Текст книги "Ловелас и два ангела. Мистический триллер"

– Ну, что, давай вызову «скорую»? – предложил я.

– Не нужно! Не нужно! – замахал парень здоровой рукой. – У тебя есть дома йод или зеленка?

– Ладно, пошли ко мне!

У себя на кухне я, как умел, обработал руку и голень Алика перекисью водорода, затем аккуратно смазал края ран зеленкой и перевязал.

– Все-таки тебе нужно обратиться к врачу, – посоветовал я. – Вдруг эта собака бешеная!

– Обойдется! – беззаботно бросил отошедший от шока парень. – Меня больше тревожит мое внутренне состояние, – он многозначительно указал пальцем на свой рот. – Если не опохмелюсь, могу и «белочку» подловить. Такое со мной уже бывало. Мать меня тогда на четыре месяца на «дурочку» упекла!

Вздохнув, я открыл холодильник, достал початую бутылку водки и поставил перед ним на стол.

Глаза парня радостно засияли, а синюшные губы растянулись в блаженной улыбке, обнажая рот с желтыми, прокуренными зубами.

– Ну, ты это, Ванюха, стакан дай! – попросил он, зачарованно поглядывая на бутылку и облизывая свои пересохшие губы.

Через полчаса, когда мы вышли на улицу, собаки уже не увидели. Убежала? Или опять где-то притаилась? Странная какая-то эта тварь, весьма странная! И откуда она взялась, ведь раньше в нашем дворе ее не было?

Когда я приехал к Виве, то к своему немалому удивлению застал у нее на кухне молодую женщину, лицо которой мне показалось знакомым.

– Ванечка, это моя соседка по лестничной клетке Наташа, – представила ее девушка. – Садись пить с нами кофе!

Я поздоровался с женщиной и сел за стол. Она приветливо улыбнулась, но ее глаза остались грустными.

– У Наташи большое горе, – Вива поставила передо мной чашку и налила в нее из кофейника тягучей жидкости цвета темного шоколада. – Ее пятилетний сын Сашенька обварился кипятком. Бабушка не доглядела… Теперь лежит в реанимации.

– Что, такие серьезные ожоги? – сочувственно осведомился я.

– Очень серьезные, – тихо произнесла соседка и отерла ладошкой увлажнившиеся глаза. – Сашеньке уже сделали две операции. И две еще предстоит сделать… Нужны деньги. Вот, хожу по соседям, занимаю…

Я вскочил с табурета, побежал в прихожую и, достав из кармана куртки бумажник, вернулся на кухню.

– К сожалению, у меня с собой только сотня, – я смущенно протянул женщине несколько бумажек. – Возьмите! Если нужно, завтра привезу пару тысяч гривен.

– Я дала Наташе тысячу долларов, – со вздохом произнесла Вива. – Но одними деньгами тут не поможешь…

Соседка одернула полу своего домашнего халата, прикрывая колени, и с надеждой посмотрела на девушку:

– Может, у вас есть знакомый специалист по ожогам, а то этим врачам, которые сейчас занимаются лечением Сашеньки, я не верю. Равнодушные они какие-то и неразговорчивые… Ничего толком не обещают…

– Наташенька, нет у меня знакомых докторов, но я постараюсь помочь твоему сынишке, – Вива обняла соседку за плечи и погладила по голове. – Сейчас выпьем кофе, и я займусь приготовлением мази. А завтра утром схожу в церковь и помолюсь. Сашенька непременно выздоровеет и быстро встанет на ноги… А врачей не ругай, не такие уж они равнодушные, да и специалисты хорошие, поверь мне.

– Церковь, молитва… – задумчиво произнесла женщина. – Вы верите, что они действительно помогут моему сыну? Если бы это было так просто…

– Не всякого человека и не всякую молитву услышит Бог. Молится нужно с верой и за правое дело! – девушка опустила голову, но тотчас подняла ее и пристально взглянула в глаза соседке. – Не стану тебя, Наташенька, убеждать, ты сама увидишь, как мальчику станет лучше. – И тихо прибавила: – Уже завтра к вечеру.

С минуту мы пили кофе в тишине. Потом Вива поднялась, достала из кухонного пенала картонную коробочку, бутылочку оливкового масла, и несколько холстяных мешочков с какими-то снадобьями.

– Посидите здесь минут десять, а я в гостиной приготовлю мазь, – попросила девушка и вышла из кухни.

Мы продолжили пить кофе уже вдвоем.

– Когда мальчику собираются делать следующую операцию? – спросил я, подливая кофе в чашку соседки.

– Врачи еще точно не знают, – печально вздохнула она. – Говорят, все зависит от состояния Сашеньки…

– Понятно…

Больше мы не говорили до самого возвращения Вивы.

– Мазь готова! – радостно объявила она, переступая порог кухни. – Не бойся, Наташа, применяй ее смело! Но только тогда, когда Сашеньке станет лучше, то есть завтра вечером.

Женщина смотрела на Виву с недоумением и сомнением.

– Завтра вечером Сашеньке станет лучше? Вы так уверенно об этом говорите…

– Да, – подтвердила девушка. – Уже после захода солнца он попросит кушать, его обожженная кожа начнет заживать, восстанавливаться… Да ты сама все увидишь! Вот тогда и нужно будет обильно смазать – даже не снимая повязок – все тельце ребенка.

– А что это за мазь? – поинтересовался я.

– Она приготовлена на основе церковного мира, очищенного оливкового масла, меда и прополиса, – пояснила Вива.

– Если состояние Сашеньки действительно улучшится, я обязательно воспользуюсь вашим лекарством, – пообещала соседка. И, смущаясь, честно призналась: – Только не верится мне, что мой сыночек так быстро начнет поправляться, уж простите, пожалуйста…

Когда она ушла, забрав с собой баночку с мазью, я пытливо взглянул в глаза на девушке:

– Ты уверена, что не зря обнадежила бедную мать?

В ответ Вива утвердительно качнула головой.

– Дай-то Бог! – обронил я. – Дай-то Бог!

Глава двадцатая

Когда я утром вышел из квартиры на улицу, у подъезда меня встретил все тот же лохматый пес. Он весело залаял и даже запрыгал от радости. Я высказал ему все, что о нем думаю:

– Ты злобный, отвратительный балбес! Уходи, откуда пришел!

Он доверчиво потерся о мою ногу и завилял хвостом.

– Ладно, так и быть, – смилостивился я, – сейчас принесу тебе чего-нибудь пожрать. Но смотри, подлец, покусаешь еще кого-то – сгребу за шкирку и лично отвезу на живодерню!

Горку костей, кусочки колбасы и миску холодной рисовой каши собака слопала в считанные секунды. И, удовлетворенно облизав харю, куда-то умчалась. А я отправился за машиной на автостоянку. Мне нужно было навестить Алексея.

На этот раз он выглядел гораздо лучше. Уже не лежал, а сидел в гостиной за столом и увлеченно перебирал свои марки. И настроение у него было более-менее нормальное.

– Одышка все еще мучит меня, но сил вроде прибавилось, – похвалился Алексей. – Я без проблем передвигаюсь по дому и даже на улицу выхожу. Утром вот ходил в магазин за хлебом.

– А в больницу ты так и не лег! – упрекнул я его.

– Да зачем? – отмахнулся он. – Я же себя чувствую вполне прилично! Думаю, через пару-тройку деньков отправиться на службу, сколько ж сиднем сидеть?

Я с сомнением покачал головой.

– Не спешил бы ты с работой! Догуливай свой отпуск, приводи себя в норму.

– А что мне делать дома? – Алексей рассовывал свои марки по конвертам. – На рыбалку не пойдешь – не сезон. Скучно одному в четырех стенах. Даже поговорить не с кем, Настя ведь целый день на работе…

Мы попили с Алексеем чаю, поболтали о том, о сем, и я стал прощаться.

– Чаще приезжай! – попросил он. – Ладно?

– Хорошо, буду приезжать чаще! – пообещал я.

Проводив меня за порог, Алексей долго не выпускал мою руку – все сжимал и тряс ее. Я в недоумении взглянул на него и увидел в его глазах слезы. Что это с ним? Хотя, в общем-то, что тут непонятно – человек совсем недавно пережил страшное потрясение – смерть любимой женщины и своего, пусть еще не родившегося, ребенка. Ах, Люся, Люся, что ты наделала!

Господи, а ведь в ее гибели виноват и я. Косвенно, конечно, но виноват… Эта мысль, как горсть горячего песка, обожгла мне грудь и больно укусила за сердце.

Ехать к Виве было еще нельзя – раньше обеда она домой из церкви не придет, и я завернул в строительный супермаркет на Набережной, чтобы узнать цены на кафель. Жена уже давно хотела покрыть плиткой стены на кухне. Эта идея, честно говоря, мне не нравилась, но спорить из-за такого пустяка с супругой мне не хотелось.

Я остановил машину на площадке перед магазином и не успел даже закрыть дверцу, как послышался грубый окрик:

– Эй, придурок! Убери, на фиг свою тачку, мне нужно развернуться!

Я оглянулся. Возле джипа «Тойота Прадо» стоял грузный краснорожий мужик в расстегнутой нараспашку кожаной куртке, и сверлил меня своими глазами-буравчиками.

– Да места же полно! – спокойно проговорил я, не обращая внимания на его тон и оскорбительные словечки. – Чуть сдай назад и выруливай!

– Я че, непонятно сказал! – мужик презрительно сплюнул. – Убирай машину, пока тебя добром просят!

– Не хрен командовать! – огрызнулся я. – Ты смотри, какой командир выискался! Ну, прямо, полковник, блин!

– Чего?! – краснорожий грозно двинулся в мою сторону. – Тебе что, хозяйство поотрывать? Ща сделаем!

Мужик, конечно, был гораздо выше меня и примерно раза в два тяжелее, но особой угрозы не представлял. Обычный дешевый фраер, заплывший жиром, который только и может, что на горло брать. Я молча стоял и ждал, пока он приблизится.

– Ну, че, сразу вмазать или извинишься за наглость и освободишь место для разворота? – Грудь хамоватого толстяка ходила ходуном, живот подрагивал – видать, лишний вес мешал ему не только быстро ходить, но даже свободно дышать.

Я криво ухмыльнулся:

– Ну, бить тебя в пузо, наверно, бесполезно, там столько жира! А вот сломать кадык – это можно!

Мужик качнулся и вдруг выхватил из кармана охотничью финку. И когда он только успел ее открыть? Или там пружина, которая откидывает лезвие?

Нож – это уже серьезно. Такого поворота в заурядном, в общем-то, конфликте я никак не ожидал.

– Да ты совсем дурак! – мне подумалось, что краснорожий блефует.

Но я ошибся.

– Ща пырну, сучок! – он шагнул вперед и махнул финкой у меня перед носом. Стой я ближе сантиметров на десять, и мое лицо оказалось бы порезанным.

Пришлось отскочить в сторону. Тут же последовала новая атака.

– Ах ты, жирная свинья! – вскричал я, без труда уклоняясь от удара.

Шансов причинить мне вред у мужика практически не было. Он это, конечно, уже понял. И, думаю, если бы я развернулся и пошел в магазин, инцидент, скорее всего, не имел бы продолжения. Гнаться за мной с финкой в руке толстяк не рискнул бы, да и кого он мог догнать? Но я не хотел просто так уходить и стал искать глазами предмет, которым можно было вооружиться и хорошенько накостылять зарвавшемуся наглецу. Мой взгляд остановился на метровом обрезке деревянного плинтуса, валявшемся на асфальте в паре метров. Ага, это как раз то, что нужно! Сейчас подберу – и держись, гад! А если дело дойдет до милиции, то какой с меня спрос – я защищался от вооруженного нападения, моя жизнь была в опасности.

Краснорожий опять бросился на меня и занес руку для удара. В это мгновение из-за стареньких «Жигулей», припаркованных рядом с моей машиной, как молния, метнулась знакомая мне лохматая собака. Она прыгнула и вонзила свои клыки прямо мужику в пах.

– А-а-а! – протяжно заверещал он и, выронив финку, упал сначала на задницу, а затем – и на спину.

Пес, яростно рыча, мутузил его штаны вместе с плотью.

– Нельзя! Нельзя! Вон! – заорал я и, подбежав к собаке, как в прошлый раз, схватил ее за загривок и оттащил в сторону.

Скуля, толстяк с трудом встал на карачки и пополз к своей «Тойоте», оставляя за собой кровавый след.

Я быстро открыл заднюю дверцу машины и крикнул псу:

– Давай!

Тот, вроде только и ждал приглашения, – сразу заскочил в салон. Я захлопнул дверцу, сел за баранку и дал газу. Вырулив на дорогу и проехав сотню метров, остановился, достал «мобилку» из барсетки и набрал номер «скорой помощи».

– На площадке возле строительного супермаркета на Набережной раненый мужчина! Поспешите, пожалуйста! – и отключил телефон.

Прежде, чем ехать дальше, я повернулся к собаке. Она спокойно лежала на заднем сидении, положив голову на передние лапы.

– Ну, на этот раз, пес, ты сделал все правильно, хотя и излишне жестоко, – я потрепал его по холке. – Вот только откуда ты тут взялся? До дома ведь отсюда километров пять будет…

Подкатив под подъезд родной девятиэтажки, я отпустил своего лохматого спасителя, а сам поднялся в квартиру. Мне нужно было написать супруге записку, дескать, срочные служебные дела вынуждают отправиться в командировку на целые сутки. Решение, остаться сегодня у Вивы на ночь, пришло ко мне спонтанно – с утра не собирался, а теперь вот почему-то захотелось…

Девушка меня ждала. Настроение у нее явно было приподнятое. Она бросилась мне на шею прямо в прихожей и долго не размыкала рук.

– Как дела? – поинтересовался я, отвечая на ласку поцелуями.

– Прекрасно! Чувствую сердцем, что сегодня Наташиному мальчику станет легче! – радостно сообщила Вива. – Моя молитва услышана!

– Может, сходим куда-нибудь? – предложил я. – Например, в кафе?

– Ой, я так устала, – виновато опустила голову девушка. – Но если ты хочешь…

– Нет, нет, не хочу! – заверил я, снимая верхнюю одежду. – Мне просто подумалось, что мы редко выходим из дому…

– А разве нам дома скучно? – она повесила на вешалку мою куртку и шарф. – Когда мы вдвоем, я чувствую себя счастливой!

Я нежно чмокнул ее в мраморный лобик.

– Правда?

– Правда!

– Тогда есть повод порадоваться – я сегодня ночую у тебя!

Вива опять обхватила мою шею руками и стала целовать в губы.

Ночью мы пылко занимались любовью, потом долго беседовали о разной всячине и уснули только перед рассветом.

И опять ко мне пришел дивный сон…

Я медленно шел по присыпанной снегом равнине. Вдалеке, спереди и справа от меня, в дрожащем мареве тумана, виднелись горы. Высокие, каменистые, серо-черные. А слева – синело море или, может, большое озеро. Оно находилось гораздо ближе, чем горы, не нужно было даже напрягать зрение, чтобы увидеть медленно катящиеся невысокие волны.

В небе, неправдоподобно ярко-голубом, без единого облачка, не летали птицы. Лучи солнца, почему-то превратившегося из огненно-желтого в бело-лунное, обжигали, словно открытый огонь. Близость воды не делала воздух влажным, он был сухим, горячим, приторно-сладким и совершенно неподвижным.

Подошвы моих легких башмаков прилипали к снегу, и каждый шаг давался с трудом. Приходилось время от времени останавливаться и отдыхать. Кроме тонкой рубашки и полотняных брюк на мне не было больше ничего, но и эта скудная одежда насквозь промокла от пота. Как душно, как невыносимо жарко!

Но почему же не тает снег? Ведь это невероятно!

Я наклонился и дотронулся до него ладонью – он был теплым. И только теперь до меня дошло: это не снег, а что-то похожее на крошки белого пенопласта, частично превратившиеся в кисель.

Немного постояв в раздумье, я двинулся дальше. Вдруг где-то в вышине, не знаю, справа, слева, спереди или сзади, раздался пронзительный, оглушающий и устрашающий свист. Я резко запрокинул голову, взглянул в небо и увидел два блестящих треугольника. Они пронеслись, как ураган, и скрылись за горизонтом.

Я опять остановился. Впереди – горы. И они далеко. Зачем мне туда идти? Может, лучше – к морю? Искупаюсь, смою с себя липкий пот, остужу разгоряченное тело. Да и море ведь ближе…

Я повернул к воде. Сделал несколько шагов и опять услышал этот противный свист, но он уже был намного сильнее. На этот раз по небосклону пролетели четыре треугольника.

Чем ближе к воде – тем толще слой теплого снега, тем тяжелее передвигать ноги. Но вот оно, море – совсем рядом. Синее, подвижное, манящее. И только когда до берега оставалось не больше двух десятков метров, я увидел, что вся его поверхность буквально усеяна погибшими мелкими рыбешками. Море заражено! Вот тебе и искупался!

Куда идти? Я оглянулся по сторонам – кругом белая пустыня. Постоял и, изнывая от жары, медленно побрел вдоль берега.

Не представляю, какой отрезок пути мне удалось преодолеть, пока я наткнулся на руины города. В нем не осталось ни одного целого здания, невозможно было определить, как располагались улицы, передвигался ли по ним транспорт. Я не увидел остатков ни одной машины, ни одного автобуса – они, если и были, то, значит, просто испарились. И деревья мне не встречались. Ничего, только горы камней и битого кирпича, сплошь присыпанные белыми крошками.

Я устало опустился на большой покатый камень. Сначала все оглядывался, шарил глазами по завалам в надежде увидеть хоть одну живую душу. Но тщетно. Ни людей, ни животных, ни птиц. Мертвая зона!

Но неожиданно я услышал за спиной чье-то легкое дыхание и шуршание одежд. Вскочил, как ошпаренный, резко повернулся и не поверил своим глазам: в трех шагах от меня стояла высокая невероятно красивая девушка в длинном до пят черном балахоне. Ее голову покрывал башлык, из-под которого выбивались непослушные пряди светлых волос, с янтарно-медовым оттенком. Она смотрела на меня голубыми, как майское небо, глазами пристально и скорбно. Ее плотно сжатые, чуть алые, губы напоминали лепестки цветков шиповника. В худом личике не было ни кровинки. Изящные, словно вырезанные из слоновой кости, руки смиренно покоились на груди.

Я стоял и во все глаза смотрел на девушку, не в силах произнести ни слова.

Но она заговорила сама:

– Велик нынче стон поруганной земли! Исходит она, немая плакальщица, белыми слезами! Оплакивает венценосца, два града его больших и пять малых, испепеленных черной молнией, и тьма по тьме душ человеческих, превратившихся в дым.

Приглушенный голос девушки сильно дрожал. Взволнованный, я хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но язык не повиновался мне.

– Четверть и одна девятая владений непокоренного и непоколебимого погублены! – опять заговорила незнакомка. – Великая матерь-река, тысячи лет поившая и кормившая детей своих, – нынче кладезь горечи и смерти. Зеленые чащи, опаленные адским пламенем, – лишь зола и тлен. Плодородные поля и пастбища после огненного смерча – страшная белая и смрадная пустошь! Сын степной волчицы, не знающей истины, зачатый торговцем от мертвой воды, послал через два моря три и еще семь черных драконов на головы полутораста язычных. И нет ему суда, нет ему кары, ибо он сам судья и сам палач!

Девушка умолкла, но продолжала стоять все так же неподвижно.

Сделав над сотой усилие, я, наконец, смог произнести несколько слов:

– О чем ты говоришь и о ком?

Лепестки ее губ шевельнулись, и я услышал тихое и скорбное:

– О войне без битвы! О гибели гордого, но не горделивого радетеля и многих, кто под рукой его! О кровавом юродивом, имя которому Кагон, хитростью ставшего вровень с солдатом и обманувшего доверчивого лицедея и книжника.

Я набрал в легкие побольше сухого воздуха, давая им расправиться, и задал еще один вопрос:

– Когда все это произойдет?

– Правнуки завтра живущих услышат стон земли! А младшие из них увидят и гибель Кагона от синей крови, три лета после своей лжи на берегу просидевшего и проклятого сыновьями белого архангела за свое жестокосердие и душегубство…

Утром, пока Вива спала, я долго сидел на кухне у приоткрытого окна, пил кофе, курил и размышлял над этим непонятным и страшным сновидением.

Когда девушка проснулась и стала плескаться в ванной, в дверь позвонили. Я открыл. И увидел сияющую Наташу с коробкой конфет в одной руке и бутылкой коньяка – в другой.

– Сашеньке стало намного лучше! – восторженно сообщила она, переступая порог. – Доктор даже сказал, что одна операция уже¸ видимо, не потребуется.

– Проходи на кухню! – пригласил я. – Сейчас приготовим кофе, сядем, и все расскажешь.

Наташа сунула мне в руки гостинцы и, шлепая своими большими домашними тапочками, последовала моему приглашению.

В этот момент из ванной вышла разрумянившаяся после утренней купели Вива. Ее голова была обмотана махровым полотенцем, а халат – кое-как застегнут.

– Ой! – всполошилась она. И начала быстро застегивать пуговицы. – Извини, Наташенька…

Та подскочила к девушке, обняла ее и запела:

– Господи, так я перед вами виновата! Я же не поверила ни одному вашему слову! А вчера вечером зашла к Сашеньке в палату, смотрю, он улыбается. Не успела присесть возле его койки, слышу: «Мама, хочу кушать!» Я быстренько – в магазин, кое-что купила, принесла. Съел все! Тогда я достала вашу мазь и обмазала Сашеньку всего-всего. Медсестра, конечно, пыталась меня остановить, подняла шум, но я не слушала ее. Почти сразу после этого ребенок уснул. Ну, а сегодня я еле утра дождалась, побежала в больницу. В коридоре как раз встретила доктора, который занимается Сашенькой. Говорит: «Мамаша, не знаю, что за чудо произошло, чем вы там намазали мальчику тело, но обожженная кожа вдруг стала приходить в норму. Одна операция, похоже, уже отпадает. Посмотрим, что будет дальше…»

Вива, не перебивая, с улыбкой слушала соседку.

– Утром Сашенька опять хорошо покушал. Бодренький такой, веселый. Сидит на постели да кубиками играет. И все спрашивает: «Мама, когда заберешь меня домой?». Говорю: «Нужно еще немного полежать в больничке. Ты же не совсем здоров». А он: «У меня ничего не болит!». И смеется, а я…

Пришлось прервать монолог счастливой матери, иначе она, наверно, еще целый час стояла бы в коридоре и все рассказывала и рассказывала. Я взял ее под локоток, потащил в кухню и усадил за стол. А Вива принялась готовить кофе.

Уже через пять минут он дымился в наших чашках, источая божественный аромат. Я достал из шкафа рюмки, откупорил коньяк, плеснул женщинам и себе и провозгласил тост:

– За здоровье Сашеньки!

Выпили. И Наташа опять принялась взахлеб рассказывать о состоянии своего малютки и благодарить Виву.

– Вы – настоящий целитель! Вы – просто чудотворец! Не знаю, как и благодарить вас! – воодушевленно говорила она, и ее светлые глаза влажно поблескивали – то ли от слез умиления, то ли от выпитого спиртного.

Девушка все улыбалась да смущенно опускала голову.

– Я сейчас приготовлю еще одну порцию мази, – сказала она потом, когда соседка, наконец, приумолкла. – Сегодня вечером тебе нужно будет опять нанести ее на тело сынишки. И тогда никаких операций больше не понадобится. Но только сделай это после захода солнца. Раньше – нельзя! Поняла меня?

С этими словами Вива вскочила, опять достала свои снадобья из шкафа и удалилась в гостиную. А мы с Наташей выпили еще по рюмочке коньяка, закусили конфетками и, приоткрыв окно, закурили.

Когда мазь была готова, девушка еще раз подробно проинструктировала соседку и посоветовала в больнице ребенка долго не держать.

– Дома Сашенька намного быстрее придет в норму! – сказала она. – Только пусть он пьет побольше жидкости. Днем можно давать некрепкий, чуть подслащенный чай, а вечером – простую воду, немного подкисленную лимоном. И не забывай поддерживать в квартире нормальную влажность!

Уходя, Наташа оставила на столе тысячу долларов, которую ей накануне дала Вива. Мне же попыталась вернуть мои сто гривен, однако я почти насильно сунул купюру обратно в карман ее халата.

– Но ведь мне теперь не нужно собирать деньги на операции! – засопротивлялась она.

– Значит, купи ребенку конфет! – настоятельно попросил я.

– Ладно! – нехотя согласилась соседка. И прибавила: – Когда я заберу Сашеньку домой, то еще зайду к вам… Посидим, немного выпьем…

– Милости просим! – пригласил я за себя и за Виву.