Текст книги "Трансформация демократии (сборник)"

Прогнозирование социальных явлений[137]137
  Rivista d’Italia. 1922. 15 aprile. P. 370–389.


[Закрыть]

По мнению многих, высшее достижение науки – это не только описывать явления прошлого, но и предсказывать будущие. По этому пути, в отличие от общественных дисциплин, идут естественные науки.

Прогрессу общественных наук мешают многообразные препятствия. Умолчу о сложности предмета, поскольку она хорошо известна; не буду говорить и о влиянии теологии, метафизики, чувств, поскольку я подробно рассматривал его в другом месте; я хочу лишь исследовать степень вероятности, которую опытная наука может обеспечить отдельным видам прогнозов. Тем не менее, чтобы сделать свои рассуждения понятными, мне придется коротко напомнить о некоторых вещах.

Экспериментальная наука по своей сути относительна, в качестве таковой она рассматривает логику, полагая, что в силлогизме, т. е. в выводе, содержится лишь то, что имеется в предпосылках, без всяких добавлений, т. е. меняется только форма, а не существо. В каком-то смысле опытная наука вносит в социальные дисциплины релятивизм, который уже давно распространился в физико-математических науках и с каждым днем все более их захватывает.

Формулировки, которые в общественных науках получают название законов, представляют собой попросту констатацию единообразия, замечаемого в фактах, а добавление эпитета общие указывает лишь на то, что они обобщают огромное множество фактов.

Рассуждения (деривации)[138]138
  Значение этого термина объясняется в «Социологии».


[Закрыть], встречающиеся в социальных науках, напротив, в большей или меньшей степени являются безусловными; но если бы мы захотели по этой причине исключить их из сферы науки, нам пришлось бы отказаться от векового опыта, отраженного в них; мы должны были бы рассматривать только известные нам голые факты и не могли бы воспользоваться многочисленными их описаниями, в которых к опыту примешиваются выходящие за его рамки соображения. Поэтому следует избрать другой путь и постараться отделить опытные данные от прибавленных к ним примесей. Очевидно далее, что тем, кто верит в абсолют, эти примеси придают уверенность, а с точки зрения тех, кто довольствуется опытом, степень вероятности определяется долей, остающейся после их устранения.

Абсолют часто выступает в форме предписания. Впрочем, это может быть (хотя в социальных науках нечасто) эквивалентом прогноза. Например, это равнозначно высказыванию, что в евклидовой геометрии угол треугольника должен быть равен 180°, минус сумма двух других, или что он будет таким.

В иных случаях завеса предписания может быть умело приподнята, как поступают, например, оракулы. В речении Дельфийского оракула афинянам было сказано, что «Зевс дозволяет Афине, чтобы деревянная стена была неприступной только для спасения тебя и твоих детей». Если убрать Зевса и Афину, останется лишь основанный на опыте прогноз, но при этом исчезнет убежденность верующих и сохранится более или менее высокая степень вероятности в зависимости от фактов, известных дельфийским жрецам и обосновывающих их прогноз.

Впрочем, часто бывает, что когда некто сообщает, что нечто должно произойти, неизвестно (в том числе, вероятно, и ему самому) какова в этом должно доля абсолютного, а какова относительного и опытного. Например, читая четырнадцать томов, посвященных либеральной империи Эмилем Оливье[139]139
  Эмиль Оливье (1825–1913) – депутат и министр в правительстве Наполеона III, автор истории Второй империи. – Прим. перев.


[Закрыть], трудно понять, руководствуется он абсолютными принципами или опытным релятивизмом. Можно привести цитаты в пользу как первого тезиса, так и второго. То же самое может быть сказано о бесчисленном множестве авторов – и древних, и новых. Когда наши современники рассуждают о божественном пролетариате, нельзя понять, имеют они в виду абсолютный принцип, не подчиняющийся никаким правилам вероятности, или излагают экспериментальные теоремы, более или менее доказуемые.

Верующие, в глазах которых абсолют господствует над опытом, безусловно не испытывают сомнений. Не стоит противопоставлять опыт ни богам, которыми изобилует пантеон человечества, ни идеям, которыми так же кишит сознание метафизиков, категорическим императивам, творениям реальности (если допустить, что эти термины имеют смысл), ни другим, столь же возвышенным концепциям. Все это может быть (и бывает) в высшей степени полезно для общества, но не имеет отношения к опыту, который является для нас здесь единственной путеводной звездой, так что мы не хотим иметь дела с тем, что выходит за пределы опыта.

Следует помнить еще об одном феномене общего характера. Общественные и другие явления часто имеют циклическую форму, что отмечалось в более или менее отчетливом виде во все эпохи; в метафизическом и очень несовершенном у Вико, в столь же метафизическом и менее несовершенном у Герберта Спенсера; а опытная наука пока что исследовала этот феномен очень мало.

Чтобы лучше понять предмет, было бы неплохо привести несколько примеров таких явлений; если бы позволяло место, я обратился бы к примерам из статей «Прибыль и обмен», «Формы экономических явлений и прогнозы»[140]140
  Обе статьи опубликованы в сборнике: Fatti e teorie. Vallecchi editore. Firenze.


[Закрыть]; из последней я должен процитировать отдельные отрывки.

«Путем интерполяции можно выделить три типа колебаний, часто совершенно различных, а именно: (а) Долговременные колебания. (b) Среднесрочные колебания. (c) Краткосрочные колебания.

Взаимосвязь явлений выглядит по-разному в зависимости от того, рассматриваются длительные, средние или короткие отрезки времени, эта связь может быть прямо противоположной. Например, спекуляция влияет на денежный курс и на цены вообще в рамках среднесрочных и краткосрочных колебаний в значительной степени независимо от общего хода процесса. Это порождает ошибочные представления о том, что колебания курса в целом зависят от веры в платежеспособность государства, в то время как такое доверие существенно только в рамках кратковременных циклов, иногда, возможно, среднесрочных».

При рассмотрении краткосрочных (точнее, очень кратких) колебаний часто эмпирический подход помогает больше, чем научный. Что касается средних, то здесь они выступают на равных, если эмпиризм сочетается со знанием о многочисленных циклах, совершавшихся в прошлом. Исследование длительных и очень долгих колебаний является уделом науки.

Опытный игрок на бирже может угадать, пойдет рентный доход вверх или вниз, но он не способен узнать (да ему это и не нужно), каким этот доход будет через несколько лет, между тем как опытная наука сможет определить (хотя лишь в пределах вероятности), достигнет страна, выплачивающая эту ренту, процветания или наступит ее крах. Искушенный политический деятель часто может предвидеть исход голосования в парламенте, ближайшие последствия принятия закона и гораздо реже его отдаленные последствия, как и последствия этого голосования, но ему чрезвычайно трудно судить о том, как это отзовется через годы.

В этих и подобных случаях эмпирические прогнозы в значительной мере основываются на опыте, хотя люди это редко замечают, потому что здесь главную роль играет интуиция, а не умозаключения, причем выводы интуиции получают очень наивное объяснение или не получают никакого.

Напротив, в долгосрочных предсказаниях интуиция не играет почти никакой роли, поскольку они основываются преимущественно на обобщении повторяющихся явлений.

Число удачных краткосрочных прогнозов бесконечно. Обратимся к нескольким примерам.

Если намечаются перемены в политическом или социальном плане, их часто сопровождают некоторые предзнаменования, которые позволяют эмпирикам делать прогнозы с известной степенью вероятности.

Так, на закате Римской республики многие предвидели, что тогдашнее положение не может длиться долго. Эти ощущения отразил ответ гаруспиков, приводимый Цицероном. В нем говорилось: бессмертные боги «предостерегают, что раздоры и несогласие между оптиматами могут привести к убийствам и нападениям на сенаторов и лучших людей, лишившись поддержки, они погибнут; в результате управление провинциями перейдет к одному лицу, войска потерпят поражение и наступит крах»[141]141
  De harusp. responsis. 3. XIX. 40.


[Закрыть].

На закате французской монархии можно наблюдать подобные же чувства. Любопытный анекдот приводит Башомон. 20 июля 1763 г. некий священник, проповедуя в церкви Св. Евстахия в Париже, говорил: «В королевстве, где постоянно сталкиваются скипетр и кадило, рано или поздно произойдет революция… Кризис свирепствует, и революция уже близка»[142]142
  Mémoirs secrets. 1-er août 1763. Автор добавляет: «Священник, произносивший эту речь, был приговорен судом Шатле к аресту».


[Закрыть].

Во времена Директории многие ожидали наступления больших перемен. Из множества примеров упомянем слова Малле дю Пана[143]143
  Как известно, Жак Малле дю Пан (1749–1800), выходец из Селиньи, был редактором газеты «Меркюр де Франс», на страницах которой он защищал инте ресы либерально-монархического лагеря. – Прим. итал. ред.


[Закрыть]: «Те, кто полагает, что бессмертная республика со временем погибнет, несомненно, правы; но если они думают, что ее более или менее близкое падение послужит своевременным предостережением для остальной Европы, если они рассчитывают, что при этом белое превратится в черное, то они ошибаются, потому что на месте сегодняшней республики может образоваться ее монархический или диктаторский суррогат»[144]144
  Correspondance inédite de Mallet du Pan. T. II. P. 86–87. 1976. 20 mai.


[Закрыть]. Таковыми в действительности были Консульство и Империя.

Там же, во Франции, делались прогнозы будущих катастроф, когда события обратились против Второй империи. Эмиль Оливье говорит, что в 1867 г. «мрачные пророчества воспринимались сочувственно»[145]145
  L’Empire liberal. T. IX. P. 600.


[Закрыть]. Он цитирует донесение префекта полиции Пьетри[146]146
  Пьер-Мари Пьетри (1809–1864) – префект полиции с 1852 г. Он подал в отставку после покушения Орсини [на Наполеона III]. – Прим итал. ред. [В данном случае речь идет, видимо, о префекте полиции Жоакиме Пьетри (1818–1873), так как Пьер-Мари ушел в 1858 г. – Прим. перев.]


[Закрыть][147]147
  Loc. cit. P. 601–602.


[Закрыть]: «К каким бы источникам ни обращаться, кого бы ни спрашивать, какие бы сведения ни собирать, сегодняшнее положение внушает мало оптимизма; с какой стороны ни взглянешь, ощутимо явное беспокойство, недоверие, внушающее резкую враждебность».

Сегодня такая атмосфера царит во всей Европе; очень многие разочаровались в настоящем и смотрят в будущее[148]148
  Настроение многих наших современников стоит сравнить со словами Цицерона в письме к Аттику (I, 18): «Но в настоящее время не удается найти ни государственного мужа, ни даже его тени» (пер. В. О. Горенштейна).


[Закрыть] с ожиданием катастроф. Правы ли они? Эмпиризм не в состоянии дать удовлетворительный ответ на этот вопрос.

У Полибия по поводу эмпиризма есть удачное замечание, с которым не сравнятся суждения современной науки. Он пишет (VI, 3,1): «По отношению ко всем эллинским государствам, которые неоднократно то возвышаются, то приходят в полный упадок, легко бывает и излагать предшествующую историю, и предсказывать будущее. Ибо легко передать, что знаешь, и нетрудно предсказать будущее на основании прошлого»[149]149
  Пер. Ф. Г. Мищенко.


[Закрыть].

Именно таков эмпирический метод, который строит прогнозы будущих событий на прошлых циклах; по сей день это главный способ нашего прогнозирования экономических кризисов.

Но Полибий идет дальше и тут же приводит случай, в котором этот способ не срабатывает. «Что касается Римского государства, то при многосложности устройства весьма нелегко изобразить теперешнее его состояние, а равно при [нашем. – Прим. Парето] незнании особенностей прежнего порядка общественной и частной жизни римлян трудно предсказать будущее».

Затем он справляется с этой трудностью, выводя опыт за пределы простого эмпиризма и обращаясь к общим закономерностям; опираясь на них, предсказывает подготовленный демагогическим режимом конец Римской республики (LVII). Сам прием правилен, но применен он не очень удачно. Многие закономерности, предполагаемые Полибием, неточны и отчасти вымышлены, но иначе и не могло быть при тогдашнем несовершенном состоянии социальных наук; впрочем, они, к сожалению, с тех пор ушли не очень далеко.

Это распространенный случай. Политические деятели, часто сами того не сознавая, бывают движимы мотивами, которые не могут точно выразить.

Аристотель также использовал эмпиризм и общие законы, но последние не очень соответствовали опыту, часто были воображаемыми, т. е. мало что прибавляли к его эмпирическим выводам.

Как правило, эмпиризм имеет под собой твердое фактическое обоснование, но его слабое место – это выводы, поскольку в своих выводах он молчаливо допускает, что будущее должно быть похожим на прошлое, что справедливо лишь отчасти, а иногда неверно и сводится во многих случаях к простому указанию на возможность. Общие законы (единообразие) часто недостаточно подкрепляются фактами, поскольку необходимое количество фактов трудно собрать или к ним примешиваются метафизические, богословские (в общем, вымышленные) аргументы, но этот способ делать заключения более основателен, ибо обычно (хотя и не всегда) он строго логичен.

Отсюда вытекает, что в поисках более высокой степени установления вероятности эмпиризм постепенно уступает место методам, основанным на научных законах, по мере того как они создают для себя более прочный фундамент. Так происходило и происходит во всех естественных науках, но не в социальных, поскольку представители последних думают не о получении экспериментально подтверждаемых выводов, а о том, чтобы навязывать другим свои мнения, потакать их чувствам и идти навстречу их интересам.

Обратимся к нескольким примерам прогнозирования.

Рассмотрение экономического равновесия, основанное на опытной науке и синтезе, создает довольно прочную почву под ногами.

Перед войной существовало определенное равновесие, предполагавшее известную продолжительность рабочего дня и уровень заработной платы (рассчитанный в товарах). После войны была поставлена цель добиться нового равновесия на основе сокращенного рабочего дня и более высокой реальной заработной платы; другими словами, более выгодного для трудящихся. Достижима ли эта цель?

Следует заметить, что здесь речь идет о действительном, а не формальном равновесии. Например, те, кто хочет, чтобы заработная плата определялась на основании стоимости потребительских товаров и эта стоимость оставалась неизменной, желают, собственно, сохранить существующий дисбаланс, который отчасти был вызван разладом на потребительском рынке. Рост цен происходит не только вследствие повышения себестоимости, но и в силу увеличения спроса, к которому приводит рост заработной платы и окладов. При равновесном состоянии цена устанавливается на уровне соответствия спроса и предложения. Нельзя учитывать только первый фактор и забывать о втором.

Если утверждать, что рабочие никогда не согласятся вернуться к экономическому положению, в котором они находились до войны, это значит, что невозможно будет вернуться и к равновесию, соответствовавшему этому положению. Создастся, таким образом, новое положение. Остается выяснить, сохранится оно или нет; этот вопрос важнее всех прочих этических и метафизических соображений.

Война расточила множество богатств, но расточение продолжается и после войны в форме расходов, затрачиваемых на бесполезные для производства цели. Очевидно, что при новом равновесном положении это расточительство должно быть каким-то образом покрыто, это может быть сделано только за счет труда и потребления – как прямого, так и непрямого, т. е. за счет снижения капитализации.

Если бы общество было однородным, тяготы ложились бы на всех, но в расслоенном обществе они ложатся на одну его часть, а другая его часть получает выгоду, при условии что первая часть обеспечит не только возмещение истраченных богатств, но и благосостояние второй. Это возможно и действительно бывало в случае, если от многого отделяется малое; и невозможно, если из малого хотят получить много. Так римские триумвиры платили своим солдатам, так поступали многочисленные монархи, главы правительств, таким способом русский большевизм с успехом содержит свою армию. Но это невозможно, если огромную сумму, необходимую для увеличения потребления большей части населения, хотят получить из сравнительно гораздо меньшей суммы богатств, принадлежащих имущим и зажиточным классам. Поэтому с большой вероятностью можно утверждать, что усилия наших правительств, подстрекаемых общественно-политическими нуждами, останутся безрезультатными.

До сих пор факты полностью подтверждали этот прогноз[150]150
  Не буду повторять здесь то, что я уже писал в статье «Факты и теории».


[Закрыть].

Можно привести еще один пример, весьма вероятный. Вся история человечества показывает, что там, где не срабатывает сила, помогают хитрость и обман. Правительствам приходится лавировать между двумя крайностями. С одной стороны, они не могут удовлетворить все требования населения и выполнить свои обещания, сделанные ради продолжения войны; с другой стороны, им не хватает сил, чтобы заставить население отказаться от этих притязаний и помешать ему возмутиться против того, чтобы «посул был длиннее дел»[151]151
  Выражение из «Божественной Комедии» Данте (Ад. XXVII. 110. Пер. М. Лозинского).


[Закрыть]. Остается лишь делать вид, что ты даешь то, чего на самом деле не можешь дать; прибегать к паллиативам, которые снимают внешние симптомы, но не лечат саму болезнь, или произносить пустые речи, скрывающие правду, которую не могут или не желают высказать.

Меры, к которым в таких случаях прибегают, не новы, их можно легко предугадать, опираясь на знание истории. Это, в основном, порча монеты, некогда физическая, а сегодня осуществляемая с помощью бумажных денег; введение фиксированных цен, практиковавшееся со времен Диоклетиана и гораздо раньше, и вплоть до наших дней, всегда или почти всегда неэффективное, всегда желанное для населения и охотно применяемое правительствами во время волнений; законы против роскоши, ведущие к нулевому результату; в Средние века гонения на ростовщиков, в наши дни – на спекулянтов, всякого рода преследования капиталистов.

15 января 1920 г. мы уже отмечали точность прогнозов относительно обесценивания денег, прибегая к которому государства делали вид, что выплачивают долги, хотя платили намного меньше. События, происходившие с тех пор по сей день, полностью подтвердили эти выводы.

Можно хотя бы приблизительно судить о степени обесценения валюты, приравнивая ее стоимость к золоту. Впрочем, не следует забывать, что сегодня золото дешевле, чем довоенное.

В Лондоне существует свободный и реальный рынок золота, рынок, которого нет во многих других странах. Поэтому прибегнем к данным Лондонской биржи. Строго говоря, следовало бы сравнивать средние цифры, получаемые путем интерполяции, как мы поступали ранее в подобных случаях; но чтобы не слишком затягивать дело, мы будем сравнивать данные за определенные отрезки времени, оговорив, что они приблизительны, поскольку биржевые ставки меняются каждый день.

Чтобы определить паритетную стоимость фунта стерлингов, следует напомнить, что унция золота английской пробы в одиннадцать двенадцатых составляет 77,875 золотых шиллингов; следовательно, унция чистого золота равна 84,9544. 6 октября 1921 г. за такую унцию платили 109,7 [бумажных] шиллингов; следовательно, бумажный фунт стерлингов составляет 0,774 от золотого фунта.

В Соединенных Штатах золото находится в обращении. 6 октября 1921 г. бумажный фунт был равен 3,776 долл.; золотой фунт стерлингов равен 4,866 долл., таким образом, бумажный фунт обесценен до 0,776; эта цифра, которую мы положили в основу своих расчетов, соответствует предыдущей.

Зная уровень обесценения бумажного фунта, мы можем с помощью данных Лондонской биржи рассчитать девальвацию других валют и получить следующую таблицу:

Нью-Йорк – 1

Иокогама – 0,963

Швейцария – 0,915

Стокгольм – 0,843

Амстердам – 0,805

Буэнос-Айрес – 0,789

Англия – 0,776

Копенгаген – 0,701

Мадрид – 0,683

Монтевидео – 0,669

Кристиания – 0,452

Рио-де-Жанейро – 0,406

Франция – 0,375

Вальпараисо – 0,312

Италия – 0,208

Белград – 0,090

Гельсингформ – 0,077

Прага – 0,052

Бухарест – 0,044

София – 0,035

Берлин – 0,034

Будапешт – 0,007

Вена – 0,003

Варшава – 0,001

Эти данные являются самым наглядным доказательством. Напротив, прогнозы, делавшиеся многими относительно улучшения состояния валют и обменов в результате мероприятий правительства по борьбе со спекулянтами, биржевыми игроками, «врагами отечества», лицами, недостаточно верящими в будущее страны, со свободным обращением валюты, ее вывозом, а также благодаря различным ухищрениям, типа учреждения Национального института обменов, запрета на перевод из-за границы платежей в национальной валюте и т. д.; все эти меры оказались совершенно бесполезными, а прогнозы ошибочными. Они не основывались ни на практике, ни на логике, т. е. на общих законах. Что касается практики, то история демонстрирует нам множество примеров таких мер, которые приводили всегда к противоположному результату; что до логики, то все известные законы учат другому.

Впрочем, можно было предвидеть, что вследствие хитрости ряда деятелей, обмана со стороны некоторых из них, невежества многих людей и подверженности сознания масс эмоциям подобные меры будут применяться вновь, как это уже бывало не раз в истории.

Одной из причин войны было соперничество плутократий при потворстве буржуазии, разум которой затмевался алчностью, и при активном или пассивном сочувствии трудящихся, которые рассчитывали на огромные заработки. Чтобы удержать массы в таком благоприятном расположении духа и заманить птичек в клетку, пока идет война и до мира далеко, нужно было убедить всех, что после войны наступят времена неслыханного процветания.

Подобные утверждения противоречат эмпиризму и логическим выводам, они не подтверждаются ни историей, ни известными нам социально-экономическими закономерностями. Поэтому в июле-августе 1918 г. мы писали[152]152
  Après quatres années de guerre. Статья, воспроизведенная в сборнике Fatti e teorie.


[Закрыть]: «(p. 157) В целом, после больших войн и заключения мира наступает период кратковременного экономического благосостояния, высоких цен, а затем промежуточный период (р. 158) длительной экономической депрессии и низких цен. Эти обстоятельства, впрочем, широко известные, естественно, находятся в полном забвении или замалчиваются теми, кто желает внушить почтенной публике, что война приведет после своего окончания к эпохе вечного процветания».

Теперь все это получает всестороннее фактическое подтверждение.

Другой тезис, на который мы можем опереться, предоставляет нам экономика, которая утверждает, что продукты обмениваются на продукты; имеется в виду общий принцип, распространяющийся на довольно длительные периоды времени, а не на периоды краткосрочных или кратчайших колебаний. В данном случае эмпирический метод и логика совместно повышают доступный нам уровень вероятности прогнозов.

Соответственно, можно было и следует теперь предвидеть, что надежда получить от Германии огромную контрибуцию золотом, отказываясь от ее продукции, несбыточна; это задача равнозначна сотворению из ничего. Беспочвенность таких притязаний становится очевидной, поэтому Франция только что заключила соглашение с Германией о закупке ее товаров при определенных условиях.

В целом война обострила неприязнь к чужеземцам, отдельные народы разделились как в материальном, так и в интеллектуальном отношении. Они закрыли свой рынок для иностранной продукции, а теперь замечают, что тем самым помешали экспорту собственных товаров.

Отдельные производители несут убытки и призывают принять меры, которые могут дать временное облегчение, но в конечном счете обернутся во вред. Правительства выделяют премии за экспорт, но это лишь косвенный способ перераспределения богатств от рантье и держателей вкладов к плутократам и обслуживающим их рабочим. Это очередное кровопускание, устроенное сбережениям и капиталу. Чтобы предвидеть будущее, необходимо иметь представление о том, сколько сбережений останется в нашем распоряжении для восстановления и наращивания капиталов.

Единый характер человеческих обществ виден также на примере кривой распределения доходов, которая, как мы показывали, до 1896 г. мало различалась для стран с совершенно разным экономическим положением. Многие факты указывают на то, что подобные законы управляют и проявлениями иных видов человеческой деятельности – физической, интеллектуальной, моральной[153]153
  Для математиков мы можем сказать, что это инварианты различных функций, выражаемых этими проявлениями.


[Закрыть]. В этих законах следует различать две вещи, а именно: 1) точность формы кривых; 2) их общий характер, показывающий, что число собственников резко уменьшается пропорционально увеличению объема собственности. Точную форму кривых получить невозможно, потому что на нее влияет множество факторов; чрезвычайно примечательно, что они так мало изменяют вид кривой доходов. Общий характер не вызывает сомнений, в этом можно убедиться без всякой статистики, видя, что в любой отрасли науки, искусства, полезной или преступной деятельности и т. д. занято множество малоспособных людей, немного способных и очень мало выдающихся. Если расположить их по уровню способностей, то мы получим не пирамиду с пологими ребрами, а пик с острой верхушкой.

Во всех странах, включая Россию, ныне облагодетельствованную божественным пролетариатом, правит узкое меньшинство, иногда успешно, иногда кое-как, очень часто плохо и очень плохо. Прекрасно сказал Джустино Фортунатто[154]154
  Писатель и политик с юга Италии (1848–1932), научная и парламентская деятельность которого была сконцентрирована вокруг так называемого южного вопроса. – Прим. итал. ред.


[Закрыть][155]155
  Fortunato G. Dopo la Guerra sovvertitrice. Bari, 1921.


[Закрыть]: «Для таких слабых и бедных стран, как наша, характерно положение вещей, при котором подавляющее большинство населения вынуждено не только зарабатывать на жизнь, но и выбиваться из сил, чтобы содержать паразитическое меньшинство, на словах служащее народу, а на деле только формирующее привилегированный господствующий класс». Впрочем, это в той или иной степени справедливо по отношению ко всем странам и всем эпохам.

Следует добавить два замечания. Во-первых, форма пика сохраняет стабильность и при всех возмущениях тяготеет к самовосстановлению. Надо иметь это в виду, чтобы предвидеть, что большевизм в России придет к тому же распределению доходов, которое существовало при царском режиме; доходы уменьшились, но пропорции сохранились.

Во-вторых, внутри упомянутого пика происходит постоянное движение, в котором смешиваются разные слои; в частности, осуществляется круговорот элит.

С течением времени высшие классы интенсивно утрачивают активные элементы, вдохновляющиеся почти религиозным чувством, но эти утраты компенсируются возвышением низших классов.

Малле дю Пан так описывает Париж эпохи Директории: «(р. 127) роялисты, люди вандемьера, собственники, умеренные усвоили самый простой стиль поведения, заключающийся в полном игнорировании настоящего, будущего и даже прошлого. Их не смущает несправедливость, лишь бы она сулила им какие-то выгоды; их не пугает никакая тирания, при условии что они смогут жить по-прежнему, болтать и ходить в Оперу[156]156
  Он часто возвращается к этой теме. 23 августа 1795 г. он писал: «Лохмотья нищеты, отчаянье голодных, оргии разврата, беззастенчивая роскошь выскочек, их жен, их куртизанок, толпы зрителей на представлениях, толпы у дверей пекарен, толпы везде, где царит ажиотаж и бесчисленные посредники предлагают ассигнации, мебель, съестное и прочие товары, – таков причудливый портрет столицы». Все это не новость в истории; сегодня такую картину можно наблюдать в Вене и других столицах; с большой вероятностью следует ожидать, что она будет повторяться всякий раз, когда будут складываться условия, подобные прежним.


[Закрыть]. Как и повсюду в Европе, в Париже некоторое присутствие духа сохранилось только в народе».

Эти соображения, подробно изложенные в «Социологии», воспроизводятся здесь лишь в той малой степени, в которой это необходимо для данной статьи.

Познакомившись с упомянутыми общими законами, мы можем объяснять многочисленные факты истории и с большой долей вероятности предвидеть многие другие.

Следует заметить, что обычно люди предпочитают идти по другому пути. Общие законы, которые применяются, иногда заимствуются из области метафизики или теологии; в этом случае они мало или никак не способствуют успеху прогнозов, причем эта малость связана с тем, что они худо-бедно в какой-то мере отражают реальный опыт. Иногда они хотя бы внешне опираются на опыт и срабатывают, когда внешность совпадает с опытом; иногда это чисто экспериментальные законы, но и они не обеспечивают высокой степени вероятности. Требуется, чтобы они еще были синтетичными, т. е. отражали синтетичность реальных явлений.

Часто общие законы лишь подразумеваются, этот случай наиболее коварен и опасен, ибо к ним прибегают без раздумий, без тщательного соотнесения их с действительностью.

Мы отмечали предвидение Малле дю Пана, которое сбылось; у него немало и других подобных, но есть много и таких, которые не оправдались. Как правило, первые основываются на опыте, а вторые – на чувствах или моральных оценках. Например, 11 августа 1796 г. он писал[157]157
  Correspondance inedite de Mallet du Pan. T. II.


[Закрыть]: «Бонапарт, эта марионетка с растрепанными волосами, это отродье Мандрена[158]158
  Луи Мандрен (1725–1755) – знаменитый французский разбойник и контрабандист, популярный в народе. – Прим. перев.


[Закрыть], которое парламентские краснобаи называют юным героем и победителем Италии, скоро заплатит за свои площадные успехи, за свое беспутство, свои махинации, свои репрессии и свои дерзкие выпады».

Трудно найти пример менее удачного прогноза. Безусловно, он отчасти вытекает из молчаливого предположения о том, что великий полководец и великий политический деятель обязательно должен быть достойным и благонравным человеком. Было бы очень неплохо, если бы так и было, но, к сожалению, история полностью опровергает это предположение. Однако оно сквозит в большей или меньшей степени в суждениях Тэна о Революции и, по правде говоря, у множества историков, философов и социологов; оно также в большинстве случаев лежит в основе глупых обвинений в адрес Макиавелли.

Предположение, делающее ущербными массу рассуждений, заключается в том, что люди руководствуются исключительно разумом; автор строит прогнозы о том, что они должны были бы делать, а не о том, что они будут делать в реальности. Бытует и другое мнение, заключающееся в том, что люди больше заинтересованы в преследовании общего блага, чем своих корыстных интересов. Отсюда возникают многочисленные теории, такие как изложенная в «Государстве» Платона, всевозможные «Утопии», «Общественный договор» Руссо, утилитарная нравственность Бентама, «Нравственность интереса» Новикова[159]159
  Я. А. Новиков (1850–1912) – русский социолог. Его работа, опубликованная на французском языке в 1912 г. – «Нравственность и интерес в индивидуальных и международных отношениях». (La Morale et l'Interet dans les Rapports individuals et internationaux). – Прим. перев.


[Закрыть] и тому подобные фантазии.

Излишне говорить, что прогнозы, основывающиеся преимущественно на таких принципах, не имеют почти никакого веса, но если эти соображения для них вторичны и дополняются экспериментальными данными, тогда они могут располагать большей или меньшей степенью вероятности.

Адам Смит в знаменитом трактате намеревается разъяснить народу – как добиться изобилия экономических благ, и правителю – как получить доходы, обеспечивающие нужды государства. Его учение было принято английскими политиками весьма благосклонно, ибо оно действительно согласовывалось с существующими чувствами и интересами; ученые других стран охотно разделили его благодаря наличию в нем опытных доказательств и доводов, апеллирующих к чувствам. Можно было ожидать, что постепенно, по мере того как это учение будет усвоено и усовершенствовано, оно станет управлять всем миром.

Тем не менее в начале XX в. в самой Англии эти идеи оказались в пренебрежении, и сегодня, в 1921[160]160
  В тексте явная опечатка: 1821. – Прим. перев.


[Закрыть] г., через 145 лет после публикации трактата Смита в 1776 г., они находятся в полном забвении. Это относится ко всем странам, где со второй половины XIX в. стали проявляться противоположные тенденции. Почему же первоначальные прогнозы оказались столь ошибочными?

Дело не в том, что предложения Смита были опровергнуты на опыте; напротив, с учетом изменений и усовершенствований, которые со временем проводятся во всех опытных науках, они были полностью подтверждены в своих частностях, но чувства и интересы, которые определяли первоначальный успех этого учения, изменились, а прогнозы этого не учитывали.

С чисто логической точки зрения, это частный случай категории ошибок, о которой мы уже говорили в целом, а именно молчаливого предположения, что люди руководствуются разумом и стремятся исключительно к общему благу.

Эта ошибка лучше заметна при чтении Ж.-Б. Сэя. Описав несчастья, которые до тех пор терзали общество, он прогнозирует наступление гораздо более радужного будущего[161]161
  Cours complet d’Economie politique pratique. Bruxelles, 1844. P. 10. Первое издание вышло в 1803 г.


[Закрыть]. «Однако с того момента, как сформируется убеждение, что государство может расти и процветать не за чужой счет и что средства, обеспечивающие его существование и процветание, могут быть получены из всех наличных источников; с того момента, как будут продемонстрированы средства этого получения и доказано, что успехи одного народа не должны вредить успехам другого, а напротив, должны им способствовать, с этого момента нации смогут получить доступ к самым обильным, наименее опасным, надежным средствам существования; и каждый индивид, вместо того чтобы кряхтеть под бременем общественных бедствий, воспользуется свой долей общественного богатства… Вместо того чтобы строить процветание общества на использовании грубой силы, политическая экономия представит ему в качестве фундамента правильно понятый интерес человечества».