Текст книги "Необжитые пространства. Том 2. Позаранник"

«Два кольца – мое, жены…»

 
Два кольца – мое, жены —
В тайной спрятаны коробке.
Если б были нам нужны,
Как плывущей весла лодке
По течению и вверх,
Даже при спокойной глади.
Смысла доброго и веры,
Полнокровной жизни ради?
Кто же знает?
               Мир обширен,
Разных множество нюансов.
Будет вихрь и хлад, и чичер,
И все меньше светлых шансов.
Но спасует только слабый
И не тем попрет маршрутом.
…Рассуждаем: если б… кабы…
Неудача?
         Злая шутка?
Ты не признаешь вины,
Я отмахиваюсь робко.
Два кольца – мое, жены —
В тайной спрятаны коробке.
 

«Уже не склеить, не заштопать…»

 
Уже не склеить, не заштопать,
Искусствен был материал.
Как мы могли с тобой прохлопать
То, что Господь когда-то дал,
По лучику вложил нам в души,
Чтоб, вместе их соединив,
Водою двигаться и сушей,
Сильней друг друга полюбив.
Не догадались и не вникли,
Угасли лучики давно.
Мы в одиночестве поникли,
Хоть и жилье у нас одно.
Лукавить,
          мудрствовать излишне,
Кто был добрей,
                    а кто был злей.
Тебе – любимая сберкнижка,
Мне —
    песня мудрая полей.
 

«Девчонке-однокласснице портфель…»

 
Девчонке-однокласснице портфель
Я не носил, не провожал домой.
Мне нравилось углубиться в метель
И тем гордиться:
                    «Вот какой герой!»
И даже мне хотелось, чтобы я
Там заблудился в кутерьме снегов
И, тайно эту девочку любя,
Пред смертью произнес бы пару слов,
Что я глупец, каких на свете нет.
На самом деле очень я хотел —
Мой и ее остался рядом след
И я был по-мужски впервые смел.
 

«Я подарил тебе икону…»

Т. Б.

 
Я подарил тебе икону
Святого Виктора. И ты
Икону приняла с поклоном,
Сказала что-то про цветы.
Мы выпили. И ты сказала:
«Зимою розы сердце жгут».
В руках икону подержала.
«Я ухожу. Меня там ждут».
Ушла, как Блока незнакомка,
Оставив тайны холодок.
И я не думал об иконке.
В глазах мерещился цветок.
То он огнем воспламенялся,
То угасал почти на нет,
То гомерически смеялся:
Ты всего-навсего поэт!
Окурок обронив под ноги,
Я ненароком увидал:
На плитах стершихся убого
Мой снимок брошенный лежал.
 

««Господи! Господи! Господи!»…»

 
«Господи! Господи! Господи!» —
Летит, как пыль, как сор.
Распух от желчи дом.
А Бог и я при чем?!
Больна? Лечись! А нет…
С разбега… близок яр!
Коль опостылел свет,
А жизнь не божий дар.
Зачем грешишь, как тать,
Мечешься по углам!
…Тебя я буду «там»
За здравие поминать.
 

«А я один тринадцатую ночь…»

 
А я один тринадцатую ночь
Пишу тебе в уединенье скорбном
При свете догорающей свечи
В холодной и заброшенной квартире,
В которой нет камина и ковра,
Цветок алоэ побледнел за осень,
Лишь кот сибирский с хитрыми глазами,
Меня жалея, на чердак подался.
А я корплю над сумрачном листом
У темного окна, поэт влюбленный,
Разлукою опальною томимый.
О, если бы мне хитрые глаза
И рыжий хвост и поступью неслышной
Подкрасться тайно и самозабвенно
К избраннице желаний неуемных…
Еще не доводилось мне такое!
Но ты прекрасно понимаешь, мне
Не кот сибирский голову морочит,
Твоя игра мне душу истязает.
И позабыв о гордости вконец,
Постылый сам себе за эту слабость,
Приду к тебе, униженный,
                                      как раб,
Чтоб голову покорно положить
На плаху твоих сомкнутых коленей
В тринадцатую роковую ночь.