Текст книги "Виктор Цой. Последний герой современного мифа"

Из книги «Виктор Цой. 100 страниц»:

«Успех был просто поразительным – новый альбом моментально взлетел на вершины хит-парадов и стал самым покупаемым в рок-жанре (отечественном), окончательно закрепив за ”КИНО“ статус ”звезд“. Новая студийная запись – жесткая и лаконичная в музыкальном плане и тревожная по настроению – прослушивалась на одном дыхании, а концепция ”КИНО“ окончательно определилась как музыкально, так и в идеологической позиции по отношению к окружающему миру. Доминирующим настроением стала безысходная печаль смертника, начавшего бой без надежды на победу – как оказалось, не на жизнь, а на смерть. ”Трагедия, оформленная современным музыкальным попсом“, как скажут некоторые критики. ”КИНО“ хвалили и ругали, обвиняли в коммерциализации и подделывании под вкусы масс, а ”Группа крови“ расходилась все большим и большим тиражом».

Константин Рылеев:

«В 1988 году, будучи студентом, я находился на практике на МКТС – на доблестном Московском комбинате твердых сплавов. Там, в Москве, мы впервые собственными глазами увидели, что такое Новый Арбат. То, чем в дальнейшем станет в Киеве Андреевский спуск: художники, музыканты, мигание, уличная клоунада. Все это было целиком необычно на то время. Я часто пропадал на Арбате – уличная богемная тусовка пленила меня. Был там один довольно популярный мальчуган, маленький, кудрявый. Хриплым, сильным голосом он выдавал разные пародии, вызывая у аудитории благодарный смех. Например, на мелодию шлягера Джо Дассена он горланил: ”Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч… Мяч, дура, вообще не тонет!“ Или: ”Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто… не нужна…»

Однажды исполнитель комических куплетов вдруг запел вещь, в припеве которой звучали строки: ”Между Землей и Небом – война. И где бы ты ни был, что бы ты ни делал – между Землей и Небом – война“. Присутствующие зрители хором подхватили припев. Такого успеха кудрявый еще не имел! Он быстро ощутил определенное преимущество и даже тронулся в поход по Арбату. ”Где-то есть люди, для которых теорема верна, но кто-то станет стеной, а кто-то – плечом, под которым дрогнет стена…“

Куплеты были наполнены символами борьбы старого с новым, что во времена перестройки было более чем актуально. Но припев выводил эту ”актуальность“ на всемирный уровень борьбы Тьмы и Света. Припев был настолько сильный, что толпа, марширующая по проспекту, исполняла его словно гимн. Нас захватила эта мощь произведения. Что-то в этом было от священнодействия.

Автор шедевра был неизвестен. Я решил, что это свердловская группа ”Наутилус-Помпилиус“, которая уже гремела на весь Союз. От Цоя такого не ожидал никто! Однако альбом ”Группа крови“ буквально ошеломил молодежную публику! После дворовых подростковых текстов абсолютно неожиданно голос Цоя зазвучал философски. Помню, я слушал в плохой записи этот альбом у приятеля дома и нас восхитили строки в ”Легенде“: ”А жизнь – только слово, есть лишь любовь и есть смерть. Но кто будет петь, если все будут спать? А смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать“. Это была настоящая поэзия!

Традиционно советские рок-группы считались слабенькими относительно упаковки, уступая в звучании западным образцам. Как-то в родном институте услышал по радио музыку: сильное гитарное вступление, умело подхваченное электронными пассажами синтезатора. ”Ведь могут западные команды! Не то, что наши кони!“, – с досадой подумал я, считая, что это очередной ”забугорный“ хит. И каким же было мое удивление, когда после забойного вступления послышался голос Цоя: ”Мы хотим видеть дальше, чем окна дома напротив, мы хотим жить – мы живучи, как кошки“. Вот это да! И рефреном – ”Дальше действовать будем мы!“ Консервативные ”застойные“ родители должны были уступить место чадам. Ведь те – кроме матери и отца – были Детьми Перестройки.

Альбом ”Группа крови“ и по смыслу, и по форме стал наиболее значительным явлением рок-музыки 1988 года…».

Инна Волкова, участница группы «Колибри»:

«Помню, однажды по пути к Леше Федорову на Петроградку, на посиделки, выразила бедняге Цою свое ”фе“ за строчку ”вытирали мечи ОБ траву“. ”АП траву, б…! АП траву!..“ Нецензурно и пакостно злорадствовала, достала его вконец, он с проклятиями бежал от меня прочь…».

Вот тут можно упомянуть об одной старой легенде. С легкой руки Рашида Нугманова появилась история о том, что на одной из вечеринок у Алексея Федорова Цой приковал к себе наручниками понравившуюся ему симпатичную девушку.

Рашид Нугманов:

«Однажды, где-то в мае – июне 1987 года, когда он еще жил с Марианной, в одно из наших ночных шатаний по Питеру забрели к кому-то в гости и к утру легли рядками поперек разложенного дивана, человек пять. Цой в эту ночь шутки шутил с одной девчонкой и, чтобы она не ушла, сковал себя с ней наручниками. Так и пролежали на диване скованными, пока не рассвело. И это самое злостное из злоупотреблений женщинами, которое я от него видел. Девушка наутро была торжественно раскована, но так и не ушла, и мы все отправились в ларек покупать утреннее пиво. Эта девушка потом создала группу ”Колибри“ и пела в ней…».

Многочисленные фаны сразу решили для себя, что это Наталья Пивоварова. А обстоятельства ее смерти (автокатастрофа под Коктебелем) послужили поводом для связи двух судеб: Пивоваровой и Цоя. Однако все было не совсем так…

Алексей Федоров:

«У поклонников ”Колибри“ и ”КИНО“ последние 10 лет бытует легенда об одной вечеринке 1987 года, где Цой и одна из девушек будущей знаменитой женской группы провели всю ночь, скованные наручниками. Легенда утверждает, что это была Н. Пивоварова. Некоторые из фанатов видят в этом даже какой-то мистический подтекст, имея в виду схожие обстоятельства их смерти. Я заинтересовался происхождением этой истории и после недолгих поисков обнаружил ее автора. Это режиссер фильма ”Игла“ Рашид Нугманов (на сайте ”Йя-Хха“ он несколько раз вспоминает вечеринку 1987 года). С его подачи легенда разошлась и даже попала в книгу о ”Колибри“ А. Любимова. Поскольку я был непосредственным участником событий, хочу поправить Рашида и предлагаю свою версию этой истории…

В середине 80-х в квартиру на Пионерской улице, где я жил, частенько заглядывали будущие звезды ”Колибри“ Ира Шароватова, Инна Волкова, а также их подруги Лида Пронина и Света Преображенская. Во время проведения V рок-клубовского фестиваля в ЛДМ, в начале июня 1987 года, они совсем перебрались ко мне, поскольку от квартиры до ЛДМа было максимум 20 минут ходьбы. В таком составе, включая моего гатчинского приятеля Сашу Соловьева, мы посетили ЛДМ 3 июня, когда там выступала группа ”КИНО“. После концерта и общения со знакомыми, утомленные впечатлениями и, чего уж скрывать, употребленными напитками, мы нестройной цепочкой потянулись на Пионерскую. Оглянувшись, я с удивлением увидел плетущегося за нами героя дня – Витю Цоя. ”Можно с вами?” – спросил он. ”Конечно!“ – ответил я, но тут за его спиной нарисовался цивильно одетый и старше нас по возрасту человек. ”А можно Рашид тоже пойдет?“ – сказал Витя. И, видя наше замешательство, поспешно добавил: ”Он хороший человек, кинорежиссер из Алма-Аты, мой друг“. Мы пересекли Большую Зеленина, прошли по Глухой Зеленина, затем по Малой Зеленина и вышли на Пионерскую. Из достоинств квартиры в те годы можно назвать частое отсутствие моей мамы, неплохой набор виниловых пластинок с проигрывателем и большую тахту, свободно вмещавшую 5 лиц мужского пола или 6 женского. Мы расположились, включили музыку, Рашид извлек из портфеля бутылку вина, и веселье продолжилось. Через некоторое время я решил развлечь гостей демонстрацией раритетных наручников, доставшихся мне от деда. У Цоя, понятно, разгорелись глаза, и он охотно подставил свое правое запястье. Взглянув на сидевшую рядом с лирически отсутствующим видом Иру Шароватову, я решил, что она нуждается в небольшой встряске, и быстро защелкнул браслет на ее левой руке. ”Вы арестованы. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас!“ Сначала они постарались прочувствовать обрушившуюся на них несвободу, затем смеясь мешали друг другу курить или держать бокал, потом Ира сказала: ”А можно уже это снять?“ Я похлопал себя по карманам и с растерянным видом произнес хорошо отрепетированную фразу: ”Ключ куда-то потерялся, но вы не волнуйтесь, у меня есть очень хорошая ножовка“. Тут же из Ириных глаз выкатились две крупные слезинки. Мое сердце дрогнуло, и я уже было потянулся к заднему карману, где лежал ключ, но в этот момент встретился взглядом с Витей. Он явно сигнализировал, чтобы я не спешил освобождать Иру. ”Ну что-ж, теперь это твоя ответственность“, – подумал я и сказал: ”Ладно, поищу ключ на кухне“, и ушел курить. Вернувшись, я увидел, что Ира уже успокоилась и тихонько о чем-то болтает с Витей, позабыв о наручниках. ”Друзья по несчастью“ были раскованы только через час с лишним, когда кому-то из них понадобилось выйти. Но и потом, будучи совершенно свободными, они продолжали тихонько разговаривать чуть-ли не всю ночь. Что-то вроде ”стокгольмского синдрома“. Под утро я поставил последнюю пластинку Леннона ”Двойная фантазия“, которая наконец отвлекла Цоя от разговоров. Он слушал ее впервые, и она его как-то зацепила. Тут вошел мой приятель Саша с маленьким бидончиком пива, за которым он очень быстро сумел сходить. Так начинался новый день.

P.S. Наташа Пивоварова появилась на Пионерской только через год после описанных событий, когда проект «Колибри» уже приобрел зримые очертания».

После выхода альбома «Группа крови» в 1988 году начинается период «звездных» гастролей «КИНО». Цой стал звездой. У «КИНО» появилась армия поклонников, и популярность его росла с каждым днем.

На одном из интернет-сайтов, посвященных Цою, подробно обсуждался вопрос: сказывался ли на характере Цоя и его поведении тот факт, что он был кумиром миллионов, а «КИНО» – самой популярной группой в стране?

Есть мнение, что на ранних фотографиях видно, каким застенчивым был Виктор в самом начале своей карьеры, а потом он превратился в настоящую рок-звезду. Судя по всему, это мнение ошибочно. Цой не был особо застенчивым, как и не был «звездой», особенно в нынешнем понимании этого слова.

Вот что рассказал о Цое Влад Шебашев:

«Мне ”Последний герой” очень нравился… Я с Цоем не был знаком близко. С Майкушей – да, выпивали регулярно… Цой только пел про портвейн. На деле он пил чай… Я знал Цоя как тонкого и интеллигентного человека без недостатков, без вредных привычек. В самом Цое не было никакой крутизны: скромный, интеллигентный, прикольный. А в его песенках – была. За нарочито насмешливой, издевательской, припанкованной простотой – очень мощная крутизна. Цой был милейший человек и большой талант, это все, что я могу сказать. Если сегодня есть поросль новых поклонников «КИНО», я теперь – поклонник поклонников».

Сегодня же многие из тех, кто пишет о Цое, подают его либо разочаровавшимся в жизни простаком (глупые люди часто путают экзистенциальную тоску разумного существа и депрессию слабой натуры), либо зазвездившимся циником, готовым унижаться за деньги и «слившим» старых друзей потому, что они оказались не столь успешными. И то и другое, конечно же, не имеет ничего общего с реальностью, просто люди моделируют мир по себе и интерпретируют других так, как им понятнее.

Александр Липницкий:

«Был момент, но довольно короткий, когда Цой болел звездной болезнью. Но ведь ни одна группа мимо этого не прошла… Короче говоря, звездная болезнь не только и не столько у Цоя была, а я помню, что и у Гурьянова было такое абсолютное завихрение, и у Каспаряна. Когда мы возвращались из Франции с выступления совместного с ”КИНО“ и ”АукцЫоном“, у ребят уже совершенно разнесло крышу. Это уже зима 89-го. Хотя они там не прокатили, но это только увеличило их звездность. Потому что они, с одной стороны, немножко досадовали, а с другой – понимали, что у них-то здесь миллионная аудитория и что там эти французы понимают. Ну попрыгали там Гаркуша с Мамоновым… То есть это еще усилило их гонор».

Рашид Нугманов (как и сам Цой в ответах на вопросы о заграничных гастролях) опровергает это:

«Цой трезво относился к недостаточно высокому интересу западной публики к русскому року и нисколько не страдал по этому поводу. Однако он с большим интересом отнесся к предложению японцев раскручиваться на Востоке».

Создается впечатление, что для одних Цой был одним, а с другими себя вел совершенно иначе.

Вообще, что подразумевается под «звездной» болезнью психологами и что подразумевают под этим бывшие друзья Цоя?

В психологических статьях, посвященных этой теме, пишут, что проявлением звездной болезни прежде всего является форсированная самооценка, демонстративность поведения (например, стремление выставлять напоказ то, какая ты «творческая» личность), завышенные требования к окружающим, капризы, ревность, когда в присутствии «звезды» хвалят другого исполнителя, и прочая паранойя. Было ли все это у Цоя?

Из интервью Виктора Цоя:

«– Виктору Цою грозит звездная болезнь?

– Я не знаю, откуда можно было сделать такой вывод. Не мне об этом судить. Я отношусь к этому очень прохладно. Я не люблю, когда меня узнают на улице, останавливают. Мне чужда демонстративность. ”Смотрите, кто идет”…

Мне хочется этим заниматься, конечно, мне приятно, что людям нравится музыка, что люди приходят на концерты, что зал всегда полный и т. д. Но я прекрасно понимаю, насколько это вопрос попадания во время».

Больше всех последствия звездной болезни терпят на себе те люди, с которыми «звезда» непосредственно работает, то есть администраторы. Именно они должны терпеть все возможные капризы. Что же говорят по поводу звездной болезни Цоя Белишкин и Айзеншпис, которые как раз работали с Цоем в годы его «взлета»? Эти два совершенно разных человека категорически отрицают утверждения о звездной болезни.

Юрий Айзеншпис, музыкальный продюсер:

«Ни слава, ни деньги, которые пришли к нему в последние два года, его никак не изменили. В моей памяти он навсегда остался добрым, честным и скромным парнем».

Белишкин во всех своих интервью восхищается скромностью, дисциплинированностью, простотой в быту, сдержанным и вежливым характером Виктора. Он никогда не выставлял напоказ творческий процесс, никогда не вел себя расхлябанно, всегда был сдержан и собран.

Юрий Белишкин, музыкальный менеджер:

«В нем была какая-то степенность. Сосредоточенность. Он не любил шум. Это, наверное, какие-то восточные дела. Еще – дисциплинированность. Как-то мы должны были выехать из Нижнего Тагила в пять утра. Без десяти пять я стучусь к нему в номер, будить собираюсь, а он стоит одетый, умытый, гитара зачехлена. Внутренняя собранность».

Да и вообще какие могут быть «капризы звезды», когда Цой мог играть бесплатно по требованию озверевших фанатов, грозящих разнести гостиницу (как было в Братске)? Не похоже это все на звездную болезнь. Многие люди, которые приходили на концерты, отмечали то, что он вел себя очень просто и вежливо с поклонниками.

Юрий Айзеншпис:

«В Братске, на стадионе, должны были состояться два выступления ”КИНО“. После первого концерта неожиданно полил дождь. Ливень разогнал всех зрителей, и мы поехали в гостиницу. Конечно, о втором концерте не могло быть и речи. Но когда кончился дождь и на стадионе собралась толпа, к нам пришли организаторы гастролей и стали уговаривать, чтобы мы все-таки выступили. Это было где-то около полуночи. Все требовали Виктора Цоя. Мы долго объясняли, что включать мокрую аппаратуру опасно, что ее еще нужно расставить и потребуется слишком много времени на подготовку. Но Виктор сказал сразу, что пойдет работать в любых условиях, даже если придется играть только на одной гитаре. И концерт все-таки состоялся. Мы и наши зрители разошлись в четыре часа утра».

Хоть Юрий Айзеншпис немного и неточен в своих воспоминаниях, но суть проблемы он передал абсолютно верно…

Опровергают мнение о звездной болезни Виктора и другие люди, общавшиеся с ним в последние годы.

Кирилл Разлогов, киновед:

«Тогда меня тронул момент, что, несмотря на то что он уже был звездой, никаких сложностей в общении с ним не было вообще. Мы были представителями разных поколений, я был значительно его старше».

Игорь Журавлев, музыкант группы «Альянс»:

«Дистанцирование у него всегда было изначально. Мне он показался не слишком общительным. Звездности я не увидел в классическом, хрестоматийном понимании. Мне кажется, он был достаточно прост в общении. Он был застенчивый. Айзеншпис нам банкет накрыл после совместного концерта ”Альянса“ и ”КИНО“. Но мы даже не перекинулись с Цоем парой слов. Было такое, знаете, ”Питер – Москва“ противостояние классическое. Питерцы здесь сидят, мы здесь рядышком. Немножко мой клавишник пообщался с Тихомировым Игорем. А так все остальные присматривались друг к другу. Не более того».

Рашид Нугманов:

«Виктор мог быть едким и даже саркастичным в общении, но люди, достаточно близкие, без труда заметили бы печаль в его словах. И напротив, людей, думающих о себе, его ирония могла легко обидеть, я допускаю это. Но это слепота».

По воспоминаниям некоторых других людей (Алексея Вишни, к примеру), создается впечатление, что Виктор был немного ревнивым и обидчивым человеком: критика или невнимание к его творчеству его немножко задевали, но он не показывал этого и держал в себе.

Из воспоминаний Марьяны Цой:

«Витя был очень обидчив. Какая-то более-менее важная причина могла его сильно задеть. Это не злопамятство, но он делал выводы о человеке».

Юрий Каспарян:

«Цой был очень обидчивым. Да. Очень обидчивым. Легкоранимая душа. И сам ранил также очень умело. Примеров я не вспомню сейчас навскидку, конечно. Так только, в целом… А насчет неполных залов… Я не помню, чтобы мы вообще отказывались играть и что вообще были неполные залы».

Георгий Гурьянов:

«Да, Цой был обидчив и раним. Он не прощал никакой дряни. Хотя обида – это не то слово, конечно. Скорее, он не прощал предательства, глупости…»

Константин Кинчев:

«Мы с Вишней какой-то период времени были практически лучшими друзьями, и ему очень нравилось творчество ”Алисы“. С Цоем у него были напряженные отношения. По причине упрямого характера самого Цоя. Ну и ситуацию усугубило то, что на Цоя и ”КИНО“ у Вишни уходило не ахти сколько времени, потому что он почти все это время проводил со мной. Цой, как мне кажется, разочаровался на тот момент в Лехе».

Со слов самого Цоя известно, что он считал творчество частью своей души, и поэтому для него было важно, чтобы к нему относились с уважением, чтобы его слышали. При этом Цой умел относиться трезво к этой своей черте, умел скрывать и контролировать ее, чего не умеют делать те, кто болеет звездной болезнью.

Знакомые Цоя под звездной болезнью часто понимают иронию и сарказм, о которых говорил Рашид. Или просто потерю интереса к ним. Цой быстро вырос из питерской тусовки, но старался не обижать ее членов и всегда пытался смягчить ситуацию, если случалось кого-то задеть.

Наталья Пивоварова, музыкант группы «Колибри»:

«Звезд с неба я не хватаю, вообще я никакая не звезда, и не надо меня, пожалуйста, ею называть, и не каждому из нас суждено стать звездой, и не нам решать, будем ли мы после ухода из нашей материальной жизни считаться звездами или нет, и вообще, звезды на небе, а мы на земле. Так я обычно говорю своим ученикам и рассказываю им одну историю про Виктора Цоя.

Было так: Цой приехал в первый раз с гастролей, крутой весь такой, и пришел в мастерскую к Андрею Медведеву, известному художнику. Были тогда плохие времена, всем нам было тяжело, мы с друзьями там часто собирались и пили мы только чай и кофе. И вот мы сидели у Андрея в мастерской, мы собрались днем, не договариваясь, потому что в это время в ”Сайгоне“ был обеденный перерыв. Мы однажды собрались и думали, что вот сейчас Витя придет и мы его поздравим с возвращением из гастролей, и опять будем вместе, а Цой пришел, огляделся, сморщил нос и сказал, что у нас все по-прежнему, все как и было раньше, и что как будто бы и не проходило этих полутора месяцев. Все мы очень расстроились, а Андрей, видимо, просчитал про себя до десяти и тогда сказал: ”Ты неуважительно отнесся к людям, которые тебя считают своим другом и которых ты тоже можешь по праву считать своими друзьями. Прости, пожалуйста, но дверь вот здесь…” А через два или три дня мы опять собрались днем в мастерской, и вдруг раздается звонок. В дверях стоит Витя Цой с огромным количеством пакетов и бутылок с шампанским, вдвоем с Каспаряном они пришли, и говорит: ”Ребята, я так по вам соскучился и так рад, что вы все здесь собрались!”

И вот это, кстати, был мой единственный полезный опыт того, как нужно бороться со звездной болезнью. Должны быть здоровые творческие амбиции – это да, это конечно, и надо твердо знать, чего ты хочешь, и четко держаться намеченного курса. Но все равно – звезды на небе, а мы на земле».

Сергей Фирсов:

«Пивоварова, конечно, гонит чуть-чуть. В ”Сайгоне“ не было обеденного перерыва, он работал с 9 до 21 часа без всякого перерыва… ”Пили мы, конечно, только чай и кофе…” – это, конечно, тоже сильно сказано Пивоваровой… (смеется) Она была девушкой очень сильно любящей это дело…

Да, у Медведева была квартира, там как бы все собирались, мансарда на Загородном. И я туда ходил. Цой там часто бывал. То, что Пивоварова говорит, типа, – ”Цой с огромным количеством пакетов и бутылок пришел…” – это ерунда. Цой никогда никого не обижал в жизни. И не верю я, что он вот так вот мог. Просто он был все-таки интеллигентным человеком до мозга костей и хотя мог понтануться, но не настолько. С друзьями там, с кем-то поссориться… Нет, я просто в это не верю. И в то, что после этого он мог потом прийти извиняться, – я тоже не верю. Полный бред. Пивоварова сама, конечно, хороша…».

Из воспоминаний Михаила Науменко, лидера группы «Зоопарк»:

«Мне не нравилось то, как он (Цой) изменился в последние годы. Вероятно, это болезнь, которой переболели многие рок-музыканты. Деньги, девочки, стадионы – и ты начинаешь забывать старых приятелей, держишь нос вверх и мнишь себя суперкрутым. Что же, не он первый и не он последний. Все мы люди. Просто я несколько удивлен тем, что после смерти из него пытаются сделать ангела. Не был он ангелом, как не был и демоном. Как и все мы, он был просто человеком со своими плюсами и минусами. Но в нашей стране желательно погибнуть, чтобы стать окончательно популярным. Пока ты жив, тебя почему-то не ценят. Примеров тому, как известно всем, масса».

Наталья Науменко, жена Михаила Науменко:

«Однажды вечером, возвращаясь с работы, возле кондитерской фабрики им. Крупской я нос к носу столкнулась с Рашидом Нугмановым.

– О! Привет! Ты откуда и куда?

– От вас. А куда – несложно догадаться.

– Да уж. Понятно. Кто у нас?

– Цой. Мы вдвоем решили заехать.

Рашид полетел за бухлом, а я поплелась домой с некоторым смятением в душе. Я знала, что Цой теперь живет в Москве, что у него вместо Марианны – Наташа (маленькая?), что он знаменит. Тася рассказывала про их случайную встречу на Владимирском (“важный, нос выше головы, я ему, чего, мол, не здороваешься, зазнался, что ли, крутым стал, а он заулыбался, отшутился, ишь какой!..”).

Цой сидел на диване в любимой позе: положив ноги на стол. Я почему-то не могла отвести взгляд от красных носков. Разволновалась, словно пришла не домой, а туда, где меня не особенно ждали. Неловко снимала пальто, тараторила про Рашика – противно суетилась. Цой же почти не двинулся – так, легкий поклон, шевеление руки с сигаретой… Скульптура. Майк разговор не поддерживал и никак мне не помогал. Кажется, он хотел поскорей выпить.

Наконец вернулся Рашид – милый, приветливый, спокойный. Интересно рассказывал про кино, про съемки. Я поглядывала на Цоя и молчала, боясь от смущения сморозить очередную глупость, спросить невпопад. Да и не о чем спрашивать. Как жена-дети? Каковы творческие планы великого артиста?

Мне вдруг показалось, что Витя усмехается. Нет, не может быть. И все-таки он смотрит с вызовом, с иронией и почти ничего не говорит. Зачем он здесь? Увидеть, что Майк потолстел и поседел, что я так же плохо одеваюсь, что в нашей комнате осталось все по-прежнему?

Украдкой глядя на неподвижное лицо, я думала с тоской: неужели это тот самый мальчик, который поздравлял меня с японским Днем девочек, а я его – с Днем мальчиков, тот Витька, который пил вместо кофе цикорий и застегивал Женьке ползунки? Интересно, мне сейчас неловко за себя или за него?..

Цой, миленький, ты что-то напутал! Это же Майк, твой учитель, тоже не последний музыкант, между прочим! В этой неказистой комнате ты столько раз ночевал!.. Модный стал, богатый. Но ты был красив и в старой бордовой рубашке и в потертых штанах. Ты сейчас – замороженный Кай…

Я мучилась и хотела, чтоб он поскорей ушел. Я хотела, чтоб он никогда не уходил…

Ушли. Мы с Майком вздохнули: ”Звезда, однако!” – посмеялись, погрустили…».

Из этих воспоминаний супружеской четы Науменко очевидно, что была долгая пауза в общении между ними и Цоем, и когда они встретились (Наталья описывает встречу 1987 года), Цой уже сильно изменился – стал более уверенным в себе, вел себя замкнуто и молчаливо. Вот вся информация, которую можно извлечь из этого эмоционального монолога.

Все остальное – личностные интерпретации. Психология этих мемуаров – как в рассказе Чехова «Толстый и тонкий». Цой был абсолютно спокоен. Он не давал никакого повода обвинить себя в высокомерии. Друзья сами его так интерпретировали. Раньше они были ступенькой выше в модели их отношений, а теперь оказалось, что мальчик в старой бордовой рубашке «вырос», и ощущали они себя неловко именно потому, что сами остались там, где были…

Наиль Кадыров, музыкант группы «Зоопарк»:

«Майк был настоящим питерским человеком, а зависть в питерцах если и есть, то она глубоко сидит. Майк очень сильно радовался. Более того, в свое время много помогал. На каждом углу трещал: ”О! ‘КИНО‘, Витя Цой – это круто! Вот послушайте“. Такой бесплатный рекламный агент был. Позже они встречались. Но редко. Дай бог раз в год. Бешеный успех, бешеные гонорары – они людей в общем-то не меняют, но они меняют круг общения. Цой попал уже в другой круг общения… А раньше они у Майка ночевали на кухне. Майк же для них божеством был, когда они были молодые. Он им мозги вправлял, к музыке приучал”.

Алексей Вишня:

«В одно время именно Майк подтягивал Виктора, как это ранее делал Гребенщиков. Общество разделилось тогда. Одним нравился Цой, другим – нет. А сила поддержки старших товарищей в нашей сфере могущественна. Но когда сила снежного кома докатилась до того, что жена Майка влюбилась в Цоя, положение изменилось, но Виктору был уже не нужен никто, кроме верных соратников».

В словах Майка слышится обида. Ведь когда-то он был действительно «учителем», везде рекламировал Цоя. Но в какой-то момент их дорожки разошлись, и дело здесь не в «расчетливости» Цоя, типа, он бросает тех, кто стал не нужным (как многие уверены до сих пор), а в разных плоскостях творчества и имиджа Майка и Цоя. Говорить стало не о чем, да и встречаться чисто технически стало сложнее с постоянными разъездами. И Майк, наверно, сам это понимал, но в 1991 году, когда издавалась книга «Цой. Стихи. Документы, воспоминания», к его обидам прибавились жизненные трудности, поэтому его слова о Викторе были весьма резкими.

Кстати, Александр Житинский впоследствии вспоминал, что Майк первоначально написал о Цое довольно большой текст, причем весьма неплохой, но пока появилась возможность передать его Житинскому – листочек с воспоминаниями попросту потерялся. И поскольку Майку было лень уже что-то вспоминать и писать от руки, он просто набросал наскоро то, что смог.

Наталья Россовская:

«Думаю, что Майк и Цой не были друзьями в высоком понимании (а для меня ”друг“ – это очень серьезно). Майк помогал молодому музыканту, пока молодой музыкант не оперился. Майку нравилось ”КИНО“ с Лешей Рыбиным. Опять же, Цой зазвездился (хотя слово ”зазвездился“ неточное, поверхностное), а Майку это было всегда непонятно и неприятно. Для книги про Цоя было написано другое, но листочек потерялся, и Майк не стал себя утруждать – написал, чтоб отстали…».

Цой в период 86–87-х годов серьезно начал дистанцироваться от питерской тусовки. Где-то проскальзывали даже такие категоричные замечания, что Цой хотел забыть весь питерский период жизни, порвать с Питером навсегда. В частности, подобное утверждал Алексей Рыбин.

Марьяна в «Точке отсчета» пишет, что после того как выступление группы «КИНО» на пятом рок-фестивале было холодно принято, Цой якобы обиделся на весь Питер, что его новые песни, которые он так любил и на которые делал большую ставку, никто не понял.

Рашид Нугманов:

«Рыбин, конечно, слишком категорично сказал. Виктор хотел дистанцироваться не от Питера как такового. Он дистанцировался от провинциализма и зацикленности. Виктор всегда шел вперед, вперед, вперед и вверх, будучи открытым миру. Неудивительно, что на этом пути старая питерская тусовка осталась позади и внизу. Некоторые еще утверждают, что он вроде бы ”обиделся на город“ за прохладное отношение к группе ”КИНО“ и ее новому репертуару, встреченному рок-клубовской публикой иронически, а последней каплей якобы стало ”неудачное“ выступление на 5-м фестивале ЛРК, ставшее последним на этих мероприятиях. Но при чем тут город, сам Питер? Чего хотел Виктор – это идти вперед, а не крутиться на одном месте, постепенно превращаясь в маргинала, как некоторые его старые приятели по питерской жизни в андеграунде. Виктор продолжал любить родной город, просто он вырос из него и стремительно двигался к новым горизонтам. А в рок-клубе стало тесно и душно, как в старенькой родительской квартире».

Но были и объективные причины отдаления Цоя от рок-клуба. Начиналась перестройка, рок выходил из подполья и, по выражению Авдотьи Смирновой, «в точке ”Ассы“ вдруг выяснилось, что мы все неодинаковы и что для того, чтобы быть лучшими друзьями и самыми близкими людьми, недостаточно сходиться только на общей ненависти к советской власти…». Питерская тусовка с самого начала была разношерстной, в ней были разные группировки: например Михаил Борзыкин считал, что тусовка «Аквариума» и «КИНО» – это вообще мажоры, которые идут на компромиссы, всего боятся и заправляют в рок-клубе, не давая хода молодым талантам. Игорь Мосин из «Дурного влияния» даже считал, что фильм «Йя-Хха!» получился неальтернативным, так как в нем снимались группы мейнстрима питерского рок-клуба.