Текст книги "Ловелас и два ангела. Мистический триллер"

Зато мертвый до этого юноша вдруг пошевелился, а за ним – и бородач в черной шапке. И вскоре перед скулящей, охающей женщиной, белое платье которой превратилось в заляпанные кровью лохмотья, стояли уже трое – все, кроме старика в красно-черной шапке. Тот лежал на земле и не подавал признаков жизни.

Дама, не целясь, метнула один серп и хотела метнуть второй. Но белое облако встрепенулось, изрыгнуло пучок молний, которые вонзились в землю у самых ее ног. За ним ожило желтое облако, и из него посыпался крупный град. А из третьего облака хлынул ливень. Прикрывая голову руками, выкрикивая проклятия, женщина упала на колени. Трое мужчин, ослабленных, израненных, но гордых, круто развернулись и отошли от нее, поверженной, униженной и жалкой, подальше. Остановившись, подняли головы и устремили глаза ввысь, их лица озаряла улыбка.

В этот миг три облака объединились в одно огромное, трехцветное, занявшее полнеба. По форме оно напоминало распустившуюся розу. С каждой секундой его контуры становились все четче, а цвет – ярче.

И опять заклубился, поплыл белесый дым, покрывая всю поверхность плато. А в залитой солнечным светом вышине все продолжались преобразования. Три цвета облака смешались в один, и оно стало бронзовым. Затем превратилось в четкий силуэт дракона со львиной головой, увенчанной короной, в которой искрились три драгоценных камня – белый, желтый и розовый. В лапах дракон держал розу, увитую голубой ленточкой с золотой каймой.

Когда туман рассеялся, и солнечные лучи опять ярко осветили плато, ни дамы, ни бородачей, ни подростка на нем уже не было. Теперь на зеленой траве стояли рядом две просто одетые молодые женщины и трое подтянутых мужчин, головы которых на сей раз покрывали уже одинаковые по цвету – красные – шапки. У их ног сидела маленькая девочка в лиловом платьице и беззаботно играла с куклой…

Утром, когда мы проснулись, Вива сообщила, что решила сводить меня в церковь.

– Хотя бы исповедайся, – сказала она, – коль к причастию тебя не допускает какая-то неведомая сила.

– Ты считаешь, что кто-то или что-то не дает мне принять причастие? – переспросил я с тревогой.

– Это совершенно очевидно! – вздохнула девушка. – Я пока еще не до конца разобралась, что это за сила, но уже имею кое-какие подозрения.

– Ну-ка, расскажи о них! – потребовал я.

– Нет! – покачала головой Вива. – Я тебе ничего не скажу.

– Почему?

– Потому что не должна! – отрезала она.

И сколько я не приставал с этим вопросом, сколько ни настаивал, ответа так и не получил. Девушка была непреклонна.

На удивление, визит в церковь прошел гладко. Я выстоял всю службу, а потом, дождавшись своей очереди, подошел к священнику и рассказал ему о своих грехах. Он даровал мне прощение…

Вива с довольным видом наблюдала за мной. И потом, уже за воротами церкви, радостно сообщила, что я все делал правильно и вел себя, как истинный православный христианин.

А дома, приготовив крепкий кофе, усадила меня напротив себя и провела что-то похожее на инструктаж.

– Ты не должен повторять грехов, в которых покаялся! – менторским тоном вещала она. – Ни лгать, ни ругаться, ни обманывать, ни кого-то осуждать нельзя! Забудь о гордыне, о чревоугодии! Выбрось из головы злые помыслы! Ты должен быть честным, справедливым, добрым, милосердным и любящим! Понятно?

Я с улыбкой кивал.

– Единственный грех, который останется на тебе, – это грех прелюбодеяния, – продолжала девушка. – Но у тебя есть оправдание: сильные чувства ко мне. Это ведь так?

– Да, я очень тебя люблю! – горячо подтвердил я.

Она вздохнула и, низко опустив голову, произнесла:

– Я молюсь, все время молюсь за тебя и за себя. Прошу, чтобы Бог простил нам этот грех…

Поднявшись, я подошел к ней и обнял за плечи:

– Спасибо тебе, славная моя, святая моя Вивиза!

Она лишь блаженно улыбнулась.

К Инге я заехал после обеда. Привез торт и шампанское.

Она долго обнимала и целовала меня да все вздыхала.

– Что-то случилось? – я пристально посмотрел ей в глаза. Они скорбно поблескивали.

– Нет, ничего, – Инга попыталась улыбнуться, но не смогла – ее алые губки лишь слегка дернулись.

– Ну, я же вижу, что ты расстроена чем-то!

Она ничего не ответила, убрала руки с моей шеи и, подобрав пакет с тортом и шампанским, понесла его на кухню.

– Ты на меня за что-то обижена? – я прошел следом за ней и присел на табурет у окна. – Скажи!

Инга молча рассматривала этикетку на коробке с тортом, долго распаковывала его. Наконец, подняла голову, как-то вскользь взглянула на меня, как будто смущаясь, и тихо произнесла:

– Я тебе совсем ненужна. В твоем сердце одна Вива…

– Неправда! – заверил я. – Ты тоже там есть.

Она с сомнением вздохнула, потом с ласковой задумчивостью провела рукой по моей щеке и нарочито бодрым голосом осведомилась?

– А какое место я там занимаю?

– Достойное! – я взял ее за руку, привлек к себе. – Мне хочется, чтобы ты всегда была рядом.

Инга заметно повеселела. Ее глазки засияли, губки растянулись в улыбке.

– Ты говоришь правду, Ванечка?

Я кивнул.

– Честное-пречестное слово?

– Да, солнышко! – я обнял Ингу за талию и приник лицом к ее животу.

– Поцелуй меня в губы, Ванечка! – попросила она. – Просто поцелуй. И я пойму, врешь ты мне или нет.

Что мне было делать? Отказать?

Я усадил Ингу себе на колени. Одну руку положил ей на затылок, другую – на бедро и, когда она наклонилась, призывно приоткрыв свои губки, припал к ним, как жаждущий путник к роднику со студеной водой.

От этого поцелуя у меня даже закружилась голова. Подобное со мной случалось только в далекой юности.

– Инга, ты дьявольски притягательная женщина! – выдохнул я, когда наши уста, наконец, разомкнулись.

Ее глаза излучали счастье.

Понимая, что не должен этого делать, но, повинуясь желанию, я просунул руку под коротенький халат Инги и погладил ее ноги и бедра. Они были такими же горячими, как наше дыхание.

– Ванечка, милый! – она осыпала поцелуями мое лицо и шею.

А я стал гладить ее живот.

Инга быстро стянула с меня свитер и футболку, а со своих плеч – халат и прижалась своей трепетной грудью к моей.

И вдруг, издав пронзительный крик, вскочила с моих колен, как ужаленная, и отпрянула в сторону.

– Ой! Ой! Больно! – громко застонала она, прикрыв обеими руками свою по-девичьи упругую грудь.

Я растерянно подхватился с табурета.

– Что такое? Что случилось?

Инга молча опустила руки. В верхней части ее правой груди виднелось влажное красно-коричневое пятно размером чуть меньше спичечного коробка, как будто к коже кто-то на короткий миг приставил раскаленный кусок железа.

Крестик! Это он обжег плоть Инги. Значит, подарок Вивы не только стоит на страже моей верности, но и отпугивает соблазнительниц. И не просто отпугивает, а наносит им увечья, пусть и не столь серьезные. Чудеса! Этот крестик что, заговоренный, волшебный? Какой магический ритуал на нем провели? И кто провел? Вива? Получается, что она, как и Инга, тоже имеет познания в колдовстве?!

Стоп! Не станет Вива колдовать, она же глубоко верующий человек. Причем, девушка явно в почете у небесных сил – они внемлют ее молитвам, исполняют ее просьбы. Уже не одному человеку Вива вернула здоровье и радость жизни. Например, Вере, маленькому сыну соседки, этому антиквару из Петербурга…

Мое сексуальное возбуждение мгновенно улетучилось. Я быстро напялил на себя футболку и свитер. А потом помог Инге обработать обожженное место каким-то спреем, который она нашла в своей аптечке, наложить на верхнюю часть груди ватно-марлевый тампон и закрепить его лейкопластырем.

– Видишь, как я поранилась твоим крестиком! – жаловалась Инга. – Выбрось его! Ты ведь тоже, помнится, пострадал от него…

Я слушал ее с недоумением. Она сказала: «Поранилась». Но разве у нее на груди царапина или порез? Нет, там ожог! Самый обычный. Как врач Инга должна прекрасно видеть это. Почему же она не видит? Или просто не хочет сказать мне, что видит, дабы не подчеркивать магическую силу крестика?

Вопросы, вопросы… А вот ответов нет…

Глава двадцать шестая

Об этом случае я, конечно, ни словом не обмолвился Виве. Иначе неизбежно пришлось бы объяснять, при каких обстоятельствах он произошел. Однако как бы мимоходом, невзначай поинтересовался, освящен ли крестик.

– Понятное дело! – подтвердила девушка. – Я же его в храме купила.

– Ты всерьез считаешь, что ношение крестика способно защитить меня от беды? – задал я еще один вопрос, стараясь выглядеть слегка ироничным.

– От всякой беды и напасти, от плохого воздействия недобрых людей, – уточнила Вива, не обращая внимания на мой тон.

– От сглаза, что ли? – усмехнулся я.

Она согласно закивала:

– И от этого тоже – от сглаза и от порчи.

Спрашивать что-то еще о крестике было нельзя – девушка могла заподозрить, что я уже убедился в его силе.

Но она вдруг сама начала об этом рассказывать.

– Мой подарок не простой, я вложила в него частичку своей души. И пока он у тебя на шее, ты способен выстоять перед любым искушением, любым соблазном.

– Что значит, вложила частичку своей души? – я сделал вид, что спрашиваю просто так, хотя мое сердце затрепетало в ожидании ответа.

– Я сутки не вставала с колен – молила всех святых дать этому крестику особую силу – силу оберега, – пояснила Вива немного смущенно. – Просила сделать так, чтобы он постоянно охранял тебя от лукавства и коварства черных сил, ловко расставленных ими сетей, отвращал от слепой страсти, похоти и лжи.

– Ты считаешь, что мне угрожают черные силы? – не знаю, чего было больше в моих словах – тревоги или недоверия.

– Да, считаю! – тихо, но твердо, произнесла девушка и, взяв мою руку в свою, прибавила: – Будь осторожен!

– Но зачем я им нужен?! – мне было уже не по себе. – Какую ценность я для них могу представлять?

– Для черных сил ценность имеет каждая душа, – тяжело вздохнула Вива. – За людские души они ведут настоящую войну со светлыми силами. И эта война особенно ожесточается, когда человек начинает понемногу исправляться, осознавать свои ошибки, очищать свое сердце от злых помыслов, когда в нем пробуждаются жалость к ближнему и сожаление о своих прошлых нехороших поступках. Во что бы то ни стало вернуть такого человека на путь греха – первая задача черных сил.

– Какие жуткие вещи ты говоришь! – воскликнул я. – Не пугай меня!

– Ладно, больше не буду, – мягко улыбнулась девушка. – Но не забудь о моих словах!

Угостив меня вкусным обедом и дав немного отдохнуть, Вива попросила:

– Иван, давай съездим в одно село, оно находится недалеко от Запорожья.

– Поехали! – согласился я с энтузиазмом – на улице как раз не по-зимнему ярко светило солнце, и прогулка, пусть и автомобильная, была кстати. – А куда конкретно ехать?

– Под Запорожьем есть храм преподобного мученика Андрея Критского, – стала объяснять девушка. – Храм очень старый. Сегодня нет службы, но это и не важно. Мне просто хочется увидеть эту церковь, постоять под ее стенами…

– А чем она знаменита? – я приоткрыл кухонное окно и достал из кармана сигареты. – Только тем, что старая?

– Сам храм и близлежащая территория – благодатное место, – Вива стояла рядом со мной и задумчиво смотрела на улицу. – Если бы ты знал, сколько людей там получили прощение грехов, обрели душевное равновесие, усмирили свои страсти, лишились тревог и страхов!

Через час мы въехали в нужное нам село Запорожского района.

Искать церковь не пришлось – моя пассажирка уверенно указывала путь.

– Ты что, уже бывала здесь? – удивился я ее знанию местности.

– Нет! – покачала головой Вива. – Мне сердце подсказывает, куда следует ехать.

Храм вместе с колокольней, по меркам сельского населенного пункта, оказался весьма большим строением. Белые стены, синяя крыша, желтый купол с крестом. Видно, что здание старое, но, в общем-то, ничего особенного. Мне приходилось видеть церкви и покрасивей.

Мы оставили машину на довольно почтительном расстоянии от этого культового сооружения и, пройдя с десяток шагов в направлении главного входа, остановились.

– Как тебе здесь? – девушка ласково коснулась моей руки. Ее голос звучал почти торжественно.

Я поежился. Хоть солнце и светило вовсю, но его лучи совсем не грели. Да еще и северо-восточный ветер продувал до костей.

– Нормально, только холодно. Может, подойдем ближе?

– Не нужно! – возразила Вива. – Здесь как раз хорошее место для обзора. А то еще люди подумают, что мы пришли с недобрыми намерениями и прогонят нас. Ведь несколько лет назад храм обворовали…

Я хотел спросить, откуда она об этом знает, но вовремя спохватился – и так все понятно.

Долго устоять на месте мы не смогли – у нас просто окоченели ноги. Поэтому решили двигаться, и принялись прогуливаться возле церкви.

– Знаешь, очень давно, сразу после войны, одной местной крестьянке у стен этого храма явился странный человек и спас ей жизнь, – стала рассказывать мне девушка. – Ту женщину звали Натальей, она имела троих детей и работала в колхозе. Ее муж Николай, к счастью, хоть и был серьезно ранен, но уцелел на фронте и вернулся домой – с наградами, статный и веселый. Трудно описать радость Натальи, когда супруг, которого она, кстати, не чаяла увидеть, так как накануне получила похоронку, переступил порог родного дома. Вот только радость ее длилась недолго. Тридцатилетнего Николая назначили бригадиром, дали лошадь и пролетку, да еще и в правление колхоза избрали. Загордился мужик, почувствовал себя важным человеком. С простыми колхозниками разговаривал свысока, мог ни с того ни с сего наорать, нагрубить, незаслуженно обидеть. А жену так и в грош не ставил. Капризничал, всячески унижал, откровенно презирал. То ему борщ не такой, то сапоги плохо начистила, то галифе не отстирала. Часто говорил Наталье: «Разве ты женщина? Ты – чучело! Забабилась, расплылась, потеряла всякую привлекательность. Мне с такой супругой стыдно и на людях показаться». И вскоре начал захаживать к одиноким крестьянкам, а позже не стеснялся уже и ночевать у них. Мужчин в селах тогда было мало, совсем мало, и любой мало-мальски привлекательный представитель сильной половины человечества пользовался у женщин бешеным успехом.

Вива на мгновение умолкла, плотнее закуталась в свою курточку, подняла воротник. И, взяв меня под руку, продолжила:

– Как-то в село прислали из города нового бухгалтера – эдакую вертлявую дамочку со смазливой мордашкой. В крепдешиновом платье, в туфлях на высоких каблуках, с розовым шелковым шарфом на шее – она выгодно отличалась от сельских тружениц. Вот на нее и положил глаз Николай. Стал с ней встречаться, сначала тайно, а потом и на людях. Когда Наталье донесли об этом, она тут же помчала к своей сопернице. Думала, пристыдить ее, отругать, но вышло наоборот – бухгалтерша сама пошла в атаку. Сказала, что Наталья не пара Николаю, что он ее не любит, считает недалекой и собирается бросать. Бедная женщина вернулась домой сама не своя. Целый день не находила себе места, металась по двору да все плакала. Правда, в душе у нее все же теплилась слабая надежда, что никуда супруг не уйдет, останется в семье, ведь у них как-никак трое детей. И вот он поздним вечером заявился на порог. «Собирай мои вещи, живо! – скомандовал. – Я ухожу от тебя. Противна ты мне!» Наталья просила его, умоляя одуматься, на колени ставала – не помогло. Побросал свои шмотки на пролетку и укатил. Покормив детей и уложив спать, Наталья долго сидела на лавочке возле дома, все ждала, что муж вот-вот одумается и возвратится. Но уже стало светать, а он не являлся. И тогда отчаявшаяся женщина, разум которой помутился от горя, нашла в сарайчике веревку и решила там же повеситься. Один конец канатика прикрепила к сволоку, другой завязала в петлю, принесла пустое ведро, перевернула его вверх дном, чтобы было на что стать. Однако прежде, чем привести свое страшное намерение в действие, надумала Наталья в последний раз помолиться. Нельзя сказать, что была она такой уж верующей, но существование Бога не отрицала и соблюдала все годовые праздники. Рыдая, побежала к церкви. Стала у входа, начала креститься и шепотом просить прощения за то, что вознамерилась лишить себя жизни. Потом круто развернулась и понеслась обратно домой. Да только далеко от храма удалиться не успела. Вдруг навстречу Наталье из сумрака вынырнул худощавый, седовласый, еще не старый мужчина в широкой темной одежде и с посохом в руке. Женщина, не сбавляя шагу, хотела обойти его. Но он окликнул ее по имени. Удивленная, Наталья остановилась и начала приглядываться к столь раннему прохожему. Поняв, что видит его впервые, спросила: «Кто вы такой?». «Одинокий странник», – тихо произнес тот. «А откуда меня знаете?» «Да я все знаю, – печально вздохнул мужчина и прибавил: – И о том, что ты задумала, тоже». «Я не хочу жить без Николая!» – заплакала Наталья. «Ты не можешь жить без Николая, а как же твои дети будут жить без матери?» – строго спросил незнакомец. Целых полчаса они говорили, и, странное дело, их никто не потревожил, хотя уже почти рассвело, и люди должны были давно появиться на улице. На прощание странник по-отечески погладил Наталью по голове и сказал: «Иди к своим детям! Ими живи! А о Николае не печалься, вернется он к тебе через год».

– И что, вернулся? – нетерпеливо спросил я. Рассказ Вивы зацепил меня за живое, встревожил душу.

– Да, вернулся, – ответила она. – Вскоре у Николая вдруг воспалились фронтовые раны, он стал сильно болеть. Из-за этого ему пришлось оставить хлопотную должность бригадира и пойти сторожить ферму. Бухгалтерша тут же сошлась с другим мужчиной – заведующим током. И Николай, помыкавшись по чужим углам, пришел к Наталье и детям с повинной, попросился обратно. Они простили его и приняли.

– А как дальше сложилась их судьба?

– Они вместе прожили всю жизнь. Из села перебрались в Запорожье. Николай поправился, работал на «Запорожстали», а Наталья – в детской молочной кухне. Его не стало в конце семидесятых годов, а она прожила еще почти пятнадцать лет. Двое их детей и сегодня живы, давно имеют внуков и правнуков, а третий ребенок – девочка – умерла от воспаления легких в начале пятидесятых…

Уже в машине, когда мы решили возвращаться домой, я задал вопрос, все время крутившийся у меня на языке:

– А кто был тот человек, которого тогда встретила Наталья возле церкви?

Вива взглянула на меня с загадочной улыбкой и ответила вопросом на вопрос:

– А сам-то ты как думаешь?

Я неопределенно пожал плечами и, развернув «Хонду», взял курс на Запорожье.

Дома девушка рассказала мне еще одну интересную историю, связанную с этой церковью.

Дело было в середине восьмидесятых годов. У жителя Запорожья, инженера военного завода Леонида погибла жена. Ее сбил автомобиль, когда она переходила улицу. Опечаленный мужчина не стал сообщать о смерти матери своему сыну, который проходил срочную военную службу в Афганистане. Решил, что незачем парню бередить душу, ведь на похороны его вряд ли отпустят, слишком уж далеко добираться. Сын, кстати, у Леонида был единственным ребенком, в Афганистан напросился сам – тогда таких добровольцев хватало.

Прошел месяц, началась весна. Леонид с нетерпением считал дни – сын написал, что совсем скоро, не позже середины апреля, демобилизуется и вернется домой. Но случилось страшное. В конце марта во дворе частного дома Леонида появились военные. Они привезли цинковый гроб…

После похорон единственного сына, несчастный отец совсем пал духом и потерял всякий интерес к жизни. Перестал ухаживать за домом и садом, ни разу не съездил на свой дачный участок, расположенный за городом, на живописном берегу Днепра. Замкнулся в себе, с коллегами почти не общался, часто приходил на работу небритый и в мятой одежде. Еду для себя не готовил, продукты не покупал. Питался одной картошкой, которую варил себе два-три раза в неделю. В общем, вскоре Леонида было не узнать: худой, бледный, руки дрожат, клоки седых волос торчат в разные стороны, взгляд потухший, пустой. Да еще, на свою беду, этот несчастный одинокий мужчина, у которого и родственников не осталось, начал попивать, и с каждым днем все больше. С работы его пока не гнали – жалели и надеялись, что со временем он успокоится, обретет душевное равновесие и вернется к прежней жизни.

Пил Леонид в одиночестве, компаний сторонился. Сядет, бывало, в беседке, в саду, поставит на стол бутылку водки – и пьет, не закусывая. Пьет, курит и плачет.

Так продолжалось до середины мая.

Потом вдруг Леонид пришел на завод, подал в дирекцию заявление об уходе. Но начальство наотрез отказалось отпускать квалифицированного специалиста и, в недалеком прошлом, одного из самых добросовестных работников. Вместо этого предоставило ему отпуск. Леонид настаивать на своем увольнении не стал, для него это уже не имело никакого значения – он принял решение в самые ближайшие дни уйти из жизни, ведь на этом свете его больше ничего не держало. Только подумал что нужно сначала съездить в село, в котором родился, и навестить могилки родителей. Село как раз то самое, где находится храм преподобного мученика Андрея Критского…

Поехал. Побродил по улицам, по околицам, постоял у некогда родного дома, потом отправился на кладбище. Долго сидел возле могил отца и матери, вспоминал детство, юность, счастливые годы жизни с покойной супругой. И так глубоко погрузился в свои сладкие воспоминания, что даже не заметил, когда на землю опустились сумерки и со стороны Днепра подул прохладный вечерний ветер.

Леонид мог, конечно, попроситься переночевать к кому-то из знакомых – в селе жили его бывшие одноклассники и друзья детства. Но не захотел никого тревожить. Так и просидел полночи на кладбище. И только перед рассветом опять стал прохаживаться по улицам села.

В какой-то момент ноги принесли его к церкви. Леонид был членом компартии, считал себя материалистом и атеистом, но в этот раз остановился и помимо воли, неожиданно для самого себя истово перекрестился. Немного постояв, уже хотел уходить, как вдруг услышал за спиной чье-то ровное дыхание. Оглянулся – и увидел высокого седовласого мужчину в длинной темной одежде – не то в плаще, не то в рубахе. Он стоял, опираясь на длинный посох, и смотрел на церковь. В мутном свете уличного фонаря его глаза казались строгими и даже сердитыми.

– Вы, наверно, сторож? – спросил Леонид.

Мужчина не спеша перевел взгляд на него и тихо произнес:

– Можно и так сказать.

– Я не видел, как вы подошли…

– Зато я видел, как ты, вчерашний заклятый безбожник, крестился на святой храм! – чуть громче изрек человек с посохом. И после короткой паузы с печалью в голосе прибавил: – Хорошо, что ты вспомнил о Боге, но плохо, что нет его в сердце твоем.

Леонид не нашелся что сказать и промолчал.

– Худое дело ты задумал, ох, худое, богопротивное! – продолжал вещать мужчина. – Понимаю, тяжко у тебя на душе, горечь и отчаяние поселились в ней. Но нельзя лишать себя благодати Божией, нельзя идти на самоубийство! Сие есть самый большой грех!

Леонид очень удивился, услышав эти слова.

– Как же вы догадались, что я решил наложить на себя руки? – вскричал он дрогнувшим голосом.

– Ведомо мне твое горе! – ответил мужчина. – И то знаю, как ты топил его в вине, да не утопил. И зачем сюда приехал – тоже знаю!

– Не могу я больше ходить по земле! – Леонид не смог удержаться и безутешно заплакал. – Зачем мне жить? Для кого?

– Не по своей воле ты послан на этот свет и не по своей воле должен уходить! – назидательно молвил мужчина. – Для кого тебе жить, спрашиваешь? Для людей живи!

Леонид грустно покачал головой:

– А если сил нет жить?

– Крепись! Как ни тяжко – крепись! – его ночной собеседник поднял посох и с силой опустил на землю. – Плач горючими слезами, скрежещи зубами от боли и бессилия, но живи! Живи и не ропщи! Живи и молись! В молитве и обретешь успокоение.

Они поговорили еще немного, и Леонид, простившись, стал уходить. Но мужчина вдруг остановил его.

– Скажу тебе вот что: есть у тебя еще одно дитя – дочь.

– Тут вы ошибаетесь! – горько усмехнулся Леонид. – Нет у меня никакой дочери. Был только сын, но я его похоронил…

– А я говорю: есть у тебя еще одно дитя! – настойчиво повторил человек с посохом.

И, назвав район и село, сказал, что там, на окраине, в самой бедной хате, живет сорокалетняя женщина, а с ней – девушка с младенцем. Эта девушка и есть дочь Леонида.

Выслушав, тот недоуменно пожал плечами и на прощанье бросил:

– Как бы мне хотелось вам верить! Да только знаю точно: вы ошибаетесь!

– А ты съезди в то село и удостоверься! – посоветовал мужчина и растаял в темноте.

Дома, вспоминая этот ночной разговор, Леонид пил водку в саду и плакал. А в веранде уже стояло заряженное полукартечью охотничье ружье шестнадцатого калибра…

Однако не суждено было несчастному вдовцу умереть в то утро. Он так напился, что не смог дойти до дома – свалился под куст смородины и уснул. А когда проснулся, решил: нужно все-таки побывать в том селе, о котором говорил неизвестный мужчина. Никакой дочери, конечно, там найти не удастся, потому как ее нет и быть не может, но на всякий случай стоит проверить его слова.

На следующее утро Леонид привел себя в порядок, побрился, надел чистую одежду и завел свои «Жигули», которые вот уже несколько месяцев безвыездно ржавели в гараже.

Пока ехал в район, вспомнил, что в ранней молодости, девятнадцатилетним студентом вместе со своими сокурсниками работал там – помогал колхозникам собирать овощи, обильно уродившиеся в тот год. Да только трудились они не в том селе, куда сейчас он ехал, а в соседнем. А еще вспомнил Леонид кареглазую семнадцатилетнюю девчушку Катеньку, с которой «крутил» любовь все полторы недели своей вынужденной кохозно-крестьянской жизни…

Прикатив в село, разыскал на окраине дом, в которой обитали женщина и ее дочка с младенцем. Дом действительно оказался бедным – старая мазанка с покосившейся крышей да парой подслеповатых оконцев.

Зашел во двор. На лавочке, возле маленькой верандочки, сидела белокурая девушка и качала детскую коляску.

– День добрый! – поздоровался Леонид. – Не дадите водички напиться?

– Сейчас принесу! Обождите! – девушка вскочила и побежала в хату.

А он заглянул в коляску. В ней сладко спал младенец.

Попив водички, Леонид присел на лавочку рядом с молодой хозяйкой и начал как бы невзначай расспрашивать ее о жизни.

Оказалось, что девушка побывала замужем, но неудачно. Прожила с мужем меньше года и теперь вот возвратилась с ребенком к матери. А еще Леонид узнал, что раньше они жили в соседнем селе, да только там их дом сгорел от неисправной электропроводки, и правление колхоза выделило им эту развалюху.

Услышав все это, Леонид разволновался. Странное дело получается: ведь именно в том селе, где раньше жили мама и ее дочка-разведенка, ему довелось потрудиться в студенческие годы…

– Как зовут твою маму? – дрожащим голосом спросил он.

– Екатериной! – ответила девушка. – А вы что, знаете ее?

В этот момент во двор вошла невысокая, полноватая женщина в поношенной куртке и шерстяных гамашах. Леониду хватило одного взгляда, чтобы понять: это именно та самая Катенька, с которой он встречался двадцать четыре года назад. Да, она крепко изменилась, но глаза – прежние – такие же искристо-карие и наивные…

Она тоже сразу его узнала.

Они проговорили весь день. Леонид поведал о том, как жил все эти годы, как похоронил сначала жену, а потом – сына, как запил от горя. А Екатерина рассказала, как родила нагулянного ребенка от заезжего студента, как тяжелая болезнь забрала ее родителей, как она маялась без защиты и материального достатка.

Вскоре Леонид перевез свою новую семью в Запорожье. Оформил с Екатериной законный брак, устроил ее к себе на завод рабочей. Дочку отправил по осени учиться в техникум, а внука оформил в детсад.

Вот такие две истории поведала мне Вива. Занятные истории, что и говорить…