Текст книги "Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура"

Шарлемань продолжает: «Большие конюшни частично окончены, но надо еще оформить фасад на площадь (имеется в виду здание на Конюшенной пл., 2). Здание красивое, особенно если смотреть со стороны Летнего сада. В Духовной академии с июля уже живут, и ректор просил меня передать поздравления его, эконома и казначея. Нарисованным мною иконостасом довольны; его вырезал Копачев, Дунаев исполнил лепку. С решеткой Добрецов задержался, но на следующей неделе ее, наконец, установят. В Кадетском корпусе для кадетов строят отдельный флигель при участии Пятницкого (архитектор П.Г. Пятницкий, 1788–1855. В 1820 году он уехал в Казань). Так как смета невелика, то, думаю, для покрытия дефицита хотят сэкономить на Воинском зале.

Мне поручено устроить флигель при Михайловском замке и один из павильонов для конной школы. Как Вы помните, в центре был манеж, который решено расширить. В нем и в прилегающих конюшнях я убрал боковые стены и с каждой стороны добавил по три окна. Теперь опиравшиеся на стены фермы прежнего манежа опираются на деревянную оштукатуренную конструкцию, которая выглядит как каменная. В павильоне будут жить управляющий, его помощник и учитель фехтования». В данном случае речь идет о Михайловском манеже, или экзерциргаузе. Участие Шарлеманя в его перестройке было ранее неизвестно¹².

Следующее письмо Шарлемань пишет 10 августа 1820 года в Комо. «Зимой я сочинил два проекта новой тюрьмы, которую хотят построить по английской системе. Ныне по моему проекту строят тюрьмы в Нижнем Новгороде и Харькове. Я занят также переделками и ремонтом в (Гренадерских. – В. А.) казармах на Карповке. Воинский зал в Кадетском корпусе полностью завершен. Недавно получил задание сочинить проекты Духовных академий в Киеве и Вятке. (В Киеве после преобразования в 1819 году Академии понадобилось новое здание; в Вятке восстанавливали семинарию, пострадавшую в 1819 году от пожара. – В. А.).

Осенью намерены сделать крышу в Михайловском дворце, но сомневаюсь, что это произойдет <…>. Часть Царскосельского дворца сгорела и восстановлением занимается Стасов. Михайлов продолжает строить Екатерининскую церковь на Васильевском острове, которую собирается окончить в будущем году <…> (это церковь Св. Екатерины на Кадетской линии. – В. А.). Сгорели конюшни, манеж и низкие флигеля дома Гарновского, но главное здание уцелело <…> (Измайловский пр., 2. – В. А.). Сейчас идет ремонт, а в следующем году низкие флигеля хотят надстроить этажом, чтобы разместить батальон Измайловского полка. Мне поручен проект переделок для нового распорядка».

В ноябре того же года архитектор сообщает, что «сочинил проект объединения флигелей Измайловских казарм, создав три больших здания, и отделил друг от друга четыре казармы». На этом переписка с Луиджи Руска завершается, так как в конце сентября 1822 года Иосиф Шарлемань извещал о смерти своего учителя, «которому обязан вечной признательностью за сделанное ему добро». Умер Руска на постоялом дворе во французском городке Балансе¹³.

Маргарита Руска, сестра Шарлеманя, переехала после смерти мужа в Триест, откуда 28 июня 1823 года просила брата передать в канцелярию Александра I прошение о пенсии за мужа. Десять лет спустя и она скончалась, оставив после себя замужнюю дочь. Так, вдали от Петербурга, закончилась история семьи Луиджи Руска, блестящего мастера зрелого русского классицизма¹⁴.

Работы Л. Руска на юге страны

Благодаря публикациям последних десятилетий сегодня мы довольно хорошо представляем творчество петербургского архитектора Луиджи Руска (1762–1822), который наравне с Воронихиным, Захаровым и Кваренги является одним из главных мастеров зрелого классицизма в России¹. Хотя это творчество наконец-то оценено по достоинству, в нем все еще есть некоторые лакуны, возникшие из-за слабой изученности архивных документов. В частности, это относится к неизвестным проектам и постройкам зодчего на юге России, прежде всего, в Таганроге и Крыму, который вошел в состав страны лишь во второй половине XVIII века. Найденные материалы позволяют расширить наши знания о творческом диапазоне Руски.

Феодосия

В 1802 году в Петербурге был одобрен план, согласно ему, древняя Феодосия должна стать одним «из главных четырех портов в Новороссии с правами порто-франко на 30 лет». В 1804 году Феодосия находилась в удручающей ситуации: «Город сей, прежде столь знатный, ныне, так сказать, не существует и поправление положения его требует разных соображений», – писал военный губернатор, то есть градоначальник, которым был назначен генерал от инфантерии A.C. Феныи, который получил право напрямую сноситься с Императором и столичными министрами. В другом месте он повторил характеристику в схожих выражениях: «Это – тень города <…>, повсюду развалины, а еще целое грозит в них превратиться». На десять разоренных греческих церквей приходилась одна действующая, на 16 армянских – тоже одна. «Многочисленные когда-то церкви по большей части обрушились, кои до сих пор противустоят падению, оным угрожают прихожанам…». Одна мечеть была занята полковою церковью, две другие – магазейном и цейхгаузом. Однако правительство было «намерено оживить здешнюю торговлю. В Кафе учреждены лазарет и таможня…».

На восстановление и развитие города из казны предполагалось отпустить трехгодичную ссуду в 400 тыс. руб. На первый транш в 100 тыс. руб. сроком на 25 лет плюс доходы от винных откупов и местных соляных озер. Феныи начал в 1804 году строить портовый карантин, для чего использовал материалы от генуэзских укреплений, большей частью разобранных. Из этих материалов инженер-полковник Федоров в 1809–1811 годах выстроил также армейские казармы. «Через 5–6 лет город воскрес из развалин…», хотя в этот период экономические условия для него не были благоприятными.

Подготовительный проект застройки Феодосии предусматривал, среди прочего, сооружение трех церквей: православной, лютеранской и реформатской (для колонистов), а также резиденции военного губернатора. Городским архитектором этого времени документы называют шотландца Лайона, вероятнее всего, Джорджа Лайона, прибывшего в 1785 году с отцом-лепщиком для работы в Царском Селе. Личность архитектора остается пока непроясненной².

Сколь успешными оказались принятые меры, можно судить по отчету за 1808 год генерал-майора А.Ф. Клокачева, новоназначенного военного губернатора, и по двум корреспонденциям, опубликованным в столичной газете «Северная почта» в начале 1810 года.

Клокачев следующим образом отзывался о Феодосии: «Город, можно сказать, довольно хорошо выстроен; партикулярные дома, хотя и невеликолепны, но имеют приятный вид. Некоторые построены в азиатском вкусе, что отчасти и присуще месту приморскому <…>,улицы многие вымощены, публичные здания довольно огромны; в окрестностях города заводятся загородные домы, сады и прочие хозяйственные учреждения». Всего за год население Феодосии в 1808 году выросло на 25 % и составило 4100 человек, торговый оборот поднялся с 42 до 356 тыс. руб., число домов увеличилось с 617 до 752. В том году «окончены были два пассажирских дома в карантине, оканчиваются там же дом присутствия и башня (для переговоров. – В. А.), к оному принадлежащая, кончены вторая и третья казармы»; куплен участок для постройки полиции и ратуши. Город переживал подъем³.

О том же свидетельствует газетная корреспонденция от 5 января 1810 года: «Город преобразился теперь совершенно. Там, где видны были одни груды развалин и изредка рассеянные землянки, возвышаются теперь огромные здания и во все стороны проложены прямые улицы, большей частью вымощенные, и на коих везде наделаны тротуары. Лет пять тому назад не было здесь ни одного дома в два этажа, теперь улицы таковыми заполнены; число обывателей простиралось тогда до 300 человек, ныне возросло слишком до пяти тысяч, не считая воинских команд <…> В последние два года наиболее приметно стало таковое распространение нашего города, как по умножению жителей и строений, так и по успехам торговли разных заведений. В скором времени последует здесь сооружение греко-российского храма из одного древнего здешнего здания, которое есть лучшее и огромнейшее по всему Крыму».

Вторая корреспонденция написана в конце того же месяца: «Из древнейших зданий достопамятнейшее есть церковь, выстроенная генуэзцами на площади города, которая мусульманами превращена была в мечеть и ныне <…> назначена паки к восстановлению и обратится в храм христианского нашего исповедания».

Но торговля не могла так скоро возвращена быть в Феодосию и с самого 1783 года была оная крайне малозначуща. В 1804 году вверена Феодосия управлению особого градоначальника и дарованы городу все средства и выгоды к привлечению туда торговли. Успехи благоразумного попечения стали сказываться с 1807 года, в котором торговые купеческие обороты простерлись до 42 тыс. руб., а пошлин собрано 9 тыс. рублей. В 1808 году пришло уже в Феодосийский порт слишком 100 больших, да толикое же число малых судов, торговых оборотов в сем году произведено почти на 400 тыс. руб. <…>. Феодосия снова обещает занять одно из важнейших мест в числе торговых городов». Действительно, в 1817 году из порта было вывезено товара на огромную сумму – 4 млн руб.⁴

С попыткой переделать древнюю мечеть в православный храм связано имя Луиджи Руска (1762–1822), крупнейшего мастера русского ампира. 31 января 1809 года Клокачев для привлечения татарского населения предложил, «… чтобы на щет казенный построена была здесь мечеть, которая не дороже 5000 руб. стоить может», так как прежнюю мечеть ожидала другая судьба. 19 апреля того же года «на перестройку старой мечети в соборную церковь, постройку домов для полиции и ратуши». Градоначальник прислал в столицу план и смету на 5987 руб., которые передали Руске наряду с проектами и фасадами. В мечети, некогда христианской церкви, с 1808 года уже имелся Никольский придел и шли службы, прекращенные с началом переделки здания в православный собор.

Руска с поручением не промедлил и 11 июня рапортовал: «План, фасад и профиль на перестройку мечети на церковь и фасад ратуши и полиции по описанной в отношении неудобности им переделаны, прочие ж планы и сметы признает достаточными». Относительно переделки мечети он одновременно уточнил: «…Никак невозможно таких переломок учинить, не подвергая опасности строение <…>, окошки, означенные на плане, нужно оставить, как оные и ныне существуют, ибо кумполы довольно ширины имеют в 7 сажень <…> нужно оные зделать по учиненному расположению мною в новом плане, фасаде и профиле, оную церковь и, где приделываться будет вновь колокольня, то нужно зделать для оной фундамент самый прочный…».

По поводу двух других чертежей придворный зодчий отписал: «…На ратушу и полицию план расположен довольно хорошо, а только один фасад вновь учинил». Таким образом, Руска стал автором трех построек, задуманных в Феодосии. 17 августа 1809 года была утверждена смета: на церковь она равнялась 46 738 руб., на ратушу и полицию – 31 289 руб.; деньги предстояло отпустить в 1810–1811 годах. Согласно донесению градоначальника С.М. Броневского, городской архитектор Шелешпанов оказался к строительству «неспособен» и его заменил Тенилов⁵.

Благодаря привлечению заключенных работа пошла быстро и в 1811 году уже была в переделываемой мечети «выведена до половины колокольня из мягкого тесаного камня, внутри сделаны арки и начата кладка колонн <…>, ратуша окончена каменною кладкою двух связей». Однако выделенных денег оказалось недостаточно, отчего из-за повышения цен в связи с предвоенным временем на окончание церкви дополнительно требовалось 104 574 руб., а на окончание ратуши – 33 621 руб. Проект Руски осуществить, увы, не удалось еще и потому, что подрядчик Ниоти разорился и в 1812 году умер. К делу о постройке собора вернулись много лет спустя – в 1847 году, когда составили новую смету, «но денег собрать не удалось и трехпридельный собор был возведен лишь в 1871–1873 гг. на месте мечети». Его разрушили в годы большевистских гонений⁶.

Прошло три десятилетия и о несостоявшейся постройке написал французский путешественник Оммер де Эль: «…Мечеть решили переделать в православный храм и украсить постройку невзрачным колонным портиком.

При этом были убраны изящные орнаменты, элегантно обрамлявшие главное здание, но едва под колонны сделали базы, как деньги кончились, а казна отказалась продолжать финансирование..»⁷.

С.М. Броневский, кстати, хороший знакомый A.C. Пушкина, 4 ноября 1811 года докладывал в Петербург: «Город еще небогат и по маловажному движению торговли в теперешних обстоятельствах требует многих пособий». Он поручил городскому архитектору инженер-полковнику Григорьеву составить проект гостиного двора «на площади, занимаемой ныне ветхим казенным строением, в назначенном, против ордонанс-гауза и гауптвахты, в виде квадрата, имеющем в каждом фасе по 27 сажень. В верхнем ярусе, по углам, назначено быть кофейным домам на азиатский вкус, все прочие интервалы, как в нижнем, так и в верхнем ярусе, имеют застроиться лавками, коих всех будет 57».

Двор хотели построить за два-три года, 9 ноября 1811 года этот проект поступил к члену Строительного комитета Луиджи Руске, который, «найдя план (Григорьева) неудобно расположенным», переделал его и рекомендовал «галереи, как снаружи, так и внутри, должны построены быть на сводах». 13 ноября Комитет министров одобрил проект Григорьева, но одновременно выслал ему в Феодосию проект Руски «для соображения, но с тем, чтоб он из своей сметы отнюдь не выходил». Смета Григорьева равнялась 97 328 руб., тогда как Руска запросил на постройку 107 978 руб. В городской казне имелось 142 тыс. руб., на которые в тот период велась также постройка «домов для полиции и магистратуры (т. е. ратуши. – В. А.) ценою в 40 тыс.». Император повелел Руске фасад «несколько переделать и колонны отменить, дабы смета была сделана умереннее».

Этим дело не закончилось: 23 января 1812 года придворный архитектор передал в Департамент мануфактур и торговли измененный проект, уложившись в местную смету. 7 марта того же года Александр I проект утвердил, но «отменил порталы, своды по галерее и некоторые простенки», после чего Руска внес поправки и 31 марта проект был снова утвержден. Судя по его сохранившейся в РГИА копии, по центру здание Гостиного двора было оформлено ризалитом, имело аркадную галерею, по первому этажу отделано рустом⁸.

Градоначальник предполагал приступить к строительству весной 1812 года, но сделать это не удалось, опять-таки из-за возросших цен и начавшейся войны с Наполеоном. Когда в 1815 году к замыслу вернулись, оказалось, что на его осуществление потребно уже 430 727 руб. и поэтому город «не может предпринять постройки гостиного двора на щет своих доходов, тем более, что часть привилегий у него отнята». Строительство было предложено финансировать самим торговцам. Однако 8 мая 1817 года новый градоначальник Сенковский сообщил в Петербург, что жители «не имеют свободных капиталов и для коммерции своей, а не только для города», ибо «коммерция эта остается и поныне робкою и малозначущую». Чтобы реализовать проект, местная власть и купцы просили вернуть былые привилегии и городские доходы, но в столице им в этом резонно отказали. Дело зависло…⁹

В конце 1815 года Высочайше утверждается проект для Феодосии одноэтажного лазарета на 30 человек. В Петербург он был прислан тремя годами раньше, после того как из-за вспышки чумы сожгли прежнее деревянное здание, где лечили строителей из заключенных и горожан. Смету в 38 тыс. руб. и первоначальный проект составил подполковник Плахов(?), но он не понравился в строительном комитете Министерства внутренних дел, так как «расположение плана неудобно в рассуждение тесных и низких покоев». Проект переделал И. Шарлемань, ученик и родственник Руски, который придал изящество зданию, а смету несколько сократил.

В 1817 году столичный архитектор В. Гесте сочинил новый план Феодосии, где гостиный двор поставлен не особняком, а примыкает к жилым домам. В следующем году градоначальник Штер рекомендовал «убавить один фасад <…>, через сие стеснен внутренний двор безмерно…». С этим в 1820 году не согласился новый градоначальник, он предложил «в начатой постройке держаться прежнего проекта, добавив лишь в начатом фасаде двое ворот». По утвержденному проекту стройка началась в другом месте, чем ранее намечалось, и ею занимался грек Янис Горгор Оглы. Гесте прислал свои замечания, но ответа на них не получил и через два года¹⁰.

В это время в Феодосии начинается постепенный упадок – ее роль в черноморской торговле переходит к Керчи. Экспорт все больше ориентируется на Одессу. «Сегодня этот город состоит из немногих вновь построенных домов, расположенных среди безчисленных развалин», – с печалью отмечал в 1825 году немецкий путешественник Б. Егер¹¹. В 1829 году упраздняется градоначальство и в развитии города наступает стагнация. Со временем Феодосия заметно отстроилась, но зданий времени классицизма в ней сохранилось мало. Однако отныне в архитектурную историю города этого времени должно быть внесено имя замечательного зодчего Луиджи Руска.

Таганрог

В 1776 году Таганрог был объявлен главным портом Азовского моря со своей таможней, хотя выглядел он весьма неказисто: «Домов в нем из дикого камня 300, церквей деревянных, неоконченных три <…> город походил более на деревню, не было в нем ни одного кирпичного строения». Начало процветания датируется 1800 годом, когда Павел I повелел «выпуск пшеницы из всех портов Новороссии запретить, исключая одного только Таганрога». В 1804 году экспорт из Таганрога оценивался в 2,5 млн руб., из Одессы – в два с половиной раза меньше. Сверх того, «вся икра и железо, привезенные в Константинополь, шли из Таганрога». Импорт заключался «частию в знатном привозе вин, деревянного (оливкового. – В. А.) масла, сухих фруктов, ладана, балласту и разных громоздких товаров…».

У приморского города имелись весьма важные экономические преимущества: «…1) приближенность к оному водяной коммуникации по рекам Дону и Волге (из России идут железо, икра, сало, юфть, масло); 2) преимущественное качество пшеницы, в окружностях Таганрога родящейся (она продается в Европе выше, чем вывозимая из иных портов); 3) удобство развоза сухим путем (сравнительно с Ригой) внутрь России иностранных товаров (провоз дешевле, ибо расстояние ближе); 4) удобность для транзита в Бухару и некоторые персидские области через Астрахань».

К числу недостатков таганрогского порта относились: мелководье Керченского пролива и рейда, множество отмелей, отчего суда разгружали в море, а также удаленность от губернского Екатеринослава¹².

Чтобы организовать административное управление и обустроить город, в 1802 году была образована Таганрогская губерния и создан Комитет общественных сооружений. Летом 1805 года в Таганрог прибыл новый градоначальник, очень способный администратор барон Б. Кампенгаузен. Уже в октябре он направил в Петербург подробную записку о состоянии города: «I). Улицы довольно широки и регулярны <…> нигде не вымощены <…>, не освещены… <…> III). Площадь в городе одна <…>, обстроена разными, по большей части деревянными рядами, кофейными домами, харчевнями, питейными домами и лавками <…> Тут же выстроена соборная церковь.

А) Все строения весьма непрочны и построены на скорую руку из барочного леса <…>. Каменные – коих число невелико – из пористого дикого камня, а кирпичных почти вовсе нет…

Церкви все деревянные, а именно: собор (Успенский. – В. А.), батальонная церковь (совсем ветхая), морская и греческая.

Почтовая контора, таможня, уездные присутственные места и греческий магистрат помещаются нуждою в наемных домах. Тюрьма сделана в глубокой <…> четырехугольной яме.

Ряды, лавки, кофейные домы, харчевни и прочие большей частию деревянные, весьма непрочные…

План города, утвержденный Екатериной II, отменен уничтожением крепости <…> Вновь утвержденного плана еще не имеется».

Первый план в 1796 году составил известный и опытнейший инженер Франц Павлович Деволан (Де Воллан, (1752–1818)), автор планов Одессы, Новочеркасска, Тирасполя, Вознесенска и других южных городов. В 1805 году он, проезжая через Таганрог, создал «новый свой проект обстроения города», утвержденный – с уточнениями барона – только три года спустя. По нему центром стала упраздненная Троицкая крепость, главная ось города была ориентирована на мыс. Предшественик Кампенгаузена предлагал перенести город на Кривую косу или другое место, но министр граф Н.П. Румянцев отклонил это предложение и 11 октября 1805 года ответил барону, что «Таганрог несумненно сделается одним из отличнейших российских торговых портов».

Архитектора в городе не было, отчего Кампенгаузен 18 ноября 1805 года написал еще одну докладную: «По неимению здесь архитектора я поручил было сначала находящемуся здесь <…> при построении казарм инженерному офицеру начертить в хорошем, но простом вкусе образцовые фасады и планы разному каменному и деревянному строению.

Но находя потом, что военная архитектура для обывательских строений не столь прилична и сверх того, чтобы не слишком отвлечь его от настоящих по должности его занятий, просил я Херсонского военного и Екатеринославского гражданского губернаторов и Войска Донского атамана поручить тамошним архитекторам изготовить таковые образцовые фасады, на что и получил уже удовлетворительные отзывы. Впредь же я надеюсь уговорить общество выписать и нанять за умеренную цену из министерства архитектора для наблюдения за общественными строениями, который при том мог бы быть полезным и для партикулярных строений»¹³.

Позднее им мог стать итальянский инженер-архитектор Амброджо Мола (Ambrogio Mola), родом из Стабио (кантон Тессин, итальянская Швейцария), который более 15 лет (с 1806 г.?) трудился в Таганроге и лишь в 1823 году уехал из него на родину. О неплохом искусстве Молы как архитектора свидетельствует план города от 1808 года и проект почтового дома, хранящийся в РГИА. Двухэтажное здание оформлено четырехколонным тосканским портиком и прилегающими колоннами и имеет окна, обрамленные пилястрами. Руска однако переделал этот план и фасад. Было ассигновано 22 тыс. руб., но торги на строительство не состоялись из-за повышения цен. Дело задержалось, и лишь в марте 1812 года апробировали упомянутый или какой-то другой переделанный проект. Думается, до своего отъезда проекты городских строений составлял именно Мола. Местным историкам следует заинтересоваться этим вполне обоснованным предположением. Пока что его считают автором перестройки в 1811 году Александровского дворца, исторической достопримечательности Таганрога, и первоначального проекта таможни¹⁴.

1806 год стал годом интенсивного строительства; причем город постройки возводил за свой счет. 20 июня градоначальник докладывал в Петербург, что в центре заканчиваются казармы для 1-го батальона, вместо ветхих строятся «ярмоночные ряды, составляющие обширный четырехугольник при самом въезде в город, обведенный вокруг арками», на площади – две важни, «в таковом точно виде, как они выстроены в Санкт-Петербурге, на Сенной, у Калинкина мосту и проч.», вместо деревянного греческого магистрата – «каменое здание, для которого выбран один из планов, Вашим сиятельством ко мне доставленным». Скорее всего этот план принадлежал Руске. Полуциркульный Александровский гостиный двор частично сохранился, но дата постройки и начальный автор (М.И. Кампиони) указываются в современных путеводителях неправильно.

В сентябре 1806 года «Санкт-Петербургские ведомости» вызывали подрядчиков «на постройку в Таганроге тюремного замка на 70 человек и дома градоначальника за 63 150 руб. и таможенного дома за 20 455 руб.». Барон жил тогда за городом, в доме, который был «ветх, сыр и холоден, и для жилья вовсе непригоден». Составленную на месте инженер-поручиком Росинским смету в столице сильно урезали. Вместо каменного дома (ныне Александровского дворца?), запроектированного французом Дюпюи де ля Рей (Dupuis de la Raye), барон в следующем году предпочел купить небольшой деревянный. В 1808 году Дюпюи был выслан из России как французский подданный.

К 1807 году в Таганроге заложили: таможню, биржу, тюрьму, из дерева построили гарнизонные казармы с госпиталем, гимназию, важню и намечалось возвести из камня здания почты и полиции. Проект коммерческой гимназии был сочинен в Харьковском университете, а флигеля спроектировал приглашенный из Новочеркасска «искусный французский архитектор Лавопьер (Lavaupierre)», в истории русской архитектуры неизвестен. Варваци подарил гимназии собрание русских классиков и иностранных авторов¹⁵.

Благоустройство Таганрога было стимулировано его бурным развитием. В 1803 году в порту побывало 200, через три года – 975, в 1807 – уже 1902 судна. Кампенгаузен писал: «Коммерция Таганрогская, будучи из знатнейших и выгоднейших для России, приносит при том более половины пошлинного дохода, нежели все прочие черноморские порты…». Город стал быстро богатеть. В 1806 году в нем насчитывалось 7650 жителей и 1689 построек разного рода, из них 95 каменных и мазанковых, тогда как годом позже последних имелось уже 222, т. е. стало больше в два с половиной раза.

Энергичный Кампенгаузен постоянно заботился о застройке Таганрога и 24 марта 1808 года послал министру князю А.Б. Куракину новую записку: «В 1806 году предместник Вашего сиятельства препроводил ко мне нарочитое число образцовых планов и фасадов, сочиненных здешними (петербургскими. – В. А.) архитекторами, чтобы я старался для лучшего обстроения Таганрога склонить тамошних обывателей <…>. Они в весьма хорошем вкусе прожектированы, но для нового города, каков Таганрог, в коем притом материалы и рабочие люди чрезвычайно дороги, слишком великолепны…». Читай – дороговаты.

Барон поэтому попросил столичных архитекторов «начертить несколько образцовых фасадов деревянных и каменных домов: в 4, 5, 6, 8 и 10 саженей длины и не слишком высоких, наподобие тех, кои находятся на Петербургской и Выборгской стороне и других отдаленных местах Петербурга».

28 марта 1808 года министр поручил Луиджи Руска «сочинить фасады», который 21 апреля прислал рисунки семи домов «от 4 до 10 сажень…», указав при этом, что «внутреннее расположение остается на волю обывателей, как кому угодно переменить, ежели не захотят по сделанному плану, кои при сем препровождаются»¹⁶.

Дополнительно министр повелел «сочинить и доставить еще несколько таковых же фасадов в различных видах». 2 июня того же года император одобрил представленные образцовые проекты. Однако вскоре они понадобились Руске для застройки Воронежа. Их вернули из Таганрога 27 июля 1808 года за «оставлением копий с тех фасадов, по коим уже начаты строения». Руска в 1809 году выпустил альбом, содержащий 50 гравированных проектов. По этим проектам в стиле русского ампира строились многие обывательские дома в империи.

Таганрог стал одним из первых провинциальных городов, где это произошло. Пора сравнить сохранившиеся в центре двухэтажные домики с образцовыми чертежами Руски. Недаром в 1916 году известный знаток архитектуры Г.Н. Лукомский указывал на «целые улицы из прекрасных образцов строительства александровской эпохи. Некоторые из них – шедевры зодчества эпохи раннего классицизма в России». Похвалы звучали и столетием раньше: «…Достойны замечания красивостью своею следующие здания: два корпуса каменных лавок, католическая церковь, таможенный дом и коммерческая гимназия». Г. Титов в 1849 году назвал Таганрог «городом-красавцем в полном смысле сего слова»¹⁷.

Ревностно взявшись за благоустройство, Кампенгаузен в своей докладной от 30 января 1806 года, тоже направленной министру внутренних дел, четко объяснил, почему городу обязательно нужен католический костел: «Живущие в Таганроге разные иностранные негоцианты часто уже доносили мне о необходимости выстроить в Таганроге римско-католическую церковь. Хотя людей сего исповедания, непременно жилище в Таганроге имеющих, еще не столь велико, но число торговцев и судовых людей, сюда прибывающих, весьма знатное.

Торговля всегда шла с островом Санторином и республикой Архипелага, большая часть жителей (греков. – В. А.) которых была католиками <…>, при том торговля Таганрога с Неаполем и вообще с Италиею год от году умножается». В Одессе и Херсоне «построены уже от монарших щедрот и от казны католические церкви».

Градоначальник предложил проект и смету составить в Петербурге и каменное здание на 200–300 человек выстроить за казенный счет. Другой документ называет автора проекта: «…архитектор Руско по препоручению министра внутренних дел составил планы и фасады <…> для католицкой церкви в Таганроге. Для сей последней прожектированы два плана под № 1–2». Проект (с помещением для причта) 28 апреля 1806 года одобрил император, и уже 15 мая на строительство из сметы в 18 310 руб. выделили 10 тыс., а в январе следующего года – остальную сумму. 31 мая 1806 года проект выслан в Таганрог.

В сентябре того же года состоялись торги. Выиграл их купец Иван Тамбала, однако строительство неожиданно остановило одно непредвиденное обстоятельство, как об этом 2 апреля 1809 года в столицу рапортовал Кампенгаузен: «По сочиненному здесь г. Руско, Высочайше утвержденному плану и фасаду строящейся в Таганроге католической церкви, высота цоколя оной положена в 1 7 аршина <…> при производстве же работ место для сей церкви назначенное оказалося неровным <…> таганрогский строительный комитет признал необходимым возвысить оный цоколь». В связи с этим строитель, полковник Дрейер, составил дополнительную смету на 3590 руб.¹⁸

Приведенные документы не оставляют никаких сомнений в том, что городской костел для далматинцев и итальянцев на Николаевской улице возведен по проекту петербургского зодчего Л. Руска, а не И. Росинского. Костел был сдан «11 июля 1810, но отделка окончена в 1812 году». В том году немецкий путешественник И. Киммель отметил в своих путевых заметках: «В Таганроге есть несколько греческих и русских церквей и одна католическая…». Одновременно он похвалил городскую застройку: «Большая часть домов деревянные и небольшие, но имеется также много каменных и некоторые очень красивые <… > На окраине находится большая площадь, по краям ее – каменные лавки, в которых торгуют жители Таганрога.

Я побывал в карантине, в 3 верстах от города. Он прекрасно устроен и состоит из довольно красивых строений».

Чуть ранее (в 1810 г.) о карантине писал и другой путешественник – Сикар: «В версте от города, на рейде, есть очень прекрасный и хорошо устроенный карантин…», хотя его общее мнение о Таганроге было отрицательным: «Он худо выстроен и грязен»¹⁹.