Текст книги "Золото наших предков"

12

После столь бурных событий Пашков был готов поставить свечку за то, что не принял коробку. В тот предпраздничный вечер он ведь колебался и вполне мог подмахнуть накладную. Его бросало в дрожь от мысли, как бы тогда всё повернулось, каких переживаний ему бы это стоило. Тогда ведь не Бардыгин, а он постарел бы за день на несколько лет. Зато теперь Пашков со всей очевидностью осознал во что вляпался, и какая с его стороны необходима внимательность и осторожность.

Двадцатого ноября подошёл срок очередной «чёрной» зарплаты. Калина выдавал деньги просто из рук в руки без ведомости. Пашкову от отсчитал девятьсот тысяч. Таким образом за месяц вышло миллион с четвертью. Настроение Пашкова после всех треволнений, наконец, заметно улучшилось, хоть заплатили меньше, чем обещали. Наконец, после долгого перерыва, он вновь ощутил себя добытчиком, кормильцем семьи.

То, что его кладовщик смог ткнуть «мордой в грязь» снабженцев Ножкина, очень понравилось Калине. И Шебаршин после случившегося, кажется, стал относится к Пашкову более уважительно. Это, однако, не мешало директору держать его в том же, что и прочих сотрудников фирмы, постоянном напряжении. На заводе, находящемся примерно в получасе ходьбы от офиса, директор стал часто являться внезапно, без предупреждения. В цеху он ни с кем не здороваясь молча наблюдал за работой. Так же неожиданно он появлялся и на складе. С Пашковым, правда, он здоровался и обычно начинал задавать вопросы типа:

– Сергей Алексеевич… вы на прошлой неделе сколько получили из цеха лигатуры от разъёмов СНП-34… у вас это задокументировано?

– Да, конечно, вот это отмечено в моём приходном журнале, – слегка волнуясь, отвечал Пашков. – Восемь килограммов, триста сорок два грамма.

– Покажите, где она у вас?

Пашков кивнул на мешок с лигатурой.

– Так говорите здесь больше восьми килограммов? – недоверчиво смотрел директор. – Давайте взвесим.

Лигатуру взвесили. Всё сошлось грамм в грамм.

– Значит, эту лигатуру вы от Калины получили… и есть накладная с его росписью о сдаче?

Пришлось искать и показывать соответствующую накладную с закорючкой начальника производства. Мелочность и подозрительность директора раздражала, но заставляла уделять самое пристальное внимание оформлению отчётных документов.

После склада Щебаршин устремлялся обычно в лабораторию и третировал там женщин-химичек:

– Людмила Фёдоровна, я выяснил у кладовщика, что он позавчера выдал вам по накладной пять кило серебряной лигатуры. Вы осуществили её электролиз… и сколько серебра получилось?… Как двести пятьдесят граммов? Исходя из процентного содержания данной лигатуры у вас должно получится больше трёхсот… Где пятьдесят граммов серебра?… Вы знаете сколько это стоит?… Вы осознаёте какой срок вы можете получить по статье за хищение драгоценных металлов?… Пять лет по первой ходке!..

Когда директор «напугав» всех кого мог с чувством выполненного долга удалялся в офис, Людмила Кондратьева со слезами бежала к Калине и жаловалась:

– Он мне опять пять лет пообещал!.. Когда на работу брал обещал, что через год на машину заработаю, а сейчас того и гляди посадит!

Калина смеялся, утешал, призывая не принимать это близко к сердцу. Работяг Шебаршин запугивал по иному. Он обещал в случае, если те будут пойманы на воровстве обратится к «братве», заплатить им, и тогда те уже разберутся с расхитителями шебаршинской собственности. Впрочем, рабочие менялись часто и к декабрю из тех, кто работал в конце сентября, когда устроился Пашков, почти никого не осталось, разве что Коля Карпов, Толя Фиренков, да новый бригадир, Гена Сухощуп, пришедший в фирму чуть раньше Пашкова.

Гена был среднего роста щуплый мужик тридцати шести лет из тех, про кого говорят, на все руки мастер. В молодости он успел поучиться в институте автоматики и телемеханике, и быть оттуда изгнанным, отслужить действительную, потом ещё пять лет прапорщиком… переменить множество рабочих мест, овладеть в совершенстве профессиями шофёра, автомеханика, электромонтёра, штукатура, токаря…

Пашков и Сухощуп сразу стали друг другу импонировать. Однажды Гена втихаря предупредил Пашкова:

– За тобой Калина подсматривал, когда ты на складе работал… Знаешь, пришёл к нам в цех залез на верстак, а там в стене отверстие есть, как раз твой склад видно. Залез и смотрит, что ты делаешь.

Это было совсем уж. Мало что Шебаршин нервирует, теперь ещё и Калина. А ведь Пашков считал его своим. Нетрудно догадаться, что зав. производством тоже его подозревает. Пашкову стало обидно, но не только от недоверия, а и от того, что это недоверие почти беспочвенно, ведь за два месяца работы он так и не научился тому, в чём его подозревали… не научился, хоть и очень хотел. Он знал, что многое из того, что имеется на складе можно продать, но куда, где эти самые приёмные пункты? Единственно, что ему пока удалось продать, да и то по дешёвке, это те транзисторы. Слова Сухощупа спровоцировали Пашкова на откровенность:

– Если бы я знал, куда можно эти детали толкнуть, а так чего за мной подсматривать?

– Если хочешь… Когда с Кругловым пили, ещё до того как его выгнали, он мне под этим делом записную книжку с телефонами дал. Я звонил, здесь в основном пункты приёма цветных металлов, но может и другие есть, – Гена протягивал сделанный из тетрадки блокнот.

Пашков взглянул на него с удивлением:

– А ты сам-то… тебе, что не нужно?

– Да я не хочу этим заниматься, бери…

«Уж если и без того подозревают, так пусть будет за что», – мысленно оправдывал себя Пашков, беря блокнот. Кто из людей выросших в советскую эпоху не мечтал о «левом» доходе. Ведь основной заработок за редким исключением был довольно низок, и все, кто имели возможность, либо просто «тащили» с работы, либо «наваривали» как-то по иному. В армии такими умельцами в основном являлись деятели тыловой службы, тащившие домой даровые продукты, «толкавшие» налево стройматериалы, что-то из вещевого довольствия, типа танковых курток, полушубков. Кто не имел возможности такой «халявы», как правило, им завидовали. На телевизионном заводе Пашков имел возможность… но то случалось крайне редко, и «навар» получался мизерный. И вот возможность, «брать» по многу, наконец, замаячила и у него.

Пашков случайно встретил Матвеева на улице.

– Что-то вы Сергей ко мне не заходите, – профессор в осеннем пальто и кепке, зябко ежился на холодном ветру. Он только что вышел из булочной, с авоськой в руке.

– Как-то всё недосуг, да и вас беспокоить не хотелось, – виновато ответил Пашков.

– Да что вы, какое беспокойство, заходите, сегодня же заходите, я не работаю.

Дома Пашков застал только долбящего уроки сына, Настя ещё не пришла. Он решил воспользоваться моментом… и приглашением. Уже у Матвеева он спросил профессора:

– А что за ВУЗ, в котором вы работаете? Я совсем не знаю, что из себя представляют все эти частные учебные заведения.

– Ну, как вам… Это гуманитарный университет, состоящий из нескольких факультетов. Я например заведую кафедрой искусствоведения на факультете искусствоведения и культуроведения.

– Дорогое у вас обучение?

– Это от факультета зависит. На нашем не очень, два с половиной миллиона в год. А вот на экономическом и юридическом значительно больше.

– Два с половиной, – задумчиво повторил Пашков. – И что много студентов?

– Много… отбою нет, и москвичи и с периферии.

– А что так… что у людей много лишних денег? – недоверчиво спросил Пашков.

– Нет конечно, лишних нет, просто люди копят, себе отказывают, ведь есть такие, особенно уже в более зрелом возрасте, годам к тридцати, даже старше, начинают осознавать, что у них гуманитарный склад ума. У нас много именно таких студентов. Раньше-то в советские времена, настоящих гуманитарных ВУЗов было всего-ничего, да и сейчас государственных немного. Попробуйте в МГУ на гуманитарный факультет, или в РГГУ поступить. Дохлый номер, без связей и спецподготовки не пройдёте. У них, конечно, есть платные факультеты, но в МГУ это три тысячи долларов в год, в РГГУ чуть меньше. Вот и идут к нам, у нас на порядок дешевле. Гуманитариям сейчас легче чем при Советской власти. Ведь тогда почти одни технические ВУЗы были, будто всю нацию поголовно хотели инженерами сделать. Вот наш армянин и смекнул это дело и ещё в девяносто первом году чисто гуманитарный частный ВУЗ организовал, лицензию получил, а сейчас купоны стрижёт.

– Какой армянин? – заинтересовался Пашков.

– Ну, ректор наш, он же одновременно и хозяин нашего университете, он армянин. Мужик деловой, конечно, тут говорить нечего. И меня вот приветил, не дал на пенсии окочуриться. Платит, правда, не ахти. Но мне с пенсией вполне хватает, даже семье сына иногда подбрасываю.

– И сколько же, если не секрет, он вам платит?

– Миллион двести.

– О… А я в своей фирме столько же получаю, только я не доктор и не профессор.

– Ещё я экспертом иногда подрабатываю и переводами искусствоведческой литературы.

– Экспертом, это как?

– Ну, я определяю возраст и подлинность картин.

– То есть, определяете подделка или нет… и как это, прямо так на глаз?

– Когда как, когда сразу, а если сомневаюсь, соскребаю кусочек и отдаю на экспертизу.

– А переводы… вы каким-то языком владеете?

– Да, французским в совершенстве, английским похуже. Ну ладно, обо мне, пожалуй, хватит. На чём мы с вами в прошлый раз остановились? Если не ошибаюсь на Средневековье. Культура Византии. Верно?

– Да… Виктор Михайлович, я тут… В общем у меня вопрос как-то сам собой возник, как раз насчёт Византии.

– Ну-ну, интересно.

– По вашим словам, византийская культура, была своего рода лидером той эпохи, и не только в церковной архитектуре, иконописи, но и в литературе. Вы упоминали эпос, писателей, поэтов… Но почему про это ничего не известно сейчас, почему всё это никто, кроме узких специалистов не изучает, так как например культуру древней Греции, Рима? Ведь мы о Византии фактически знаем как об Атлантиде, только то, что она была и погибла, а ведь эта цивилизация существовала тысячу лет и является, по вашим словам, прародительницей нашей культуры.

– Так, так… интересный вопрос. Чувствуется, что вы не выкинули из головы предыдущую лекцию как ненужный хлам. Ну что ж, отвечаю. Кто является хранителем культуры каждого отдельного народа, хранителем его традиций, языка… кто? Потомки! А народ создавший некогда великую византийскую культуру, увы исчез, сгинул. После завоевания Византии турками, тот народ, а вместе с ним и культура фактически погибли.

– Виктор Михайлович, позвольте с вами не согласится. А греки? Ведь они наследники той культуры.

– Нет Сергей… Нынешние греки такие же наследники как и мы, болгары, сербы, румыны. То есть наследники не прямые, а косвенные. Настоящие византийцы вовсе не греки, а ромеи, потомки римлян поселившиеся на берегах Мраморного моря и в Малой Азии. Этот народ был частично уничтожен, а частично ассимилирован турками.

– Если так… то такое и с любым народом может и с нами тоже!?… Погибнет Россия, и нас уничтожат, ассимилируют, и эдак лет через двести-триста никто не вспомнит Пушкина, Достоевского, – в голосе Пашковы слышался подспудный ужас.

– Если исчезнет народ то да… всё забудется. Впрочем, это во многом зависит от народа-ассимилятора, если с противоположной культурной ориентацией, или крайне низким уровнем развития культуры, то да, будет как с Византией.

– А что, разве возможно обратное?

– Отчасти да… Чего уж там, хоть и стесняются об этом говорить, но ведь европейцы не только уничтожили старую культуру американских индейцев, они привнесли свою, более передовую, факт есть факт. И ближе есть примеры, высокий уровень бытовой культуры, например, чехов и тех же эстонцев и латышей, не сам по себе возник, а потому что им эту аккуратность и педантичность немцы несколько столетий палкой вколачивали. Конечно, нам с монголо-татарами повезло меньше, а уж Византии с турками тем более, – с сожалением развел руками профессор.

– А вам не кажется, что Россия повторяет исторический путь Византии, слабеющей от века к веку, вымирающей, ненавидимой в первую очередь сопредельными народами? – возник вопрос у Пашкова.

– У вас весьма своеобразный ракурс рассматривания истории… Что ж… мы ведь духовные наследники и вполне возможно, что вместе с культурой унаследовали на неком генном уровне что-то вроде микробов саморазрушения, сгубивших константинопольскую державу…

13

Пашков, не понимая чем вызвал подозрения Калины, решил в открытую спросить его об этом. Они довольно часто уединялись в кабинете начальника производства и «подбивали» накладные. Но прежде чем задать вопрос в «лоб», Пашков начал издалека:

– А что, Иваныч, у Шебаршина действительно есть «мохнатая» рука?

– Ещё какая, нам с тобой таких не иметь. Отец… генерал, только не строевой, а от оборонки, – ответил Калина не отрываясь от дела.

– А сам Шебаршин, он как, мужик толковый?

Калине не уловил в вопросе «двойного дна» и бесхитростно, высказал то, что думал:

– Да так… папин сынок, жизни почти не знает. Бегает, следит за всеми, за рабочими, за бабами, за мной, тобой. Лучше бы своим делом больше занимался, по организациям ездил да контракты заключал. – Калина оторвал взгляд от бумаг и, посмотрев на Пашкова, устало усмехнулся. – Эх, мне бы подольше в Москве пожить, а то ни знакомых, ни связей… Это дело знаешь, как поставить можно? Производство, оборот в несколько раз увеличить. На золоте ведь сидим, тут такие доходы иметь можно, а он… Вон с подмосковным комбинатом никак договориться не может. В суд на них подавать собирается… Дурак… Они, видишь ли занижают процент содержания золота в нашей лигатуре… Воруют… Конечно воруют. А кто не ворует? Комбинат ведь это госпредприятие, разве можно с ним судиться… Идиот! – совсем разоткровенничался Калина.

– А Ножкин, он что за человек? – спросил Пашков и внутренне испугался – не слишком ли много он спрашивает про руководство фирмы, не заподозрит ли чего Калина?

Но Калина снова стал охотно отвечать, с тем же сарказмом.

– Тот ещё фрукт… Кстати, он тоже в армии служил, финансистом. До старлея дослужился и не захотел больше офицерскую лямку тянуть… за дискредитацию уволен. Теперь вот нами командует, – в словах Калины слышалась уже откровенная неприязнь.

– А как же он к Шебаршину сумел приклеиться?

– Через тестя. Он на москвичке женился. А её отец у шебаршинского папы какой-то шестёркой работал. Денег дали, помогли, чтобы вложил в уставной капитал фирмы. В общем, всё здесь через того папашу. Этот институт он тоже в советское время курировал. Мне бы такого папашу. За эти годы, что фирма существует, я бы миллион долларов заработал, не меньше. А у них… еле на зарплату работягам наскребают. Себя-то они, конечно не обижают, у обоих иномарки, сотовые. Ты думаешь, они мне много платят? Чуть больше чем работягам и тебе. Кручусь как проклятый, а они даже те два миллиона, что обещали, целиком не выплатили ни разу…

Своей откровенностью Калина совсем сбил Пашкова с «курса». Начальник производства показался таким несчастным, что задать неприятный вопрос Пашков так и не смог…

В середине декабря произошла и первая в бытность Пашкова кладовщиком отправка готовой продукции со склада на комбинат. Калина за день вручил ему список продукции, которую надо было подготовить к отправке. Целый день Пашков взвешивал, упаковывал в картонные посылочные ящики лигатуру, транзисторы, микросхемы… составлял описи и накладные. К вечеру при-ехал Шебаршин с сопроводительными документами. Стали сверять эти документы с теми описями, что составил Пашков… Они не совпадали. Шебаршин было раскричался на Пашкова, но вскоре выяснилось, что ошибки в официальных бумагах привезённых директором и составленных бухгалтершей. Шебаршин тут же по телефону оторал Князеву, и велел ей не уходить домой пока не переделает документы. Впрочем, в тот день все сотрудники фирмы, кроме работяг не ушли с работы раньше восьми вечера…

Через два дня после отправки готовой продукции, Калина объявил рабочим и Пашкову, что сейчас они все поедут в Останкино на телецентр, где Шебаршин договорился о покупке некоей списанной ЭВМ. Задача рабочих заключалась в том, чтобы разобрать эту машину на месте, загрузить и перевезти. Пашков должен был помочь рабочим, посчитать и опечатать, чтобы уже расчленённую ЭВМ не «разграбили» до момента погрузки и отправки.

Пока ехали в метро, Пашков опять разговорился с Калиной. Тот пожаловался, что задерживается сдача дома, где он приобрёл квартиру. И как бы невзначай Калина спросил:

– А ты как квартиру здесь получил?

– Очень просто. Уволился из армии, прописался к матери, встал на очередь, четыре года ждал и вот получил, – ответил Пашков.

– И что, ничего не заплатил?

– Почти… только за оформление документов, но сверху ни копейки.

– Везёт же вам москвичам. А вот нам, которые с периферии, деньги, да деньги… Ну, ничего, мне бы только зацепиться, только бы угол свой здесь заиметь…

В Останкино они вошли в одно из зданий, где располагалась аппаратура телецентра и находилась та самая списанная ещё СЭВовская ЭВМ. Различные её части производили Болгария, Венгрия, Польша… ну а самую дорогостоящую часть, с золотосодержащими деталями, конечно же СССР. Вот эти советские блоки и предстояло отделить от остальных, упаковать и опечатать.

В процессе работы поговорили с инженерами и техниками телецентра, поинтересовались их зарплатой. Выяснилось, что местный персонал, выполняет в общем-то довольно заурядные дежурные функции, а получает за эту нехитрую работу до полутора миллионов. Пашков искренне позавидовал их спокойной, размеренной работе, с мизерной ответственностью, их непоколебимой уверенности в завтрашнем дне. Он так ещё никогда не работал. В армии пришлось более двадцати лет прожить в фактическом отрыве от цивилизации, в строгом ограничении свободы действий и передвижения, на телевизионном заводе – простои и как следствие небольшая заработная плата, сейчас – постоянное нервное напряжение и подозрение. Он бы с удовольствием поменялся с этими спокойными, уверенными сотрудниками телецентра.

Теперь каждый день возвращаясь с работы, Пашков из автоматов звонил по номерам, что имелись в записной книжке, переданной ему Геной Сухощупом. Увы, там действительно были в основном телефоны пунктов приёма цветных металлов. Но вот, наконец, по одному из номеров ответили, что принимают золотосодержащие радиодетали. Но работали они только по будням и до шести часов. Это означало, что Пашков, работавший до половины пятого, туда вряд ли успевал. Но он всё же сделал попытку. Ехать предстояло на Ордынку. Он захватил с собой немного деталей, так ради пробы. Пашков очень волновался и едва успел… У него приняли почти всё, что он принёс, на сто сорок тысяч. Правда, пришлось предъявить паспорт…

Домой Пашков пришёл одновременно и в приподнятом, и в тревожном настроении – он боялся, что по паспортным данным про его торговлю сможет как-то прознать Шебаршин, и тогда… Когда Пашков отдал Насте деньги, та тоже испугалась. Произошёл нервный разговор, закончившейся ссорой. Как всегда помирились в постели…

Часть III. Ценности истинные и мнимые

1

Новый 1998 год Калина с семьёй встретил в новой, так дорого ему стоившей квартире. Наконец у них появился свой собственный угол в Москве. Теперь можно было точно сказать, что «свалившиеся с неба» доллары не пошли прахом. Но на обустройство квартиры денег уже не доставало. Валя советовала приобрести мебель подешевле, но Калина хотел покупать всё дорогое и качественное, пусть и не сразу. Потому все остающиеся у них в наличии деньги вложили в испанскую «стенку» и большой, с диагональю 72 сантиметра телевизор «Сони». Экономить пришлось буквально на всём, даже на питании. Из-за этого у Калины на душе скребли кошки, но внешне он излучал оптимизм, домашним говорил, что потерпеть надо совсем немного, что скоро у них опять появятся деньги, что самое трудное позади…

Пашков же перед Новым годом, ещё раз «срубил» халявных денег. На складе он «настриг» ценных деталей, но принести их пришлось домой. Калина в конце года установил жёсткий режим работы, причём сдача готовой продукции на склад осуществлялась не ранее чем за пятнадцать минут до конца рабочего дня. Так как Пашкову предстояло сданную продукцию не только принять, но взвесить и оформить документально… В общем, освобождался он настолько поздно, что на приёмный пункт на Ордынке никак не успевал. Тогда он попробовал использовать свой старый канал в Доме Быта при АЗЛК, где ремонтом радиоаппаратуры занимался некий Олег. Когда Пашков ещё работал на телевизионном заводе, Олег покупал у него запчасти к телевизорам, а потом реализовывал их на радиорынке в Митино. Пашков доехал на метро до станции «Текстильщики», зашёл в мастерскую Олега.

– О кого я вижу, Сергей! Куда запропастился-то? Я уж думал с тобой случилось чего… Товар принёс? – радостно встретил Пашкова старый партнёр.

– Принёс, но не то, что всегда, – ответил, здороваясь Пашков. – Я ведь на заводе том больше не работаю.

– Да ну… И где ж ты теперь?

– Да так… в одной хитрой организации. Слушай, ты вот такие вещи сумеешь на рынке продать? – Пашков вытащил из своей сумки пакетики с платиновыми конденсаторами, золотой лигатурой, транзисторами и микросхемами.

– Иш ты, – заворожённо смотрел Олег. – Это ж… это ж золотишко.

– Да… Ну, как ты сможешь это толкнуть?

– Конечно, я знаю кто этим промышляет… втихаря правда… Так ты теперь вон чем занимаешься?… Смотри, это опасно.

– Запчасти с завода выносить тоже было опасно, – возразил Пашков.

– Запчасти это ерунда. Там если бы и поймали, тебя просто выгнали, или штраф. А здесь золото… это сразу статья.

– Знаю, пять лет по первой ходке. Так ты продашь или нет?

– Конечно продам, в эту же субботу, когда торговать поеду. В понедельник зайди…

В понедельник, последний перед Новым Годом, Олег вручил Пашкову четыреста тысяч. Зная, что этот радиомастер и торговец радиодеталями по совместительству никогда не возьмётся продавать без выгоды для себя… Пашков не сомневался, что истинная рыночная цена этих деталей, легко уместившихся в его сумке, как минимум вдвое больше. Он окончательно и бесповоротно осознал, что находится вблизи настоящей золотой «жилы», не осталось сомнений и в том, что в дальнейшем надо продавать детали без посредников, самому.

Пашковы встречали Новый Год не экономя. На столе у них стояла красная и чёрная икра, сёмга, карбонат, окорок, заливной язык, экзотические фрукты, виноград…

– Наконец-то, на пятом десятке сподобились по человечески поесть, ни в чём себе не отказывая, – сказал Пашков, поднимая бокал с французским шампанским в ожидании боя курантов в новогоднюю ночь.

– Дай-то Бог, чтобы и дальше всё нормально было, – опасливо произнесла Настя, загадывая желание на следующий год…

В один из дней двухнедельных новогодних «каникул» Пашков зашёл к Матвееву. Профессор принял его одновременно и с радушием, и обидой:

– Опять вы долго не заходили. Неужто я со своими лекциями так вам наскучил?

– Да что вы Виктор Михайлович, я же каждое ваше слово ловлю. Хотите, повторю то, что вы говорили в последний раз, конечно, в общих чертах? А не заходил долго… просто на работе сильно заматываюсь. Да и вас беспокоить часто… вы же, наверное, тоже от студентов своих устаёте, а тут ещё один, великовозрастный, да ещё задарма.

– Да уж… студенты… Они, конечно, деньги заплатили, и убеждены, что им за это в определённое время должны диплом выдать, независимо от того, как они учатся. А вы… вы же совсем другое дело. Я вижу у вас настоящую заинтересованность. Или я ошибаюсь?

– Да нет… нисколько. А как ваше самочувствие?

– Почти весь месяц всё нормально было, а тут двадцать второго у выпускников защита диплома. У нас два раза в год выпуск, летом и зимой, и набор так же. Так вот, после защиты банкет, принял немного на грудь, потом два дня пластом лежал, сердце барахлило. Ну да ладно, не будем о грустном. Продолжим наши лекции?

– С удовольствием… Поверите, я уже не могу без них, они мне как наркоману наркотики, всё более необходимы становятся, – Пашков рассмеялся.

– Что ж, я рад. Итак, на чём мы остановились… средние века?

– Да Виктор Михайлович. Вы обещали рассказать о русском искусстве того периода.

– Ну, что ж, хорошо. Как вам известно, христианство на Русь пришло из Византии, оттуда же крестовокупольные конструкции храмов. Со временем византийскую традицию развили и усовершенствовали русские зодчие в виде, так называемого, русского многоглавия. То же самое можно сказать о системе расположения фресок и мозаик в храме…

– Извините, Виктор Михайлович, опять вас перебиваю, но у меня вопрос, давно уже мучает. Где-то я слышал, то, что мы унаследовали в культуре, в религии вот эти византийские традиции, а не западноевропейские, и является основной причиной нашего отставания от Запада.

– Чушь. Византийская культура в период с пятого по двенадцатый век являлась передовой и значительно опережала западноевропейскую. Это уже потом, когда Русь на два с половиной столетия попала под татарское иго, а Византию уничтожили турки, западная культура вышла на передовые позиции. Нет Сергей, наши предки воспринимали всё лучшее для своего времени. Кирилл и Мефодий кто такие?

– Я слышал, что это болгарские просветители.

– Чушь! Совершенная чушь! Бессовестный брёх времён социализма. Хотели приятное болгарам сделать, вот и извратили историческую правду. Эти просветители были византийскими монахами, сыновьями византийского военначальника, они являлись настоящими ромеями. Так что письменностью мы тоже Византии обязаны… – профессор явно разволновался, но быстро взял себя в руки. – Ладно мы отвлеклись. Что у вас оживает в памяти при воспоминании о русском искусстве средневекоавья?

– Ну, в первую очередь церкви и иконы.

– Правильно. Но как вы, наверное, помните из истории, это были времена феодальной раздробленности и наиболее могущественные княжества имели свои особые черты в развитии того же зодчества. Так архитектура новгородских храмов отличалась простотой, особой техникой кладки, этакой суровостью, мощью. Вот, я вам покажу фото этих церквей, сохранившихся до наших дней, – Матвеев взял с полки альбом и открыв его, положил перед сидящим за небольшим столиком Пашковым. – Видите?

– Да… Но какое то уж больно невзрачное впечатление они производят, – разочарованно произнёс Пашков, рассматривая чёрно-белые фотоснимки неказистых храмов.

– Действительно, красивыми они не кажутся, – усмехнулся профессор. – А вот это церкви Владимиро-Суздальского княжества.

– Вот это совсем другое дело, на эти смотреть приятно, – удовлетворенно произнес Пашков.

– Во времена князя Андрея Боголюбского, это середина двенадцатого века, были найдены новые изысканные пропорции масс и членений, включаются мотивы гражданского строительства, резное убранство фасадов. Всё это и создаёт такое эстетическое восприятие… Вот смотрите, Боголюбовский дворец, Успенский собор, а это вообще чудо, жемчужина древнерусского зодчества, церковь Покрова на Нерли…