Текст книги "Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура"

Корсини в Петербурге

В истории русской архитектуры XIX века еще много малоизвестных или плохо изученных мастеров, которые построили множество зданий и пользовались влиянием и уважением среди современников. В их числе не только зодчие русского происхождения, но также иностранцы, проживавшие в России, которая зачастую становилась их второй родиной.

Сегодня имя Иеронима Дементьевича Корсини (1810–1876) известно разве что самым дотошным историкам архитектуры, хотя как зодчий он трудился целых 35 лет и создавал проекты как для Петербурга, так и для зарубежных заказчиков. Он родился в России, а умер в Швейцарии, тогда как его отец родился в Италии, а умер в Петербурге.

Фамилию Корсини носила семья известных римских аристократов, но отец будущего архитектора Доменико (Дементий) Антонович Корсини (30.1.1774-10.5.1814) к ней не принадлежал. Он родился в Болонье, где окончил местную Академию художеств. «В 1802 году нужен был для Ст. Петербургских Императорских театров искусный Декоратор из Италии и выбор пал на Корсини. Прибыв в том же году в Ст. Петербург, он вступил в должность театрального Декоратора и вскоре обнаружил свой талант в перспективной живописи, отличную манеру и необыкновенную деятельность». Трехгодичный контракт был подписан 7 марта 1802 года и обязывал художника работать исключительно для столичного Итальянского театра, который давал свои представления в Большом каменном театре, стоявшем на месте нынешней Консерватории¹.

Д. Корсини. Эскиз декорации к балету «Сандрильона»

Согласно второму контракту, заключенному через год, Корсини должен был «писать для всех театров (курсив мой. – В. А.) Его Императорского Величества всякие декорации», получая ежегодно 5000 рублей вознаграждения. Кроме декораций в обязанность ему вменялось изготовление чертежей и моделей театральных машин. Иногда он работал совместно с П. Гонзага, наиболее известным в то время декоратором. Это относится, прежде всего, к оформлению в Большом театре балетов Ш. Дидло, в их числе «Клара, или Обращение к Добродетели» (1806 г.), «Амур и Психея» (1809 г.), «Лаура и Генрих», или «Трубадур». За декорации к балету «Флора и Зефир» художник в начале 1806 года получил в подарок перстень. Второй перстень был ему дан за «Амура и Психею»².

Особенную популярность Корсини и Гонзага снискали за оформление оперы «Князь-невидимка» (1805 г.)

К.А. Кавоса, итальянского композитора на русской службе. «Великолепие декораций, быстрота их перемен, пышность костюмов и внезапность переодеваний – изумительны <…>. В первый раз в жизни удалось мне видеть такой диковинный, богатый спектакль <…>. Декорации большей частью кисти Корсини и Гонзага. Это – настоящие чародеи», – писал С.П. Жихарев, любитель театра³.

Уже в 1805 году Корсини назван в списке лучших декораторов Императорского русского театра наряду с Гонзаго и Б. Джерлини. «Произведения Доминика Корсини обращали на себя внимание публики; люди образованные высоко ценили верность его рисунка, плодовитость фантазии и эффектное исполнение <…>, к тому же он был одарен светлым умом, нежным сердцем и теплою, истинно христианскою душою…»⁴.

Собранием Академии художеств 1 сентября 1811 года Корсини «по известному его искусству в живописи декораций» был выбран в академики вместе с Б. Медичи и Ф. Торричелли. В том же году на академической выставке он показал «два внутренних перспективных вида», что говорит о нем как станковом художнике⁵.

В 1853 году сын Иероним Корсини подарил Академии художеств альбом с 20 акварелями и рисунками отца за 1803–1813 годы, который ныне хранится в Русском музее. Эскизы декораций – это архитектурные перспективы, величественные и монументальные, напоминающие работы Гонзага и исполненные романтического настроения. Однако манера работы – более тщательная и менее вдохновенная, чем у Гонзага⁶.

Умер Корсини «от горячки» и погребен на Волковом лютеранском кладбище. Его жена Екатерина Карловна (1791–1857) за мужа получила в начале 1816 года от Театральной дирекции 2333 руб. как единовременное пособие. Она намного пережила мужа и похоронена рядом с ним. В Московской части (в 1835 году – № 33) она владела каменным домом, где, вероятно, прошла юность ее сына-архитектора⁷.

Отец будущего архитектора скончался, когда сыну было всего шесть лет. Следовательно, его учителем быть никак не мог. Как пишет сам Иероним: «Образование получил в Главном инженерном училище, где сверх строительных предметов слушал также и гражданскую архитектуру. Имея к ней природную наклонность, я уже занимался ею по производстве меня в инженер-прапорщики и с того же времени направлял себя на поприще архитектора».

Согласно документам, Корсини с 1826 года числился в Главном инженерном училище, в Кондукторской роте, и после выпускного экзамена в 1830 году получил чин полевого инженер-прапорщика. В 1832–1836 годах он служил в Корпусе инженеров военных поселений и занимался в основном ремонтом казарм. Во время командировки в 1835 году в Москву архитектор по пути «осмотрел в Твери казармы 7-й конноартиллерийской бригады, составил описание состояния путевого дворца в Торжке в связи с его приспособлением для штаба Уланского <…> полка». Подобное занятие было малотворческим⁸.

В следующем 1836 году Корсини поступил гражданским инженером, т. е. архитектором-строителем, в Губернскую контору казенных имуществ, а спустя два года был принят штатным архитектором в Гоф-интендантскую контору, которая подчинялась Министерству двора. Другим место службы молодого зодчего с 1842 года стало Министерство финансов. Он был уже женат – 20 января 1837 года обвенчался в церкви Екатерининского института с юной Марией Антоновной Быстроглазовой (1814–1859), дочерью надворного советника. Свидетелем был генерал-адъютант И.А. Сухозанет, видный военный чиновник и друг дома. Через несколько месяцев Корсини принял российское подданство, будучи до этого «неаполитанским подданным», но остался католиком. В 1842 году «по обер-офицерскому чину» он получил российское дворянство⁹.

В 1845 году Корсини сообщал: «В течение девяти последних лет я постоянно занимался изучением изящной архитектуры; в 1839-1840-х годах ездил за границу с целью осмотреть классические и достопримечательные произведения зодчества и усовершенствовать себя в этом художестве». Очевидно, он побывал в Германии, Франции, Италии, как это обычно делали русские архитекторы. Только после этого архитектор стал получать настоящие заказы.

В цитируемом прошении о программе на звание «назначенного» Корсини перечисляет также произведенные им постройки: для графа Д.Н. Шереметева, графа С.Ф. Апраксина, князя A.A. Лобанова-Ростовского, дом при костеле Св. Станислава, упоминая также о проекте дома статс-секретариата Царства Польского и даче купца Маркевича. В августе следующего года заданный проект «инвалидного дома в память какого-либо отечественного военного события» был представлен и искомое звание присуждено. Академиком Корсини был избран в 1849 году «за проект дома для Дворянского собрания в столице», который, однако, остался на бумаге. В это время он проживал на Литейном пр., 14, дом Шмидта, но позже переехал на Офицерскую¹⁰.

Известны адреса вышеупомянутых построек. Дом костела Св. Станислава, предназначенный для начального училища, стоит на Мастерской ул., 9, и датирован 1841–1842 годами, статс-секретариата – на пр. Римского-Корсакова, 35, и имеет фасад в стиле позднего ампира (1845–1847 гг.). Корсини был архитектором этого учреждения.

В том же стиле он, надстроив, переделал особняк графа С.Ф. Апраксина на Литейном пр., 48, который позднее его привлек к основательной переделке зданий Апраксина двора после страшного пожара. Эта реконструкция в стиле эклектики, проведенная в 1862–1867 годы, коснулась, прежде всего, торговых рядов Александровской линии по

Садовой ул., 28–30. По окончании сложных работ в этом комплексе граф просил их проверить губернского архитектора П.С. Усова, что обидело Корсини, желавшего привлечь члена Академии художеств. Академия поручила это дело академикам К.К. Рахау и А.И. Кракау, который тоже участвовал в восстановлении Апраксина двора. Во дворе «производят торговлю, – писал справочник, – главным образом предметами одежды <…>, имеются целые ряды лавок: мебельных, посудных, <…>, книжных, кожевенных, железных, суровских и фруктовых»¹¹.

С 1837 года целых 20 лет Корсини состоял архитектором у графа Д.Н. Шереметева (1803–1871) и полностью перестроил интерьеры известного Фонтанного дома на наб. р. Фонтанки, 34, и выстроил в 1845 году северный флигель. Первой работой стала великолепная чугунная ограда, украшенная золоченым родовым гербом. По преданию, она была отлита в Европе. «Все узоры, – писала „Художественная газета“, – созданы во вкусе графа Растрелли. Многие украшения, употребляемые этим великим зодчим, перенесены сюда целиком, отчего эта решетка получила решительный характер, согласный со зданием и временем его построения, и отнюдь от того не перестала быть оригинальною».

Столь же стилистически оригинально было убранство парадных и личных покоев, относящееся главным образом в 1840-м годам. Мраморный зал, украшенный белым искусственным мрамором и лепными композициями, был выдержан в ампирном стиле, также как Галерейный (Белый) зал и Малая столовая. Мотивы античной вазописи преобладают в Этрусской комнате, Ренессанса – в Официантской, барокко – в гостиных и Малиновом кабинете. Двусветный певческий класс (граф был большим ценителем церковного пения) с прекрасной акустикой перестал существовать в Певческом флигеле в конце XIX века. Он тоже творение Корсини, проявившего в Фонтанном доме свой разносторонний талант мастера эклектики.

И. Корсини. Решетка Шереметевского дворца на Фонтанке. 1837–1838 гг.

В пригородной Ульянке, в 8 верстах от Петербурга (пр. Стачек, 206), зодчий перепланировал и заново отделал фасад деревянной дачи графа, а также выстроил хозяйственные постройки. Во время последней войны дача, находившаяся на линии фронта, сгорела. Это был двухэтажный дом с бельведером и балконом, окруженный старинным парком¹².

Корсини работал в основном как ведомственный архитектор, много сил употреблявший на ремонт и незначительные перестройки, и как семейный – у графов Шереметевых и Апраксиных, выполняя их заказы. Хотя его творческая деятельность продолжалась долгих 40 лет, выявленных частных построек у него довольно мало. Так, в центре Петербурга в 1844 году он возвел четырехэтажный доходный дом О.П. Головкина на Моховой ул., 7, а в следующем году – особняк купца М.О. Маркевича на Английской наб., 12. В 1845–1846 годах зодчий надстроил особняк и по-новому оформил фасад, а также выстроил корпус по Галерной улице и дворовые флигели. Для нувориша был составлен и проект загородной дачи. В 1855 году в особняке поселился новый владелец – богач И.О. Утин, сын которого женился позднее на дочери архитектора.

Шереметевский особняк в Ульянке. Фото начала XX в.

С домом на Моховой случилась неприятная история: при его постройке в 1844 году рухнули стены, за что Корсини арестовали и посадили на два месяца на гауптвахту. Дом достраивал каменных дел мастер П.М. Карлес. Об этом эпизоде архитектор в своей биографии умалчивает. Зато он упоминает такой факт: «В 1850 году по поручению Вольно-экономического общества устроил первую в Санкт-Петербурге выставку сельских произведений», спроектировав для нее особый павильон, который, однако, не был возведен, и выставка прошла в манеже Конногвардейского полка.

Моховая улица, дом 7

На ней были выставлены 3000 экспонатов, собранных со всей России. Между зданиями манежа и казарм была выстроена деревянная галерея, «архитектуры легкой и пропорциональной» для показа лошадей-тяжеловозов. Ее архитектором, возможно, был Корсини¹³.

Английская набережная, дом 12

Как пишет в том же документе сам зодчий: «В 1853 перестроил здание Демидовского дома призрения и построил в нем домовую церковь, известную по оригинальности стиля». Дом призрения в 1833 году основал и содержал А.Н. Демидов и его наследники. Он занимал большой участок на наб. р. Мойки, 108, и состоял из комплекса разновременных зданий. Перестраивая главное и прилегающие здания, Корсини перенес домовую церковь на второй этаж, которую 5 декабря 1853 года освятил митрополит Санкт-Петербургский Никанор. Интерьер был переоформлен в «византийском стиле». В 1905 году храм был перемещен в новое здание местной гимназии, занятом ныне Академией физической культуры им. П.Ф. Лесгафта¹⁴.

До сих пор не исследованы заграничные работы зодчего, который в 1851 году исполнил для персидского шаха проект «здания Совета и восточные бани», через два года – «для австрийского императора дворянский клуб, тогда же Академию художеств для герцога Тосканского», в 1855 году – «проект памятника Иоганну Якобу Берцелиусу (?) для шведского короля», в 1858 – мечеть для турецкого султана, в 1862 году для португальского короля – (архитектурные) проекты памятников Васко да Гама, Кабралю и Камоэнсу. Автор всех статуй – известный португальский скульптор Витор Баштуш (1829–1894).

Памятник знаменитому поэту Луису Камоэнсу (ок. 1524–1580) стоит в Лиссабоне на площади его имени. Камоэнс представлен в полный рост с «Луизиадой» в руке, в окружении скульптур восьми его героев, размещенных у высокого пьедестала. Открывший Бразилии Педру Альвариш Кабрал (1467/8 – ок. 1520) увековечен в памятнике в стиле необарокко, который находится в бразильском городе Сальвадор, который целых два века был главным городом страны, а ныне – это центр провинции Байя.

Недалеко от этого города Кабрал вступил на землю Бразилии. Статуя мореплавателя венчает высокую колонну с двухступенчатым пьедесталом, который украшен аллегорическими фигурами. Надо напомнить, что во время открытия памятника Бразилией правил португальский король. Все эти сведения были найдены в Интернете.

Такой же пышный и сложный вид имеет памятник, открывшему путь в Индию, Васко да Гама (1460/69-1524), установленный близ Триумфальной арки.

Монумент Берцелиусу (1779–1848) стоит на довольно простом пьедестале в Стокгольме, в парке его имени. Ученый изображен во весь рост и держит в руках книгу. Протестантская эстетика повлияла на строгое архитектурное решение. Памятник был открыт 13 июля 1857 года. По модели шведского скульптора Карла Густава Кварнштрёма (1810–1867) его отлили в Мюнхене¹⁵.

Н. И. Утин

По состоянию здоровья Корсини какое-то время жил в Одессе, где в 1865 году стал одним из учредителей городского общества водоснабжения. В 1874 году он переселился в швейцарский город Лозанну и там, скончавшись от инсульта, был похоронен на местном кладбище.

В семье зодчего родилось трое детей: две дочери Екатерина (род. 1838) и Наталья (1841 – после 1913), сын Павел (1839–1896), оставшийся холостяком, отчего род Корсини по мужской линии в России угас. Мать этих детей, красавица и выпускница Екатерининского института, была литературно одаренной, много писала для детских журналов и пользовалась благосклонностью критики. Ее произведения, как и романы для взрослого читателя, отличались «безукоризненной нравственностью» и «полезным нравоучением» в христианском духе, восхваляли семейные ценности. Корсини была знакома с Н.В. Гоголем, А. Мицкевичем, П.А. Плетневым, И.И. Панаевым, В.Ф. Одоевским, А.И. Ишимовой, издававшей литературу для детей. В наши дни ее произведения не переиздавались¹⁶.

Сын Павел Иеронимович Корсини в 1864 года окончил юридический факультет Петербургского университета, но «имея наклонность к лесоводству, изучил относящиеся к нему науки и занимался практикой за границей в известных своей специальностью сельско-хозяйственных заведениях и учреждениях и, наконец, был вольнослушателем в Петербургской Земледельческой школе». В июне 1870 года получил звание «кандидата сельского хозяйства и лесоводства» и определен запасным лесничим.

Н. И. Утина-Корсини. Фото 1860-х гг.

Дольше всего Корсини служил в Рунзерском лесничестве Олонецкой губернии (1880–1896 гг.).

Скончался и похоронен в Петрозаводске¹⁷.

Сестры Наталья и Екатерина (позже замужем за Висковатовым) тоже учились на юридическом факультете, но Наталья его не окончила. В университете она познакомилась с Николаем Исааковичем Утиным (1841–1883), сыном богатого еврейского банкира и «правой рукой Чернышевского». Молодой человек в 1862 году стал членом «Земли и воли» и вошел в ЦК этой террористической организации. Опасаясь ареста, в 1863 году народоволец вместе с женой Натальей бежал заграницу, позднее его приговорили к смертной казни. В 1867 году У тин вступил в Первый Интернационал, создал его русскую секцию и был в 1871 году делегатом Лондонского съезда.

Супруги жили в Лондоне и Женеве, общаясь с эмигрантами-революционерами. Были знакомы с А.И. Герценом, Н. Огаревым, М. Бакуниным и Марксом. Раскаявшись, Утин получил помилование и в 1878 году вернулся в Россию, чтобы оставшуюся часть жизни работать управляющим уральских заводов барона Гинцбурга.

Его жена, как и мать, стала писательницей. Публиковала в журналах свои очерки («Людоедка. Очерк из жизни русских, праздношатающихся за границей», 1874), пьесы и романы. Много шума наделал ее богатый скандальными подробностями роман «Два мира» (1875 г.) о семейной драме Герцена. Однако большой литературной известности Утина-Корсини не добилась¹⁸.

Поскольку И.Д. Корсини служил в очень многих ведомствах, некоторые его работы, наверняка, еще не обнаружены. Думается, когда это произойдет, значение зодчего в русской архитектуре периода позднего классицизма и ранней эклектики скорее всего возрастет, а пока он выглядит второстепенным мастером, каких довольно много в это время было в Петербурге. Однако и они заслуживают изучения, потому что без них архитектурная история города выглядит определенно беднее.

Раздел 4 Такие были времена

Пропавшая модель

В краеведческой литературе о пушкинской поре иногда встречаются отрывки, посвященные архитектурной модели Санкт-Петербурга, которая была исполнена под руководством итальянца Антонио де Росси.

Антонио де Росси, называвший себя «architectus» и «венецианский дворянин», был однофамильцем знаменитого русского зодчего, но не его отцом, как голословно утверждают некоторые авторы. Росси – очень распространенная итальянская фамилия. С семейством Карло Росси, Антонио, судя по документам, был знаком, ибо уже с 1817 года отмечен в Петербурге¹.

Начало работы над моделью города следует отнести к лету 1824 года, когда император Александр I повелел «предоставить все рисунки, планы и разрезы из Инженерного департамента и приказал владельцам городских домов снабдить его всеми планами и проектами, необходимыми для работы».

16 июля герцог Помпео Литта, управляющий Гоф-интендантской конторой, отправил А.Н. Оленину, президенту Академии художеств, следующее письмо: «Государю Императору угодно было Высочайше дозволить дворянину Росси сделать модель Санкт-Петербурга. Для чего открыты будут ему планы и фасады казенным зданиям и сверх того дозволено ему употреблять художников для снятия с улиц и дворов фасадов всех зданий, как частных, так и казенных.

Он просил содействия моего, чтобы делом сим занимались художники, состоящие при городском архитекторе, но я не мог удовлетворить сей просьбы, ибо художников сих не много, да и те весьма заняты». Тогда за помощью Литта обратился в Академию художеств.

Ответ Оленина последовал через неделю и был отрицательным: «…Из состоящих при Академии художеств по части архитектуры художников, нет ни одного, который бы не был весьма занят <…> учеников же на сие дело нельзя употребить по той причине, что старшие, готовясь к выпуску из Академии в сентябре месяце сего года, занимаются теперь окончанием заданных им к выпуску программ, а младшие еще не довольно сильны в своем художестве…».

Росси пришлось действовать самостоятельно. По его словам, он «дал возможность некоторым воспитанникам Академии художеств практиковаться в планах и фасадах под руководством отличных итальянских архитекторов…». Не установлено, кто были эти воспитанники и их руководители. Когда после отъезда Росси из столицы власти решили купить материалы этих воспитанников, то композитор и придворный капельмейстер К.А. Кавос, тоже венецианец, у которого архитектор жил, заявил, что «у Антония Росси никаких рисунков не имелось». По-видимому, он увез их с собой².

28 марта 1825 года «Санкт-Петербургские ведомости» поместили сообщение: «Венецианский дворянин Антоний Росси <…>, окончив некоторые отделения со строениями по 1-й Адмиралтейской части, которыя он имел щастие представлять Его Императорскому Величеству Государю Императору, с дозволения правительства будет иметь честь показывать оныя в доме купца Козулина в Большой Морской, каждодневно, с 10 утра до 6 вечера. Цена за вход с персоны 5 руб., с малолетних же – 2 руб. 50 коп.». Залы этого дома (ныне – Большая Морская ул., 20) купец сдавал разным гастролерам и антрепренерам. Царская семья увидела модель в Зимнем дворце.

Прошел месяц, и 6 апреля, в той же газете, появилось объявление о том, что модель выставлена «в бывшей Филармонической зале, у Казанского моста, в доме Кусовникова (ныне – Невский пр., 30) с прибавлением «нескольких достопримечательных зданий, между прочим: весь Главный штаб, с частию даже еще неоконченною в настоящем виде, аркою, новым манежем на Дворцовой площади, как оный будет устроен, Малая Миллионная, часть Невского проспекта, Мраморный дворец, казармы Павловского полка, Большая и Малая Морская и другие ближайшие домы». Перенос экспозиции Росси объяснил тем, что «зало дома Козулина было слишком мало для вмещения всего нынешнего собрания…».

Перед отъездом, летом 1826 года, в угловом доме Косиковского на той же Большой Морской (ныне № 14) работа экспонировалась в последний раз. «Кто хочет, – сообщали „Санкт-Петербургские ведомости“, – испытать очарование Искусства и посмотреть на северную Пальмиру в магическом ее виде, тот пусть идет в дом Косиковского и взглянет на так называемый план-модель Петербурга, составленный под руководством г. Росси. Чтобы осмотреть все это в натуре, надобно много времени и денег, а здесь, в полчаса и за 2 рубля 40 копеек вы увидите весь город, даже с внутренними дворами, садами и всеми подробностями»³.

4 августа того же года для Росси были затребованы планы Адмиралтейства и морских казарм на Галерной улице, но вряд ли он ими воспользовался, потому что вскоре уехал из Петербурга, с Высочайшего разрешения взяв с собой модель «одной из самых великолепных мировых столиц», дабы показать ее в европейских городах⁴. Модель, над которой команда Росси трудилась два года, демонтировали и упаковали в ящики. Она навсегда покинула Петербург и Россию.

В 1827 году модель была выставлена в Гамбурге, в зале Аполлона. Пояснения давал лично Росси. Затем он показывал модель в Лондоне и Париже, где следы ее теряются. По свидетельству очевидца, она «позволяла зрителям увидеть значительную часть города и детали зданий вплоть до мельчайших украшений на фасадах, так как статуи и рельефы были воспроизведены в точности. Занятые этим инженеры и умелые мастеровые несколько лет создавали эту модель, стоившую сотни тысяч, дабы довести ее до этого редкого, даже в своем роде уникального совершенства»⁵.

Какие части Петербурга были представлены на модели? Судя по всему, не «весь город», а главным образом его центр, прежде всего, 1-я Адмиралтейская часть от Невы до Мойки, от Марсова поля до Исаакиевской площади. Определенно не был отображен на модели правый берег Невы. Да и на все Адмиралтейские части, по-видимому, не хватило ни денег, ни времени – работа оказалась и дорогостоящей, и требующей больших усилий. К тому же, Александр I умер, наступило междуцарствие и произошло восстание декабристов. Обществу было не до оригинального произведения Антонио де Росси. Смелый замысел – создать подробную архитектурную модель всего города, оказался, к сожалению, не выполненным.

В собранном виде модель имела площадь 23 х 39 кв. м, состояла из отдельных квадратов, была исполнена в 7 натуральной величины и вызывала общее восхищение. «Невозможно описать, с каким совершенством исполнены все мельчайшие подробности архитектурной части», – писала газета «Северная пчела». Фасады были сделаны из прочного картона, крыши – из свинца, Нева, реки и каналы – из жести, их русла заполнены водой.

Уезжая из России в октябре 1826 года, итальянец предложил Николаю I купить у него две картины: «Портрет», приписываемый Леонардо да Винчи, и «Снятие с креста» кисти Тициана. Хранитель Эрмитажа Лабенский, остановив внимание лишь на работе Тициана, осторожно отнес ее к позднему периоду творчества художника, указав, что «к тому принуждают недостатки в правилах рисунка, которые весьма примечательны в фигурах <…> стертые и записанные места слишком приметны опытному глазу…». Картина, за которую Росси просил 4000 червонцев, для Эрмитажа приобретена не была⁶.

В поисках сведений об авторе и его произведении я обратился с запросом в Научно-исследовательский фонд Чини в Венеции, который собирает информацию о всех венецианских мастерах, включая архитекторов. Ответ, увы, пришел отрицательный – в базе данных Антонио де Росси не значится. Возможно, он был родом из Тревизо.

Сегодня можно создать фотометрическую модель Петербурга, однако она окажется не объемной, а «фасадной» и без дворов. Зато будет смоделирован весь город, который с начала XIX века увеличился многократно. Возможно, найдется современный Антонио де Росси, и он проявит готовность осуществить столь важное, интересное и нужное дело. Что касается личности Росси, то хочется надеяться на новые находки.