Текст книги "Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура"

Возвращение Казанского собора: забытые эпизоды и факты

Многим известна поговорка «Из-за деревьев не видно леса», т. е. частности заслоняют главное. В отношении Казанского собора хочется ее переиначить и сказать: «Из-за леса не видно деревьев», потому что в настоящий момент в двухвековой истории собора слабо отражена новейшая история его возвращения верующим. История, не прошедшая церковную цензуру, а запечатленная в воспоминаниях и подтвержденная сообщениями печати. Именно об этой истории пойдет речь.

В Рождество 1987 года по старому стилю исполнялось 175 лет изгнания из России Наполеона и «двунадесяти языков». Эту дату отметить решила патриотическая общественность города. Несколько человек, в том числе и я, вошли с экскурсантами в собор и у могилы М.И. Кутузова прочли отрывок из царского рескрипта по поводу исторического события и пропели «вечную память». Затем были возложены венки у памятников Кутузову и Барклаю и продекламированы стихотворения, посвященные фельдмаршалам. После этого пятеро участников отправились к дому Кутузова на Невской набережной, где положили цветы к памятной доске. С этого года патриоты в соборе-музее отмечают годовщину регулярно.

1988 год отличался большой политической активностью. На митингах общества «Память» в Румянцевском саду среди прочих прозвучало требование убрать из Казанского собора Музей истории религии и атеизма и устроить в нем мемориал 1812 года, что было отражено в соответствующем обращении.

Церковь Казанской Божией Матери

Вопрос о возвращении собора верующим на этом этапе патриотической общественностью не поднимался.

Когда в Рождество 1988 года наступила очередная годовщина освобождения России от французского нашествия, то, по инициативе Всесоюзного фонда культуры, в собор пригласили светский хор, он исполнил духовные песнопения и канты в присутствии до сотни собравшихся. К памятникам полководцам патриоты вновь возложили венки и произнесли речи. С этого времени они начали добиваться возвращения собора епархии, которая видимой инициативы пока не проявляла. Главным оружием стали петиции и обращения, подписанные десятками, а то и сотнями горожан.

7 января 1990 года в соборе прошел митинг патриотической общественности, его поначалу предполагалось проводить на паперти. Но собравшиеся вошли внутрь с хоругвями и транспарантами, среди которых были требования вернуть собор верующим. Те же требования звучали в речах ораторов. Совершенно неожиданно в собор после литургии приехал правящий митрополит Алексий с небольшим церковным хором. Он помолился у могилы фельдмаршала и несколько минут беседовал с присутствующими.

Демократическая общественность города заняла в данном вопросе тоже благожелательную позицию. «Не пришла ли пора, – писала газета „Вечерний Ленинград“ от 1 августа 1990 года, – поторопить нынешних хозяев Казанского собора освободить поруганный их предшественниками храм. Передать его церкви – единственному законному владельцу, не пришло ли время. Да и не только здание, а награбленные коллекции, уворованные у народа?»¹.

Чудесное обретение св. мощей прп. Серафима Саровского в самом конце 1990 года усилило надежду, что возвращения собора ждать осталось недолго. Во время Рождественского телемарафона «Возрождение» A.A. Собчак громогласно «пообещал митрополиту Иоанну вернуть церкви Казанский, Исаакиевский и Воскресенский (Спас-на-Крови) соборы», – писал «Вечерний Ленинград». Правда, созданная осенью решением Ленсовета специальная группа по вопросам передачи собора собиралась крайне редко, хотя в ее обязанности «входило и создание комиссии по ревизии фондов музея». Проволочки беспокоили православную общественность².

Еще шли переговоры, а в соборе началась богослужебная жизнь – первый молебен в 1990 году, в летнюю Казанскую, провел в правом приделе прот. Павел Красноцветов, второй, в день праздника Рождества Богородицы, – архимандрит Симон (Гетя), будущий епископ Мурманский. Патриотическая общественность настаивала, чтобы был возобновлен Рождественский молебен об изгнании из России «двунадесяти языков».

В осеннюю Казанскую, 4 октября, первую за 60 лет литургию, отслужил о. Григорий Красноцветов, сын нынешнего настоятеля, прилетевший в отпуск из Роттердама. Середина храма по-прежнему была еще занята экспозицией предметов культа язычества и вечером, накануне литургии, я лично указывал музейному сотруднику, каких идолов надлежит закрыть полотном. Служили на переносном антиминсе в присутствии нескольких сотен богомольцев³.

Осенью группа из трех человек: Н.Д. Недашковская, Н.К. Симаков и я ездили в Москву на прием к тогдашнему министру культуры Ю.М. Соломину с петицией верующих о возвращении собора. Министр принял нас благожелательно и обещал свою поддержку.

С Троицы следующего года литургии в воскресные и праздничные дни стали постоянными, несмотря на то что собор по-прежнему занимал музей. Они совершались в левом приделе. Верующих впускали в собор за две минуты до начала службы, которую должны были заканчивать ровно в десять часов. Первым настоятелем был назначен ныне покойный игумен Сергий (Кузьмин), в 1981 году окончивший Ленинградскую Духовную академию и преподававший в ней. Поначалу, настаивая на возвращение здания, он соглашался на сохранение экспозиции, но только православного культа, и на проведение экскурсий во внебогослужебное время. Естественно, что приходская жизнь в этих условиях была невозможна⁴.

Верующие продолжали проявлять активность. В газетной заметке я писал: «Две субботы подряд, перед Пасхой 1991 года, на Невском, у Казанского собора, можно было увидеть самодельный стенд, возле которого собирались подписи за возвращение Казанского собора». Директор музея С.А. Кучинский предлагал «потерпеть года три, а пока взять полтора придела и молиться по воскресеньям и праздникам». Музей выставил условие, «согласно которому верующие будут в соборе своеобразными гастролерами и живыми экспонатами к сохраняющейся экспозиции»⁵.

Доходило до того, что в Михайлов день, когда отмечается тезоименитство М.И. Кутузова, администрация не позволила служить панихиду у его могилы, и протоиерей Павел Красноцветов служил – чему я очевидец – в подвальном коридоре, у основания склепа.

20 апреля 1991 года митрополит Иоанн отправил вице-мэру В.Н. Щербакову, главе рабочей группы Ленсовета, письмо, в котором говорилось: «Мы приветствовали бы немедленную передачу здания собора в собственность (в крайнем случае в бессрочное пользование) с тем, чтобы взаимоотношения с музеем были урегулированы двусторонним договором». Однако музей, Министерство культуры и УГИОП настаивали на статус-кво, «чтобы музей распоряжался всем зданием, а верующие молились с его „благословения“ по разрешенным дням» (как это сейчас делается в Исаакиевском соборе и Спасе-на-Крови).

Наконец в августе того же 1991 года рабочая группа приняла решение передать Музею истории религии дом на Почтамтской улице, 14, куда он должен был перебраться через три года, а собор немедленно (!) отдать епархии. Предусматривалось также создание комиссии «по рассмотрению вопросов о передаче части фондов ГМИР прежним владельцам…». В новом здании музея экспозиционная площадь была вдвое больше. Проведенная ревизия между тем выяснила, что акты проверки подтверждают наличие только 35 % предметов основного фонда музея, на остальные предметы акты о передаче экспонатов отсутствуют⁶.

Месяц спустя, 13 сентября, президиум Ленсовета утвердил упомянутое решение и согласился передать епархии здание собора «в безвозмездное пользование с принадлежащими ему предметами декоративного искусства», чего, к сожалению, пришлось ждать почти десять лет. В Москву тем временем отправилась делегация Ленсовета, «чтобы ходатайствовать о сохранении финансирования реставрационных работ», как того требовало действующее законодательство о памятниках архитектуры⁷.

Названным решением была недовольна, прежде всего, дирекция музея. Директор С.А. Кучинский неоднократно повторял: «Пока в здании фонды – его передавать никому нельзя», и возражал против передачи даже части этих фондов. В этом его поддержал известный (ныне покойный) писатель

Михаил Чулаки, он напечатал в «Вечернем Петербурге» от 25 октября 1991 года злобную заметку, где есть такие слова: «Единственный в стране, да едва ли не единственный в мире <…> замечательный музей исчезнет, а в громадном опустелом соборе будут сиротливо служить жрецы в странных архаических одеждах…». Ответом на статью стал пикет верующих у здания редакции газеты с плакатами «Безбожник Емельян Ярославский на страницах „Вечерки“!». Возмутило то, что демократическая газета, ранее выступавшая за возвращение собора, поменяла свою позицию⁸.

Дирекция музея по-прежнему неустанно повторяла: «Пока фонды музея в соборе, решения о передаче быть не может». Переезду в новое здание мешала его неготовность – ремонт финансировался плохо. 21 апреля 1993 года «два десятка прихожан Казанского собора, настоятель прихода о. Сергий и депутатская комиссия по правам человека пикетировали собор. Причина – несогласие с политикой дирекции ГМИР…». Это не помогло – совместное использование продолжалось, хотя юридически оно закреплено не было⁹.

Летом следующего года появилось открытое письмо представителей всех конфессий города. В нем, в частности говорилось: «В настоящее время богослужения в соборе проводятся на основании устного разрешения дирекции музея, которая уже в течение трех лет отказывается от заключения с епархией договора о совместном использовании здания». В письме предлагалось упразднить музей и раскассировать его фонды, отдав их «религиозным объединениям Петербурга и России», а также передать здание Музею истории города, «поручив заключить с епархией договор о совместном использовании и содержании». Ответа на совместное обращение не последовало¹⁰.

К 1996 году музей потратил более 2 млрд рублей на ремонтные и реставрационные работы. Был готов проект главного иконостаса, на который Собчак пожертвовал 2 млн рублей из гонорара своей книги, на звоннице повесили 8 новых колоколов. Газеты писали, что в этом году собор все-таки будет возвращен епархии: «Сейчас резко активизировался процесс передачи <…>, и все может быть решено в ближайшие месяц-два <…>. После переезда музей намерен оставить собор на своем балансе, чтобы иметь право проводить там „экскурсии“».

Но и в начале следующего года Э.Н. Порецкина, возглавлявшая городской отдел по связям с религиозными организациями, заявляла, что текст договора о совместном использовании (подчеркнуто мной. – В. А.) только разрабатывается, хотя еще в 1995 году был издан Президентский указ о безвозмездной передаче всех культовых зданий¹¹. Лишь 14 декабря 1999 года собор официально передали епархии.

К этому времени на северной паперти собора ежегодно 17 июля уже совершался молебен святому Царю-Мученику Николаю Александровичу во время крестного хода, который шел к собору от Спаса-на-Крови, где проходило молитвенное стояние при участии до полутора тысяч верующих. Впоследствии городские власти запретили пересекать Невский проспект, отчего сегодня названный крестный ход идет от Спаса только до пешеходного мостика исключительно вдоль канала Грибоедова.

С трудностями столкнулась попытка православной общественности восстановить традиционный общегородской крестный ход по Невскому от Казанского собора до Александро-Невской лавры 12 сентября, в день обретения святых мощей Св. благ. вел. кн. Александра Невского. Во главе с прот. Алексием Масюком верующим с иконами приходится двигаться по тротуару – идти по мостовой и нести хоругви власти не разрешают. Так продолжается уже 15 лет. Хочется надеяться, что священноначалие наконец-то добьется официального восстановления этого самого значительного крестного хода в Санкт-Петербурге, небесным покровителем которого является Св. Александр Невский.

Историю возвращения Казанского собора нельзя излагать, не упоминая о самоотверженных усилиях православной общественности города, которые продолжались нескольких лет. Иначе эта история выглядит неполной и необъективной.

Музыкальные школы

Музыке учат с детства. Так было во все времена. Но в России музыкальное (не хоровое) образование появилось только с основанием Петербурга. Поскольку играть учили на европейских инструментах и по европейской системе, то учителями были преимущественно иноземцы. Обучали они частным образом дома и в основном детей вельмож. Полковые, флотские и придворные музыканты учились в своих коллективах. В особых музыкальных школах столица долгие годы не нуждалась.

Перемены наступили в царствование Александра II. Профессиональных музыкантов стали готовить в Театральном училище и в инструментальных классах Придворной капеллы. Однако кардинально ситуацию изменило лишь открытие в Петербурге Консерватории. В этот период начали действовать и частные музыкальные школы, ими руководили известные скрипачи, пианисты и певцы, размещались школы в жилых домах.

После 1917 года постепенно сложилась четкая и эффективная система общедоступного музыкального образования: специализированные школы – училища – Консерватория. При Домах и Дворцах культуры работали музыкальные кружки, классы и школы, обучавшие игре на разных инструментах, вокальному и хоровому пению. Благодаря этой системе советское музыкальное образование достигло больших успехов и ценилось во всем мире.

В нашем городе к 1990 году существовали 40 районных школ, восемь училищ (из них – два педагогических) и десять общеобразовательных музыкальных школ. Число учащихся равнялось 30 тысячам человек.

Сегодня прежняя система подготовки продолжает функционировать, хотя число школ и училищ заметно сократилось. Они, к счастью, остались в своих зданиях; некоторые из них занимают уже много десятилетий. Уже сорок лет детская музыкальная школа № 11 работает в особняке на наб. Лейтенанта Шмидта, 31, до революции он принадлежал семье фабриканта Франца Васильевича Утемана, главного акционера Российско-Американской резиновой мануфактуры (позже «Красный треугольник»). Купив в 1886 году старинный дом, Утеман поручил его перестройку модному архитектору P.A. Гедике.

За два года перестройки архитектор изменил планировку трехэтажного здания – в нем появились парадные залы и красивая дубовая лестница с резными перилами. Стены лестницы пейзажист Ю.Ю. Клевер украсил тремя большими панно, изображающими «Зиму», «Весну» и «Запущенный парк». Как писали газеты: «Эти новые произведения г. Клевера исполнены особым приемом, при пособии воска, дающего стенной живописи приятный матовый вид, особенно эффектный при вечернем освещении». Ныне свет падает через большой эркер в стиле модерн, устроенный на лестнице в 1908 году.

Лестница и картины удивительным образом уцелели до наших дней, как и пышная лепнина в Белом зале и деревянный кессонированный потолок в гостиной. В этих и других помещениях некогда находилась богатейшая художественная коллекция Утемана. Об остальных стилизованных интерьерах сохранились только описания.

Фасад, напротив, сохраняет свой первоначальный вид. Хотя Гедике считается представителем эклектики, фасад он оформил под поздний классицизм. Руст, междуэтажные тяги, прямые сандрики на кронштейнах и выносной карниз – таков скромный набор использованных приемов. Но как роскошна была некогда внутренняя отделка…

В другом петербургском особняке, стоящем в начале Каменноостровского проспекта, с 1935 года размещается детская музыкальная школа № 2, одна из старейших в нашем городе. Ее окончили композиторы С.М. Слонимский, А.Н. Колкер, дирижер В.Т. Спиваков. На здании установлена доска, напоминающая, что в нем с 1903 года жил известный государственный деятель граф С.Ю. Витте. Здание построено в 1898–1899 годах архитектором Э.Ф. Виррихом, который выстроил также Политехнический институт и Торговый дом Гвардейского экономического общества (ДЛТ).

Рядом с огромным доходным домом Ф.И. Лидваля в стиле модерн и бетонным кубом Дома цветов трехэтажный особняк выглядит по-провинциальному скромно. Главные элементы оформления фасада – это гладкие пилястры между окнами, профильные тяги и несоразмерно большой портал с балконом. Возникает впечатление, будто перед нами пример неумелого и запоздалого классицизма.

Поначалу это впечатление скрашивал комфортабельный интерьер. Сейчас от него осталось не так много. На второй этаж еще ведет изящная изогнутая мраморная лестница с коваными перилами, но прежнего лифта уже нет. Сохранились печи-камины, но нет бронзовых люстр и бра. В бывшей столовой уцелел кессонированный потолок, в зимнем саду – лепной фриз и стенные зеркала, но двери и паркет везде новые. О кабинете Витте напоминают только фотографии.

Самое большое здание, занимаемое музыкальной школой, находится в центре города, на Малой Конюшенной, 5. На этом здании недавно повешена памятная доска, из текста на ней видно, что его в 1818–1819 годах построил А.Е. Штауберт, представитель «казенного ампира», для сиротского приюта лютеранской кирхи Св. Петра, расположенной в этом же квартале. Свой нынешний облик пятиэтажное здание обрело в результате основательной перестройки в 1876–1877 годах архитектором Ю.Ф. Бруни, сыном известного живописца. После перестройки сюда въехала женская гимназия при Петрикирхе. В 1913–1915 годах зодчий церковной общины В.Э. Коллинс расширил и реконструировал гимназию, которая вскоре ее преобразовали в советскую трудовую школу.

Высокое здание школы стоит рядом с огромным доходным домом в стиле модерн, автор которого – Ф.И. Лидваль. От этого соседства оно не страдает, ибо дому соразмерно и чем-то корреспондирует. По стенам трех этажей Бруни разместил сдвоенные композитные пилястры, окна оформил наличниками «под барокко». Венчает фасад раскрепованный фронтон. Внешне здание похоже не на школьное, а на богатый столичный дом, выстроенный в стиле эклектики. Напротив, интерьер по-школьному утилитарен и лишен всякого украшательства. Классы и коридоры, коридоры и классы… Одним словом, унылоказенное учреждение.

Для Совета реформатских церквей и Реформатского училища, по пер. Матвеева, 1а, неподалеку от Консерватории, было выстроено в 1913–1914 годах протяженное темно-серое здание. Ныне в нем разместились сразу три музыкальных заведения: средняя специальная школа, колледж им. H.A. Римского-Корсакова и вечерняя школа. Автор четырехэтажного строения возвел в неоклассическом стиле гражданский инженер A.A. Гимпель.

Внутреннюю планировку отличает типичная для школьных зданий функциональность: в центре два этажа занимает бывший рекреационный зал, освещаемый пятью высокими окнами; вдоль длинных коридоров расположены просторные классы окнами во двор. Первоначальнуюя планировку в советское время нарушили – появились закутки и клетушки.

Фасад выглядит несколько помпезно для короткого и узкого переулка. Центральный ризалит украшают тосканские каннелированные пилястры большого ордера, над ними возвышается высокий аттик с полуциркульным окном. Боковые части фасада оформлены аскетично: над окнами второго этажа – лепные пальметки, третьего – прямые сандрики на кронштейнах. Крайне левая часть имеет большой, в три оси, выступ, наверху его устроен балкон. Непонятно, ради чего таким способом нарушена строгая симметрия фасада.

Советую зайти в зеленый двор колледжа – в нем можно увидеть архитектурные фрагменты усадьбы XVIII века, принадлежавшей А.И. Мусину-Пушкину, первооткрывателю «Слова о полку Игореве». На месте барского дома и находится колледж.

Только в 1970-е годы в новых кварталах стали строить здания для музыкальных школ, но часто они входят в состав районных детских школ искусств. Одна из них стоит на углу пр. Просвещения, 40, и ул. Есенина в окружении «музыкальных улиц»: Композиторов, Шостаковича, Асафьева и носит имя Г.В. Свиридова. Школа открыта в 1986 году после смерти композитора и имеет небольшую памятную экспозицию. В трехэтажном здании на музыкальном отделении учатся несколько сот детей.

Архитекторы Л.И. Шимановский, A.A. Столярчук и A.A. Морозова озаботились прежде всего оформлением главного портала и вестибюля, ибо фасады, облицованные бежевой плиткой, в архитектурном отношении малоинтересны и сходны с соседними жилыми многоэтажками. Портал сильно выдвинут вперед и фланкирован двумя цилиндрическими пилонами, между ними, над входом, помещен тонированный рельеф с изображением атрибутов музыки. По краям, на внутренней изогнутой плоскости пилонов, парят фигуры Славы.

Вестибюль выглядит привлекательнее тяжеловесного портала. Его главный элемент – атриум, опирающийся на высокие белые столбы. Через квадратные проемы свет падает на большую скульптурную группу «Орфей и Эвридика».

Ее выколотили из меди на Художественно-оформительском комбинате, этом конвейере социалистического реализма. Сегодня эта довольно неуклюжая композиция кажется прощальным отзвуком советской эпохи. В концертном зале – как и было тогда положено – развешаны стандартные портреты композиторов.

Летом вокруг школы благоухают кусты шиповника, отделяя ее от широкого проспекта с унылой типовой застройкой. И шум транспортного потока заглушает звуки рояля, доносящиеся из открытых окон…