Текст книги "История как Промысл Божий"

Беседа четвертая
«Не вы Меня избрали, но Я вас избрал»

Когда на Тайной Вечере Иуда вышел из горницы и за ним закрылась дверь, Иисус сказал ученикам: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга; по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:34).

Почему эта заповедь названа Иисусом «новой» – ведь задолго до этого Он разъяснил фарисею в присутствии большого числа народа, что надо любить ближнего как самого себя и это есть одна из главнейших заповедей (Мф. 22:37)?

На первый взгляд, Христос на Тайной Вечере просто повторил эту заповедь, так что ее никак нельзя назвать новой. На самом деле между этими двумя обращениями имеется принципиальное различие – оно заключается в том, кому они адресованы. В одном случае Христос обращается к конкретному лицу (фарисею) и к каждому индивидуальному человеку, который Его слышит, и говорит «люби», а в другом случае Он обращается сразу ко всем собравшимся, говоря «да любите», так что субъектом восприятия заповеди становится весь коллектив, рассматриваемый как новая духовная единица. Отсюда и заповедь делается новой.

Нам необходимо в этом разобраться, иначе мы, имея уши, не услышим того, что хочет сказать нам Спаситель. В этом поможет философия – ведь она, по определению Фомы Аквинского, есть служанка богословия, так пусть проделает черновую подготовительную работу, которая позволит нам перейти к богопознанию.

Философия начинается там, где производится тонкое различение понятий, сваленных в одну кучу под общим термином, она расщепляет эти термины, как магнитное поле расщепляет спектральные линии атомов. Нам надо расщепить слово «Мы», в котором смешиваются два совершенно разных понятия: «Мы» как множественность, как совокупность отдельных «Я», и «Мы» как единство, как целостное «сверх-Я».

«Мы» во втором смысле есть не что иное, как духовная единица более высокого порядка, чем духовные единицы, обеспечивающие ее появление, то есть личности. На возражение, что это мистика, ответим, что не меньшей мистикой является возникновение духовной личности из совокупности нервных клеток мозга. Единое «Мы» рождается из множественного «Мы» лишь при определенных условиях, но если рождается, то начинает управлять отдельными «Я», входящими в эту множественность. Каковы же условия его появления? Для этого у совокупности «Я» должны образоваться общие идеалы, общие верования, общие жизненные установки и общие критерии добра и зла; короче, они должны быть одного духа. Тогда этот общий дух объективизируется, оторвется от физических лиц и вознесется над ними, являясь автономным и господствующим над физическими лицами. Такие духовные лица второго порядка, называемые народами, нациями, государствами или цивилизациями, и составляют субъекты мировой истории. Специфика духа, наполняющего такой субъект, определяет его особенности и его историческую судьбу. Такова точка зрения философии. Философия говорит нам, что всякий земной человеческий коллектив, психологически настраиваясь на общую идею, тем самым призывает к себе эту идею в ее онтологическом выражении и получает ее с «платоновских небес», поступая в ее распоряжение. Именно так спиритуалисты вызывают дух умершего, который начинает двигать их блюдечко.

Чтобы пойти дальше, нам надо вступить в область богословия.

Ярчайшим и нагляднейшим примером акта (психологический запрос – онтологический ответ) является хорошо известное и документированное зарождение Христианской церкви. Общим чувством апостолов, собравшихся на Тайной Вечере, была любовь ко Христу. Это – психология. На ее запрос апостолам была ниспослана с небес уже онтологическая реальность – Святой Дух Христов.

Перед Своим Вознесением Христос специально наказал ученикам держаться в Иерусалиме вместе, находясь в одном помещении, и ниспосланный Им Святой Дух сошел на всех сразу и почил на каждом отдельно в виде огненного языка. После этого, уже за пределами города, в результате потрясшей народ богодухновенной проповеди Петра, крестившись, присоединились к святому сообществу еще три тысячи человек. «И они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах» (Деян. 2:42). Но такого рода святое сообщество есть не что иное, как Христианская церковь: апостолы играют в нем роль епископов, совместные молитвы – роль церковных богослужений, преломление хлеба – роль евхаристии (причащения). Эта, первая, Церковь Христова была относительно малочисленной – меньше любой современной епархии, поэтому ее можно назвать первым христианским церковным приходом, родившимся в день Пятидесятницы вместе со своими прихожанами. Однако вскоре от него начали отпочковываться и другие приходы в разных областях Римской империи, и к моменту посланий апостола Павла (50-е – начало 60-х годов новой эры) их было уже достаточно много, так что возникла опасность появления разного истолкования учения Христа разными местными церквами вследствие их разобщенности. Во избежание этого началось объединение приходов в Единую Святую Апостольскую Вселенскую Церковь, разделенную на епархии, и была установлена практика созыва поместных и всеобщих (Вселенских) Соборов, на которых коллективный разум делегатов принимает обязательные для исполнения всех епархий вероучительные определения и организационные решения.

Так исполнилось обетование Бога Сына, данное Им ученикам еще во время земной жизни: «Я создам Церковь

Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Уже из этих слов видно, что Христос придает основанию на земле Своей Церкви очень важное значение. Другое место Евангелия делает это еще более очевидным. Накануне своей казни, открыв ученикам, что Он скоро уйдет к Отцу, Иисус добавил: «Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я ушел; ибо если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин. 16:7). Под Утешителем Иисус имеет здесь в виду Святого Духа, ниспосланного Им в день Пятидесятницы и создавшего Церковь. Выходит, для людей, любящих Христа, лучше иметь Его Церковь, чем Его самого? Это кажется странным, но по зрелом размышлении понимаешь, что так оно и есть. Облекшись в человеческую плоть, Бог Сын подчинил себя законам материи и мог находиться в каждый данный момент времени только в одном месте и общаться только с теми, кто был рядом с Ним; освободившись от плоти, Он получил возможность при посредстве Святого Духа присутствовать одновременно во всех приходах Своей Вселенской Церкви, делая ее тем самым Телом Христовым. Это новое воплощение Христа, которое не могло бы совершиться, если бы Он не взошел к Отцу, действительно было более плодотворным, чем вочеловечение, и именно оно породило неслыханную, невиданную и небывалую доселе великую христианскую цивилизацию.

Получается, что и сотворение мира, и вочеловечение Второго Лица Пресвятой Троицы, Его земное служение, крестная смерть, Воскресение и Вознесение к Отцу с ниспосланием Святого Духа на землю увенчалось созданием Церкви. Зачем она так нужна Творцу?

Конечно, полного объяснения этому человеческий разум дать не может, ибо дела Господни неисповедимы. Но частичные объяснения, делающие все менее странным, предложить можно, обратившись к гениальным прозрениям древнегреческой философии элейской школы, донесенным до нас Платоном. Мудрецы учили, что Сущее не пребывает в одиночестве, а создает свое «Другое» (хетерос), имеющее то же содержание, но иную форму (модус), чтобы иметь возможность видеть себя как в зеркале. «Другое» не равно, но подобно Сущему. Пользуясь этой терминологией, мы можем сказать, что святой человек подобен Христу, а собор всех святых, которому уготовано Царство Небесное, есть подобие Троицы, то есть Ее «Другое». Сотворив мир и получив после его рассотворения сухой остаток в виде Царства святых, Бог обретает свое «Другое», в котором почему-то нуждается. Если поверить Пармениду, что Сущему надо иметь свое Другое и учесть, что, согласно Библии, Бог есть Сущий (Исх. 3:14), то шесть дней творения не покажутся напрасной тратой Богом времени и энергии.

Огромная ценность, каковой является для Бога небесное сообщество святых, делает исключительно ценным для Него и земное сообщество людей, ищущих святости, то есть Христову Церковь. Ее верные чада по окончании времен взойдут на небо и образуют коллектив, представляющий «Другое» Божественного Триединства-Пресвятой Троицы.

Поскольку Церковь Христова является богоустанов-ленным институтом, человек не может изменять ее назначение, которое сводится к трем видам деятельности.

1) Сакральная деятельность – мистическая подготовка пасомых к вечной жизни посредством свершения таинств, особенно Евхаристии. «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6,53).

2) Просветительская деятельность – ознакомление паствы и всех желающих с хранимым Церковью учением Христа о Боге, мире и человеке.

3) Миссионерская деятельность – донесение Божьего Слова до нехристиан, крещение и воцерковление тех из них, кто на него откликается.

Сакральная функция Христовой Церкви – самая консервативная: таинства как совершались тысячу лет назад,

так совершаются и сегодня. Но просветительская и миссионерская функции, по сути оставшись неизменными, должны приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам – например, к появлению микрофонов, радио и телевидения, к состоянию общества, к политической ситуации и т. п. Церковные таинства свершаются на небесах, в Царстве вечности, социальное же служение Церкви осуществляется в потоке времени и должно сообразовываться с особенностями момента.

Сейчас настал тот момент, когда социальные функции Христовой Церкви – просветительская и миссионерская – становятся настолько важными, что от их активизации зависит судьба человечества. Слава Богу, перед ними, соответственно, открываются небывалые возможности. Эти новые возможности связаны, с одной стороны, с глобализацией средств коммуникации, с другой стороны – с тем, что современная наука в возрастающих масштабах открывает все более убедительные подтверждения истинности той картины мира, которую нам рисует Священное Писание. Что же касается актуальности этой работы Христовой Церкви, то скажем об этом кратко: от того, как Церковь выполнит эту работу, зависит спасение человечества – не только спасение душ, которое всегда зависело от Церкви, а на этот раз спасение и тел, сохранение жизни на земле.

Речь, конечно, идет о неотвратимо надвигающемся на нас кризисе материализма. Зародившийся в XV веке в Европе и занесенный оттуда, как инфекция, в другие части света, материализм перевернул с ног на голову всю систему ценностей, вложенную в человека его Создателем, заставил людей забросить заботу о душе и сосредоточить все помыслы на заботе о теле, вопреки не только требованиям всех религий, но и советам мудрецов всех стран и эпох; ставить целью жизни получение наибольших телесных наслаждений и предпочитать вниманию к внутренней жизни тягу к внешним развлечениям, тягу к гедонистическому образу жизни. К несчастью, этот губительный для души образ жизни вызывает привыкание, действует как наркотик. Это доказывается тем, что попав из еще живой России в комфортную западную страну, вроде Голландии или Норвегии, человек первые два года тоскует, а затем успокаивается и начинает, как и все окружающие, вести бессмысленную жизнь овоща. И если бы не один секрет мироустройства, то в результате глобализма в один прекрасный момент вся наша планета превратилась бы в овощную плантацию.

Секрет этот заключается в том, что все не могут вести гедонический образ жизни. Если какая-то группа людей сидит на наркотике комфорта и развлечений, то какие-то другие люди должны тяжко трудиться, чтобы обеспечить первых этим наркотиком. Сегодня такой наслаждающейся группой является так называемый «золотой миллиард», а обеспечивают ему его золотую жизнь остальные шесть миллиардов. Но грянула глобализация, и эти шесть миллиардов тоже захотели комфорта и развлечений вместо своего тяжкого труда. Но если никто не желает тяжко трудиться, откуда возьмется материальная база гедонического образа жизни? Так материализм сам себя уничтожает. И такое его самоуничтожение уже при дверях. Это и есть сегодняшний кризис.

Выход из него только один: вернуться к тому радостному и спасительному образу жизни, который предписан нам Евангелием. Сделать это следует всему человечеству, но какая-то страна должна стать зачинщицей, и ею может быть только Россия, а внутри нее – Русская Православная Церковь. Православие есть и в других странах, но там оно бессильно, а у нас имеет многомиллионную паству, самый большой и самый квалифицированный богословский корпус и находится под покровительством располагающего ядерным щитом могучего государства. И как главная хранительница неповрежденного учения Христа наша Церковь обязана громко повторить Благую Весть Господа нашего Иисуса Христа о покаянии и спасении, обратив ее сначала к своему народу, а потом, вместе с ним, ко всем людям на земле.

Когда-то в Первом Риме прозвучала Благая Весть, которая вывела древний мир из тупика самоугождения, разврата и кровавых зрелищ. За два тысячелетия она забылась, и современный мир оказался в том же тупике. Громкое напоминание о Благой Вести прозвучит на этот раз в Третьем Риме – в хранимой Богом нашей Руси, и человечество его услышит. Да будет так!

Эпилог

 
Вседержитель! Создатель Вселенной!
Просвети Твое малое стадо!
Снизойди к нашей просьбе смиренной,
Вразуми, чтоб мы жили как надо.
Знаем мы, что путем этим узким,
На чужие пути непохожим,
От веков предназначенным русским,
Мы с Тобою пройти только сможем.
Мы в грехе утопаем сегодня,
Но на нас, этот грех сознающих,
Да прославится сила Господня
Пред лицом поражений грядущих!
Да, мы были у Бога юроды,
Но грядет наше преображенье,
И тогда поведем мы народы
За собою дорогой спасенья.
Ведь лишь русские в век помраченья
Свет Христа в своем сердце носили,
И поэтому долг просвещенья
Он, как крест, возложил на Россию.
 

Причины гибели христианской цивилизации
Г. М. Шиманов

…Не ведают бо, что творят.

(Лк. 23 34)

Предисловие

Под христианской цивилизацией я понимаю пространство, на котором располагались некогда государства,

называвшие себя христианскими и признававшие своими высшими ценностями истины Евангелия. Начало этой цивилизации положил в начале IV века Константин Великий, прекративший гонение на христиан и признавший их веру главной верой в своей империи.

Эта цивилизация просуществовала более полутора тысячи лет и закончилась в основном в 1917–1918 годах, когда рухнули три христианские империи – Российская, Германская и Австро-Венгерская. После этого христианская вера на былом пространстве христианской цивилизации осталась, Церкви христианские остались, но от христианской государственности остались в лучшем случае только обломки, обреченные на исчезновение. И действительно исчезнувшие к нашему времени.

На месте христианского мира выросла новая цивилизация, называющая себя либеральной, но на самом деле лишь маскирующая свою антихристианскую суть маской свободы.

В чем же причина (или причины) гибели христианской цивилизации? Можно ли объяснить ее случайными обстоятельствами? Случайными обстоятельствами нельзя объяснить гибели даже одной христианской империи, а их погибло сразу три. Да и весь остальной христианский мир пришел в упадок задолго до краха этих империй.

В здоровых обществах революций не бывает. А если они происходят, то это верный признак болезни этих обществ. И не какой-нибудь легкой болезни, а очень тяжелой. Или даже не одной болезни, а сразу нескольких тяжелых болезней.

Понять причины гибели христианской цивилизации значило бы понять, какие ошибки и преступления, допущенные нашими предками, мы не должны повторять в своем будущем (если оно у нас будет). А без надежды христиан на лучшее будущее и без созидания ими его уже в настоящем христианство обречено на окончательное увядание. Вот почему разумные христиане должны распознавать не только достоинства своего христианства, каким оно складывалось в истории, но и его пороки. Считать свою Церковь, какою она была в истории, совершенной значит не понимать того, что совершен один только Бог.

Хороший полководец отличается от плохого тем, что после проигранной битвы старается выяснить причины своего поражения, понять свою собственную вину, а не переложить ее на кого-то другого. Плохой полководец, наоборот, старается объяснить свое поражение тем, что или солдаты оказались плохими, или ветер подул в ходе сражения не в ту сторону, или Церковь плохо молилась за его победу.

Мы, разумеется, не полководцы. Но оценивать свое прошлое должны по возможности справедливо, не перечеркивая в нем того ценного, что в нем было, и не умаляя того плохого, что в нем было тоже. Оправдывая свою веру, мы должны сосредоточиваться на ценном, а выясняя причины нашего поражения, должны не упускать ничего из того, что было действительно плохим.

В наше время полноценная апология христианства невозможна без выявления пороков исторического христианства, потому что смешение достоинств с пороками дискредитирует достоинства и не позволяет понять, что нас погубило в прошлом. И какие вещи мы не должны допускать в своем будущем.

Глубинная причина болезней христианской цивилизации

Глубинной причиной гибели христианской цивилизации было младенческое состояние Церкви и христианского государства, в котором возник их союз. Церковь была старше христианского государства, но у нее не было не только опыта общения с ним, но даже более или менее связных представлений о том, каким оно должно быть.

Более того, ранние христиане в своей массе вообще не думали о государстве, а если думали, то как о части порочного мира, который должен погибнуть после Второго Пришествия Христа, которое состоится вот-вот или совсем скоро.

Поэтому отношения между Церковью и христианским государством складывались в основном стихийно, причем ведущей силой в них было христианское государство. Церковь не была в этом союзе полностью пассивна: иногда, утверждая и защищая свои ценности, она решительно проявляла себя, но, повторюсь, в основном ее роль была пассивной.

Казалось бы, проходили столетия, обе стороны знакомились друг с другом, и была возможность сделать их отношения гармоничными. Но этого не произошло. А почему?

О том и пойдет далее речь.

Первая болезнь: профанация господствующего типа христиан

Пока Церковь была гонима, она очищалась этими гонениями от всего безнравственного, что могло к ней пристать. Гонения нельзя оправдывать, но нельзя и не замечать их очистительного влияния.

Гонение могучее, постоянное и повсеместное, могло раздавить Церковь или, по меньшей мере, загнать ее в такое глубокое подполье, в котором умножение ее членов стало бы невозможным. Но Бог не допустил этого. Он допустил гонение умеренное, которое очищало ее и создавало тем самым ее авторитет в ее собственных глазах, а также, со временем, и в глазах ее гонителей. И этот авторитет был особенно впечатляющим на фоне все увеличивавшейся нравственной порчи языческого общества.

Публичные казни христиан пропагандировали христианство наилучшим в тех условиях образом. Гонители не сознавали того, что работали на гонимых. Сравнивая две религии, свою и христианскую, лучшие из язычников все чаще отдавали предпочтение последней. Они все чаще принимали христианскую веру, несмотря на связанные с ней опасности. А то обстоятельство, что христианство, преследуемое самыми жестокими казнями, не исчезает, а продолжает расти, свидетельствовало в их глазах о силе христианского Бога.

Вот, думается, та основная причина, которая породила религиозный переворот в Римской империи. Язычники осознали бессилие своей прежней религии и увидели в христианстве силу, способную возродить все лучшее, что было в их империи.

О том, что христиане могут выродиться в условиях торжества христианства, едва ли кто думал. Об этом, скорее всего, не думали ни государственники, искавшие спасительную для государства религию, ни сами христиане.

Но что получилось на деле? Увидев, что государство перестало гнать христиан, язычники, внутренне тяготевшие к христианству, потянулись в Церковь. А после того как христианство стало господствующей религией, в Церковь повалило множество законопослушных граждан, привыкших равняться на своих императоров. А к этому множеству прибавилось множество карьеристов самого разного толка и ранга. А после того как государство стало преследовать язычников, в состав Церкви вошли и они, запуганные угрозами наказаний. Но кем они стали на деле? Едва ли хорошими христианами. Однако по своей внешности они старались ими выглядеть.

И эта огромная разнородная масса затопила прежнее христианское меньшинство, растворила его в себе почти без остатка.

Ранее для того, чтобы стать полноценными христианами, требовалось пройти школу оглашения, обучения христианской вере и усвоения христианских норм жизни, которые были высокими. Неподготовленных не крестили. Поэтому множество христиан оставалось некрещеными многие годы. Они были членами Церкви, но только отчасти. Их не допускали к главному Таинству христиан и, естественно, к решению внутрицерковных вопросов. И это сознание их неполноценности поддерживало высокий духовный настрой как в уже крещеных христианах, так и в еще не крещеных.

Теперь барьер, отделявший лучших от худших, был снесен, и началось их смешение. А при смешении лучших с худшими всегда побеждают худшие по той причине, что они более эгоистичны. А если так, то и живут в той или иной мере за счет лучших. Они истощают высоконравственных людей и усиливаются за их счет. А те, наоборот, слабеют. Не сразу, постепенно, но слабеют. И этот эффект особенно заметен при смене поколений.

С торжеством христианства прежние христианские общины, в которых происходило обучение и воспитание полноценных христиан, исчезли. Общины перестроились в большие приходы, в которых средний уровень нравственности прихожан был намного ниже прежнего, как и уровень понимания ими основ своей веры.

Наплыв в Церковь со стороны был так велик, что у прежних христиан теперь уже не было возможности заниматься с каждым новым христианином сколько-нибудь обстоятельно. Исчезла и высоконравственная среда, вне которой полноценное воспитание невозможно. Да и внутренней потребности к совершенствованию у новых христиан, как правило, не было тоже.

Чтобы спасти Церковь от затопления ее недозрелыми христианами, требовалось сохранить прежние жесткие условия для входа в ее актив бывших язычников. Но эта мера замедлила бы христианизацию империи. А медлить было нельзя. Во всяком случае, так, скорее всего, думали вожди империи. Им требовалось завершить религиозный переворот скорейшим образом, чтобы сделать его необратимым. Да и представители Церкви тоже, скорее всего, желали этого.

Промедление с этим делом позволило бы противником христианства организоваться и, может быть, развязать в империи гражданскую войну на религиозной почве.

Как показала попытка императора Юлиана Отступника (годы правления 360–363) организовать оппозицию христианству, это опасение было, скорее всего, ложным: язычество в его прежнем виде уже исчерпало свои творческие возможности.

Но жизнь полна неожиданностей. Если одна попытка не удалась, то из этого не следовало, что не удалась бы и вторая попытка или третья. Может быть, на иной, не на языческой, основе. Может быть, на митраистской или на модернизированной иудейской. Поэтому стремление государственников-христиан и вообще всех неравнодушных христиан завершить христианизацию империи скорейшим образом было, думается, естественным. И оно понуждало их заботиться не столько о качестве новых христиан, сколько об их количестве.

А каким стало качество новых мирян, таким должно было стать со временем и качество христианского священства. Или, во всяком случае, оно должно было тоже резко снизиться.

Священство формируется в громадной степени из мирян и зависит от их духовного состояния. Зависит не полностью, но все-таки зависит. Оно зависит от высших чинов в Церкви, но от духовного состояния своей паствы зависит тоже.

Прежние христиане были выше новых христиан в религиозно-нравственном отношении, а потому могли судить о качествах своих пастырей. Они могли отвергать тех, которые оказывались недостойными своего звания. И это право, признанное в те времена Церковью, заставляло священство быть на высоте.

Теперь положение изменилось. Низкий уровень паствы делал ее неспособной судить о качествах священства, которое стало зависеть главным образом от своего церковного начальства. Теперь паства не могла не только избирать своих священников и епископов, но даже обсуждать с ними на равных вопросы, связанные с религией. Ее делом стало внимать словам своих пастырей и руководствоваться ими. А если даже не соглашаться с ними, то молча, не подавая виду. Несогласия мирян со священством стали выглядеть со временем дерзостью даже в разговорах в неофициальной обстановке.

Однако примерно в таком же положении оказались со временем и сами священники по отношению к епископам, а епископы – по отношению к патриархам. А патриархи – по отношению к императорам.

В результате эволюции такого рода (которая была, как и положено эволюции, постепенной) у христиан слабела снизу доверху способность к самостоятельному мышлению.

Самостоятельное мышление вырабатывается и поддерживается соревнованиями на равных. Но если оппонент не смеет тебе возражать, то ты и сам утрачиваешь «высокую спортивную форму». Если даже имел ее раньше.

А что такое утрата способности мыслить самостоятельно или изначальное отсутствие в человеке такой способности? Это скрытная катастрофа Церкви и государства. Медленная катастрофа, очень медленная, но неизбежная, если ни Церковь, ни государство не найдут в себе силы осознать это зло и начать от него избавляться.

В первую очередь эта утрата способности мыслить самостоятельно сказывалась на самой большой и самой неграмотной в религиозном отношении части Церкви – на мирянах. Они привыкали быть пассивным материалом, из которого священство могло лепить угодные ему формы. Но только казалось, что могло.

Сама погруженность мирян в мирские дела, как и религиозное их невежество, спасали их от подобной участи. Миряне выслушивали поучения священников и вроде бы соглашались с ними, а потом о них забывали. Или, точнее, ограничивались каким-то минимумом из услышанного, толкуя его про себя уже по-своему. И сохраняли тем самым хотя бы отчасти самостоятельность своего мышления.

Но, похоже, в этом не было ничего страшного для множества из священства. Наоборот: являться вечными учителями вечных невежд было для него делом не только приятным, но и, как представлялось, полезным для общества. Не говоря уж о том, что священники совершали Таинства, без которых Церковь вообще невозможна.

Они удерживали своими поучениями население страны от скольжения во все большую религиозную темноту. А погружение в религиозную тьму повлекло бы за собою все большее гниение и каждого отдельного человека, и всего общества в целом.

Вот какую спасительную миссию выполняло священство. Оно спасало страну от нравственной, а потому и фактической гибели.

А на то, что при этом в самой Церкви происходило нечто непотребное, стоило ли обращать внимание? Да и могло ли твориться в ней что-то непотребное, если она свята по определению?

Но вот что писал о состоянии Церкви в свое время Афанасий Александрийский (293–373): «То, что произошло у нас, превосходит по горечи все гонения. Вся Церковь изнасилована, священство поругано, и еще хуже, благочестие преследуется нечестием» (эту цитату я воспроизвожу из книги о. Всеволода Шпиллера «Страницы жизни в сохранившихся письмах» (Москва, 2004. С. 330)).

В то время в Восточной Церкви, позднее наименовавшей себя Православной, не оставалось ни одного православного епископа, кроме самого Афанасия (позднее причисленного к лику отцов Церкви).

Комментируя его слова, о. Всеволод Шпиллер пишет: «И это записано в четвертом веке, во время христианизации Империи! Какое изумительное свидетельство тому, насколько какое бы то ни было “становление” в Церкви в так или иначе новых для нее условиях всегда было трагически трудным…» (там же).

Другой величайший авторитет православия, вселенский учитель Церкви св. Григорий Богослов (329–389), писал, обращаясь к современным ему епископам: «Было время, что сие великое Тело Христово было народом совершенным, а что ныне – смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь (то есть к сану епископа)… Приходите сюда утучневшие, винопийцы, одевающиеся пышно, обидчики, снедающие народ, льстецы перед сильными, двоедушные, рабы переменчивого времени – приходите смело: для всех готов широкий престол. Все толпитесь около Божественной трапезы, и теснясь и тесня других… Кто смотрит на вас, тот пойдет противоположной стезей. И это единственная польза от вашей испорченности».

Другой вселенский учитель Церкви, св. Иоанн Златоуст (347–407), писал нечто подобное: «У нас, оттого, что нет никого совершенно здорового в вере, но все больны – одни более, другие менее, – никто не в состоянии пособить лежащим. Так, если бы кто со стороны пришел к нам и хорошо узнал и заповеди Христовы и расстройство нашей жизни, то не знаю, каких бы еще он мог представить себе других врагов хуже нас; потому что мы идем такой дорогою, как будто решились идти против заповедей Его!»

Ему же принадлежат и такие слова: «…Ныне грехами страдают начальники Церкви… Беззаконники же, обремененные тысячью преступлений, вторглись в Церковь, откупщики сделались настоятелями. Это бесчиние получило некоторый законный вид и особенно распространяется: если кто согрешил и обвиняется, то такой старается не о том, чтобы доказать свою невинность, а о том, чтобы найти сообщников для своих преступлений».

Процитированные выше слова Григория Богослова и Иоанна Златоуста взяты мною из книги «Крестный путь Иоанна Златоуста» (Москва, 1996. С. 3, 5. Составительница О. В. Орлова).

Объясняя причину такого состояния Церкви, Иоанн Златоуст писал: «Безопасность есть величайшее из гонений на человечество – хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности – безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих» (цитата взята мною из статьи протоиерея Георгия Флоровского «Иоанн Златоуст»). «У него, – пишет Флоровский, – было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой».