стола чужие волосы, выбежала из класса, а вернулась с тряпкой и уже вполне причесанная, правда без башни. Когда техничка-директор вытерла лужу и, независимо выпятив грудь, заняла председательское место, Милиционер, сидевший по правую руку от нее, шепнул, что ей так даже лучше…

– Куда лучше! И голове легче, дорогая Афина Ивановна… – продолжал нашептывать Бредников, отчего директриса покраснела, в точности как маленькая учительница.

Приосанившись, Афина Ивановна отыскала глазами нарушителя, который прятался за большим пальцем Павлика Краснова:

– Эх ты, шут гороховый! Ведь вот чуть в луже не утонул! А мечтает стать капитаном, – сообщила она членам комиссии и опять уставилась своим огромным реснитчатым глазом на беднягу Покати-горошка: – Устроил гнездо в моей прическе! О-очень смешно! Уверена, что без Каллисты Яблоковой тут не обошлось!

Каллиста, распластавшись на задней парте, делала вид, что произошедшее ничуть ее не касается и она страшно занята: вовсю строчит ответ громадной – длиной в половину своего роста – ручкой.

– Ладно, тяни билет, Горохов! – милостиво кивнула директриса.

Покати-горошек тотчас выскочил из ладони Павлика на стол и закатился на один из кусочков белой бумаги. Афина Ивановна, перевернув билет, сообщила номер, а Горохов, точно мячик на веревочке, принялся подскакивать до уровня носов экзаменаторов, всем своим видом выражая готовность отвечать.

– Знаешь ответ на оба вопроса?! – воскликнула пораженная Афина Ивановна, и Горохов заскакал того пуще – так что у Орины зарябило в глазах.

А Наталья Ильинична, заглянув в билет, одобряюще закивала Покати-горошку: дескать, и впрямь вопросы достались легкие…

Каждый из членов комиссии по очереди подносил Горохова к уху, порциями выслушивая ответ. Орина, из доставшейся ей части, с изумлением узнала, что собака – плацентарное млекопитающее, относится к отряду хищников семейства псовых. Что у собаки имеются те же чувства, что у человека, правда одни развиты сильнее, чем у двуногих, другие – слабее, а некоторые – точно так же.

– Например?.. – спросила Афина Ивановна, придвинув свое оттопыренное ухо к ладони Орины. – Приведи примеры, Горохов…

– Вот, например… У собак слух лучше, чем у нас… Гораздо лучше, потому что овчарки улавливают даже ультразвук… Еще у них такое обоняние, что куда там нам! Овчарка учует тебя за километр! А натасканная овчарка найдет след именно того, кого она ищет! Но зато все собаки – дальтоники: не различают красный и оранжевый цвета! Еще некоторые собаки, точно волки, любят петь хором! Они та-ак по ночам воют, Афина Ивановна, вы себе не представляете!

– Представляю! – нахмурилась директриса. – А тебе по ночам спать надо, Горохов, а не слушать… кто там чего воет…

Дальше Покати-горошек перешел в руки Павлика Краснова, а потом перекатился в ладошку Натальи Ильиничны. Все члены комиссии, не сговариваясь, поставили Горохову «5». И тот с гордым видом выкатился из класса, получив в полное свое распоряжение мокрый коробок со спичками, который вызвалась выставить вслед за ним в коридор Каллиста Яблокова.