Текст книги "Необжитые пространства. Том 2. Позаранник"

«Разбредаются мысли, уходят к другим…»

 
Разбредаются мысли, уходят к другим,
Кто моложе меня и свежее.
И глаза застилает неведомый дым,
А ведь был я когда-то нужнее.
«Не хандри и не комкай угрюмо листы,
Пусть слова остаются уродцы,
Непорочной усталости это следы
В глубь ночного разлада, от солнца.
Звон и гам прекратится во Вселенной во всей,
Никакая не брезжит преграда.
Жизни капли остатние горькие пей,
Я, душа твоя, чувствуешь, рада?!»
 

«Начало было, но истаяло…»

 
Начало было, но истаяло.
Конец пребудет. Навсегда.
Жизнь, я подумаю, простая
Во все туманные года.
И потому неощутимо,
Что сердце сполохом горчит,
Последние осилив зимы,
Без содроганья замолчит.
Останутся туман и воля,
И всплеск далеких голосов
Неумирающего поля,
Незатухающих ветров.
 

«Стоголосо журчат воробьи…»

 
Стоголосо журчат воробьи,
Это значит к погоде хорошей.
И опять мне писать о любви,
С плеч стряхнув онемелость пороши.
Ее мягки объятья, я к ним
Привыкать уже стал меланхольно.
Сколько жил в окружении зим,
Мой Господь, издеваться довольно.
Я свой голос озвучил в ладонь,
Осторожно проверил… и влился
В птичий хор и услышал:
                                    «Не тронь
Словом горьким, кто с миром простился».
Он взглянул, улыбнулся, сказал:
«Bce по-божьи равны изначально».
И с небес Он скворцов подослал…
На земле, кто влюблен, обвенчались!
 

«Мир сузился до прорези век…»

 
Мир сузился до прорези век,
Вот-вот ресницы закроются.
Господи, кто я? Ежели человек,
То пусть небеса расколются,
И осколки согреют на моей груди,
Пока еще кровь не утратила солнце.
Час пробил! «Лети иль иди, —
Бог провозгласил. —
                       Нет у Вечности донца,
Берегов». Я вспарил без потуг,
Не ощущая ни крыльев, ни воздуха.
Круг проделал. И еще круг,
И вот оно, бессмертие… звезды…
 

«Я перестал любить хвалу и славу…»

 
Я перестал любить хвалу и славу,
Я сторонюсь поклонников своих,
Они идут налево,
                      я – направо,
Они крикливы, я угрюм и тих.
Все кончено? Все только начинается,
Величие сроднилось с простотой,
И белый свет во взоре не качается,
И он уже лукаво нецветной.
Я созерцаю пади, косогоры,
Усталость тропок и сквозных дорог.
Оплакиваю по-земному горе,
По-человечески мне дорог Бог.
Открылся мир естественно и ясно,
Что впопыхах утрачено душой,
К ней возвернулось зорюшкою красной
Врачующей росою кружевной.
 

«Не пашу я, как лошадь…»

 
Не пашу я, как лошадь,
Не хожу по луне.
Я старик маломощный,
Я не нужен стране.
 
 
Я сижу на скамейке,
Протяну пару дней,
Алкоголик Емелька
Гроб поставит на ней.
 
 
И со мной попрощается
Кот по кличке Муды.
И, от горя отчаявшись,
Поглядят воробьи
 
 
С ветки старой калины,
Что была мне сестрой.
Она тоже остынет
В смуте ветреной, злой.
 
 
И тогда Емельянка,
В смысл не вникнув умом,
Срубит. И на полянке
Мир согреет костром.
 

«Это так приходит смерть…»

 
Это так приходит смерть?
Как сквозь заросли лесные,
Ночь беззвучно проникает,
Дабы в омуте бездонном,
Заслонив цветы из снега,
Призрак выманить веков.
Кто откроется ознобно?
Тени, тени… И одна
Тень – она всех неприметней,
Ведь она еще младенец —
Миг рождения ее.
Это значит, я иль некто
Покидаем все земное,
И теперь душе незримо
Отрастить осталось крылья
Для полета в небеса,
Где по мановенью длани
Божье место обретет.
…Это так приходит жизнь!
 

«Не прикасаюсь к свету…»

 
Не прикасаюсь к свету,
Земли не чую твердь.
Меня совсем уж нету,
Ты этому поверь,
Хотя с тобой я рядом
И голос подаю,
Но вон незримым градом
Убило день в краю.
Меня ты не удержишь,
Рукой не словишь блик.
Мои в пространстве межи
И оброненный крик.
 

«На чужбине прожил я полвека…»

 
На чужбине прожил я полвека
И осталося полчеловека,
Глазом я одним на свет гляжу,
Слушаю одним я тоже ухом,
Разговор начну – недоскажу,
Оборву на половине сухо.
Если полудругом приглашен,
Вдруг раздумаю на полдороге.
Если на все сто мне хорошо,
Обернется вскорости немногим.
Как же мне теперь судить-рядить?
На чужбине жить еще полвека,
И исчезну я, полчеловека…
Надо мне на родину отбыть!
 

«Я избегаю кровожадных зрелищ…»

 
Я избегаю кровожадных зрелищ
Не потому, что сердцем слишком слаб,
Что возраст мой достиг такую зрелость,
Когда уже я разумом не раб.
Во мне живет душа – она из света,
Из пения струящейся волны.
И сокровенные ее приметы,
Как отраженье неба и травы.
Ведь принуждение – прискорбное насилье.
В природной воле только быть цветам.
Я незаблудший, Бога не просил я.
Я поклоняюсь грозам и громам.
Я гибок, лучезарен, первороден,
Мне Высшая стихия есть сестра.
Не обо мне:
            «Я вышел из народа».
Лишь может выйти из пучин гора.
Не то что избегаю зрелищ страшных,
Не лицезрею в жизненном ключе.
Вот солнце. Бездорожие. И пашня.
И ветерок, как ангел, на плече.
 

Нимб над розой
Цикл стихотворений

Я женщину

подвел однажды к розе,

Спросил без умысла: «Скажи, она

Любима на Руси, как и береза,

Нежна, как и береза, и стройна?»

И женщина ответила: «Да, роза

Любима на Руси, как и береза.

И роза, как и я, нежна, стройна,

Любима на Руси, как я, она».

В. Ростокин

 
Когда я был моложе и глупее,
Наивно думал: «Черт их побери!
В них кровь дворянская, она краснее
Процеженной сквозь облако зари.
Я полагал, они высокомерны
Haстолько ровно, чтоб их не любить.
Я их остерегался, глядя нервно,
Порою мне хотелось их убить.
Но в силу недогадливого разума
Я маялся без действий и кивков
С каким-то ощущением проказы,
Которая гнобила сколь годов.
Мучения, метания закончились,
Когда я стал взрослее и умней
И не боялся сумрачной иконы
И шастающих по углам теней.
Мне медленно и нелегко открылось,
Как дверь тяжелая во храм святой,
Что есть у розы голос свой и крылья,
С жар-птицей схожа утренней порой.
Она жар-птица наяву, не в сказке,
Как женщину, ее любить не след.
На óтшибе тебе подарит ласку,
Провозгласит под небом: ты поэт!
И все. Оставь… Не приставай.
                                              Расспросы
Здесь будут ровным счетом ни к чему.
Живи, как жил, сомнительно и просто.
И письма заключай без поз: «К сему…»
 

 
Накрылись платом бархатистым,
В протяжном розы ожиданье.
Взошел, восстал июнь лучистый
Над бездной вечного сиянья.
Как прах, рассыпались тюльпаны,
Пролески наземь ниц упали.
Несведущие вздыхают: «Странно!»
И на погоду попеняли.
Они же, розы, уж готовились,
Копили силы к сроку вещему,
К незримой заповедной доблести,
Что вечной мудростью отмечена,
И русло времени направлено,
Чтоб красота торжествовала
И созидающе, и праведно,
Конца не ведая, начала.
 

 
За их движением я наблюдаю,
За их взрослением,
Пока росы дыхание вдыхают,
Как предзнамение.
И вот к июню узелки взметнулись,
Похожие на пульки.
Ох, розы нрав!
                  Дремали?
                           И проснулись?
Играли в жмурки?
Им не чета ромашки и тюльпаны,
Гвоздики даже.
Будь осторожен, проходящий пьяный,
С судьбой-поклажей,
Не жалуйся, не лезь к ней обниматься
И в братцы набиваться,
Сверкнет цыганской черною грозою
И дымом борода возьмется!
Она же посмеется
Над тобою
И отвернется.
Никто ты для нее – предмет корявый.
Она, пресыщенная славой,
Взалкает еще несколько часов
Покоя, тайного движенья,
Она не человек и не растенье,
Она творенье
Неземных миров.
 

 
Еще прозрачно-зелены,
Не отягчены грузом ветви.
Я наблюдаю, как они
Восходят к праздничному лету.
Поспешность незнакома им
И чужда пагуба тщеславья.
И зыблется росинок дым
В искристой солнечной оправе.
Свет белый в ожиданье весь
Явления бутонов сочных.
Земному миру эту весть
Дух миротворный напророчил.
 

 
Скоро розы расцветут…
Разве к лучшему изменится
Жизнь людская там и тут,
Еле мелет коли мельница?
Обносилися узлы,
Ведь механик бестолковый.
Поугрюмел от грозы
Плес исконный —
                        нету клева.
Люди кто куда бредут,
Едут черта,
               бога ради?
А цветы себе растут
В одичавшем палисаде.
Их не будет в том вины,
Коль распустятся бутоны
На виду у всей страны
Под церковны перезвоны,
Как набат тревожных дней,
Как предтеча искушений.
Станет горизонт видней
И больнее воскрешенье.
Лягут, чтоб ушла беда,
Храбрецы в туман и росы.
И могилы их тогда,
Как костер, украсят розы.
 

 
Первая роза большого кустарника
В Троицын день расцвела.
Пчелы слетелись к ней – позаранники,
Всех не накормит – мала.
Те наседают настырно и алчно.
Бабочке хочется тож,
Крыльями машет беззвучными алыми,
Еле заметная дрожь
По лепесткам. А в проточинах воздуха
Звон колокольный плывет,
Чудятся всюду молельные вздохи,
Чуется праздничный мед.
Нет, не утратилось, не провалилось
В темь сатаны. Благовест
Вышних Покоев, где все народилось.
На необъемлющий свет,
Розы и пчелы, и доброе утро,
Троица с Выси глядит,
Мир окропляя росой перламутровой,
«Радуйтесь!» – душам велит.
 

 
Я не любил их, как не любят
Красивых, горделивых женщин,
Цветов пылающие клумбы
Хотелось ярый жар уменьшить.
 
 
Я чуял – робость нарастала
И даже страх неизъяснимый.
И мнилось: красными устами
О чуде пропоют незримом,
 
 
Меня повергнув окончательно
В транс мне неведомого ига,
Их хор озвучит: «Замечательно!
О, драма! О, какая книга!».
 
 
Но розы царственно молчали
И были недоступно ми́лы.
Я понял. И мои печали
Безмолвно превратились в были.
 
 
За их родство и отчужденность
Я привязался к ним душою
С непогрешимой обыденностью
И с тихой радостью земною.
 

 
Я пробудился. Бил прямой наводкой
Июньский вызревший в уремах гром.
И в задремавших далях кротких
Гроза воспламенялася костром.
И по вселенским призрачным законам,
Зенитный час дождавшись, вдарил дождь
По ликам по застенчивым оконным,
Вогнав всю избу в трепетную дрожь.
Но это ладно бы…
                      В потенциале
Готовая картинка для стихов!
В душе иное.
                Там, на палисаде,
Она, царица всех земных цветов.
Спасать!
          Спасать!
                  И, полночь разрывая,
Бегу как сумасшедший к ней, родной!
Огонь! И рев небесный!
                                   Ледяная
Вода сплошной обвалистой стеной.
Я руки распростер над нею. Вместе
Погибнем или выживем.
                                   И вдруг
Стихии смолкла обморочная песня,
И мне открылся света дивный круг —
То нимб над розой…
 

 
И цвет, и свет, и аромат,
И нечто тайное струится.
А это – розы. Это – сад.
Тогда мне было восемнадцать.
 
 
Я первым чувством обожжен,
Вспылал букет вручить любимой.
В невежесте не уличен,
Хотя лицо не мазал гримом.
 
 
Я изгородь перемахнул
И, красотою ослепленный,
В кустарник сгоряча нырнул,
Мечтой на подвиг вдохновленный.
 
 
Я ветки гнул, но ни одна
Не поддалась и не сломалась.
Какая жалкая цена?
Любовь и кровь…
                      Я с ней расстался.
 
 
Банальным выглядел конец,
Коль не добавил пару строчек.
Бесславье есть. Есть и венец.
И есть спасенье в многоточье.
 

 
Нектар излился, аромат истек,
С бутонов лепестки спадают жухло.
Но узел завязался в новый срок
И с нежной песнею пчела глядится в дýпло.
Борть сокровенная, в ней соты-клад,
Под воском мед запрятан герметично,
Один я знаю… и тому я рад,
Перезимует рой лесной отлично.
Медведей здесь не водится давно,
И алчный люд уже не рыщет в кущах.
Я снял бы интересное кино,
Но естества не выдумаешь лучше.
 

 
Весь кустарник окоронован —
Королева в моем дворе!
У соседа большая корова.
Покачнувшийся крест на горе.
Розы вспыхнули всеми огнями,
Стой на месте, спокойно гляди
Самим Господом явленной ранью,
Руку мягко прижавши к груди.
Нет, царевны и королевны —
В них, ей-богу, не вижу я толк.
Роза в мире значимей издревле,
Как значимей косуля, чем волк.
Как поэт, я могу ошибиться,
Обжигающим чувством раним,
Но на розу я буду молиться,
Пусть на свете такой я один.
 

 
Не надышаться ароматом —
О розе мало так сказать,
Уже ей не грозит утрата,
Она готова мир обнять.
Да, я предчувствовал банальность,
Бессилие словесных фраз.
Опять эпитет тот же: алость
Мой радует сегодня глаз.
Она величественна настолько,
Таинственна и высока,
Что любоваться молча только,
И пусть безмолствует строка.
Струей бессмертною влекомый,
Последнюю узрев красу,
Я непослушною рукою.
Утер счастливую слезу.
 

 
Набежала орава соседей
Лепестки на земле подбирать,
Чтоб сварить золотое варенье,
Им зимою гостей удивлять.
 
 
Вот народец —
                    все чует и знает,
Он добру не позволит пропасть,
Под кустом на коленях сгребают…
Ими движет какая же страсть?
 
 
Недосуг разбираться.
                               Мне в праздник
Дверь пришедшим гостям отворить
И при свечах, приятных для глаза,
Их цветистым стихом удивить!
 

 
Пусты бутоны, меда нет,
И аромат весь источился.
Поблекнувший, помятый цвет
Сквозь листья наземь просочился.
Кладовая тиха, грустна,
Жучки и пчелы поисчезли.
Лишь шмель не улетел с куста,
В пыльце ножонки поувязли.
Он старенький, подсохший он
И немощен, а дом далеко,
Чай, упокоит вечный сон,
Его возьмет в избý Ростокин.
И в ложе шмель из лепестков
Почиет – труженик великий —
Под стражей сумрачных томов
И осиянных Божьих Ликов.
 

 
Сколько дней, ночей ты лез сюда?
На рослой моей розе,
Муравей.
          И велика ль беда —
Вместо меда обнаружил росы.
Зря карабкался ты, семенил
В сутемках кустарника, родимый?
Он усами тихо поводил,
Что сказал он, понял я, вестимо,
А сказал: «С тобою мы родня
По единой сокровенной сути,
С высоты узрел я, как заря
Борется с ночною тучной мутью.
И движенье начинает день,
Открывая долы и дороги».
Я ему ответил: «Слышу звень,
Это ангелы летят от Бога
К нам с тобой, хотя и путь далек,
Неминуемы крутые грозы,
Даже если вышел нужный срок
И уже не пахнет медом роза».
 

 
Так вино из емкости большой
Через край пролилося, созревши.
Грустно мне сейчас с тобой,
Куст, в начале лета почерневший.
Потекли бесшумно лепестки,
Выпитые росами и солнцем.
Не дышали даже ветерки.
Затаились на небесном ложе
Облака, чуть отражая синь,
Исходящую от плесов свежих.
Был воздан для роз прощальный гимн,
В коем нерасплесканная нежность.
Никаких упаднических нот,
Эту не постигнуть мне науку,
У раскрытых я стою ворот
И вздыхаю, надолго ль разлука?
 

 
Как потом мне жить без вас,
Чем питать свою мне душу?
Отвести не смею глаз,
Как бутоны ветер сушит.
Под кустом из лепестков
Пол, как во дворце царевны.
Жар угас. Из облаков
Свет холодный над деревней.
Что ж печалиться, скулить…
Цветень небо заманило.
Надо как-то жить да быть,
Шило поменять на мыло.
Чтоб в уремные часы
Затяжного непогодья
Не утратить чистоты,
Оставаться всем угодным,
Даже если облетел
Куст и потемнел невзрачно.
Что он мог, то он сумел,
Поводырь мой летний зрячий.
Я бы умер без него,
Без живительных бутонов.
Роза, ты уж далеко,
Не вернуть тебя, не тронуть…
 
 
Скоро ж буду я у Бога.
Ты воскреснешь. И не немо
Позаранника другого
Вдохновишь ты на поэму.
 

 
Недолго роза радовала душу
Поэта. Снова будет он грустить
И в одиночестве лихую вьюгу слушать —
Чего извечно вдоволь на Руси.
Зачем она цвела и обольстила
Своею неземною красотой?
Не думал я, что в ней такая сила,
Что от любви я стану сам не свой —
Счастливым стану,
                         юным, искрометным,
Готовым плечи распрямить и грудь
И медом наполнять сонетов соты,
Прокладывать к желанной славе путь.
Поблекла роза и угасла тихо,
Мне в утешенье не сказав прощай.
Гляжу в окно – там сатанеют вихри,
А наяву истек всего лишь май.
 

 
Я хотел подарить тебе розу,
Подошел к ней я с острым ножом,
Но увидел росинки, как слезы…
Я чутьем ее был поражен —
Смерть приблизилась,
                                 вот уже рядом,
Лезвиé неприятно блестит.
А над лугом,
              над речкой,
                             над садом
Солнце свет благодатный струит.
Изумительна радость – погода,
Словно быть ей такою века!
…Ты прости, что к тебе я сегодня
На свиданье пришел без цветка.
 

 
Я говорю ей, как и раньше:
«О, ты красива и стройна!».
И головою она машет,
В глазах сокрытая вина.
И понимает, что лукавлю,
Что жалость слышится в словах,
Но сказанное не исправлю,
Хоть в сердце затаился страх
Невнятный, робкий, как угроза
И как при солнце тучи мгла.
Вон даже увядает роза,
А ведь она еще жива.
 

 
В своей розовой кофточке
                                       в розовый день
Ты ушла. Мы с тобою расстались.
Пролегла между нами глубокая тень,
У окна только роза осталась.
 
 
Когда я затоскую, покажется мне,
Что бессмысленна жизнь и коварна,
Ты вернешься,
                    вернешься…
                                    Но только во сне,
Словно дивный цветок, светозарна.
 
 
Помнишь,
          с розой в поэме тебя я сравнил…
Ты ли это считала за счастье?
Неожиданно вихрь белый свет замутил.
Натянулася нить, разорвалась на части.
 
 
Видно, тонкой была, не сдержала напор
Ломового житейского быта.
То ли кофточкой красной зажегся простор,
У окна то ли роза убита.
 

 
Ты задумчивой стала
И печальной чуть-чуть.
Это роза завяла,
И утратилась суть
Иль судьбы, или жизни,
Или далей,
              как сон.
Света теплого брызги
Замолкающий звон.
Я предвидел заране
Неизбежный разрыв.
Исцелит мою рану
Песни новой мотив.
 

 
Розы словно бы в раздумье,
Стебельки корявы их.
В голубом весеннем шуме
Куст прохладен, чужд и тих.
 
 
Он своим румяным ликом
Завтра ало улыбнется,
И моей души поникшей
Свет врачующий коснется.
 

 
В зеленом одеянии томится,
А мысли сколь ее уж так просты.
С каким же предзнаменьем росяница
Подолгy студит скучные кусты?
 
 
И я стою, склонив уныло голову,
И мысль душе покоя не дает:
В тот миг,
          когда меня незримым молотом
Ударит,
       роза тотчас расцветет!..
 

 
Вначале был невзрачный куст,
Подует ветер – слышен хруст.
И кто-то мог его срубить
И в ночь пригрубок протопить.
Господь сию беду отвел —
В июне ожил куст, расцвел.
 

 
Какое счастие проснуться
И выйти в сад, где птичий гам,
Губами нежно прикоснуться
К зажженным алым лепесткам,
 
 
Их не нарушив тайных мыслей
И той неведомой черты,
За коей ангельские выси
И свет вселенской чистоты.
 

 
Совокупность жизни света,
Зорь, полуденных лучей,
Нежно-алая от ветра,
Лепестком зажгла ручей.
 
 
В ней румянец поля, луга,
Нестареющая новь.
Ей я молвил как подруге:
«Есть моя в тебе ведь кровь!»
 

 
Сказал соседке я: «Остановись
И полюбуйся: розы как цветут!»
«Я тороплюсь. Я в храм иду».
«Но разве не божественны они?
И равнодушно мимо не пройти,
Хоть даже ты идешь молиться…»
 

 
Наверно, я счастливым стал…
Могу на розы любоваться
Сквозь изгородь чужого сада,
Накоротке остановлюсь,
Держась руками за штакетину.
 
 
И тотчас дивные цветы
Взаимностью мне отвечают,
Бутоны вспыхивают ярко
От преизбытка чувств…
 

 
Чужая роза,
              как чужая женщина,
К ней тянешься рукой —
                                  рука дрожит,
Словно ты, во много раз уменьшенный,
Жест отклоняешь,
                         чтоб привычный быт,
Безгрешный и бесцветный,
В пространстве обрести —
                               одна в нем та же суть,
Лицо и сердце в кровь сечет сухая ветка,
Указывая ей угодный путь.
 

 
Разжег костер у окон ветер,
Пылает,
       мечется костер!
Такой один на белом свете,
Я с ним затеял разговор.
«Ты – не костер, а роз скопленье,
Постойте, розы! Как же так?
Зачем ударились в горенье?»
Они: «Ты добрый наш чудак,
Воспринимай явленья просто,
В своем огне мы не сгорим.
Вот стихнет ветер, снова в росах
Свои уборы нарядим,
И мир улыбкой одарим!»
 

 
…А роза мне поет: «Пиши…
Коль в сердце не пропал
Любовный пламень! Поспеши,
Пока хозяин не сорвал
Меня для рынка…»
 

 
Я ощущаю, как утрами
Рождается незримый стих.
Июнь холодными губами
Расцеловал до крови их.
Такой я страсти не испытывал,
Не уловлю никак намек —
Росой небесною умытый
Ко мне благоговел цветок.
И чем он ближе наклонялся,
Застенчиво я отстранялся…
 

 
Возле дощатой уборной
Роза приметно цвела.
«Это, наверное, к горю», —
Мать обронила слова.
 
 
Дочка подросток-шалунья
Вскоре сломала цветок.
И на росе в полнолунье
С кровью нашли лоскуток.
 

 
Они от солнца притомились,
Угасли и в комочки сбились
Бутоны, дряблы лепестки,
Их не целуют ветерки,
Не украшает их роса…
 

 
Я наблюдал за розами все лето,
Я с ними жил единою семьей.
Они меня считали за поэта,
Тихонько им читал стихи порой.
 
 
Я выходил к ним зорькою прохладной,
Я говорил учтиво:
                       «Добрый день!»
Они головки клали на ограду,
И росная лучилась голубень.
 
 
Я б выразил словами эту нежность,
Которая струилась в душу мне,
Но мысли
           растворялися в безбрежность,
Такое лишь случается во сне.
 
 
О, я за лето мудрым стал,
                                      красивым,
И объяснилась мне в любви жена,
О розе помянула чуть ревниво
И розового налила вина.