Текст книги "Ловелас и два ангела. Мистический триллер"

Глава четырнадцатая

Должность собственного корреспондента газеты не особо обременительна. Но расслабляться нельзя, все запланированные статьи нужно готовить вовремя и, кроме них, почти каждый день отправлять в редакцию пару коротких сообщений о событиях, происшедших в области. Правда, иногда для того, чтобы написать какую-нибудь небольшую корреспонденцию, приходится встречаться с десятком людей и ездить во многие места, часто довольно отдаленные друг от друга. А еще в работе собкора есть одна особенность – у него нет коллег. То есть, они есть, но не рядом. А это значит, что часто бедному журналисту даже не с кем поговорить.

Поначалу такое вот творческое одиночество, работа вне коллектива мне очень нравились. Никаких хлопот! Не нужно выслушивать жалобы кого-нибудь из сослуживцев на «деспота» -шефа; не надо утруждать себя подбором подходящих комплиментов для стареющей секретарши, которая без внимания мужчин мгновенно увядает, будто цветок, выставленный в январе на балкон; никто не ждет от тебя участия и понимания, восхищения и благодарности… Но вскоре я стал тяготиться положением трудяги-единоличника. Ведь неделями обходиться без общения – настоящий кошмар! Жена с утра до вечера на работе, сын – в университете или за компьютером, от которого его не оторвать. Сидишь в четырех стенах, пишешь и скучаешь, пишешь и скучаешь! Оторваться бы на полчасика да поболтать с кем-нибудь… Но с кем? Рядом ведь никого!

Когда такое положение вещей уже достало меня до печенок, я нашел довольно простой выход: научился быстро управляться с работой, отводя ей не больше двух-трех часов в сутки, а остальное время коротал у любовницы. Встречался, конечно, и с друзьями-приятелями, но не часто – в последние два-три года я что-то перестал находить с ними общий язык. Возможно, из-за того, что их интересы поменялись, а мои остались прежними. Я как любил общаться с женщинами, так и продолжаю любить, а друзья теперь заняты в основном детьми, внуками, дачами да собственным здоровьем. И уговорить кого-то из корешей развеяться, как в былые времена, становится все труднее.

Помню, приехал как-то к Алексею, думал, вместе покумекаем, куда податься – в сауну с девчонками или к нему на дачу да напечем шашлыков под водочку. А он сидит и сосредоточенно так марки в лупу рассматривает. «Смотри, – говорит, – какую я красавицу в одного филателиста выменял!» – и тычет мне под нос полуистлевший клочок бумаги. «Ты что, – спрашиваю, – рехнулся? Чем ты занимаешься? Субботний день, солнышко светит, а он, как слюнявый онанист, какие-то фантики перебирает!» «Ну, что ты, филателия – это же интереснейшее занятие, – стал оправдываться Алексей – Многие великие люди питали к ней слабость». Я рассмеялся ему в лицо: «Очнись! Жизнь коротка, как всполох молнии, завтра-послезавтра нас понесут на кладбище. А тебе на смертном одре и вспомнить-то нечего! Что ты видел, кроме своей толстой, вечно недовольной Насти в застиранном халате? Открой глаза: кругом полно куколок, которые и созданы лишь для того, чтобы мы наслаждались ими. Не теряй время!» Алексей, слушал меня и только ртом зевал, пытаясь возражать. Но я не умолкал, все убеждал его: «Подумать только, человеку скоро сорок пять лет, а у него даже любовницы нет! Это же уму непостижимо! И когда ты собираешься наверстывать упущенное, филателист несчастный?» Мои пламенные речи тогда все-таки немного расшевелили Алексея. «Ну, где я себе женщину найду? – мямлил он. – Кому я нужен? Предложу какой-нибудь встречаться, а она меня пошлет… Это же позор!» «Позор?! – взревел я. – А растрачивать жизнь на разную ерунду, как ты сейчас растрачиваешь, – это не позор? Боишься отказа? Дурак! Ну, допустим, откажет одна. Да и фиг с ней! Иди к другой!» «А если мне нравится именно та, которая отказала?» – настаивал Алексей. Я покрутил пальцем у виска: «О, да у тебя психология незрелого юнца! А мы с тобой уже немолодые дядьки, нам не до сантиментов. Что значит – нравится именно та? А эта, а вон та, что, не нравится? Вполне нормально, если мужик положит глаз сразу на нескольких дам. И бери пример с меня. Я уже давным-давно не борюсь за женщин, не прилагаю каких-то особых усилий, чтобы их расположить, завоевать. Если девушка или молодка отказывает мне с первого раза, то второй попытки не предпринимаю. Нет – так нет, не судьба. И даже, когда мы уже вместе, не буду удерживать женщину, вздумай она бросить меня. Мне проще найти себе другую». «Но как заводить любовницу, я ведь женат?» – выложил свой последний аргумент Алексей. «Да, ты женат, но ты не в плену! – парировал я. – Если у меня на пальце обручальное кольцо, то, выходит, я уже не имею права на личную жизнь, так что ли? Нет, брат, жена – это партнер, соратница, подруга, хранительница домашнего очага, но надо же мужчине что-то иметь и для души!»

Наш разговор тогда так ничем и не закончился. Но, как я теперь думаю, мои разглагольствования все-таки посеяли в душе Алексея зерна сомнений в правильности его образа жизни. И зерна эти позже проросли любовной связью с Люсей. Вот только всходы оказались с изъяном – я говорил о мужской потребности иметь романтические отношения с женщинами, но не о том, что ради них надо бросать жену. Видать почва – душа Алексея – была для них не особо благодатной…

И вот теперь он сидит передо мной – молчалив, мрачен и крепко выпивши. Рядом – Настя. Настроение у нее подавленное.

– Что мне с ним делать – ума не приложу, – она кивком головы указывает на мужа, посасывающего пиво прямо из литровой бутылки. – Он уже три дня пьет и ничего не ест.

– Совсем ничего? – переспрашиваю я, озабоченно поглядывая на Алексея.

– Ничегошеньки! – вздыхает Настя. – Я ему и грибной суп предлагала, и пельмени, и его любимые котлеты по-киевски. Не хочет!

– Да, дело серьезное! – качаю я головой и незаметно делаю ей знак, дескать, уйти, дай нам поговорить с Алексеем наедине.

Настя, вспомнив, что у нее не развешано постиранное белье, быстро выходит из кухни. А я закуриваю и некоторое время молчу – жду, чтобы Алексей сам начал разговор. Но он безмолвствует – пьет пиво и курит, стряхивая пепел прямо на стол.

– Слушай, с чего это ты вдруг решил загулять? – не выдержав слишком затянувшейся паузы, спрашиваю я эдаким слегка шутливым тоном. Хотя прекрасно понимаю состояние Алексея. Я бы сам пил по-черному, если бы любимая женщина, которая ждала от меня ребенка, ушла вот так из жизни…

– Тошно мне! – бросает он, не поднимая головы.

– Бери себя в руки! – советую я. – Не мучай жену. Она же переживает за тебя…

Он небрежно кидает под стол пустую бутылку и открывает другую – полную

– Плевать! Пусть помучается…

Я смотрю на друга с недоумением:

– Ты что говоришь? Вы прожили вместе столько лет, делили на двоих и радости, и невзгоды, построили дом, вырастили дочь… Жена – самый родной для тебя человек, как можно не пожалеть ее?

– А мне вот не жалко! – огрызается Алексей. – И вообще, отстань от меня со своими нравоучениями!

Обиженно отворачиваюсь и, пожав плечами, тихо произношу:

– Какие нравоучения? Я просто даю тебе совет, как друг.

Он поднимается из-за стола, стоит, покачиваясь, на нетвердых ногах. Потом делает несколько неуверенных шагов к окну, останавливается и вдруг во всю мощь легких затягивает:

– По Дону гуляет! По Дону гуляет! По Дону…

С грохотом открывается дверь кухни. На пороге – перепуганная Настя:

– Что тут у вас? Алеша…

– Уйти, змея! – рявкает Алексей через плечо. – Вот отсюда, зараза!

Женщина вмиг теряет самообладание. Ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать.

– Не смей! Не смей меня оскорблять! – кричит она.

Я подхожу к ней, беру под руку и вывожу за порог.

– Настя, не нужно истерик! – прошу я. – Ты же видишь, он пьян.

– Алешка и раньше, случалось, выпивал, но никогда не повышал на меня голос, тем более – не оскорблял, – глотая слезы, лепечет она.

– То было раньше! – твердо говорю я. – Ты думаешь, ему сейчас легко?

Настя не хочет слушать, Оттолкнув меня, она влетает в кухню и не своим голосом орет:

– Это все из-за той шалавы! Из-за нее, мерзавки! Пусть гниет в земле, поделом ей!

Алексей разворачивается, его лицо искажено гримасой боли и ненависти. Он медленно заносит кулак. Я подскакиваю, хватаю друга за руку и начинаю заламывать ее ему за спину. Но сделать это не так просто – Алешка на голову выше меня и пуда на полтора тяжелее.

– Немедленно сядь и успокойся! – прошу я.

Он опускает кулак и опять отворачивается к окну.

– Ваня, я эту скотину видеть не могу! – цедит сквозь зубы. – Скажи ей, чтобы не путалась у меня под ногами! Не то…

Я растерянно взираю то на Настю, то на Алешку, не зная, что предпринять. У меня нет ни малейшего представления о том, как им помочь.

– Послушай, – говорю я ей. – Пожалуйста, оставь его одного. Пусть сидит себе и пьет свое пиво. Пройдет какое-то время, он успокоится…

– Я сама его успокою, – трясет кулаками она. – Так успокою…

– Заткнись! – гундосит Алексей и искоса с угрозой смотрит на жену.

– Он сегодня работу прогулял, Ваня! – продолжает вопить Настя. – Если и завтра не выйдет, его выгонят, как паршивую собаку!

Мой друг делает глоток из бутылки, тычет пальцем в сторону супруги и гогочет:

– Она подохнет с голоду без моей получки! Вот я посмеюсь!

Настя изо всей силы топает ногой по полу и, как резаная, кричит:

– А ты, ты не подохнешь?! На какие шиши станешь покупать себе сигареты и водку?

– Мне об этом нечего печалиться! – презрительно усмехается Алексей и выпускает струйку дыма прямо в лицо Насте. – Я недавно купил стройматериалы для летней кухни? Купил! Теперь продам! Надо будет – и машину загоню!

– А я на развод подам и на раздел имущества! – неистовствует женщина. – Половину машины мне присудят!

– А мне полдома! – потешается Алексей. – Круто погуляю, когда продам!

Настя беспомощно зевает ртом, она не знает, что сказать, чем крыть. У нее просто нет слов.

– Ну, а сам-то где жить будешь? – наконец, вопрошает она, растерянно блуждая глазами по углам кухни.

– Да бабу себе найду с хатой! – равнодушно изрекает Алексей, отирая мокрые от пива губы. – Я мужик с руками и с головой, в одиночестве не зачахну, найдется какая-нибудь грудастая дамочка…

– Да кому ты нужен, алкаш?! – Настя делает шаг к столу, и в ярости хлопает себя руками по бокам. – Кто с тобой, уродом, станет мучиться?

– Я пить не буду! – Алексей достает из пачки очередную сигарету, вставляет себе в рот и дрожащей рукой подносит зажигалку. – Это я с тобой пью, потому что мне на тебя наплевать! А с другой – ни-ни.

– Так значит? – Настя хватает со стола недопитую бутылку и выплескивает ее содержимое на пол. – Вот тебе твое пивко, вот!

– Дать бы тебе в рыло, да руки не охота марать, – бормочет Алексей, глубоко затягиваясь дымом. – Сейчас покурю и схожу в магазин за водкой!

Я почти силком вывожу Настю из кухни. В коридоре ставлю перед собой и выкрикиваю ей в лицо, четко печатая слова:

– Ради Бога, не задирайся с ним! Не нужно скандалить с пьяным! Ты меня понимаешь или нет?

– Ваня, он сегодня вылакал уже две бутылки водки и три литра пива, – рыдает женщина, уронив голову на грудь. – Что мне делать, как с ним бороться?!

– Никак! – вздыхаю я. – Он должен сам успокоиться.

– А если его за прогулы выгонят с работы? – в ее глазах колышется огонь отчаяния.

– Найдет другую! Алешка ведь ценный специалист. И, знаешь, может, оно и к лучшему, если выгонят. Там ему все напоминает Люсю…

Я уезжал от них с тяжелым сердцем. Размолвки в этой семье случались и раньше. Но таких скандалов не было ни разу. Да и Алексей прежде никогда не позволял себе слишком много пить. И не оскорблял жену последними словами…

Господи, чем же это все кончится?

Одна надежда – на Ингу. Она просто обязана помочь Алексею успокоиться, а семье – обрести мир и взаимоуважение. С этой мыслью я и прибыл по знакомому адресу. Однако меня ждало разочарование.

– Ванечка, а что я могу сделать в данной ситуации? – беспомощно развела руками Инга. – Могу лишь посоветовать Насте потерпеть, авось Алексей образумится.

– Но неужели нет никакого способа помочь? – не поверил я. – Ты, без сомнения, наделена огромной магической силой, и вдруг оказываешься бессильной вернуть человека к нормальной жизни – сделать так, чтобы он бросил пить, обрел душевное равновесие, перестал считать жену врагом?

– Практически бессильна, – смиренно произнесла Инга и, опустив голову, грустно вздохнула. – Что сделано, то сделано, назад возврата нет. Я же не могу оживить эту Люсю…

– Ну, хоть посоветуй что-нибудь? – взмолился я. – Они оба – и Алексей, и Настя – стали просто невыносимыми, абсолютно неуправляемыми! Никакие увещевания на них не действуют. Просил Настю не закатывать истерик, не скандалить с пьяным – нет, не слушается, лезет на рожон, и все! Алексей, тот вообще не хочет меня слушать, сидит, лакает пиво и осыпает супругу оскорблениями.

– Ладно, я подумаю, – пообещала Инга. – Может, мне и придет что на ум…

– Только думай быстрее! – я взял ее за руку, крепко сжал пальцы. – Пожалуйста!

– Хорошо…

Она помогла мне снять куртку, потом наклонилась, чтобы расстегнуть молнию на моих полусапожках. И затем, пока я умывался и мыл руки в ванной, успела приготовить чай.

Мы молча уселись за стол. Инга, суетясь, наполнила чашки, услужливо придвинула ко мне поднос с пирожными. Но тут же и убрала, увидев, как я поморщился.

– Признаю, нелепо получилось с тем ритуалом, – через некоторое время проговорила она вполголоса, виновато склонив голову и опустив глаза. – Но я ведь и представить себе не могла, что будут такие последствия. Мной двигало желание помочь покинутой женщине, я ведь хорошо знаю, что значит быть брошенной…

– Теперь бы примирить Алексея и Настю, – обронил я, борясь с желанием немедленно обнять Ингу и приласкать – так жалко она выглядела в тот момент.

– Тут я подумала… – ее руки нервно теребили краешек скатерти. – Можно попробовать усмирить Алексея с помощью одного старинного способа…

– Значит, все-таки есть способ! – оживился я. – Ну-ка, рассказывай!

Инга подняла голову. Ее глаза выражали смущение и кротость.

– Способ этот довольно необычный, но действенный. Он на время ослабляет энергетику человека, делает его как бы больным и тем самым лишает агрессии, укрощает, успокаивает, направляет помыслы совсем в другое русло…

Я отставил в сторону полупустую чашку, подошел к приоткрытому окну, закурил и деловито осведомился:

– Ритуал сложный?

– Не очень, – покачала головой Инга. – Надо приготовить снадобье и прочитать заговор, а потом…

– Так давай, готовь снадобье! – нетерпеливо перебил я.

– Подожди! – она нервно потерла пальцами виски. – Не совсем уж все просто. Нужна кровь. Всего пару капелек…

Я подскочил и протянул руку через стол:

– На, коли иголкой и бери крови, сколько требуется!

– Нет, нет, мне твоя кровь ни к чему! – остановила она мой порыв. – Тут понадобится кровь мертвого человека. Причем, ее следует взять исключительно у того, кто погиб не своей смертью. И чтобы труп еще был теплым…

– О Господи, какие страсти ты говоришь! – опешил я. – Где же мы возьмем такую кровь? Не идти же в морг?! Там пошлют подальше, а то и милицию вызовут или накостыляют по первое число!

Инга покачала головой и, зачем-то понизив голос до шепота, произнесла:

– Конечно же, в морг мы не пойдем! Нам нужно всего лишь попасть на место автокатастрофы со смертельным исходом. И попасть вовремя, когда ни гаишников, ни «скорой» там еще не будет.

– Но это же невозможно! – вскричал я, бросая окурок в пустое блюдце.

– Невозможно, если не знать, где произойдет авария! – уточнила Инга, бросив на меня исподлобья быстрый взгляд – А я, если напрягусь, могу заблаговременно сказать со стопроцентной точностью, где именно и в какое время машина собьет пешехода или врежется в уличный фонарь.

Я растерянно захлопал ресницами.

– Ты… шутишь?

– Нисколько! – отрезала она.

– Постой, постой! – я возбужденно вскочил и заметался по кухне. – Если тебе дано предугадывать такие вещи, то сколько жизней ты могла бы спасти! Почему же не спасаешь?!

– Сядь и успокойся! – властным окриком остудила мой порыв Инга. И когда я повиновался, тем же тоном продолжила: – Кто мне дал право вносить коррективы в то, что предначертано свыше?! За вмешательство можно получить такой удар судьбы, такое наказание, что мама не горюй! И потом, спасай – не спасай, человек все равно погибнет, пусть и несколько позже.

– Но ведь врачи часто вырывают людей из лап смерти, и их вряд ли за это кто-то наказывает, а спасенные продолжают жить, – горячо возразил я и схватил со стола пачку сигарет – нестерпимо захотелось подымить, хоть и курил минуту назад.

Инга задумчиво повела черной бровью.

– Да, врачи спасают. Но кого? Только тех, кого им позволено спасти. А те люди, которые должны умереть, умирают.

Какое-то время я молча посасывал сигарету, боясь задать самый главный вопрос. Но задавать его было необходимо. Поэтому, собравшись, наконец, с духом, еле слышно спросил:

– И как скоро в городе произойдет авария со смертельным исходом?

Инга пристально взглянула на меня и, немного помедлив, спокойно ответила:

– Завтра в одиннадцать часов тридцать шесть минут на перекрестке улиц Украинской и Героев Сталинграда подросток на скутере попадет под колеса легковой автомашины.

– Боже мой! – вырвалось у меня.

– Мы должны подъехать к перекрестку чуть раньше и подождать, – пропустив мимо ушей мой возглас, бесстрастно продолжила Инга. – Когда произойдет авария, подбежим к скутеристу как будто помочь и смочим его кровью носовой платок. Этого будет достаточно…

– Делай это без меня! – отчаянно замахал я руками. – Только без меня! Я не хочу в этом участвовать!

– Хорошо! – согласилась она. – Я сама все сделаю. Ты только подвези меня к месту аварии и оставайся в машине.

На следующий день почти в половине двенадцатого мы на моей «Хонде» пересекли перекресток улиц Украинской и Героев Сталинграда и остановились сразу за ним. Я закурил, а Инга, откинувшись на спинку сидения, как будто задремала. Но вскоре встрепенулась, открыла дверцу и вышла из машины.

– Я пересяду на заднее сидение, оттуда мне будет удобнее наблюдать.

Прошла минута, вторая… Мои нервы были напряжены до предела.

– Может, ты ошиблась? – спросил я с надеждой, повернувшись к Инге.

Она молча покачала головой.

– Неужели сейчас на наших глазах погибнет ребенок? – в машине было совсем не холодно, но меня бил озноб.

– К сожалению, да! И мы ничего не можем сделать, – медленно проговорила Инга и, открыв свою сумочку, стала что-то искать в ней. – Где же этот платок?

Выбросив окурок в приоткрытое окно, я достал новую сигарету, прикурил. Но тут же поспешил покинуть салон автомобиля – у меня сильно затекли ноги, и нужно было их немного размять.

Я вдохнул влажный ноябрьский воздух на полную грудь и только успел повернуться лицом к перекрестку, как увидел щегольски разодетого скутериста, который, практически не сбавляя скорости, лихо поворачивал направо. Ему бы притормозить, взять ближе к тротуару, ведь зажегся красный сигнал светофора, зеленый горел лишь на дополнительной секции, разрешая движение направо. Парень проскочил бы, но он вырулил сразу на вторую полосу – прямо наперерез серому «Ланосу». Завизжали тормоза, водитель резко бросил машину влево, на третью полосу, и ему удалось избежать столкновения со скутером. Однако водитель черной «Шкоды Октавии», которая неслась следом за «Ланосом», среагировать не успел. Удар, лязг металла, крики прохожих… Я замер от ужаса, мое сердце, бешено колотясь, упало в живот…

В этот момент из «Хонды» выскочила Инга и стремглав понеслась к скутеристу, распластавшемуся посреди проезжей части. Она подбежала, склонилась над ним и начала вытирать его окровавленное лицо носовым платком. Метрах в трех от них лежал на боку разбитый скутер, возле него – мотошлем с лопнувшим плексигласовым забралом. К месту аварии бежали люди. Водитель «Шкоды», выбравшись из машины, встал возле нее, обхватив голову обеими руками, и затрясся не то от холода, не то от душивших его рыданий.

Когда ко мне подошла Инга, я все еще пребывал в шоковом состоянии и плохо соображал. Она дергала меня за рукав, что-то кричала. В конце концов, ей удалось запихнуть меня на заднее сидение машины. Сама она быстро села за руль, завела автомобиль с полуоборота и рванула с места.

Опомнился я уже на площади Профсоюзов. Выбрался из «Хонды» и, еле ворочая непослушным языком, изумленно спросил Ингу:

– Ты что, умеешь водить машину?

– А что тут уметь? – отмахнулась она. – Идем быстрее домой! Дорога каждая минута…

Оказавшись в квартире, я сразу отправился в гостиную прилечь – от пережитого у меня подкашивались ноги и туманилось в голове. А Инга заперлась в ванной.

И вышла оттуда только через час.

– Ну, вот и все! – бодро отрапортовала, появившись на кухне, где я сидел у приоткрытого окна и курил. Разрумянившееся лицо женщины, ставшей совсем недавно свидетельницей гибели паренька, почти ребенка, показалось мне веселым.

– А теперь что? – вяло осведомился я.

– Как что? Теперь снадобье надо отдать Насте, – Инга поставила на стол маленькую стеклянную бутылочку, доверху заполненную мутноватой светло-коричневой жидкостью. – Давай позвоним ей, пусть приедет.

– Давай, – согласился я, чуть качнув головой.

Настя пообещала приехать часа через полтора.

Вдоволь накурившись, я вернулся в гостиную и опять прилег. Инга все время крутилась рядом и озабоченно поглядывала на меня.

– Хочешь, приготовлю чай и напою тебя? – предложила она, подкладывая под мою голову подушку. – Что-то ты выглядишь неважно…

Я ничего не ответил, закрыл глаза и сделал вид, что задремал.

А вскоре действительно уснул.

Разбудили меня приглушенные голоса в прихожей – приехала Настя.

Пока она снимала верхнюю одежду, Инга заскочила в гостиную и, увидев, что я уже проснулся, пригласила на кухню пить чай:

– Присоединяйся к нам!

– А мое присутствие не будет лишним? – засомневался я.

– Скажешь тоже! – она заговорщицки улыбнулась, потом наклонилась, быстро поцеловала меня в щеку и в висок. – Кроме чая, есть и водочка – супруга твоего друга прихватила. Пара стопок, кстати, тебе сейчас не повредит. А машину оставишь на площади, перед магазином. Не беспокойся – не угонят!

Столкнувшись лицом к лицу с Настей, я потерял дар речи: ее правая скула была багрово-синей, подбородок и лоб покрывали глубокие царапины и ссадины, а глаз так заплыл, что даже не открывался. Женщина дала мне разглядеть себя, как следует, а потом истерично рявкнула:

– Это работа Алексея!

– Как он мог! – в ужасе воскликнул я. – Так разукрасить собственную жену способен только садист!

– Алешка стал хуже зверя! – всхлипнула Настя. – То раньше он был тихим да спокойным. А теперь…

– Ладно, садитесь за стол! – Инга широким жестом пригласила нас на кухню. – Твоему горюшку, Настенька, можно пособить…

Я присел на табурет, опрокинул предложенную мне стопку водки и закурил. Дамы тоже выпили и принялись жевать шоколадное драже, черпая его из стеклянной вазы горстями. Затем Инга извлекла из холодильника знакомую уже мне бутылочку, поставила на стол перед Настей и звонким голосом спросила:

– Ты хочешь, чтобы твой Алешка стал, как шелковый?

– Ох, хочу! – вздохнула гостья.

Инга положила ей руку на плечо и стала объяснять:

– Тогда возьми это снадобье, и когда твой муженек вздумает принять ванну, выплесни в воду. Только предупреждаю: Алексей сперва немного приболеет, захандрит, возможно, исхудает…

– А пить бросит? – с надеждой спросила Настя.

– В тот же день! – заверила Инга. – И станет спокойным, даже слегка инфантильным. Потом, через месяц-полтора, силы вернутся к нему. Правда, есть одно «но»…

– Какое? – вмешался я.

Инга ответила не сразу. Она не спеша разлила по стопкам водку, помешала ложечкой чай в своей чашке и лишь потом тихо произнесла:

– Очень редко, но иногда, если человек не хочет жить и с готовностью поддается болезни, от этого снадобья случаются осложнения…

– Серьезные осложнения? – в единственном глазу Насти мелькнула тревога.

– Риск минимальный, – пожала плечами Инга. – Алексей-то, я думаю, у тебя не слабак! Выстоит!

Гостья осторожно провела пальцами по правой – изувеченной – стороне лица, взяла в руки наполненную стопку и одним духом выпила.

– Ну, поболеет, так поболеет! – изрекла она, тряхнув головой и гадливо поморщившись. – Главное, чтобы успокоился, перестал пить и поднимать на меня руку.

Инга удовлетворенно улыбнулась.

– Теперь тебе нечего этого опасаться!