Текст книги "Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести"
Автор книги: Виктор Горбачев
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
Глава 40. Допинг от Солнца.
Ранняя весна 1962 года основательно разогрела Москву и подвела её к масленице слегка разомлевшей, галдящей, как стая мартовских грачей.
Звонок в квартиру Чижевских на Звёздном бульваре прозвучал как восклицательный знак: длинный и короткий, как точка…
«Это Станислав Георгиевич», – заулыбалась Нина Вадимовна и, вытирая руки о цветастый передник, пошла открывать дверь.
На лестничной, цвета облупленного военного грузовика, площадке её взору предстали принаряженные доктор Бадмаев и ещё один товарищ помоложе, лицом схожий на бассет-хаунда.
В руках у каждого по авоське с дефицитами, а на груди по рукописному плакату:
«Меняю кремлёвский паёк на блины».
«Ишь, как вас нынешняя власть распустила: и паёк им, видите ли, и всякие вольности», – Александр Леонидович по старинке расцеловался с Бадмаевым, незнакомцу чинно протянул руку.
«Доктор Горюнов Илья Арсентьевич, рекомендую, тоже любитель блинов и будущий мировой светила», – представил его Станислав Георгиевич.
«Правда, заметно, что мой коллега тоже холостяк?!» – прокомментировал Бадмаев, вероятно, намекая на быстро снижающуюся стопку блинов.
«А?!» – бросил он взгляд на тарелку с блинами и сам себе ответил: «А-а-а!!!»
«Удалась масленица!» – подтвердил, гость смакуя после блинов вишнёвую наливку.
«Мне показалось всё же, Илья Арсентьевич, что даже теперь вас гложет некая профессиональная заноза», – пригласил к разговору по существу Александр Леонидович.
«Гложет, гложет, – поспешил за него подтвердить Бадмаев, – выкладывай, Илья, как договорились, здесь все свои…»
«Да, дело, собственно, в хорошо вам знакомой солнечной активности… Наши лаборантки во время последней вспышки на Солнце случайно заметили, что буквально все бактериологические посевы как будто сошли с ума! Где-то пошли незнакомые мутации, где-то скорость вызревания заметно ушла от нормы, ещё какая-то чертовщина завелась… Наши смежники-фармацевты руками разводят, но подозревать Солнце категорически отказываются!»
Последнее замечание гостя Александр Леонидович сопроводил шлепком по собственной коленке.
«Ну, им всё некогда, у них план, – продолжал гость. – Но мы-то – наука… Стали копать… Смоделировали электромагнитные поля, характерные для солнечных возмущений… Такую жуть получили, боимся даже на эксперимент подавать… Крыс и кроликов немерено погубили… Что характерно: и антибиотики, и анальгетики, и гистаминные препараты, и другие группы по составу те же, а по действию… От обычных спазмалитиков животные задыхаются от недостатка кислорода…
Проштудировал, Александр Леонидович, ещё раз все ваши доступные работы по Солнцу. Статистика за две с половиной тысячи лет впечатляет, конечно… Простите, профессор, пришлось немного добавить, под себя, что называется…
Оказывается, подавляющее большинство спортивных рекордов установлены в год активного Солнца! Понимаете, Александр Леонидович, эффективность использования лекарственных препаратов во время вспышек, эпидемий и тому подобного, точнее сказать, изменения этой эффективности во время солнечных бурь не фиксировались – в отличие от спортивных рекордов!
Таким образом, активное Солнце и самих спортсменов явно вдохновляет, так сказать, на рекорды, но и препараты, которые они в это время пользуют, тоже активирует! Однозначно!»
«Замечательно, – Чижевский опять по коленке, – не прошло и тридцати лет после погромов нашей ЦНИЛИ, как жизнь вновь возвращает всё на круги своя… Поздравляю вас, коллега! И готовьтесь к званию мракобеса и лжеучёного!»
«Не кипятись, Александр Леонидович, времена же изменились», – домашняя служба охраны здоровья в лице Нины Вадимовны не дремлет.
«Дай бог, дай бог», – профессор послушно всякий раз сникал.
«А вы знаете, профессор, времена действительно изменились! Вопрос – в какую сторону…
Наш ретивый парторг поспешил отрапортовать об изобретении волшебных препаратов. И вот, будьте любезны, уже спущена директива обеспечить наших ведущих спортсменов высокоэффективными препаратами нового поколения! Допинг им подавай, но чтобы не раскусили, а что потом со спортсменами будет, спортивным чинушам, похоже, глубоко наплевать! Но, а я-то тут кто?! Что делать, профессор, посоветуйте!»
«До боли знакомая ситуация: так было с порохом и динамитом, так было и с атомной энергией, – Чижевский чуть было не сказал так могло быть с передачей мысли через ионизированный его аэроионизатором воздух…”. – В чьи руки попадёт…»
Он и сочувствовал молодым учёным и по-хорошему им завидовал.
«У меня есть конкретное предложение, – доктор Бадмаев, кажется, с ним сюда и пришёл. – Я предлагаю вам, профессор, сотрудничество с нашим Центром. Ну, что вы, в самом деле, в своей «Сантехнике» из пушки по воробьям палите!»
«Во как ему твои блины понравились!» – Александр Леонидович вроде бы отшутился, а грустинка успела проскочить: этой пушке и по воробьям-то не всегда палить дозволялось…
Через две недели доктор Бадмаев с видом побитой собаки известил профессора, что перевод его в Центр изучения электромагнитных полей по мнению руководства нецелесообразен…
Вот и думай: то ли потому, что ещё по-прежнему преждевременный, то ли потому, что прошлое уже запятнано…
Общаться, впрочем, учёным в неформальной обстановке никто не запрещал, поэтому Александр Леонидович продолжал оставаться в курсе событий вокруг новой группы медикаментов, активированных электромагнитными полями.
«Стайер Груня на активированной глюкозе тысячу восемьсот метров пробежала, хотя до того её едва хватало на девятьсот!» – это доктор Горюнов о крысе.
«Беременную крольчиху весь период выдерживали в условиях постоянно активного Солнца, питание обычное, но тоже в тех же электромагнитных полях… Представляете, не смогла разродиться всего четырьмя крольчатами, очень крупные, так ещё и на девять дней раньше срока…»
Александр Леонидович понимал, что от него ждут не только профессиональных рекомендаций, но и житейского совета. В очередной раз молодым учёным, не растерявшим порядочность на карьерном пути, приходится решать дилемму: врачебная этика или слава и деньги…
С одной стороны, ему было приятно, что лысенки и завадовские не сломали чистые души этих ребят. А с другой – было очевидно, что большевистская машина в вечной гонке систем не остановится ни перед чем…
Однажды вечером позвонил Бадмаев:
«Профессор, мы с Ильёй приглашаем вас с Ниной Вадимовной в субботу на ипподром! Не отказывайтесь, пожалуйста, это очень важно…»
«Это вы что же, хлопцы, на бегах деньжищи загребаете?!» – спросил он, здороваясь с ними у выхода из метро «Беговая».
«Господь с вами, Александр Леонидович! Я тут лично второй раз, Илья тоже… Просто сегодня скачет наш знакомый жокей. Ну, мы с Ильёй подумали, что мы всё на крысах да на кроликах… Ну… В общем, он уговорил нас дать его кобыле чего-нибудь бодрящего. Она у него всё равно старая, её скоро на пенсию… Да не будет ей от этого ничего плохого… А мы сразу двух зайцев убъём: проверим кое-что на крупном животном, а, если повезёт, то ещё и подзаработаем…»
«Как, вы на эту кобылу ещё и ставку собираетесь делать?!» – брови у профессора от неожиданности поднялись, глаза по-детски обратились к супруге; так ребёнок ждёт решения от матери.
Нина Вадимовна сделала смешливо-важное лицо:
«Как зовут вашу знакомую кобылу? Чёлка… И что же она в фаворитах ходит или как?!»
«Или как… Я вас уверяю, ни один знаток ставки на неё не сделает. Просто чтобы дорожка не пустовала – так сказал жокей. Правда, в случае чуда, нам с выигрышем придётся шустро уносить ноги – нравы тут суровые, за такую подставу и побить могут!»
Чуда не произошло… Хотя как сказать – Чёлка пришла второй… Денег они не сорвали, но приподнятое настроение объяснялось однозначно: эксперимент удался на славу…
Судя же по неописуемому восторгу жокея, они со старушкой ещё погоняются…
Лучше бедность, чем неправедная нажива,
Ибо лихва превращает мудреца в безумца.
Книга Экклесиаст, гл.7–7
Глава 41. Лучи смерти.
Не по-немецки сдвинутый набок галстук однозначно предвосхищал остроту темы и петушиный настрой доктора Бадмаева, возникшего в условленное время на пороге квартиры Чижевских на Звёздном бульваре.
Александр Леонидович искренне заулыбался: после шестнадцатилетнего информационного вакуума такого спарринг-партнёра можно было считать подарком судьбы.
«Могу предложить только чай, вы же знаете: кухня для меня – terra incognito!»
«Не-не-не-не!» – Бадмаев всем своим видом подтверждал жажду другого рода.
«Ну, ладно, дождёмся Нину Вадимовну, она вышла по хозяйству…»
«Александр Леонидович! Я попал впросак! Во время командировки в Германию мне пришлось перелопатить там кучу архивных документов… В отчёте же я доложил о результатах поиска по ключевой теме – микроволновым печам. Теперь вот, будьте любезны, всплывает другой вопрос, в который я тоже… из любопытства, знаете ли… сунул нос… Main Got! Это значит, я утаил!»
Было заметно, что Станислав Георгиевич, не нюхавший пороху и не сидевший на нарах, боялся одних только рассказов об этих ужасах.
«А вы по какому ведомству свой отчёт писали?» – в вопросе профессора, наоборот, чувствовался опыт разномастной и не всегда приятной переписки.
«Директору своего Центра подавал, кому же ещё, и докладывал потом на своём отделе… Не-не, Александр Леонидович, с гэбистами, тьфу-тьфу-тьфу, дела не имел…»
«Ну, так на нет и суда нет…»
Доктор Бадмаев шумно вздохнул: зэковский опыт профессора явно подействовал не него успокаивающе.
Авторитет профессора-сидельца исключал тайны от него…
«Речь, в сущности, идёт об открытии в 1923 году профессором Гурвичем Александром Гавриловичем так называемого митогенетического излучения живых клеток… Осмелюсь напомнить, что в то время наш великий земляк экспериментально доказал, что живые клетки растений излучают электромагнитные волны, которые, поглощаясь другими живыми клетками, ускоряют их размножение.
«Корешки лука?!» – феноменальная память профессора, претерпевшая многолетние испытания, услужливо подсказывала ему об остроумных опытах профессора Гурвича сорокалетней давности.
Корешок – индуктор лука стимулировал активный рост клеток на обращённой к нему стороне корешка-детектора.
Причём кварцевые пластинки между ними не препятствовали эффекту, а вот стеклянная разделительная пластина эффект устраняла…
Ученики Гурвича, впоследствии академики, Франк и Харитон подтвердили физическую природу этого, скорее всего, ультрафиолетового излучения. Гурвич назвал его митогенетическим, то есть рождающим митоз, деление клеток.
Открытие вызвало живейший интерес в научных кругах Европы и Японии. В 1934 году профессор Гурвич открывал Международный конгресс радиобиологов в Венеции, который целиком был посвящён митогенетическому излучению.
Александра Гавриловича выдвигали на Нобелевскую премию. Говорят, он не добрал всего двух голосов…
Прямо-таки собрат…
Потом были более чем прохладные отношения с властями, потом и вовсе лысенковщина взопрела… А теперь, в вакханалии пятилеток, и вовсе не до генетики…
Но и тогда, в двадцатые годы, и до недавнего времени теперь осталось незамеченным другое попутное открытие профессора Гурвича – умирающие-то клетки тоже излучают электромагнитные волны, соответственно вызывая гибель соседних…
Это излучение Гурвич назвал деградационным…
Потом, в тридцатые годы, когда Александр Леонидович был занят вначале плодотворной работой в ЦНИЛИ, а потом борьбой с её погромщиками, были опубликованы похожие эксперименты биолога-эмигранта Лепёшкина с порванными листьями и ошпаренными креветками…
Потом были убиенные физиком Докучаевым крысы…
Потом в советской прессе изредка, правда, проскальзывали сообщения что, мол, то в Омске, то ещё где-нибудь раскрыты секретные лаборатории, где нещадно мучили и умервщляли зверей, а может, и людей ради науки.
Но в целом эти генетические исследования, казалось, шли тихой сапой где-то за кулисами. А в передовицах, конечно, космос, Гагарин… 1961 год, что вы хотите…
«И вот, будьте любезны, доктор Бадмаев, подготовьте научный доклад о состоянии дел в исследованиях деградационного излучения и, что самое главное, о возможностях приборного усиления таких излучений…»
«А в чём, собственно, проблема-то, голубчик, Станислав Георгиевич?! Чего вы так разволновались-то?!»
«Так ведь я об этом излучении смерти как раз и читал в немецких архивах! Ведь у них же при каждом лагере смерти были медики-исследователи! Вы себе можете представить результаты экспериментов при миллионах подопытных жертв?! У меня кровь в жилах застывала, когда я читал об этом… И ведь всё педантично, изверги, описывали, в деталях… Мне и говорить-то по возвращении об этих зверствах неприятно было… И вот, нате, bitte schon…»
Проблема излучений смерти, озаботившая теперь доктора Бадмаева и его Центр электромагнитных исследований, была отнюдь не нова.
При многих великих правителях кормилась армия магов, жрецов, колдунов, могущих якобы управлять невидимыми лучами в момент убийства живого существа. Всезнающие философы Древней Греции тоже были под впечатлением и фиксировали чудо.
Первую, по-настоящему научную попытку систематизировать этот вопрос предпринял известный французский естествоиспытатель Камиль Фламмарион.
Были сообщения о повышении смертности работников скотобоен, кладбищ, а также паталогоанатомов от рака крови. Поэтому, мол, и злоупотребляют спиртным; радионуклеиды-де в организме накапливаются от этих самых деградационных излучений. А водка, известное дело, способствует выведению…
В 1723 году Пётр Первый повелел «в Москве и других городах мёртвых человеческих телес, кроме знатных персон, внутри градов не погребать…» Поначалу блюли, а как самого погребли в Петропавловском соборе, указ исполнять потихоньку прекратили.
Однако жильё завсегда пытались удалить подале от погостов…
«И что, фашисты далеко продвинулись в создании лучевого оружия? Я надеюсь, любезный Станислав Георгиевич, вы понимаете, что речь идёт именно об оружии с новым способом умерщвления…»
Кивания головой при поджатых губах у доктора Бадмаева выражали подтверждение, а также безысходность и сожаление.
«А кто их разберёт, Александр Леонидович… Непонятных смертей полно…»
«Могу поделиться с вами своим горьким опытом по соданию похожего оружия массового уничтожения…
В плановой тематике работ Практической лаборатории зоопсихологии при уголке Дурова не последнее место занимали исследования возможности передачи мысли на расстояние. Опыты были интереснейшие, хотя мы тоже понимали, что большевики хотят получить психотронное оружие, чтобы зомбировать потом всех пролетариев и их вождей. Для победы мировой революции, сами понимаете…
В эти исследования, кроме нас, были втянуты Институт биофизики Петра Петровича Лазарева и Институт мозга с самим Владимиром Михайловичем Бехтеревым.
И всё это, заметьте, тоже двадцатые годы, то есть годы открытий Гурвича.
Блестящие эксперименты Бернарда Бернардовича Кажинского… Мы были приятелями…
Что с ним стало, не знаю…
Ваш покорный слуга разродился даже двумя научными статьями по этому вопросу.
Удивительная была лаборатория… Владимир Леонидович Дуров, как председатель Учёного совета, превращал каждую нашу встречу в живейший спектакль. Замом у него был академик Александр Васильевич Леонтович. А борода профессора зоологии Кожевникова Григория Александровича была предметом зависти любимца Дурова шимпанзе Мимуса…
Так я же вам сейчас фотографию покажу! Вот, извольте, Дуров, я и Мимус… Ну, не бандит ли! Грызёт палец Владимира Леонидовича!
Так вот этот чёртов зверь, как его окрестил профессор Кожевников, любил гоняться за ним вокруг огромного стола и всё норовил подёргать его за бороду.
Бывали у нас и Бехтерев, и Лазарев, и Семашко, и Луначарский…
Так вот, Владимир Леонидович из соседней комнаты давал команду, и пёс по кличке Марс без промаха её исполнял…»
Повисла пауза. По напряжённому лицу Александра Леонидовича было заметно, что он не без терзаний набирается решимости сказать нечто заветное… Или не сказать…
«Сказать по совести, я был тогда доволен, что мой научный поиск увёл меня в сторону от разработки психотронного оружия… Ужасно всё это… и безнравственно… Я понимал, что уподобляюсь страусу, сунувшему от испуга голову в песок… Тоже, знаете ли, позиция… Поди тут разберись, когда и непротивлением злу можешь схлопотать ярлык врага народа и путёвку в ГУЛАГ…»
Уникальный мозг исследователя позволял профессору Чижевскому говорить и думать одновременно о разных вещах. Вот и теперь, как и много раз прежде, в нём боролись два Чижевских…
Одного распирало от гордости, что он знает и умеет много из того, над чем сейчас бьются пытливые и властные умы. Он знает, что электромагнитный посыл мозга человека-индуктора мгновенно и гарантированно доходит до мозга человека-детектора по воздуху, заряжённому особым образом его аэроионизатором.
Да простят его коллеги по Практической лаборатории, на которых он невинно экспериментировал…
Не даст соврать его верная Нина Вадимовна, спасшая таким образом от изнасилования целый женский барак… Зэки-самцы, кто выжил, так до сих пор и не понимают, кто же всё-таки ухитрился в самый ответственный момент незаметно садануть их кирзовым сапогом по яйцам?!
Ну, так дайте и деградационному излучению такой же мостик по воздуху, заряжённому до нужной концентрации отрицательными аэроионами, и проводимость обеспечена…
И что?!
Вместо пистолетов с глушителями, мин и ядов наёмные убийцы будут убивать своих жертв простым нажатием кнопки на малой коробочке в кармане…
И тогда второго Чижевского вдруг пронзал страшный ледяной холод…
И опять заныло где-то глубоко внутри: может, лучше бы ты стал художником…
И доктор Бадмаев, разговевшись на очередную пасху плюшками Нины Вадимовны в последний раз, долго и трогательно прощался, извинялся за что-то… после чего пропал… Навсегда…
Такое бывает… Александр Леонидович знает…
Что человеку гибель мирозданья —
Пусть меркнет небо звёздного порфира.
Страшитесь же иного угасанья:
Мрак разума ужасней мрака мира…
А. Чижевский
Глава 42. «…от многой мудрости много скорби…»
Всему свой час и время всякому делу под небесами:
Время родиться и время умирать;
Время наслаждаться и время вызывать наслажденья;
Время убивать и время исцелять;
Время разрушать и время строить;
Время плакать и время смеяться;
Время рыданью и время пляске;
Время разбрасывать камни и время складывать камни;
Время обнимать и время избегать объятий;
Время отыскивать и время дать потеряться;
Время хранить и время тратить;
Время рвать и время сшивать;
Время молчать и время говорить;
Время любить и время ненавидеть;
Время войны и время миру…
Книга Экклесиаст
Глава 3–1…9
…Ибо от многой мудрости много скорби,
И умножающий знанье умножает печаль.
Глава 1-18
Александр Леонидович готовился к публичной лекции в Политехническом музее. Почему-то про органные ритмы решил начать рассказывать издалека…
Не спеша, с раздумьями перечитал все двенадцать глав книги Экклесиаста царя Соломона сына Давидова, царя в Иерусалиме.
Тысячелетние мудрости еврейской и христианской Библии убедительно склоняли человека к ритмичному миропорядку.
Только почему опять Политехнический?!
На дворе 1962 год… Переполненная Большая аудитория музея гудит от яростных стихов Евтушенко, Окуджавы, Вознесенского, Ахмадулиной… Говорят – хрущёвская оттепель…
Это что же, и он, как оттаявший мамонт, вновь призван в мятежники?!
Да нет, теперь всё достаточно пристойно. Цикл бесед «Актуальные проблемы науки»… Академики Амбарцумян, Зельдович, Шкловский, Гинзбург – вполне почтенная публика…
Синдром гонимого, не иначе… Услужливая память переносит в 1925 год…
В Политехническом 1-я Всесоюзная выставка по радиотехнике… Среди докладчиков – П. П. Лазарев, его кумир и учитель. Разумеется, весь институт биофизики в Большой аудитории Политехнического…
Солидно-интригующая атмосфера Политехнического всегда заставляла трепетать души молодых честолюбцев. Всякий студент, даже марксист, знал, что храм сей создан по воле Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.
ИМПЕРАТОРСКОЕ общество… Это поднимало планку и обязывало соответствовать…
Двдацать третьего сентября 1872 года высочайшим повелением императора Александра Второго был учреждён Комитет для устройства в Москве музея прикладных знаний. Первым почётным председателем стал Великий князь Константин Николаевич. В составе Комитета также московский генерал-губернатор В. А. Олгоруков, московский Городской голова И. А. Лямин, вице-президент Императорского общества А. Ю. Давыдов, профессор А. П. Богданов, директор Императорского технического училища В. К. Делла-Вос…
Рябушинские, Мамонтовы, Морозовы, члены императорской семьи – среди жертвователей…
Столетов, Яблочков, Менделеев, Жуковский – среди лекторов…
Блок, Есенин, Маяковский, Бунин – среди горланов Серебряного века…
Рояль в Большой аудитории помнит неистовую игру Сергея Рахманинова…
Окна и витражи ещё не забыли реверберации от иерихонской трубы Шаляпина…
Так получилось в тот вечер, что П. П. Лазарев после своего доклада намеренно спровоцировал интерес к молодому профессору Чижевскому и его только что опубликованной на свои деньги в Калуге научной работе «Физические факторы исторического процесса». Разнополярный резонанс от публикации – вполне в духе Политехнического…
И только спустя пару недель Чижевский понял, зачем Пётр Петрович проверял реакцию просвещённой публики на неоднозначную работу молодого учёного. Таким способом он готовился к генеральной беседе с академиком О. Ю. Шмидтом, главой Госиздата СССР.
Выдающийся математик, естествоиспытатель и убеждённый большевик наложил вето на издание книги Александра Чижевского. И это несмотря на безоговорочную поддержку, кроме самого Лазарева, А. В. Луначарского, В. Я. Данилевского В. М. Бехтерева, А. В. Леонтовича Н. А. Морозова и многих других известных людей.
Яростную беседу-спор П. П. Лазарева и О. Ю. Шмидта Александр Леонидович со слов самого Петра Петровича аккуратно записал. Показательна и красноречива оказалась та беседа настолько, что вполне может служить мерой оценки многих последующих эпизодов непростой биографии «Преждевременного человека». А, значит, имеет право быть воспроизведенной в его, «преждевременного», жизнеописании…
Особая благодарность за её сохранение и публикацию Симону Шноллю, а также Юрию Николаевичу Ильину, предоставившему её прессе из своей коллекции для публикации.
Разговор носил примерно следующий характер:
Шмидт: – Это подписали вы? (речь идёт об отзыве П. П. Лазарева на книгу Чижевского)
Лазарев: – Да, я.
Ш.: – И вы в самом деле думаете, что Чижевский стоит на грани большого научного открытия?!
Л.: – Да, думаю, более того, уверен, что это так и есть!
Ш.: – Вы, Пётр Петрович, шутите… Ведь это нелепость: история, психология, массовые явления, Солнце…
Л.: – А я считаю, что это – самая передовая наука, и такого мнения придерживаются крупнейшие учёные и у нас, и за границей!
Ш.: – Нет, этого не может быть!
Л.: – Почему?
Ш.: – Потому что его, с позволения сказать, исследования противоречат марксистской точке зрения!
Л.: – Но не противоречат ни философии, ни биофизике!
Ш.: – Как так?!
Л.: – Да, очень просто! От вас требовать нечего, вы просто этого не поймёте! Я ничего не могу сказать против материалистического мировоззрения, но мышление человека должно быть более гибким. Ортодоксы в науке не должны существовать – они всегда тормозили её развитие… А вы – пламенный ортодокс! Да ещё в двадцатом веке, когда на нашу голову могут свалиться смаые неожиданные открытия и изобретения! Вам остаётся только запрещать или сажать в тюрьму неугодных! Но ведь это не выход…
Ш.: – Да, но можно запретить!
Л.: – Запрещайте! Науку не запретишь! Она возьмёт своё через пятьдесят или сто лет, а над вами будут смеяться, как мы смеёмся и, более того, негодуем, когда читаем о суде над Галилеем… А она всё-таки вертится!
Ш.: – Так что ж, по-вашему, Чижевский – Галилей?!
Л.: – Оценку его работам дадут не вы и не я, а будущие люди – люди двадцать первого века…
А вот самые культурные марксисты, как Луначарский и Семашко, наоборот, считают что исследования Чижевского заслуживают самого пристального внимания! Я говорил и с тем, и с другим. Вот видите, как могут расходиться точки зрения у людей одной веры.
Ш.: – Не веры, а знания…
Л.: – Ну, уж об этом разрешите мне иметь свою точку зрения. Я считаю, что в самом конкретном знании заложены корни веры. Но не путайте веру и религию. Это – различные вещи… Я сделал самый точный и тонкий прибор, и я знаю, что он будет отвечать своему назначению, но абсолютной уверенности, то есть веры, во мне нет, и я должен этот прибор испытать, проверить на практике. Какая верность русского слова: проверить!
Испытание дало отрицательные результаты – следовательно, моя неуверенность оказалась правильной, хотя все расчёты были верны. Приходится заново всё переделывать… Вера такого рода помогает учёному – она его предохраняет от излишних ошибок. Он проверяет себя постоянно…
Так, скажите, почему же этого вам не надо?! Вы свободны от проверки! Вы ортодокс! Так поступают только фельдфебели, но фельдмаршалы уже думают, взвешивают… И только после этого решают, ибо от них зависят судьбы народов. Не уподобляйтесь же фельдфебелю! Вот вам мой совет, хотя я и уверен, что он вам не пригодится!
Другой же мой совет более конкретен: не губите молодых дарований, не пугайте мысль, даже если она ошибочна! Неверное отомрёт без всякого вреда, а вот загубленная верная мысль государству обойдётся очень дорого… Во многом мы уже отстали от Запада и будем дальше отставать, если учиним беспощадный контроль над научной мыслью. Это будет крахом! Неужели вы этого не понимаете?!
«Мой собеседник, – продолжал Пётр Петрович, – видимо, был взволнован этим разговором. Он зажигал и тушил папиросу за папиросой и так надымил, что дышать стало нечем… Потом встал и начал ходить по комнате, раздумывая…»
Ш.: – Да-с, наше положение трудное. Это верно. Запрещать мысль – это, конечно, смешно…
Но нарушать чистоту марксистского учения мы не можем! Поймите и меня, Пётр Петрович!
Л.: – Понимаю, но остаюсь при том мнении, что не вижу никаких противоречий между историческим материализмом и данными Чижевского. Просто-напросто им открыт очень большой факт, явление статистического характера, явление чисто материалистическое, которое надлежит объяснить с ваших позиций, и это ваше дело – разобраться и разъяснить, но от открытого факта ни вам, ни вашим последователям отделаться не удасться… Этот факт – общий закон, касающийся всего человечества, а не какой-либо мелкий частный случай, которым можно будет пренебречь! Это открытие стало известно во всём мире, и советской науке придётся его признать, если не сейчас, так через полвека, и это будет уже просто стыдно… Вас назовут доктринёрами и ретроградами… Стоит ли доводить дело до такого нелепого конфликта, слыша укор потомков, и пожертвовать талантливым учёным, который и в других областях проявил себя как даровитый исследователь… Не понимаю, что вас так пугает в открытии Чижевского?!
Ш.: – Ну это-то очень просто… Если признать закон Чижевского верным, то значит, рабочий класс может сидеть сложа руки, ничего не предпринимать, и революция придёт сама собой когда захочет солнышко! Это в корне противоречит нашим основным установкам!
Это – неслыханный оппортунизм!
Л.: – Да, разве учение Чижевского состоит в такой нелепице?! Я знаю его диссертацию от первой до последней строчки, но никогда не мог бы, исходя из неё, прийти к такому более чем странному, выводу. Что вы в самом деле?! И причём тут рабочий класс и ничегонеделанье?! Это, знаете ли, Шемякин суд, а не научная марксистская критика! Просто како-то злодей вам втёр очки и нацело вас дезинформировал…
Ш.: – Ну, а как же……..
Л.: – Я, по крайней мере, зная работу Чижевского, не смогу сделать выводы такого рода, какие делаете вы…
Во-первых, закон Чижевского – есть закон чисто статистический и чисто физиологический. Он говорит о том, что максимальное число массовых народных движений в семидясети странах за последние две тысячи триста лет совпадает с максимумами солнечной деятельности. Минимум массовых движений совпадает с минимумом в солнцедеятельности. Это и всё… Чижевский ничего не говорит, какие это массовые движения или какова их идеология – это для него безралично, его интересует самый факт чисто физиологического характера.
Отсюда вытекает его основной результат: функциональное состояние нервной системы у всех людей на Земле зависит от особого, электрического или электромагнитного состояния Солнца. Это и всё… А что из этого получится – революция, семейная ссора или кто-то умрёт от паралича сердца – это Чижевского не интересует. Он устанавливает основной закон зависимости функционального состояния нервной системы у всех людей на Земле от взрывов на Солнце…
Закону Чижевского подчиняются, следовательно, массовые явления среди человечества и не только революции! Помилуй бог! Так сужать закон Чижевского – это значит просто его не понимать! Вульгарнейшая точка зрения! Открытие Чижевского – это очень большое открытие, которое развёртывает огромные перспективы и, в первую очередь, – в медицине;
– в рациональной профилактике многих нервных, нервно-психических, сердечно-сосудистых и других заболеваний;
– в эпидемиологии, ибо вирулентность микроорганизмов стоит в прямой зависимости от некоторых электрических излучений на Солнце.
Науке предстоит выяснить, какова эта зависимость, а это, в свою очередь, поможет найти рациональные методы (помимо методов социального характера) профилактики и терапии многих заразных заболеваний и приведёт к окончательной ликвидации многих из них. Некоторые массовые повальные эпидемии, оказывается, идут совершенно синхронно с кривой циклической деятельности Солнца. И это есть открытие первостепенной важности, его следует досконально, во всех подробностях изучать, а не отшвыривать его в мусорную корзину, как это делают некоторые наши врачи – карьеристы, медицинские профессора, хотя сам Николай Александрович Семашко (нарком здравоохранения) глубоко интересуется этими работами Чижевского и распорядился снабжать его всей эпидемиологической статистикой (Только вчера мне говорил об этом доктор Куркин – начальник статотдела Наркомздрава РСФСР).
Вы всё хотите….. социальными причинами. Но есть причины более могущественные – это физические причины Космоса. И это прекрасно понимают передовые марксисты.
Открытие Чижевского говорит о том, что человек, его норма и особенно его патология в значительно большей степени зависят от электрических явлений на Солнце, чем об этом думали раньше, а, точнее, совсем не думали, так как ничего в этой области не знали.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
