Текст книги "Лица века"

Народ надо понять. Его все предали. В коммунизме он усомнился, потому что тот, владея огромной мощью, им же, народом, созданной, сдал себя без всякого сопротивления; бравые генералы, патриотические басы которых действовали взбадривающе, принимались торговать народом, как дворовыми людишками при крепостничестве, прежде чем взлетали во власть; знаменитые выходцы из народа, прославленные на весь мир, вроде Михаила Ульянова и Виктора Астафьева, взяли сторону власти, которая откровенно отдала народ на заклание.

Да и что такое сегодня народ? Никак не могу согласиться с тем, что за народ принимают все население или всего лишь простонародье. Он – коренная порода нации, рудное тело, несущее в себе главные задатки, основные ценности, врученные нации при рождении. А руда редко выходит на поверхность, она сама себя хранит до определенного часа, в который и способна взбугриться, словно под давлением миновавших веков.

Достоевским замечено: «Не люби ты меня, а полюби ты мое», – вот что вам скажет народ, если захочет удостовериться в искренности вашей любви к нему». Вот эта жизнь в «своем», эта невидимая крепость, эта духовная и нравственная «утварь» национального бытия и есть мерило народа.

Так что осторожнее с обвинениями народу – они могут звучать не по адресу.

Народ в сравнении с населением, быть может, невелик числом, но это отборная гвардия, в решительные часы способная увлекать за собой многих. Все, что могло купиться на доллары и обещания, – купилось; все, что могло предавать, – предало; все, что могло согласиться на красиво-унизительную и удало-развратительную жизнь, – согласилось; все, что могло пресмыкаться, – пресмыкается. Осталось то, что от России не оторвать и что Россию ни за какие пряники не отдаст. Ее, эту коренную породу, я называю «второй» Россией, в отличие от «первой», принявшей чужую и срамную жизнь. Мы несравненно богаче: с нами поле Куликово, Бородинское поле и Прохоровское, а с ними – одно только «Поле чудес».

В. К. Скажите, как вы считаете: нужен сегодня герой-боец русской литературе и русскому обществу? Я вспоминаю известную статью Сергея Булгакова «Героизм и подвижничество», где подвижничество ставится выше героизма. Но в нынешних условиях, по-моему, потребно и то, и другое.

В. Р. Согласен с вами: нужно то и другое, одно другому ничуть не мешает. Подвижничество – как надежные и обширные тылы, как необходимость укрепления духа и постепенное теснение чужих. И героизм – как передовая, где идет откровенное борение сил. Без героизма не явятся к нам выдающиеся личности, полководцы, подобные Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Георгию Жукову.

В. К. Борьба за наши святыни, конечно, в жизни идет. Есть и духовные борцы, заслуживающие самого глубокого уважения. Однако как часто приходится испытывать разочарование, досаду, почти отчаяние! Речь именно о действенности нашей борьбы, о результатах, которые бывают нередко… ну никакими. Имею в виду, скажем, и газетные выступления, к коим причастен. Ничтожная конкретная результативность журналистских и писательских материалов нынче стала уже привычной.

В. Р. Знаете, мне кажется, есть предел убеждения, особенно в истинах очевидных. Слово от многократного повторения стирается, теряет смысл, произносится лишь звуково. Сейчас как раз такое время и наступило. Имеющие уши да услышали, имеющие глаза да увидели. Все разошлось по своим позиционным местам, политическая фразеология надоела, обличение разбоя и бесстыдства в обществе, где стыд отменен, результата не приносит: они, воры и растлители, своего добились и теперь лишь ухмыляются, глядя на то, как наша энергия уходит на ветер. Теперь нужны дела. Чем обличать тьму, лучше зажечь свечу. Подобного рода разговоры, как наш с вами, нужны лишь в двух случаях – когда они дают поучительный и глубокий анализ происходящего и когда предлагают надежду. Надежда, сейчас больше всего нужна надежда – и она есть, ее только нужно назвать.

Я склонен считать, что ни одного патриота, то есть человека, гражданина, способного выработать в себе любовь к исторической России, но не выработавшего ее по недостатку нашей агитации, мы не потеряли. Патриотизм не внушается, а подтверждается – многого ли стоили бы мы, если бы нас нужно было учить думать и говорить по-русски! Я не знал слова «патриот», но сызмальства нес в себе благодарность родной земле за свое рождение и за свою принадлежность к русскому народу. Убить эту благодарность можно было только вместе со мной.

Отшедшие, отслоившиеся от России, сознательно или бессознательно вступившие с нею в противоречие, в конфликт с самой природой ее бытия так и должны были поступить. Российский демократ образца 80-90-х годов – это особый тип человека, созданного не убеждением, а каким-либо изъяном, нравственным или психическим, какой-либо неполнотой, неуравновешенностью, неукорененностью. Сейчас это сделалось особенно заметно. Юрий Афанасьев, один из вождей начальной демократии, позже признавался, что он по характеру не строитель, а разрушитель; небезызвестный Виталий Коротич, сбежавший от плодов своей «деятельности» в Америку, читает в Бостонском университете курс лекций на тему «Ненависть как основная категория общественного сознания» – речь идет о России. Ненавистник России, он пытается свою душонку выдать за душу страны, которой пакостил. Нормальный человек на такое не способен.

Я говорю это к тому, чтобы мы знали, с кем имеем дело. Вспомните Бурбулиса, Гайдара, Козырева – да это же все гоголевские типы! А ныне восседающие?! Президенту за то, что он слишком громко лгал, Господь оставил всего несколько слов, но он умудряется и с ними обходиться весьма неаккуратно.

В. К. Если говорить о низкой действенности противостояния сатанинским силам, то вот пример иного уровня. В связи с намеченной демонстрацией на общедоступном телеканале фильма «Последнее искушение Христа» к руководству телекомпании НТВ обращается Патриарх Московский и всея Руси Алексий П. И что же? Обращение его проигнорировано! Мало того, уже после вызывающего показа этого кощунственного фильма, болью отозвавшегося в сердцах множества людей, Патриарх обращается к президенту Ельцину и мэру Москвы Лужкову, призывая «не остаться безучастными к оскорблению религиозных чувств своего народа, в какой бы форме это ни выражалось». А результат? По-моему, президент публично даже не ответил Патриарху!

Ну о чем после этого можно говорить? Какова у нас действенность Слова, если и на столь высоком, казалось бы, уровне остается оно пустым звуком? Гласом вопиющего в пустыне!

В. Р. Демонстративный показ «Последнего искушения Христа» – оскорбление не только верующих, это оскорбление и вызов всей России. Вызов не первый и не последний, который господа Гусинский, Березовский и иже с ними делают заради издевательства над нашей душой, они происходят ежедневно и ежечасно, но этот особенно гнусный. Протест, надо признать, был слабым, и НТВ, не получив достойного отпора, с «этим народом» оставило последние церемонии.

Что мог ответить президент Патриарху? Нечего ему отвечать. Это Гусинский и его компания сделали его президентом, он в долгу перед ними по гроб жизни и по гроб же жизни будет этот долг отрабатывать. Вся властная верхушка опутана подобными отношениями: кто кому обязан, все сплетены в один клубок зависимо-корыстных связей – до России ли им, до народа ли, до его ли христианских и нравственных чувств? Это уже и возмущения не вызывает, а только глухую боль: а ведь доведете, господа, доведете, лопнет христианское терпение. Власть Божьего попущения и Господом не защищается. Года три-четыре назад по стране прокатилась волна самосудов, матери сами, не доверяя продажным и «гуманным» судам, расправлялись с насильниками своих малолетних дочерей. Сейчас рабочие коллективы то в одном, то в другом местах начинают брать в заложники руководителей-воров. Самосуд оправдывать нельзя, но и осуждать этих людей у меня не поворачивается язык: народ вынужден сам защищать себя, если его не защищает государство. То, что вытворяет телевидение, – это множественное и жестокое насилие над всеми нашими детьми и внуками, и если такое действие не подпадает под государственный Уголовный кодекс, то не может где-то не зреть назначающий наказание кодекс народный. Не переусердствуйте, господа! Это – Россия. Вы по 1993 году должны были запомнить, что первый адрес накапливающегося возмущения – «Останкино». Всякое имя, говорят, имеет свой сакральный смысл.

В. К. А скажите, русского писателя Распутина хоть единожды пригласили на телевидение за последние годы? Кроме «Русского дома», я не видел вас ни на одном канале, ни разу. Тоже показатель, насколько действенны (а точнее – бездейственны!) наши усилия, какова их результативность. Уж сколько говорилось о том, что для лучших русских писателей и других деятелей культуры телевидение закрыто! А оно для них закрыто по-прежнему и до сих пор. Кто же у нас, выходит, полные хозяева положения? И как его все-таки изменить? И хотят ли наши люди, чтобы положение было изменено?

Честное слово, у меня создается порой впечатление, что большинству ТАКОЕ телевидение уже и нравится. Игры, викторины, мыльные оперы, американские боевики – все вполне устраивает. Не хотят другого! Наркотик уже впитался в кровь и делает свое дело.

Вот, кстати, опять возникает большой вопрос. Говорят, что провалилась коммунистическая затея воспитать нового человека. По-разному понимается этот «новый человек», но в моем представлении речь шла прежде всего о воспитании нравственности, по сути – нравственности христианской (вспомним моральный кодекс строителя коммунизма!). Но как обстоит с нравственным воспитанием сегодня? Не отброшены ли мы далеко назад? Если учесть, ЧТО смотрят сейчас люди, ЧТО читают… Но, может быть, натура человеческая и в основе не предрасположена к Евангелию, Пушкину и, скажем, Валентину Распутину, а гораздо ближе, милее ей какая-нибудь «Империя страсти» или «Золотая лихорадка»? А мы все пытаемся внушать свои ценности, которые просто не интересны людям и не нужны…

В. Р. Я странный человек, я изначально не люблю телевидение. Даже когда оно было приличным. «Доставка на дом» всего и вся меня не устраивает. Спектакль нужно смотреть в театре, книгу обсуждать с друзьями, на футбол ходить на стадион. Сидеть несколько часов подряд, уставившись в светящийся угол, и потреблять то, что на тебя вываливают, – это и неестественно и как-то глупо. И можно было с самого начала не сомневаться, что огромные возможности телевидения будут использованы во вред человеку. Как есть женщины, не способные к постоянству, так есть и искусства, придуманные в недобрый час, предрасположенные к уродству. А сегодняшнее российское телевидение – самое грязное и преступное в мире. Я его перестал смотреть, разве что изредка новости, и участвовать в нем желания не испытываю.

Но вы правы: и не приглашают. За последние шесть-семь лет раза два был зван на передачи сомнительной полезности – и отказался. Там «свои», одержимые одной задачей, составляющие один «батальон» лжи и разврата. Геббельсовская пропаганда по сравнению с ними – изысканные проповеди, вальпургиевы ночи рядом с «рождественскими встречами» и спецпередачами типа «Про это» – собрания сестер милосердия. Надоело об этом говорить.

После фильма «Последнее искушение Христа» Союз писателей России принял решение бойкотировать НТВ как канал антирусского и антигосударственного направления. А точнее говоря, как трубу, перекачивающую яды и нечистоты. НТВ от нашего бойкота, разумеется, ни жарко и ни холодно, оно с нами и не зналось, но вместе с Православной Церковью мы кое-что представляем. Вызов сделан – вызов принят, посмотрим, чьей стороне придется отступать.

«Дьявол с Богом борются, и поле битвы – сердца людей» – эти слова Достоевского будут вечным эпиграфом к человеческой жизни. В каждом человеке сидят два существа – одно низменное, животное и второе – возвышенное, духовное. И человек есть тот из двух, кому он отдается. Да, многие привыкли к той телевизионной жвачке, которой пичкают их с утра до вечера, многим она нравится. И боевики со стрельбой и кровью, и Содом в обнимуку с Гоморрой, и пошлости Жванецкого с Хазановым, и эпатажи Пугачевой, и «Поле чудес», и прочее-запрочее. Ну что же – на то и сети, чтобы ловить наивные души. Одно можно сказать: жалко их, сидящих то ли на крючке, то ли на игле.

Сейчас уже ничему нельзя удивляться. Но на меня произвела впечатление информация в одной из газет об опытах над крысами. Их приучили лапками нажимать на кнопки, которыми регулируется подача в центры удовольствия (есть такие и у людей, и у животных) электрических толчков малой мощности. Выставлялись эти электрические приборы, а неподалеку выставлялась пища. Крысы, погибая от голода, не могли оторваться от кнопок, которые посылали им удовольствия.

Вот так-то!

В. К. Русскому народу исконно было свойственно чувство справедливости. По-моему, это важнейшая особенность русской души. А сейчас именно чувство справедливости пытаются в людях вытравить. Как и соборность нашу, коллективизм. Ведь, говоря о примирении и согласии, по существу, имеют в виду необходимость согласиться и примириться с утвердившейся вопиющей несправедливостью. Неужели примет это Россия, как вы думаете?

В. Р. Если не приняла, несмотря на огромные потери, боюсь, года через два-три, ежели ничего не изменится и волынка с властью, которая служит чужим интересам, будет продолжаться, то Россию силой заставят принять капиталистические «завоевания», а они к тому времени станут еще разительнее и свирепее. С Россией уже сейчас не считаются, и чем дальше, тем меньше будут считаться. Государство, сознательно убивающее самое себя, – такого в мире еще не бывало. На нее, слабеющую все больше и больше, уже заведены свои планы, свои расчеты, и потерять Россию как своего вассала, потерять ее с возвращением в самостоятельную и самодостаточную величину не захотят.

 
Вот мы с вами говорим, а я все думаю: для чего говорим, кого и в чем хотим убедить? Экономисты считают, что с той экономикой, которая у нас осталась, Россия уже не должна жить, и если она худо-бедно живет, то только за счет того, что проматывает наследство предыдущих поколений и расхищает наследство, которое необходимо оставить поколениям будущим. Россию обдирают как липку и «свои», и чужие – и конца этому не видно. Для Запада «разработка» России – это дар небес, неслыханное везенье, Запад теперь может поддерживать свой высокий уровень жизни еще несколько десятилетий. Ну а домашние воры, полчищами народившиеся из каких-то загадочных личинок, тащат буквально все, до чего дотягиваются руки, и тащить за кусок хлеба им помогают все слои населения. Повалили
Отечество и, как хищники, набросились на него – картина отвратительная, невиданная!
 

Десять лет назад мировое государство с единым правительством, единой экономикой и единой верой могло еще считаться химерой. После крушения СССР и прихода в России к власти демократической шпаны, с восторгом докладывавшей американскому президенту об успехах разрушения, мир в несколько лет продвинулся в своих мондиалистских усилиях дальше, чем за многие предыдущие столетия. Пал бастион, которым держались национальное разнообразие и самобытные судьбы. После открытия Америки и устроения там могучего космополитического государства прорыв в Россию стал главным событием второй половины заканчивающегося тысячелетия. Это слишком важная победа, чтобы ее захотели отдать обратно. Сейчас Запад еще прислушивается: что происходит в недрах нашей страны? – а через два-три года с нами начнут поступать так же, как с Ираком и Фолклендскими островами.

В. К. Наше общество сегодня лишено ведущей, объединяющей его идеи. Как вы относитесь к попыткам «сверху» эту идею придумать? Ведь президентом дано задание группе каких-то ученых «разработать национальную идею», правительственная «Российская газета» объявляет на такую идею конкурс! Не кажется ли вам все это нелепым? И не является ли та же справедливость одной из важнейших основ нашей действительно органической национальной идеи?

В. Р. Объявлять конкурс на национальную идею – все равно что объявлять конкурс на мать родную. Это абсурд, который может прийти в голову только сознательным путаникам, взявшимся наводить тень на плетень. Вообще, «верховные» поиски объединительной идеи шиты белыми нитками и имеют целью не что иное, как сохранение своей власти, приведение к присяге ей всей России. Этого никогда не будет. Сегодня заканчивается расслоение России не только на богатых и бедных, но и на окончательно принявших теперешний вертеп и окончательно его не принявших. Это гораздо больше, чем классовые расхождения в 1917 году.

Национальную идею искать не надо, она лежит на виду. Это – правительство наших, а не чужих национальных интересов, восстановление и защита традиционных ценностей, изгнание в шею всех, кто развращает и дурачит народ, опора на русское имя, которое таит в себе огромную, сейчас отвергаемую, силу, одинаковое государственное тягло для всех субъектов Федерации. Это – покончить с обезьяньим подражательством чужому образу жизни, остановить нашествие иноземной уродливой «культуры», создать порядок, который бы шел по направлению нашего исторического и духовного строения, а не коверкал его. Прав был Михаил Меньшиков, предреволюционный публицист, предупреждавший, что никогда у нас не будет свободы, пока нет национальной силы. К этому можно добавить, что никогда народ не будет доверять государству, пока им управляют изворотливые и наглые чужаки!

От этих истин стараются уйти – вот в чем суть «идейных» поисков. Политические шулеры все делают для того, чтобы коренную национальную идею, охранительную для народа, подменить чужой национальной или выхолостить нашу до безнациональной буквы.

В. К. Больной вопрос сегодня – молодежь, поскольку это все-таки будущее страны. Как вы считаете, насколько глубоко она отравлена? Не может ли это привести к каким-то уже необратимым переменам в нашем недалеком будущем?

В. Р. У меня впечатление, что молодежь-то как раз не «вышла» из России. Вопреки всему, что на нее обрушилось. Окажись она полностью отравленной и отчужденной от отеческого духа, в этом не было бы ничего удивительного, потому что от начала «перестройки» она вырастала в атмосфере поношения всего родного и оставлена была как государственным попечением, так и попечением старших поколений, которые разбирались между собой и своими партийными интересами.

Из чего я делаю эти выводы? Из встреч с молодежью в студенческих и школьных аудиториях, из разговоров с ними, из наблюдений, из того, что молодые пошли в храмы, что в вузах опять конкурсы – и не только от лукавого желания избежать армии, что все заметней они в библиотеках. Знаете, кто больше всего потребляет «грязную» литературу и прилипает к «грязным» экранам? Люди, близкие к среднему возрасту, которым от тридцати до сорока. Они почему-то не умеют отстоять свою личностность. А более молодые принимают национальный позор России ближе к сердцу, в них пока нетвердо, интуитивно, но все-таки выговаривается чувство любви к своему многострадальному Отечеству.

Молодежь теперь совсем иная, чем были мы, более шумная, открытая, энергичная, с жаждой шире познать мир, и эту инакость мы принимаем порой за чужесть. Нет, она чувствительна к несправедливости, а этого добра у нас – за глаза, что, возможно, воспитывает ее лучше патриотических лекций. Она не может не видеть, до каких мерзостей доходят «воспитатели» из телевидения, и они помогают ей осознать свое место в жизни. Молодые не взяли на себя общественной роли, как во многих странах мира в период общественных потрясений, но это и хорошо, что студенчество не поддалось на провокацию, когда вокруг него вилась армия агитаторов за «свободу».

Еще раз повторю: сбитых с толку и отравленных, отъятых от родного духа немало. Даже много. Но немало и спасшихся и спасающихся, причем самостоятельно, почти без всякой нашей поддержки. Должно быть, при поддержке прежних поколений, прославивших Россию…

Апрель 1998 г.

Предавшим память нет прощенья поэт
ЕГОР ИСАЕВ

Истинный поэт острее других чувствует и переживает свое время. Истинному поэту дана неостывающая память.

Все это было и есть в душе Егора Исаева. И совсем не случайно две главные поэмы его, лауреата Ленинской премии, Героя Социалистического Труда, названы «Суд памяти» и «Даль памяти». Совестливая память в самом деле строго судит и далеко, высоко зовет…

Во время нашей встречи я предложил замечательному поэту-фронтовику высказаться о том, что больше всего волнует его сегодня.

Егор Исаев. Вот с чего начну – со средств массовой информации. Что это такое? Средства есть, и мощные, технически мощные. Массы налицо. А насчет информации…

Информация – это изложение фактов, а потом уже какое-то сопровождение, какие-то комментарии. А получается, что для массы людей, для народа, который живет в полях, в городах и которому нужно знать, что происходит в стране, что болит, этого не дают. Между тем в моем представлении информация – служба скорой помощи, а не болтовни. Так вот, информация должна сообщать – что болит, где болит, как оказать первую помощь.

Виктор Кожемяко. Вы считаете, сегодня такой информации недостаточно?

Е. И. Что-то не очень я ее вижу и слышу! Особенно на телеэкране. Говорят о демократии. Рассуждают о многоприсутствии народа. Но на такой большой народ, на такую большую страну и с такими разными больными проблемами, в том числе проблемами души и человечности, – какой-нибудь пяток-десяток одних и тех же голов, которые изо дня в день талдычат нам одно и то же.

А ведь при всем, что с нами произошло за последние страшные годы, мы вконец не расчеловечились. Может быть, мы по-прежнему самый человечный народ на земле? Об этом надо говорить. Через все трудности прошли – и остались людьми. Мы победили фашизм! Не озлобившись. Такого народа другого, может быть, и нет. Я принадлежу к этому народу, и говорю с гордостью. Я принадлежу к советскому народу. Народу народов и языку языков!

Молодые – народ, который в будущем, то есть впереди. У которых все впереди. Так вот задача информации – донести до них правду. Не потерять память! В будущих поколениях.

И что же получается, если брать электронную информацию? На один школьный класс в тридцать человек обычно приходится несколько учителей. По каждому предмету. А тут на миллионы народа – один какой-то… Да простят мне, я человек добрый. Но как же – на миллионы людей каких-то пять-шесть или пусть десять-двадцать не столько умных, сколько умствующих. И поучающих! И не доносящих настоящую информацию о настоящей жизни.

Да, собственно говоря, в своей показной многозначительности, в словоигре они информацию, стоящую рядом с правдой, – топят. То есть мы имеем не столько информацию, сколько комментаторство.

Берут на себя многовато.

В. К. Это если мягко сказать, да? И ведь многие темы при этом полностью отсутствуют. Словно проваливаются! Ну, скажем, тема труда.

Е. И. В философии человека, труд занимает самое первое место. Отнять труд у него – значит отнять его необходимость другим. А как человек может быть без людей? Человек дальше самого себя во много раз! Дальше дня своего рождения. Он, человек, когда его еще не было, уже присутствовал при встрече одного прекрасного лица с другим, не менее прекрасным и мужественным лицом.

Да, ты был еще до матери с отцом – в красоте, которая свела и сделала мать и отца семьей. Вот что начало человека! А дальше – насколько он необходим людям. Личность – не индивидуальность. Ведь индивидуальность – насколько один человек не похож на другого. Лицом не похож, характером не похож, темпераментом. Энергией слова и мыслью. Ведь мы же не найдем в природе ни одного дерева, чтобы оно было копией другого. Все деревья тянутся к небу вершиной, но у каждого на земле есть свой угол. Вот это и есть индивидуальность. Нам природа подарила это великое качество.

В. К. А личность? Как вы понимаете личность?

Е. И. Это насколько один человек необходим другим. И чем больше он необходим другим – своим делом, своим поступком, своим трудом в конце концов, то есть чем больше его труд необходим другим людям – труд ума и умных рук – соседям, односельчанам, одногорожанам, народу, – тем больше личность. Не важно, кто ты по профессии – ученый или, скажем, токарь, токарь тоже продолжается в летящем самолете и в летящей ракете! Вот что такое труд. Вот что такое личность.

Я хотел бы немножко оглянуться и сказать, что в нашем замечательном прошлом мы все-таки несколько перериторизировали понятие – труд.

В. К. В каком смысле – «перериторизировали»?

Е. И. А в том, что нередко слишком уходили в риторику. Одно дело – декларировать, то есть провозглашать, а другое – исполнять, то есть соответствовать декларации. И мы настолько поверили своей философии, что, веря в нее, как-то нерасчетливо доверили эту философию лозунгу. «Слава труду!» – написали лозунг, а потом некоторые легли в тени лозунга и – подремывали.

Что же, труду действительно слава! Но это понятие требует такой глубочайшей расшифровки! Как совесть, как честь, как долг. Раскрытия требует, а не только упоминания.

Труд – второе Солнце. На земле. Которое рождается в человеке. И только человечество живет трудом. Трудом мысли, трудом мускулов, трудом взаимопонимания и взаимоотношений. Так вот, с лозунгом мы действительно несколько переборщили, не утруждая себя раскрытием смысла.

В. К. Ну а сейчас?

Е. И. Я недаром начал с информации. Нет сейчас никакой информации о труде! Вот земля. Она же трудится. Потому что корень соприкасается с землей в каком-то неразгаданном, неизъяснимом поцелуе. Вот где-то корешок, где-то корешочек от корешка, где-то договорился – совершает поцелуй с землей. Серой, черной. И вдруг… от этого поцелуя идет цветок. Через корень, через ствол, через клетки и клеточки. И вот уже образуется почка – и цветок объявляет себя! Объявляет свою красоту! Красоту соединения, труда, великой свадебности. Корня и почвы. И вот загораются цветы…

Тут мы могли бы перейти к другому вопросу – красота и труд. Почему цветы так красивы? Мы говорим, что по законам эстетики человек видит красоту. А я думаю, и природа сама себя видит! Ведь вы посмотрите – пчела летит к цветку. На красоту! Берет мед, это ее труд. Я помню, был в Англии, и мне говорят: вот что-то вы у себя к порнографии больно стеснительно относитесь. Да вы, мол, ее разверните. А я отвечаю: так ведь любовь, если это действительно любовь, – она самое стеснительное чувство. Секс – это по-вашему. А по-нашему – сначала любовь, а уж потом. С прилавка у вас яблоко, а у нас – с ветки. Особой красоты.

Так вот, красота и труд рядом идут. Это не декларация. Только вглядитесь в природу, вдумайтесь! И вы увидите нерасторжимую связь. А нынче у нас не говорят о красоте труда и о тех, кто красиво трудится. О них не говорят и их не показывают. Не труженики, а воры стали героями времени.

В. К. По-моему, никогда не было столько лжи как в последние десять лет и сегодня, никогда слово и дело не расходились в жизни столь разительно.

Е. И. Слово и дело… Слово – великое. Не я первый об этом говорю. До нас всех сказано: в начале было Слово. Но… вы знаете, какая вещь: у дьявола ведь тоже слово есть. Слово и с дьявольским содержанием бывает. Знаете, я не всегда верю в Церковь, но в Бога верю. И верил всегда. Даже объявляя себя безбожниками, мы были более божественными, чем те, которые объявляли свою веру в Бога. Капитализм – антибожественное состояние, эксплуатация одного другим, это жить за счет другого. Христианству же такое противно!

Вот ведь какой парадокс получился: официально мы вроде бы христианство отвергали, а в душе и на деле были более христианами, чем те, которые провозглашали его…

Человек – он от природы единица заботливая. Думай о других, делай для других. Вот что определяет основную суть человеческого имени, человеческой натуры, творческого его сознания. А если брать сегодняшнюю информацию, которую нам предлагают, в ней ничего этого нет. Как работают поля? Насколько они засорены? Насколько они безработны? То есть безработица полей. Во время войны все работники земли ушли на фронт, потому что на крестьян бронь не распространялась. Крестьяне – линия первого огня. Это пехота, танки. Трактористы стали танкистами. Представьте, не было бы у нас трактористов в селе… Первый окоп и первая пуля – крестьянину в шинели, который очень хорошо знает, что такое земля. И любит. Богом тебе приказано любить свою мать. Река должна любить родник. Любовь к родникам и делает речку! А река уходит в море. А море – в океан.

Теперь же происходит воистину чудовищное. У крестьянина, который трудится на земле и всей душой ее любит, хотят эту землю отнять. Пустить ее на продажу! То есть хозяином становится уже совсем не тот, кто на ней трудится, а кто денег больше наворовал…

Вы знаете, отменить или унизить труд, или замолчать труд – равносильно тому, что отменить Волгу. Или отменить Черное море. Труд – как океан, как море, как река лежит в образе человека. И это не просто мое какое-то декларативное отношение.

В. К. Но сейчас-то изымают это все, изымают!

Е. И. Сейчас идет не созидание, а разрушение. Как началось пятнадцать лет назад, так и продолжается. А ведь разрушать легче, нежели строить, хотя и для подготовки разрушения нужен ум. Дьявольского, конечно, содержания…

Как-то я спросил своего большого друга Михаила Николаевича Алексеева, одного из уже немногих оставшихся участников Сталинградской битвы, прочитав замечательный его роман-документ «Мой Сталинград»: «Миша, а за сколько дней Сталинград был разрушен?» Он отвечает: «За три дня». Я аж ахнул. А он продолжает: «Если уточнения хочешь, то за три волны». «Каких волны?» «Люфтваффе, то есть авиации немецкой».

Оказывается, Сталинград в основном был разрушен еще до боев в самом городе. За три массированных налета – я уж не знаю, по сколько там самолетов было, по пятьсот или по тысяче… Но вот три таких налета – и огромного города нет.

А построить город? Восстановить страну? Сколько у нас в ту войну городов было разрушенных! Минск, Киев, весь Донбасс с его шахтами, Воронеж мой родной… Да разве перечислишь! Я уж не говорю о селах и деревнях…

В. К. Вы Воронеж после освобождения видели?

Е. И. Да, я видел его абсолютно разрушенным. Ужасное зрелище! Представьте себе: город насквозь просматривается. Торосы из бывших домов на бывших улицах – и виден горизонт…

Так вот, за сколько все это можно восстановить? А мы за сколько восстановили? Забыто сегодня. Что-то господа телеинформаторы об этом помалкивают. А ведь это был подвиг, равный военному!