Текст книги "Святая, смешная, грешная"

Он опустил голову на грудь, взглядом показывая то ли на оленей, то ли на то, что свисало ниже.

– Боишься простудить? – произнесла я. – Хорошо, меняемся! Но с одним условием. Ты три раза в таком виде пробежишь вокруг стола.

– А это еще зачем? – округлив глаза, спросил Костя.

Я, вытянув руку вперед, мечтательно сощурив глаза, пытаясь говорить голосом Елены Степаненко:

– Представляешь, бегут они, ну, в смысле олени, а за ними – ты, звеня бубенцами… Только осторожнее на поворотах, – сделала я серьезную физиономию, – тебя же, наверное, заносить будет, – взглядом и жестом показывала я на его хозяйство, медленно, словно тяжелый язык колокола покачивающегося при ходьбе.

Сказав это, я поняла, что бежать придется мне. То ли огромный не по размеру халат, то ли усталость не давали мне шанса на долгую беготню, а, возможно, я и сама хотела быстрее быть пойманной… Пойманной и наказанной за все свои слова и проделки.

Крепко обхватив меня за талию, уткнувшись губами в мое ухо, Костя шептал:

– Ты плохая девочка, и я тебя накажу, и совсем не важно, будешь ли ты курить или нет, мне не нужен повод.

Его руки одним движением развязали пояс халата, тяжелыми волнами упавшего с плеч к моим ногам. Бирюзовая махровая ткань покрывала мои ноги, и я была похожа на Афродиту, выходящую из моря. Не говоря ни слова, он свел мои запястья вместе, связав их поясом от халата таким образом, что длинный конец пояса свободно свисал вниз, касаясь пола, и вывел в каминный зал. Беспечными неторопливыми движениями он подбросил дрова в камин. Пламя осветило его лицо. В эту минуту оно было похоже на лицо инквизитора, готовящегося послать грешницу на костер. Взяв свободный конец пояса, он потянул меня к дивану. Я напоминала невольницу, не желающую идти, но понимающую безысходность своего положения.

Положив меня животом на валик подлокотника и взяв свободный конец пояса, он продел его в щель между трёх подушек деливших сиденье дивана на три равные части, привязав его к деревянному каркасу. Теперь я была похожа на провинившуюся рабыню, распятую для порки своим хозяином. Следя за движениями Кости, я поняла, пороть он меня пока не собирается. Вместо этого он взял свечу, задул фитиль и подошел к камину. Свеча была длинная и достаточно большого диаметра. Поднеся ее к огню и подержав несколько минут, он начал ваять.

Нагретый воск был мягок, эластичен и податлив, а движения его рук, пальцев, напоминали движения гончара. Движения были точны, уверены, красивы… Время от времени он подносил остывающий воск к камину – прозрачные капли горячей слезой падали вниз, и тогда мой гончар превращался в мастера муранского стекла, на твоих глазах рождавшего произведение. В этом произведении легко угадывалась головка фаллоса на мощном стволе члена. Костя периодически подносил его к огню, делая материал более мягким, эластичным.

Сведя большой и средний палец, он стал делать движения, похожие на движения руки, одевающей презерватив. Сначала кольцо пальцев обхватывает головку и затем медленно спускается вниз до самого основания, выравнивая поверхность, убирая всё лишнее. Отведя в сторону руку с фаллосом, Константин как будто любовался им, глядя на него глазами художника, довольного своей работой. И действительно он был великолепен! В смысле, фаллос. Ну и Костя само собой тоже. Я лежала и думала: «неужели нашему Создателю было трудно наделить всех мужчин, раздавая детородные органы, одинаковой красотой, силой и вот такими приличными формами и размерами? А то ведь иногда без слёз не взглянешь…»

Ещё раз взглянув на свою работу, Костя отставил её в сторону. Взяв в руку несколько толстых декоративных несгоревших свечей и сняв с полки над камином медный ковш, бросил их в него. Затем уверенным движением поставил ковш в жар камина. Я смотрела на него непонимающим взглядом. Он же, в отличие от меня, совершенно точно понимал, что и для чего он делает. Наверное, если бы я безгранично не доверяла ему, то скорее всего занервничала бы.

Закончив работу у камина, Костя подошел к своим джинсам, лежавшим здесь же на диване, и выдернул из них ремень – тень на стене подняла в взмахе руку. Мгновение – и конец ремня, словно горячий язык, лизнул мои ягодицы. От легкого «ожога» они покрылись «гусиной кожей», заставив трепетать всё моё тело. Звуки, напоминающие пощечины, ударяясь о потолок, рассыпались по комнате, оставляя на моих ягодицах розовые поцелуи. Попка слегка горела, но эти новые, неизвестные мне ранее ощущения, как ни странно, возбуждали меня.

Закрыв глаза, я прошептала: «Еще…» Мой милый, чувствительный Костя! Он безошибочно понимал, какую дозу боли требует мое тело. Мои руки по-прежнему были связаны и привязаны к дивану. Он перевернул меня на спину. Мой слегка воспалённый от наказания зад ощутил прохладу дивана – касание его кожи напомнило касание прохладной руки матери, поднесенной в детстве к моему лбу, отчего, казалось, температура сразу падала, дышать становилось легче, а боль, куда-то уходила. Подняв мои ноги кверху и сведя ступни вместе, Костя, как лассо, накинул на них петлю ремня. Свободный конец ремня он закрепил в том же месте, где были привязаны мои руки. Я мысленно улыбнулась, вспомнив мои занятия йогой.

«Плуг», так называется эта поза в йоге. Тогда, в первые дни занятий, она казалась мне трудновыполнимой, но уже через пару месяцев я легко и свободно, расслабившись, могла отдыхать, лёжа в этой позе. Сейчас при помощи ремня, удерживающего мои ноги, я могла лежать в такой позе сколько угодно.

Костя взял в руку созданный им фаллос и опустил его в ковш с расплавленным воском. Через секунду достал и держал его над ковшом головкой вверх, пока горячий воск, стекая вниз, не покроет ровным слоем всю поверхность. Теперь его творение было закончено. Фаллос имел цвет белого мрамора – идеально гладкая поверхность головки блестела, как отполированный бильярдный шар. Действительно, это было произведение искусства. Опустив очередной раз фаллос в ковш с воском, он достал его и, подождав несколько секунд, поднёс к своим губам. Убедившись, что его температура не может причинить мне вреда или дискомфорта, подошел ко мне. Встав на колени, он поднес фаллос к моей щелочке… Такой большой я видела только в порнушке! И чаще всего он был чёрным.

«Альбинос», – улыбнулась про себя я и тут же почувствовала, как что-то большое, горячее раздвигает моё влагалище. В том, что он был такой горячий, видимо, и заключалась вся фишка, вся новизна ощущений. В обычной, реальной жизни член твоего партнёра никогда не будет таким горячим, как фаллос в руках Костика, а значит, и ощутить то, что сейчас ощутила я, невозможно. Тем более что наши мужчины при температуре 38 градусов не могут не только заниматься сексом, но даже обычная просьба подать воды вырывается из их гортани, как предсмертный стон… Какой уж тут секс. По моим ощущениям, температура фаллоса была выше, гораздо выше температуры члена чуть приболевшего и глотающего горстями пилюли мужа, друга, любовника… От температуры и размера фаллоса дикое возбуждение охватило мое тело, требуя продолжения.

– Хочу еще, – прошептала я.

Костя опустил остывающий фаллос в расплавленный воск, от чего он стал вновь горячим и, покрывшись новым слоем, стал еще толще. Мгновение – и я вновь ощущаю его движения, размер, температуру. Снова и снова меня накрывает сладкая, горячая волна. Костя, стоя на коленях, словно колдовал над моей красавицей, то вводя горячий толстый фаллос, раздвигая мою промежность, вызывая бурю эмоций, то наоборот, почти извлекая его, водил большой круглой головкой по моим открытым губам, сводя меня с ума.

– Еще! – прошу я.

Прошу или требую? Это короткое слово звучит в тишине скорее как приказ, чем просьба. Мои отрывистые, произнесённые на одном выдохе «Ещё» звучали до тех пор, пока я не почувствовала, что фаллос полностью заполнил все мое пространство, раздвинув границы, насытив и дав ощутить мои скрытые желания и возможности. Костя, словно почувствовав мою переполненную чашу наслаждений, заменил фаллос своим членом. Не такой горячий, не такой большой, но такой родной и желанный – он дарил совсем другие ощущения, другие эмоции, другие наслаждения. Одной рукой Костя ласкал мой клитор, его член по-прежнему был во мне; пальчиком второй руки нежно касался моей маленькой дырочки…

Там я была девственницей. Ну, если честно, почти девственницей. То есть мне было, конечно, интересно, мне хотелось попробовать, но всё как-то не то, как-то не так выходило… У одного не хватило терпения, деликатности и, скорее всего, ума, и он на несколько лет отбил мне всякое желание повторить это еще раз. У другого были и деликатность, и ум, но не было достаточной эрекции, он кончил на пару секунд раньше, чем смог сломить сопротивление моей девственницы, которая вела себя по принципу «Хочу, но боюсь». Сейчас, я была настолько возбуждена и так доверяла Косте, что, когда он подвел свою горячую головку, я поняла – я хочу дать ему… Туда!

Мое желание передалось Косте, он почувствовал, что я готова и хочу этого. Сильное возбуждение от Костиных пальцев на моем клиторе действовало на меня, как дурман, возбуждая, отвлекая, забирая, частицу сладкой боли от первого проникновения. Введя головку, он остановился. Его пальцы стали еще быстрее перекатывать жемчужину моего клитора. Затем, соскользнув вниз, во влажную, горячую щелочку стали вибрировать внутри, вызывая ощущения, от которых хочется кричать в экстазе, выгибаясь дугой, оторвав ягодицы от дивана. В этот момент, маленький, совсем крошечный остаток боли ушел, сменившись на новые, ранее не испытываемые мною ощущения.

Эти ощущения проще испытать, чем описать. Это был клиторально-анально-вагинальный коктейль ощущений. Этот коктейль был сладкий, манящий своей новизной, дарящий не знакомые ранее ощущения, пьянящий своими чувствами и эмоциями. Одновременно он был настолько крепкий, что после одной порции твои ноги подкашиваются, отказываясь держать тебя, тело перестает принадлежать тебе, а голова соображать, где ты и что с тобой происходит. Его пальчик на моем клиторе дарил эмоции и возбуждение, его вибрирующие во мне пальцы дарили оргазм, его член, заливая мою попку горячей спермой, дарил все краски и оттенки новых наслаждений… Перед тем, как обессилев рухнуть после бурной любви на диван, Костя успел освободить мои ноги от ремня. Разбросав в изнеможении и беспорядке по дивану руки, ноги, как после тяжелой битвы, мы приходили в себя, переводя дыхание, ловя воздух открытым ртом и пытаясь остановить готовые выпрыгнуть из груди сердца.

После того как мы приняли душ, на Косте оказался его любимый халат, а на мне – финский свитер с мчащимися во весь опор неизвестно куда оленями. Свитер был теплым, мягким, большим, прикрывающим мою голую попу от прохлады сентября. Костя распахнул дверь веранды, и комната впустила в себя свежесть ночи, взамен вытолкнув наши горячие тела.

Звезды на небе гасли одна за другой, заставляя черную кошку ночи менять свою окраску на серые тона. С каждой минутой в воздухе появлялось все больше серых оттенков. Ближе к горизонту они становились все светлее и светлее, пока не переходили в розовые мазки, рождаемые восходящим солнцем. Мы стояли обнявшись в своих нелепых одеждах, ощущая босыми ногами прохладу земли. Воздух был наполнен свежестью, ароматами осенних цветов, первой сброшенной листвой, несмелой предрассветной перекличкой птиц. Казалось, можно брать кружку и пить этот воздух, разбавленный туманом, – настолько он был чист, свеж и наполнен ароматами.

Деревья в саду, а в основном это были девчонки – молодые березки, липы, черемуха, кусты сирени – как бы шептались, роняя листву от легкого набегающего ветерка. Перед долгой зимней спячкой им хотелось наговориться, посплетничать. «Нет, вы только посмотрите на нее! – вспыхнув от стыда красными гроздями, шептала рябина. – Эта рыжая такая бесстыжая! Вы видели, что она вытворяла?». «Ой, и не говори», – зардевшись бордовыми листьями, отвечала ей липа. И только старый клен, повидавший жизнь, поскрипывая на ветру суставами веток, тихо и по-доброму говорил: «Не обращай, милая, на них внимания, они просто завидуют тебе. Встречайся, живи, люби, и пусть таких ночей в твоей жизни будет сотни». Заходя на веранду, я задрала край свитера, шлепнув себя по ягодицам, как бы подтверждая репутацию плохой девчонки. Этот жест я посылала сплетницам, глядящим мне в след. Клен же, улыбнувшись, я наградила воздушным поцелуем.

Поджав колени к груди, свернувшись клубочком, я спиной прижалась к Косте. Проваливаясь в сон, прошептала:

– Спасибо, милый, это была не ночь, а сказка. Это был не секс, а музыка. При этом звучали только хиты, и не было ни одной фальшивой нотки.

Проснувшись утром, я лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь загородной тишиной. На второй этаж, в приоткрытую дверь спальни, стелясь по лестнице, вползал запах потрескивающих в камине березовых поленьев. Воздух с привкусом первых осенних заморозков проникал в открытую форточку, надувая паруса портьер и наполняя комнату свежестью. Где– то рядом тенькали синички. Их писклявое: «динь-динь, динь– динь» разбавляла трескотня сороки. Я лежала в теплой постели, наслаждаясь звуками и запахами.

– Кто у нас такой засоня? – послышался снизу Костин голос. Просыпайся, милая, пора вставать, знаешь уже который час?

«Милая» не хотела не только вставать, но даже открывать глаза в надежде, что Костя сейчас отстанет и она сможет поваляться ещё немного. Напрасно. Ступеньки скрипели под его шагами, отсчитывая оставшиеся секунды, которые мне предстояло провести в постели.

– Доброе утро, Костик, дай я ещё чуть-чуть поваляюсь, – не открывая глаз, вымолвила я.

– Два часа дня. Это, по-твоему, утро? – сказал он, садясь на край кровати и кладя свою ладонь мне на голову.

– От тебя костром пахнет, – я взяла его ладонь и уткнулась в неё лицом.

– И шашлыками. Чувствуешь? Они кстати уже на углях, и если ты сейчас не встанешь, то мы можем остаться голодными.

– Как приятно пахнет твоя ладонь, так нежно касаешься моего лица, словно массаж делаешь, – мурлыкала я.

– Катёнок, я не массаж лица делаю. Я пытаюсь у тебя, как у собаки Павлова, выработать рефлекс. Чувствуешь запах шашлыка? Выделяется слюна, просыпается чувство голода… Идёшь в ванную и спускаешься вниз.

– К миске с едой что ли? – с этими словами я схватила подушку и попыталась огреть Костю по голове.

– Ах, ты ещё такая неблагодарная? Ну, хорошо, я буду действовать по-другому.

Его руки схватили меня за ступни ног и стали тащить из-под одеяла.

– Нееет! – закричала я, повернувшись на живот и ухватившись руками за спинку кровати.

Моё голое тело извивалось, пытаясь высвободится из его рук.

– Отпусти меня немедленно! – продолжала кричать я, но силы мои иссякли, и я повисла на вытянутых руках, как обезьяна на лиане.

– Хорошо, я отпускаю. Ты свободна, – произнёс Костя.

Почувствовав свободу, я инстинктивно поджала ноги под себя. Теперь я стояла на коленях, всё так же держась за спинку кровати, уткнувшись лицом в подушку. В спальне повисла тишина. Боясь, что Костя задумал какую-то хитрость, чтобы опять попытаться стащить меня с кровати, я сильнее вцепилась в прутья спинки и оглянулась – свитер, словно большая чёрная птица, пролетел и упал на пол… Джинсы он снял с такой скоростью, словно они горели на нём, выпустив на волю в полной боевой готовности член.

– Чёрт, – вскрикнул Костя, при этом его взгляд метнулся от моей попы к лестнице. – Катя, стой так, не шевелись, я пулей! Шашлыки горят.

Боясь загреметь вниз по лестнице, он одной рукой придерживаясь за стену, а другой скользя по перилам, прыгал через ступеньку вниз. При каждом прыжке его торчащий член будто кланяясь мотал головой вверх-вниз, словно молясь: «Только бы парень не споткнулся». Говорят же, сдуру можно и член сломать.

– Ребята, осторожней с огнём, берегите себя! Мы ждём вас! – крикнула я вдогонку, шмыгнув в туалет пописать.

Через полчаса прохладная кожа кресла каминного зала остужала моё разгорячённое тело. Я сидела в нём, доедая остатки сильно подгоревшего шашлыка. Костя стоял у камина, пытаясь исправить ситуацию, нанизав на шампур пару оставшихся ещё не приготовленных кусков баранины. Рдеющие угли камина делали его обнажённое, ещё не успевшее остыть от страсти тело, багровым.

– Кать, извини меня, это я, конечно, виноват в том, что сгорели шашлыки. Проглядел, – говорил Костя, прикрывая ладонью лицо от жара камина.

– Не болтай «ерундой»! Всё было просто великолепно! И вообще, отойди подальше от этого пекла, головку может перегреть, – при этих словах я сделала строгое озабоченное лицо и посмотрела Косте в глаза, затем опустила взгляд ниже.

– О небеса! – картинно подняв руки, в одной из которых он держал шампур с мясом, простонал Костя. – Эта женщина просто издевается надо мной.

– Не издеваюсь, милый. Забочусь! И не мог бы ты не размахивать шампуром с последними кусками мяса? Два куска это, конечно, «не еда», но всё же…

В Москву мы ехали почти по полупустой дороге. Шутили, улыбались, вспоминая прекраснейший вечер и бесподобную ночь. Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее меня одолевала какая-то внутренняя тревога… Сейчас мы были, наверное, самые счастливые и влюблённые на свете, и кто бы мог знать, что всё это так быстро, в одночасье исчезнет… На смену радости придут печали, тревоги, разочарования и рушившиеся на глазах надежды…

– Меньше чем за час доехали. Всё-таки я был прав, что выехали пораньше.

– Согласна. Не хотелось бы все эмоции, классное настроение и впечатления растерять в нескончаемой вечерней пробке. Спасибо, Костик, всё было просто незабываемо! Ты умничка!

Мы сидели в машине возле моего подъезда, а я всё не решалась начать отложенный разговор.

– Катёнок, ты что-то хочешь ещё сказать? Вижу, у тебя настроение как-то пропало. Что-то не так?

– Костя, знаешь, я просто не хотела портить праздник, который ты мне подарил. Ну, в общем, я немного порылась в инете и кое-что выяснила про этого Ансакова…

Тут я замолчала и посмотрела Косте в глаза, секунду назад решив, что не стоит говорить про встречу с Георгием.

– Кать, если ты говоришь об информации, размещённой в инете или СМИ, то думаю, что всё это я знаю. Ничего нового.

– Как? Ты всё это знал и связался с ним? – вытаращив на Костю изумлённые глаза, спросила я. – Как тебе вообще пришло в голову иметь с дело таким человеком? Ты же читал, что о нём пишут!

– Читал, да только поздно уже было… Верующий человек, в кабинете икон больше чем портретов Путина, бывший милиционер… Мне и в голову не приходило проверять, наводить справки про него.

– Ей Богу, Костя! Ты шутишь что ли? Да ты посмотри по телевизору, с какими глазами они стоят в церкви – лица просто святые, и неважно, что вчера он был рьяным коммунистом и о Боге и не вспоминал. Или лица некоторых чиновников блестят, словно блинами вытирались! Стоят крестятся, в костюмах и галстуках ценою в половину алтаря, рядом – любовницы в шубах, словно боярыни. Разворовали полстраны, теперь грехи замаливают.

– Всё, Кать, закрыли эту тему! – достаточно резко сказал Костя. – Чего теперь-то кулаками махать? Раньше думать нужно было. Целую тебя, зайка. Всё будет хорошо, беги.

– Хорошо, я пойду. Спасибо ещё раз за выходной! И будь, пожалуйста, осторожней.

Я поцеловала Костю, вышла из машины и стояла у подъезда, махая ему рукой, пока он не скрылся за углом дома.

Глава 11

На Москву неумолимо наступала осень. Каждый день она забирала по одному тёплому деньку, взамен предлагая холодные, косые дожди да жёлтую опавшую листву под ноги. А сегодня утром, выйдя из подъезда, я увидела застывшую лужу. Как когда-то в детстве, осторожно, боясь поскользнуться, но не имея сил справиться с желанием, я ступила на лёд – белые лучи трещин с хрустом побежали в разные стороны по черному стеклу, выпуская на поверхность воду. Но стоило мне убрать ногу, как вода, словно на видеоплёнке, прокрученной в обратную сторону, убегала под лёд. Полмесяца уже прошло с той счастливой ночи на даче, а мы всего один раз встречались. Не могу сказать, что в наших отношениях появились признаки осени – вроде не было не трещин, как на этом льду, ни холода, витающего сейчас вокруг меня. Мы каждый день по несколько раз созванивались, обменивались смс-ками, писали друг другу на электронную почту, но Костины проблемы с каждым днём давили на него всё сильнее и сильнее, отчего, естественно, настроение его не становилось лучше. Иногда он, наполнив бокал, звонил мне поздно вечером, и мы общались часами. Не было случая, чтобы он жаловался, плакал мне в жилетку, но и прежнего юмора, лёгкости в общении тоже не было: короткие фразы, задумчивое молчание в трубку, спокойный, ровный голос.

– Костя, а может, бросишь к чёрту все эти суды, нервотрёпку? Пусть они подавятся! Бог всё равно их накажет, – произнесла однажды я в трубку и тут же пожалела.

Нет, Костя не разозлился, не стал кричать, не называл мои слова полным бредом. Наоборот, он ответил тихим спокойным голосом, без упрёка или нотаций о том, как ему дорог его бизнес, сколько пота и труда он вложил в него. Хотя, если честно, я ожидала услышать что-нибудь подобное.

– Кать, ты знаешь, тут даже не в деньгах дело… Хотя, конечно, и в них тоже… Но кроме денег есть ведь что-то более важное, согласна? Кать, ты понимаешь, – продолжал Костя, – почти все сорта конфет, упаковки созданы мной лично или по моей инициативе с молодыми технологами, желающими тоже, как и я, создать что-то новое, интересное. Некоторые сорта конфет до этого в России вообще не выпускались. А ты думаешь Ансаков или его дочка будут этим заниматься? Ему, понятно, некогда, Надя вообще до недавнего времени была уверена, что шоколад так и растёт на дереве, прямо в плитках. Да она и не работала-то по-настоящему никогда. А зачем ей при таком папе работать? Вот я и боюсь, что они или похерят производство, ну, или продадут тем же иностранцем к примеру. Сегодня уже большая часть кондитерки в их руках. Ну, и второе, что меня очень гнетёт – это уверенность таких, как Ансаков, в своём всемогуществе. Сначала они приватизировали полстраны, забрали то, что создавалось поколениями, сейчас – забирают привлекательные бизнесы по всей России. Примеров сотни! Кать, извини, возможно я переоцениваю свои силы, но я буду идти до конца. По крайней мере, если даже и проиграю, смогу себе сказать: «Я сделал всё что мог».

– Умоляю тебя, Костя, будь осторожней. И помни, что я тебе сказала – я всегда буду с тобой. Я люблю тебя. Проиграешь ты или выиграешь, я всегда буду рядом!

Недели шли за неделями, сначала принося дожди, а затем снег и холода. У Кости по-прежнему не было положительных сдвигов в судах – он проигрывал один суд за другим. Настроение было соответствующее.

В новогоднюю ночь за праздничным столом в Костином загородном доме собрались его близкие друзья. В основном, это были партнёры по бизнесу, занимающиеся своим и не имеющие к Костиному бизнесу никакого отношения. Я приехала с Любаней. Волосы у неё уже отросли, и от её болезненного вида не осталось и следа. Всё было, как и подобает в новогоднюю ночь: настоящая зелёная красавица украшала каминный зал, фейерверки и хлопушки, море шампанского, поздравлений и новогодних тостов! За столом много шутили и смеялись, было весело. Но тем не менее каждый из Костиных друзей, произносивший тост, как-то на секунду замолкал, переставал улыбаться и произносил: «Пусть Новый год принесёт удачу, а всё плохое останется в уходящем году!» В общем-то, казалось бы, обычные, стандартные пожелания, их говорят всегда и везде за новогодним столом. Но чувствовалось, что в эти слова друзья вкладывали определённый смысл. И Костя это чувствовал и понимал. Да и все за столом понимали. Все знали, какие проблемы он сейчас испытывает.

Позже, когда все уже изрядно выпили и вышли на улицу покурить, побросаться снежками, мы с Любаней решили навести порядок на столе. Стас, давний друг Кости, изрядно выпивший, стоял у камина – в одной руке бокал с вином, в другой – тлеющая сигарета. Видимо, он считал, что давняя дружба с хозяином дома или приличная доза выпитого позволяли ему курить в зале.

– Блин, вот Костян попал, – говорил он, пуская струю дыма в сторону. – Всю жизнь был один в бизнесе, пахал как вол… Чёрт его дернул связаться с этим Ансаковым!

– Да, не повезло парню… Попал по-полной, – вторил ему Олег – молодой парень, живший то ли во Франции, то ли в Испании и прилетевший на Новый год к родителям. – Я лично давно не веду бизнес в России. Понятно, что здесь интересней, маржа пожирнее, но знаешь, я хочу пусть и меньше, но без проблем. Я уже три года не был в России, вот прилетел на Новый год да родителей повидать. Всё не могу их уговорить уехать. У меня уже и дети там, жена – француженка, спокойный стабильный бизнес. Нет этого чиновьичного беспредела, взяток и откатов. Там уже каждый второй занимающейся бизнесом – русский. Давно говорил Косте: «Вали отсюда».

– Костя не ты, он не свалит, – с этими словами Стас выплеснул остатки вина из бокала в камин и неровной походкой пошёл прочь.

– Ну и торчите здесь! Думаете, в Новом году что-то изменится? Как прибирали к рукам ваш бизнес все кому не лень: от ментов до чиновников, как они беспредельничали, так и дальше будет. Ничего не изменится! – крикнул вслед уходящему Стасу Олег.

Мы с Любаней замерли в ожидании продолжения перепалки, боясь, что, как часто у нас бывает, она легко может перерасти в драку. Напрасно. Ничего традиционного не произошло. Каждый из них махнул в сердцах рукой, процедил сквозь зубы что-то наподобие: «Да пошёл ты», и на этом всё и закончилось. Я вздохнула с облегчением. Слава Богу, без лишних эмоций и разборок. В принципе ведь каждый из них по-своему прав. С одной стороны, жить в стране, где в любой момент ты можешь лишиться всего, что создавал годами, страшно и до одури тошно и паскудно. С другой стороны, если все разбегутся, что останется-то от неё?

В этот миг в зал вновь ввалилась разгорячённая и смеющаяся компания, явно жаждущая продолжить веселье.

Ещё пару дней мы доедали оставшиеся холодцы, винегреты, оливье… По очереди бегали на кухню за очередной бутылкой, спрашивая на ходу, кому что принести. Всё чаще слышалось: «Блин, вот это мы пьём! Почти ничего уже не осталось!» Фейерверки, хлопушки и бенгальские огни всё реже взлетали в ночное небо, но потом и они иссякли, а вместе с ними – силы и желание пить, есть и водить хороводы. Начался медленный исход гостей в город: «Костя, Катя, спасибо большое, всё было просто замечательно, но знаете, у нас там дома… Всё, до встречи, обязательно созвонимся! Скоро Старый Новый год, а там и Крещение, есть повод собраться всем вместе…»

Утром следующего дня я выглянула в окно – белый загородный снег местами покрывали чёрные пятна проталин, откуда в ночное небо стартовала пиротехника. Разноцветное конфетти щедро покрывало сугробы. И непривычная тишина. Начиналась неделя безделья и скуки, когда уже все поздравлены, выпито и съедено на полгода вперёд, а делать больше нечего. Улицы тихи и безлюдны. Страна отдыхает.