Текст книги "Ловелас и два ангела. Мистический триллер"

Глава тридцатая

Около полуночи я поехал на автовокзал встречать Ингу.

Она выскочила из автобуса первой – едва тот остановился у платформы. И, подбежав ко мне, стала осыпать поцелуями.

– Ванечка, золотой мой! Как я соскучилась по тебе!

Мое сердце радостно забилось. Я крепко сжал ее в объятиях.

– С приездом, солнышко!

От души наобнимавшись и нацеловавшись, мы забрали сумку Инги из багажного отделения автобуса, погрузили в «Хонду» и покатили по ночной улице к центру города, на площадь Профсоюзов. Женщина, возбужденная до предела, то обнимала меня за шею, то гладила по голове, то тыкалась своими губами в мои, здорово мешая управлять автомобилем.

– Ты удачно съездила? – спросил я, надеясь этим вопросом хоть немного отвлечь ее, остудить ее пыл.

– Все в порядке, Ванечка! – она схватила мою руку и, несколько раз поцеловав, прижала к своей груди. – И в Киеве, и в дороге я все время думала о тебе! А ты вспоминал обо мне?

От таких проявлений ласки и нежности на мои глаза навернулись слезы. Я стал пылко гладить Ингино колено, чмокнул ее в шею и рассыпался в заверениях:

– Все время думал! Каждую минуту!

Она счастливо засмеялась.

– Ты правду говоришь, Ванечка?

– Чистую правду, солнышко! Разве можно о тебе забыть хоть на мгновение?

Инга откинулась на спинку сидения и, блаженно потянувшись, закрыла глаза. Но тут же встрепенулась, засунула свою теплую ладонь мне под куртку и промурлыкала:

– Ванечка, ты останешься сегодня у меня? Останься, ладно?

– Останусь, конечно, останусь! – пообещал я.

По дороге мы заехали в ночной магазин, купили бутылку коньяка, конфеты и какие-то консервы.

Дома по очереди приняли душ, быстро накрыли на стол и начали ночное пиршество.

Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, оба – в одинаковых халатах и одинаковых комнатных тапочках, оживленно болтали, целовались и пили коньяк.

Вскоре бутылка опустела. Но оказалось, что у Инги имеется в запасе еще одна…

Я совсем не тот человек, который хмелеет от двух стаканов спиртного, пусть и довольно крепкого. Моя норма – граммов семьсот водки, при наличии закуски, конечно. Не было случая, чтобы я сильно опьянел от такой дозы. На любой гулянке – будь-то свадьба, именины или просто дружеские посиделки – я обычно выпивал свои семь стопарей и был в порядке – пел, танцевал, общался с людьми, не выходя за рамки приличия. И лишь в последние годы мне пришлось урезать «норму потребления», но не потому, что стал быстрее пьянеть, а из-за появившихся проблем с сердцем. Однако в этот вечер от бутылки коньяка меня вдруг обуяла какая-то непонятная эйфория, в жилах закипела кровь, я почувствовал себя эдаким молодым ухарем, способным если не перевернуть, то хотя бы хорошенько раскачать землю.

Инга выпила гораздо меньше меня, но тоже была изрядно навеселе, щебетала без умолку, заливалась смехом, один раз даже порывалась что-то спеть. И каждую минуту лезла с поцелуями. Мне это очень нравилось, ее влажные губы сводили меня с ума…

В какой-то момент я распахнул халат Инги и стал с жаром лобызать ее плечи, живот, возбужденные крупные соски и неистово гладить крутые бедра. Женщина инстинктивно подалась ко мне, захватила в рот почти целиком мое ухо, но затем неожиданно отпрянула. Оторвала мою голову от своей груди и горячо прошептала в лицо:

– Ванечка, милый, любимый, золотой! Я забыла вручить тебе свой подарок!

– Какой подарок? – я рассеянно взглянул на нее, продолжая шарить руками по возбужденному, трепетному телу.

– Сейчас! – она легко подхватилась и выскользнула из кухни.

А я потряс головой, прогоняя хмель, и подошел к окну, чтобы покурить. Но не успел даже вынуть сигарету из пачки, как на пороге возникла Инга – выражение лица торжественное, взгляд – загадочный, правая рука спрятана за спину.

– Ванечка, прими это в знак моей любви! – она выкинула руку вперед и разжала пальцы. Я увидел на ладони золотую цепочку с крупным кулоном. Он тускло мерцал в свете двух галогенных ламп, подвешенных под потолком.

– Это же стоит баснословных денег! – изумленно вскричал я. – Зачем ты…

Инга не дала мне договорить.

– О чем ты, Ванечка? – произнесла она с пафосом, проникновенно глядя мне в глаза. – Да я готова отдать тебе всю свою душу, не то что эти побрякушки!

Немного смутившись, я принял подарок и с интересом стал его разглядывать. Цепочка мне очень понравилась: в меру длинная, звенья – крупные, хитроумно соединенные друг с другом. Да и медальон впечатлил – тяжелый и в то же время изящный, изготовленный в форме яблока, в центре которого – скрученная в клубок змея с зелеными глазками-камешками.

– Красота! – восторженно воскликнул я и полез целоваться. – Спасибо, солнышко!

– Любимый, надо бы хоть примерить! – немного обиженно напомнила Инга. – Мне ведь не терпится увидеть, как ты будешь выглядеть с этим медальончиком. Я так старалась, долго и тщательно его выбирала, хотела тебе угодить…

– Да, да, сейчас! – я накинул себе на шею цепочку и, соединив ее концы, начал нащупывать замочек.

– Я помогу! – Инга проворно подскочила, стала сзади и уже через миг отошла в сторону. – Все, Ванечка! Иди в прихожую к зеркалу!

Я успел сделать лишь пару шагов, как подружка остановила меня.

– На тебе сейчас две цепочки! Сними пока одну, а то получается перебор. И не поймешь, к лицу ли тебе мой подарок.

Серебряная цепочка с крестиком – подарок Вивы – была настолько длинной, что я без усилий снял ее, не расстегивая, – через голову. И положил на краешек кухонного стола.

В прихожей, встав перед зеркалом, невольно залюбовался золотым яблочком с зеленоглазой змейкой – на груди оно смотрелось очень эффектно. Да уж, богатая вещица, не пожалела Инга денег!

Она стояла у меня за спиной и удовлетворенно улыбалась.

– Ванечка, тебе нравится мой подарок?

– Не то слово, солнышко! – я повернулся и в который раз стал целовать ее.

Я целовал ее долго, вдохновенно и страстно. От нарастающего с каждой секундой возбуждения у меня кружилась голова и подкашивались ноги.

Инга рьяно отвечала на поцелуи. Ее губы были горячими, словно раскаленные угли, и сладкими, будто кукурузный мед. Она распалялась все больше и больше. И вскоре уже вела себя, как полоумная: неистово шарила руками у меня под халатом, смеялась и плакала, падала на колени и обнимала мои ноги, потом вскакивала и опять целовала – в шею, нос, лоб, глаза и скулы. Наконец, схватила меня за руки и, судорожно всхлипывая от перевозбуждения, переизбытка эмоций и желания, поволокла в спальню.

С наших тел слетели халаты, мы упали на кровать, как подрубленные под корень яблони, и слились в объятиях.

– Ванечка, Ваня! – страстно шептала Инга и ее прерывистое дыхание опаляло мне лицо и пьянило похлеще коньяка.

– Милая, золотая, любимая! – стонал я, забыв обо всем на свете.

Мы занимались любовью пылко, бурно, неистово.

Я просто утонул в безбрежном океане восторга, сладострастия и блаженства. Я был на седьмом небе от счастья, в раю…

Но минула ночь, и настало утро…

Когда я проснулся и, накинув халат, вышел в гостиную, часы показывали около девяти. За окном кружились редкие снежинки, на голых ветках молодой березки, понуро застывшей у подъезда, сидели продрогшие воробьи, а возле мусорных баков копошились собаки и вороны. Выкурив подряд две сигареты, я захлопнул балконную дверь и пошлепал в ванную умываться. Затем, прежде чем поставить на огонь кофейник, заглянул в спальню – Инга, поджав ноги, еще сладко спала. Я подошел к ней на цыпочках, чтобы не разбудить, и осторожно прикрыл одеялом.

И только в этот момент душа моя вздрогнула, окончательно пробудилась, отряхнулась от остатков полудремы, и невыносимо, отчаянно заныла. Господи, что же я натворил! Я изменил Виве, нарушил свой обет верности, не сдержал обещание не снимать крестик…

Я стал горячечно искать себе оправдание, какие-то смягчающие мою вину обстоятельства. И не мог их найти. Были только отягчающие – я позволял Инге совращать меня, более того – заигрывал с ней, провоцировал и сам страстно желал ее.

Хлебая недоваренный кофе и дымя сигаретой, я чувствовал, как в моей душе огненной лавиной нарастают тревога и горечь, усиливаются угрызения совести и глубокое сожаление о случившемся…

Что же делать? Как мне быть? Нужно ехать к Виве, упасть ей в ноги, покаяться и вымолить прощение.

Чтобы хоть немного приглушить острую душевную боль, я допил прямо из бутылки остатки коньяка и, закурив, попытался взять себя в руки и не паниковать. Но это было невозможно.

Долго, может, минут двадцать я сидел, тупо уставившись на цепочку с крестиком, лежавшую на столе среди немытых тарелок, чашек и рюмок, и лелеял в сердце надежду на то, что Вива – это в высшей степени милосердное существо – простит меня и не прогонит прочь.

Наконец, я собрался с силами, поднялся с табурета. Схватил со стола цепочку, намереваясь надеть ее себе на шею. Но тут же взвизгнул от острой боли и разжал пальцы – крестик обжег мне ладонь, как мог бы обжечь кусок раскаленного железа. Цепочка упала на пол, издав звук, похожий на стон. Я безмолвно зарыдал, шмякнулся на колени, трясущимися руками подобрал ее и крепко прижал к груди. Потом встал, прошел в прихожую и, отыскав там свою барсетку, положил подарок Вивы туда.

Через пару минут, переодевшись, выскочил за порог Ингиной квартиры и побежал по лестнице вниз.

Мое сердце то бешено колотилось, то замирало от предчувствия беды, пока автомобиль мчал меня к дому Вивы.

И вот я у нее. Девушка стоит передо мной, низко опустив голову, ее губы дрожат, а по щекам текут серебряные ручейки слез и скапывают на палас. Меня тоже душат слезы, и я не могу выдавить из себя ни слова.

Но тут Вива начинает говорить – тихо, печально, не глядя на меня:

– Я знала, Иван, что ты изменяешь мне с Ингой. Но терпела, потому что измена твоя была все-таки неполной. А этой ночью вы… Теперь мне нужно уехать. К отъезду все готово, хозяина квартиры я предупредила…

Я хватаю ее за руки, осыпаю поцелуями пальцы. Но она резко вырывает их и, круто развернувшись, уходит из прихожей в гостиную. Я бросаюсь вслед. Мои глаза застилают слезы, в душе бушует пламя безудержной скорби.

– Оставь ключи и уходи! – бросает девушка через плечо. И вдруг, повернувшись ко мне, срывается на крик: – Немедленно уходи! Оставь меня!

На ее лице – гримаса боли.

Я повинуюсь – бросаю ключи на диван и молча покидаю квартиру.

Внизу, у подъезда, спохватываюсь, бегу наверх. Но не успеваю – Вива, с двумя сумками, втискивается в распахнутые створки лифта.

Я опять несусь вниз.

На улице догоняю ее, хватаю за плечи.

– Не уезжай! – прошу, судорожно ловя ртом сырой, холодный воздух. – Не покидай меня!

Она отрицательно качает головой и, отвернувшись, горестно произносит: – Я так любила тебя, так верила в тебя… Я так хотела быть твоим ангелом, твоей судьбой, твоей единственной любовью…

В припадке отчаяния и безысходности хватаюсь руками за голову, а девушка стремительно несется вдоль дома к остановке общественного транспорта – хлипкому, уродливому строению, вид которого у нормального человека вызывает уныние и тоску.

Наконец прихожу в себя и начинаю горячечно метать взоры в поисках Вивы. Вижу, как от бордюра, набирая скорость, отъезжает троллейбус. В салоне, среди пассажиров, она – поникшая, увядшая, как брошенный в грязь подснежник. Пулей лечу к своей «Хонде», завожу мотор и, вырулив со двора на улицу, несусь вдогонку.

Нарушая все правила, паркуюсь на остановках позади троллейбуса и напряженно всматриваюсь в каждого из пассажиров женского пола, сходящего на тротуар, не это ли моя беглянка? И так – до конечной. А на ней, на самой последней остановке, с ужасом обнаруживаю, что Вивы в троллейбусе нет. Я в панике, я в шоке. Как же так? Куда она делась? И как теперь быть, где ее искать?

Лечу на железнодорожный вокзал, потом – на автовокзал. Напоследок на всех парах мчусь за город – в аэропорт. Но все тщетно – девушка, будто в воду канула.

Господи, что мне делать?!

Опять объезжаю вокзалы, заглядываю в каждый закоулок, осматриваю прилегающую территорию. Безрезультатно.

Беру в руки мобильный телефон, в сотый раз набираю знакомый номер – абонент не доступен.

Медленно бреду к своей «Хонде», сажусь в нее и, закрыв глаза, обессилено роняю голову на баранку. Из моей груди вырывается стон отчаяния.

Инга… У меня осталась Инга. Только она одна. Но разве этого мало? Может ли быть мало – иметь женщину, которая тебя любит и которую любишь ты?

Я долго сидел в автомобиле, припаркованном на стоянке возле железнодорожного вокзала, медленно приходя в себя, пытаясь оправиться от неожиданного удара судьбы, а потом поехал к Инге. Мне нужно было многое ей сказать.

Но я никак не мог предположить того, что ожидало меня в квартире на площади Профсоюзов…

Моя пылкая любовница на сей раз повела себе очень странно. Встретила не так, как встречала прежде, совсем не так. Равнодушно скользнула взглядом, вяло, без энтузиазма поинтересовалась:

– Чаю хочешь? – и пошлепала на кухню.

От такого приема я даже опешил. Стоял в прихожей, растерянно опустив руки, и не понимал, что происходит. Чем я обидел эту женщину? Чем вызвана такая разительная перемена в ее отношении ко мне? Откуда эта холодность и почти отчужденность?

– Вива уехала… – наконец, выдавил я.

– Да? – Инга выглянула из кухни и удивленно, вскинув бровь, почесала пальцем за ухом. – Вот так совпадение! Я тоже сегодня уезжаю.

– Уезжаешь?! – от неожиданности у меня подкосились ноги. Я ослышался или чего-то не понял? – Куда? В Мелитополь, что ли?

– Нет, не в Мелитополь! – вздохнула она, поправляя упавшую на лоб непослушную прядь волос. И почти бесстрастно, почти равнодушно прибавила: – Домой, в Киев!

Помимо воли я бросился к Инге, схватил за руку и крепко сжал.

– Ты же только вчера вернулась оттуда?! Что случилось на этот раз? Какие теперь нужны бланки?

Она резким рывком высвободила свою руку и покачала головой:

– Ты не понял, Ванечка! Я уезжаю насовсем!

– Как?!

Мой вид, наверно, показался Инге смешным – она обнажила свои белые зубки в веселой улыбке. Несколько секунд потопталась на месте, затем, вернувшись в кухню, уже оттуда громко спросила:

– А почему ты так удивляешься, Ванечка? – в ее глазах все еще искрился смех. – Я же тебе говорила, что рано или поздно я и Вива будем вынуждены уехать, мы ведь неместные. Помнишь?

– Помню… – прошептал я, проглотив горький ком, подступивший к горлу. – Но ведь ты вчера еще не собиралась… Ты не говорила, что…

– Миленький мой! – воскликнула Инга, оборвав меня на полуслове. – Конечно, не говорила! Потому что не хотела портить вчерашний вечер. Разве он получился бы таким славным, знай ты, что уже завтра мы расстанемся навсегда?

С минуту я стоял, широко открыв рот, и не мог произнести ни слова. Но потом собрал все свои силы и все-таки обуздал эмоции. Подошел к окну, закурил.

– А как же твоя работа? – произнес я сдавленно.

– Я потому и уезжаю, Ванечка, что моя работа закончена! – Инга с явным любопытством наблюдала за мной. – Все, что от меня требовалось, выполнено. Мне здесь больше делать нечего!

Отвернувшись к окну, я некоторое время молча курил. Затем сунул бычок в горшок с бегонией, стоявший на подоконнике, подошел к дверному косяку, оперся на него плечом и с горечью вымолвил:

– Я так привык к тебе… – меня бил озноб, и мой голос дрожал, как, впрочем, и руки.

– Я тоже привыкла! – она постукивала ложечкой по краям чашки – размешивала сахар. – Но все когда-нибудь заканчивается. Прими это как данность. Таков закон жизни!

Медленно ступая, – ноги вдруг стали ватными, – я вышел в прихожую. Обул свои ботинки и, не говоря больше ни слова, покинул квартиру. Инга проводила меня молчаливым взглядом.

Как пьяный, брел я по тротуару к своей машине. Подошел, открыл дверцу и, опустив голову, застыл в тягостном раздумье. Что за метаморфоза произошла с женщиной, которая еще вчера клялась мне в любви! Неужели это было притворство? Но зачем, ради чего? Ответа найти я не мог.

Сел в «Хонду», повернул ключ зажигания и только успел тронуться с места, как в кармане запиликал «мобильный».

Звонила Инга!

– Ванечка, ты как-то так нехорошо ушел… – ее голос показался мне грустным. – В общем, прости меня, и спасибо за все… Я буду тебя вспоминать!

– Инга, в каком часу ты уезжаешь? – прокричал я.

– Ванечка, не нужно меня провожать! – попросила она. – Не нужно! К чему эти проводы?

Совершенно разбитый, морально сломленный и уставший, я поехал домой.

Как доехал – не помню.

Бросил машину у подъезда и, забыв о лифте, полез по лестнице на свой этаж.

Дома никого не было: жена еще не вернулась с работы, сын, как всегда, пропадал у кого-то из своих приятелей.

Я выкурил на кухне несколько сигарет, принял две таблетки снотворного, потом прошел в свою комнату и, не раздеваясь, упал на кровать. Только уснуть так и не смог, просто лежал и изо всех сил старался не впустить в свое сознание ни одной мысли. Не сразу, но мне это все-таки удалось.

…А вечером позвонила Настя и сбивчиво сообщила, что два часа назад умер Алексей.

– Он пришел с работы, сел за стол и вдруг стал заваливаться на бок, – рассказывала она, рыдая в трубку. – Я подбежала – Алешка хватает ртом воздух, хочет что-то сказать… Но так ничего и не сказал…

Слушая безутешную вдову, я плакал.

Жена стояла позади меня и что-то говорила. Наверно, это были слова утешения. Их смысл до моего сознания не доходил…

Эпилог

Медленно тянулись дни за днями. Закончился год, начался новый…

Первые две недели без Вивы и Инги были самыми трудными. Я плохо ел и плохо спал, совершенно перестал интересоваться мировыми и местными новостями и даже делами своих родных. Здорово запустил работу, и, чтобы не доводить дело до скандала, подал заявление об уходе. Потом, чуть оклемавшись, устроился в редакцию местной газеты корреспондентом.

Не сразу, но мне все-таки удалось вернуться к привычной жизни. Я снова начал общаться с друзьями, участвовать в различных мероприятиях, устраиваемых для работников средств массовой информации, и даже завел себе молодую любовницу. Иногда, забывшись, я называю ее то Ингой, то Вивой, хотя она совершенно непохожа ни на одну, ни на другую. Обычная девушка, типичная провинциальная неудачница, но, к счастью, без особых амбиций и комплекса неполноценности.

В середине января мне позвонила из Тосканы Ирина и сообщила радостную весть – она в положении! Очень благодарила Виву за помощь, просила передать ей низкий поклон. Я не стал говорить, что потерял эту чудесную девушку, зачем Ирине знать это? Пусть думает, что мы с Вивой по-прежнему вместе…

На старый Новый год я крепко выпил с друзьями и, не придумал ничего лучше, как позвонить в Днепропетровск к родственникам Зои – моей бывшей любовницы и подруги Инги. Квартирный телефончик этих родственников, фамилию которых я все еще помнил, мне удалось раздобыть с помощью коллег из днепропетровской областной телерадиокомпании. На мой звонок ответил мужчина. Я поздравил его со старым Новым годом, представился давним другом Зои и попросил при случае передать ей от меня привет и просьбу позвонить. Выслушав мою тираду, мужчина тяжело вздохнул и тихо обронил:

– Зоя умерла. Вы не знали?

Мне показалось, что мое сердце остановилось.

– Когда? – спросил я, еле шевеля губами.

– Да уж больше двух лет назад, – мужчина опять вздохнул. – Она повесилась в квартире, которую снимала…

Больше он не сказал ничего и положил трубку.

Я стоял, как громом пораженный. Господи, как же так? Что могло толкнуть Зою на такой поступок? Она ведь, кажется, была крепким орешком…

А Инга, получается, мне все наврала. Но зачем? С какой целью? Лучше об этом не думать, все равно ответа не найти…

…В последнее время мне часто снится Вива. И каждый раз одинаково – она стоит в голубом платье на вершине горы, на которую я взбираюсь, и ободряюще машет мне рукой. Но мне не удается достичь вершины – все время мой сон обрывается в тот момент, когда я успеваю преодолеть только половину пути…

2012 г.