Текст книги "Искупление"

23

На Троицу в Духовщину приехало много народа. Непривычно слышались голоса, смех, кое-где уже пели песни. Праздник, почитаемый на Руси с давних времён, вновь приобретал своё значение.

Перед праздничным обедом в дом к Сергею постучался Верхозин. В доме были Сергей и Нина, готовились к встрече гостей.

– Вот, – повёл рукой Верхозин, пьяно улыбаясь, – решил наведаться к близкому соседу. Давно рядом живём, а всё сторонимся друг друга.

– Да как-то не получаются встречи, – ответил Сергей, показывая соседу на лавку у окна. – Садитесь. Может, рюмочку?

– Можно и рюмочку, – согласился сосед. – В святой день не выпить грех!

Сергей принёс на тарелке солёные огурцы и сало, тонко нарезанные кусочки хлеба.

Кивнув на хлеб, Верхозин улыбнулся.

– Отвыкли от деревни, – сказал он. – Культура здесь трудно приживается.

– Приживётся, куда ей деться, – отозвался Сергей. Нина подала две вилки и на тарелке кружочки колбасы.

– С праздником вас! – поднял рюмку Верхозин.

– И вас! – поднял свою рюмку Сергей.

Выпили, закусили. Сергей ждал разговора, знал, что не просто так пришёл начальствующий сосед. Наверное, хочет поторопить с отдачей долгов, не терпят богатые, когда им не возвращают вовремя долги.

– Н-да! – сказал Верхозин и обвёл взглядом жилище. Остановился на Сергее. – Я не просто так пришёл. Дело есть. Разговор, – покашлял в кулак. – С жинкой поговорили и вот… Понимаешь, тут такое дело…

Видя замешательство соседа, Сергей решил помочь ему.

– Долг, как договаривались, я выплачу вовремя, – заверил он. – Сейчас у нас трудности кое-какие. Купили трактор, на топливо нужны деньги. Отдадим.

– Я не об этом, – отмахнулся Верхозин. – Хотел узнать, если и мне с вами быть?

Сергей не мог понять, что же хочет от него нежданный гость.

– Как, с нами? Праздник отмечать, что ли?

– Нет, не праздник. Праздник мы и сами можем, – хихикнул Верхозин. – Я о работе.

– Насколько мне известно, у вас хорошая работа, денежная. Тут же, смешно сказать, но все работают за еду. Пока. Работают, не возмущаются. Ждём, когда встанем на ноги, да пойдёт какая-никакая прибыль. Люди оборвались, питаются средненько, если не сказать – впроголодь, но все надеются на успех. Работают как волы, а отдача мизерная. Нет у нас пока больших денег, да и малых тоже. – Сергей развёл руками. – Ещё по одной?

– Наливай!

– А вы что хотели предложить?

– Вложить свои сбережения в ваше дело. Собственно, оно и моё тоже. Хочется поднять деревню, хочется видеть её другой. Пришла пора искупить свою вину.

– Какую?

– С нашего согласия творились беззакония, с нашего позволения убили деревни. Вот, хочу помочь нашей Духовщине возродиться.

– Похвально! Каким образом, и что от нас требуется? Ваши условия?

– Деньги вкладываю в ваше предприятие с малым процентом, чтобы перекрыть хотя бы инфляцию. Ну, и прибыль, соответственно, с бо́льшим коэффициентом.

– Понятно, – постучал привычно костяшками пальцев Сергей по столу. – Во что вкладывать деньги думали?

– Думал. Бычков бы голов двести. Можно лошадей разводить. Раньше их тут табуны паслись.

Сергей с интересом, граничащим с недоумением, посмотрел на фантазёра.

– Для этого надо строить ферму, конюшни. Надо скотников, конюхов. Корма заготавливать и покупать. Нужен отдельный трактор для них. Воду подводить…

– Естественно! Кто этого не знает.

– Когда и какая будет отдача?

– Через год, думаю, можно хорошо заработать. Ферму под двести голов до осени поставить. Параллельно идёт заготовка сена, закладка силоса, к зиме закупаем корма…

– Во сколько это выльется? И есть ли бригада, способная поставить ферму и смонтировать оборудование?

– Безработных сейчас – пруд пруди. Только кликни…

– Согласен, безработных много, но есть ли умелые?

– Найдутся! Я найду.

– Отлично! Что от нашей фирмы «Рога и копыта» надо новой объединённой компании?

– Кроме согласия – ничего!

– Контракт, договор будем составлять?

– Надо во избежание возможных недоразумений.

– Думаю так: вы узнаёте насчёт бригады строителей и где закупить этих бычков, которые принесут прибыль, а не убыль; приезжаете сюда и мы на общем собрании решим этот вопрос. Согласны? Прекрасно! Ещё по одной за успех безнадёжного дела. Прекрасно! Нина, – позвал Сергей, – неси большие стаканы, затевается большое дело!

– Проспится, протрезвеет и забудет, – спокойно сказала Нина, когда Сергей вошёл в избу, проводив соседа.

– Ты так думаешь? – как на чудо, смотрел Сергей на Нину. – Разве с этим шутят?

– Блажь захватила под пьяную руку, ностальгия со слезой пробилась… Вот и…

– Не серьёзно, коли так, – промолвил Сергей.

– Может, на самом деле, что-то с ними стряслось? – пожалев Сергея, поверившего словам делового человека, поторопилась успокоить его Нина. – Может, Глашка нажужжала ему. Ей, слышала я от Нади, не нравится его работа, дёрганная какая-то. Если так, то им здесь будет неплохо. Дом хороший, прибыльное замышляет дело, дети будут при них и при деле. Что тут плохого? Прекрасно будут жить-поживать, добра наживать.

– Подвоха тут нет, или всего можно ждать от этих олигархов? – спросил Сергей, вспомнив враз тысячи случаев надувательства в среде этой братии.

– Лучше быть осторожным, – посоветовала Нина. – Бережёного Бог бережёт!

В сенях затопали сапоги, послышались голоса. Вошли Анатолий и Пётр.

– Мыться, переодеваться, через час за стол! – распорядилась Нина.

– Надо бы за дедом съездить, – сказал Сергей, посмотрев на Анатолия.

– Не надо никуда ехать, – всматриваясь в окно, отозвалась Нина. – Он уже на подходе.

Только уселись на лавки вокруг стола, послышался рык мотора. Все прислушались, выжидая чего-то. Мотор ещё раз рыкнул и заглох.

– Кто бы это? – удивилась Нина. Стукнула калитка. – Томка, да не одна, – доложила Нина, глянув в окно.

Ввалилась толпа. Томка деловито пропустила всех вперёд, а потом вошла сама.

– Мало вас, не надо ли нас? – громко процитировала она, не выпуская из рук большущей сумки. Почти такая же была в руках смущённо улыбающейся Юли. Дети тоже выжидательно смотрели то на мать, то на хозяев, явно оторопевших от такого наплыва гостей.

– Завсегда гостям радые! – встал из-за стола Сергей, по очереди всех любезно обнял. – Руки мыть и за стол!

– У нас сегодня прямо «День открытых дверей», – засмеялась Нина, выгребая тарелки из шкафчика.

– Ране завсегда были радые гостям, – высказался дед Матвей. – Погуляют, бывало, у одних, потом идут к другим. Вот тако было. Счас тихо гуляют, все по своим закуткам. Чтоб не кормить чужих… – поняв, что не то сказал, стал оправдываться: – Я не к тому, что все так, а кто-то только так.

Юлю посадили напротив Анатолия. Глянув быстро на него раз-другой, она зарделась, встретившись с его взглядом.

«Откуда здесь этот красавчик с такими серыми глазами?» – промелькнуло в её сознании.

– Поскольку здесь все знакомы, представлять никого не будем, а выпьем сразу за великий Престольный праздник – Троицу! С праздником! – произнёс Сергей, остановив взгляд на Нине. Она согласно кивнула.

У Юли зашумело в голове. Анатолий молча поднёс ей тарелку с колбасой и сыром. Глянув быстро на него, поблагодарила и наколола вилкой кусочек сыра.

– Между первой и второй перерывчик небольшой! – Сергей встал и налил всем водки. – За всё то же самое. За праздник на нашей улице! – поднял он рюмку.

– А на улице один дом! – махнула рукой Нина.

– Как это один! – не согласился дед Матвей. – Уже четыре! Ране улица загибала аж к речке, а теперя четыре избы. Моя, ваша, этого, как ево, с машиною кто, ну, мужик Глашкин – Колька, и ваш с Надькой. А было совсем уже только три. За речкой тоже сколь стариков живёт…

– Застроим, деда, и эту улицу до речки, и за речкой застроим! – оптимистично заявил Сергей – И школу построим с больницей, и клуб будет у нас. И детей будет полным-полно! Для того мы и живём, чтобы корни наши не переводились на пустырях да вонючем асфальте. В земле силушка народная! В ней, милой!

– Весело тута было, – поддержал Сергея дед Матвей. – Работали не в себя, а всё равно на вечёрку бежали парни да девки. В войну и ту пели песни да гуляли! Пошто так сичас случилося – не понимаю! И живут вроде лучше, и одеваться стали хорошо, а вот так… Ране была гармошка – и весело! Бывало, Костя Зуев, в рваных ичигах так отплясывал, чо теперь и в ботинках никто не спляшет! Вот тако.

– Удастся ли отвоевать деревню, не знаю, – тихо сказал Пётр. – Развалили, загубили быстро, а создавать, оживлять будет в десятки раз труднее, да и то, если мешать никто не станет, не говоря уже о помощи! Всё теперь можно купить в магазинах. Даже то, чего не было раньше. На этом построен бизнес! Теперь конкурента ждут и трудности, и опасности – никому не хочется терять своё. Но бороться надо!

– Правильно! Бороться надо! – махнул рукой, как саблей, Сергей. – Города строили на пустом месте, неужто деревню не оживим! Будет жить наша Духовщина!

– Дай-то Бог! – повёл недоверчиво головой дед Матвей, и тут же добавил: – Нашему теляти да вовка бы зъести. Поговорка така была, – пустился в оправдания дед Матвей, в очередной раз допустивший ошибку. – Ране-то всем колхозом строили всё, и государство помогало, а теперя никто не поможет. Только сами. А сами можем много ли?

– Можем! Не сразу и не всё, но сможем! – заверил Сергей, и все в это поверили. – А вот они продолжат нами начатое дело, – показал он на детей за отдельным столиком, жующих торт. Около них сидел и облизывался Василий. На него никто не обращал внимания, и это его мало беспокоило, вот только бы торт попробовать. Томка сидела рядом с Петром и что-то тихо нашёптывала ему на ухо, изредка поглядывая то на Анатолия, то на Юлю. Юля улыбалась и краснела, перехватив любопытные взгляды беседующих.

Нина попросила Томку, помочь ей достать из печи горшочки с тушёной картошкой. Горшочков на всех не хватало.

– Один на двоих, – сказала Нина, когда на столе были все горшочки. – Делитесь или ешьте из одного!

– Толя, вам на двоих с Юлей. Не подерётесь? – поставила Томка горшочек перед Анатолием.

– Великодушно отдаю весь, – поднял руки Анатолий.

– Так не пойдёт! Получится, что мы испортили вам праздник! – протестовала Томка. – Приехали и всё съели.

– Хорошо! Хорошо! – быстро согласился Анатолий, и тут же спросил у Юли: – Вам на тарелку положить или в горшочке лучше?

– Мне всё равно. Давайте на тарелку, – она подала ему тарелку.

Сидели за столом долго, и то весело, то, споря, обсуждали насущные вопросы, делились новостями. Потом Сергей взял гитару (нашёл её на чердаке полуразвалившегося дома Сергеевых. Наверное, она была куплена младшему сыну, Кольке, который потом погиб в Чечне, и его привезли в цинковом запаянном гробу) и запел тихим, но приятным голосом:

 
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
 

Все притихли, слушая так внимательно хорошо им знакомую с детства песню, что, казалось, они впервые её слышат, и она их очень волнует. Нина, затем Анатолий и Томка присоединились к певцу, и получился маленький хор, вполне пригодный для застолья, да и со сцены он смотрелся бы достойно.

 
Отец твой давно уж в могиле
Землёю сырою зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами звенит…
 

– Сибирь кандальная, а тянет к себе, – сказал тихо Сергей, перестав играть и петь, ни к кому не обращаясь, а услышали все. И задумались. – Холодная, суровая, далёкая, а тянет! Казалось бы, живи в прилизанной и причёсанной Европе спокойно и радостно, ан нет! Не живётся там! Тянет в снег и холод! Тянет к грубым, но по-детски наивным и доверчивым сибирякам!

– Серёжа, – расчувствовавшись, попросила Томка, – спой что-нибудь есенинское. Тоже наш, деревенский. Правда, не сибиряк, но свой…

– Был бы сибиряк, жил бы и писал дальше свои песни, – высказался Анатолий.

– Вы так думаете? – смело посмотрела ему в глаза Юля. – Наверное, и это его не спасло бы.

– Делом бы тут занимался, а не пропадал в кабаках.

– Кабак был для него отдушиной. Они и в Сибири не были редкостью.

– А здесь этой отдушиной был бы труд!

– Наверное, нам не понять друг друга, – с сожалением произнесла Юля, и прозвучало это как неисправимая досада.

– Почему же? При желании понять можно всякого.

– Едва ли артист поймёт уборщицу, если взять крайности.

– Это зависит от того, какой он артист и человек, и так ли уж безнадёжно глупа уборщица.

– Общего между ними ничего нет и быть не может, потому и не поймут! – Юля, похоже, сердилась от возражений собеседника, который, по её мнению, должен был смиренно слушать её и со всем соглашаться.

– Многие знаменитости в артистическом мире начинали с низов, с дворников, полотёров, осветителей, были и такие, которые, испытав бремя славы, заканчивали свою жизнь на чердаках и в подвалах. Человек по сути своей однороден, и малые отличия одного от другого практически не сказываются на их мировоззрении. К тому же каждый человек может, имеет право рассчитывать на уважение к нему…

– И преступник, убийца, насильник – тоже?

– Тоже! Он не родился преступником! Его сделали таким! Или больной он – тогда надо было кому-то вовремя его вылечить! Он же родился без заявления стать преступником! А презирать человека только потому, что он не из верхов, не элита – некрасиво! – последнее предложение Анатолия прозвучало как упрёк и вызвало прилив краски на щеках Юли.

Томка, подпевая Сергею, приглядывалась и прислушивалась к словам Анатолия и Юли.

«Брякнет что-нибудь, дурочка, – переживала она за Юлю. – Потом будет слёзы лить в три ручья».

Сергей, уйдя в себя, запел, и его тут же дружно поддержали:

 
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло…
 

Пели они проникновенно, задушевно, даже тоскливо, по-русски. Дед Матвей тоже пригорюнился, вспомнив прожитое. А прожито немало. Чего только ни пришлось ему испытать в этой длинной, а на самом деле такой короткой жизни. Совсем недавно он был молодой и сильный парень, а теперь – немощный старец. И то, слава Богу, что прожил столько! Другие и половины его жизни не прожили. Что было хорошего? Всё было хорошо! Не болел, не загибался на больничной койке, ранения не считать – кто тогда без них обходился. Хорошо, что калекой война не сделала, а раны, как на собаке, зажили. Вот тако! Работал как вол. Хоромов не поставил, да тогда их ни у кого и не было. Но и не хуже других жил. Не пил и не куролесил, бабу не гонял, детей растил как мог, правда, сладостями не закармливал, да их и не было, старался, чтоб послушные да работящие были. А уж какие получились, не ему судить, пусть другие скажут. Наверно, что-то не так было, наверно, обиду затаили, коль не пишут и носа не кажут. Да такое почти у каждого. Вывалился из гнезда и забыл, кто его родил, оборонял и кормил. Может, так и правильно, а может, неправильно – попробуй тут разберись. Хотелось, как лучше, как у людей, да люди-то, опять же, все разные.

– Ах, ты ж, стервец! – закричала Нина и топнула ногой на кота, но Василий Васильич и ухом не повёл на этот грозный окрик – он был занят важным для него делом, тянул лапой со стола колбасу.

– Прости, Василий! – приложил руку к груди Сергей, как это теперь все делают в важные моменты. – Не пригласили тебя к праздничному столу. Это упущение, и мы его исправим. Подойди сюда, – наклонился он, показывая Василию кусок мяса.

– Да давала я ему сегодня уже столько, что тигр бы наелся! А этому всё мало! – возмутилась Нина.

– Праздник, он и есть праздник. Для всех! – с этими словами Сергей добавил к мясу ещё и кусок колбасы.

– Не лопнет? – посмотрела Нина на Василия.

– Если верить братьям Гримм, то и быка ему мало, – успокоил её Сергей.

– А собачки у вас нет? – спросила Юля. Узнав, что нет, посоветовала завести. – У моих соседей несколько собак, если хотите, я попрошу для вас щенка, – предложила она.

– Это идея! – подхватил Сергей. – Но только чтоб не болонка какая!

– Я не совсем разбираюсь в собаках, но у них, по-моему, хорошие.

– Большие, маленькие? – заинтересовался Сергей. – Хвост есть или нет?

– Хвост есть. Крендельком. Ушки острые.

– Лайка! Отличная собака! Хозяин не охотник ли?

– Охотник.

– Он так просто не отдаст в чужие руки щенка, – резюмировал Сергей. – Мы не охотники, а такой собаке быть без охоты – худшего наказания не бывает!

– Это так! – закивал головой дед Матвей. – Был у меня кобель Байкал, охоту любил больше, чем хохол сало. Анфиса моя кормила его, а любил он всё равно меня. Я его и ругал порой, и наказывал, а любил он меня, а не хозяйку! Вот тако!

– Может, он просто хитрец? – улыбнувшись, сказал Пётр. – И вашим, и нашим.

– Може, и так, – кивнул согласно дед Матвей, – только за похлёбку он не менял охоту. Бывало, Анфиса нальёт ему похлёбки, и я тут с ружьём выхожу, он тут же бросат еду и мчится за мной! Прыгат, ластится – того и гляди, в радости чтоб хвост себе не открутил! Ох, и любят они охоту!

– У нас в партии всегда были собаки, – заговорил Пётр. – Больше дворняги. Но такие умные, скажу я вам! Такие преданные! Как-то бичи напали на повариху, а мы в это время были в поле, наши собаки так их уделали, что это стало им уроком на всю жизнь! Клочьями кожа с них свисала.

– Так им и надо! – высказалась Томка.

– Так-то так, – продолжил Пётр повествование, – но нам пришлось оплатить их лечение и ещё сверх того заплатить за испуг! А собак присудили усыпить!

– Это же безумие какое-то! – возмутилась Томка.

– А вот такие у нас законы! – развёл руками Пётр.

– Да, законы у нас хороши! – подключился и Анатолий. – Украдёт мужик гайку – шесть лет тюряги; украдёт кто-то миллиард, а не миллион даже, и он уважаемый человек. Он в высших, как теперь говорят, эшелонах власти. Он уже судит мужика за гайку, а страну продаёт за грош, имея от этого барыш в новый миллиард. Спрашивается, кому принадлежит эта страна? Рабочим и крестьянам? Да, им! Но только чтобы они в ней работали за гроши, набивая карманы своим работодателям миллионами. Хорошо живётся рабочим и крестьянам? Конечно! Лишь бы не было войны! Лишь бы не было революции, после которой очереди в квартал за солью и спичками. А можно и иначе. Без очередей. Думаю, пора менять положение вещей в мире.

– Как? – с усмешкой поинтересовалась Юля. Ей страшно хотелось осадить вспылившего вдруг сероглазого красавчика.

– Очень просто, – успокоившись, ответил Анатолий. – Отдать Богу – Богово, кесарю – кесарево! Ещё проще – построить своё, народное, справедливое государство. В этом государстве мудрые законы, обязательные для всех. Тут поработать и потрудиться надо, чтобы они были умные и обязательные для всех! Для президента и дворника! Конечно, кому-то такое не понравится, но это мелочи. Привыкнет, поймёт.

– А если не поймёт? – та же ухмылка.

– Тем для него хуже!

– Расстрелять? ГУЛАГ?

– Не исключено и это.

– Не кажется вам, что это будет не государство, а какой-то полицейский участок огромных размеров?

– Не кажется. Хотя бы потому, что по такому правилу живут многие государства. А если за это возьмётся народная власть народного государства, то успех будет виден с первых шагов его правления.

– Но ведь такое же у нас было!

– Такое, да не такое. Партия всё испортила. Сначала вела себя прекрасно, а потом того… заелась! – высказал своё мнение, молча наблюдавший эту словесную баталию, Сергей.

– Придёт новая партия, вон их сколько развелось! – не отступал от своего Анатолий. – Вожди в крючок согнулись от дряхлости, а власть не выпускают из рук. Обратили внимание, как прут туда прозорливые да хваткие людишки? В партию, так называемой власти, валом попёрли: а как же, там же президент и премьер, там же можно руки погреть хорошо! Это же ни какая-то народно-демократическая рабочая партия, которая будет бороться за права трудящихся и получать за это по морде, это партия, дающая право руководить массами, принимать законы, и конечно же, обогащаться. Доходная партия! Покрутился в ней и обеспечил себе безбедную жизнь!

– Партии во всех странах, – глядя, как на чудо, на оратора, заговорил Пётр, – и никто от них не избавляется. Даже в хвалёной демократической Америке их с десяток.

– Партии стали образовываться чуть больше ста лет назад, и создавались они для борьбы, для захвата власти.

– А теперь для чего? Тоже для влезания во власть.

– Вот и ответ вам! – воскликнул Анатолий, довольный, что мысль его понята правильно. – Только для захвата власти! Огромная партия имеет больше шансов получить руководство страной, народом, богатствами. И руководителя определяют не для того, чтобы крепил государство, а чтобы хорошо жить при нём власть имущим. Было такое и в советское время. Больного и старого Генсека камарилья удерживала у власти, чтобы и самим там ошиваться. Теперь ещё хуже – дерут Россию по частям все, кому не лень, и партии в том числе. Законы принимают такие, что всем лафа, только не трудовому народу. Он, как всегда, на задворках жизни. Ему подкинут три рубля к зарплате или пенсии, растрезвонят по всем каналам, как здорово они заботятся о нём, и он верит в это! Странно, но так! Его всё устраивает: и что коррупция на самой большой высоте, что государство не в состоянии оборонять себя, что богатства страны уходят за её пределы, где обосновалась олигархическая знать, что нищета в среде рабочего класса, что в полуразвалившихся посёлках и деревнях люди не живут, а бедствуют! Газ суют всем – и Европе, и Китаю, а свои посёлки, что вдоль трубы живут, топят печки дровами, кизяками. Вот так у нас, и это всех устраивает! Вот так оболванивают народ, и он рукоплещет им!

– Чего же партия трудящихся молчит? Коммунистическая которая? – с ехидцей спросил Пётр. – Это её кровное дело – защищать трудовой народ, который долго называли передовым классом, а теперь и в упор его не замечают. Теперь мы видим кого? Правильно, звёзд. Звёзд нашей плотно затянувшейся туманности.

– А! – махнул рукой Анатолий. – Там осталось одно название от той партии, что первую в мире настоящую, революцию устроила, с колен пролетариат подняла! Теперь она такая же, как все – партия наживы!

– Думаешь, каждый сам по себе теперь будет отстаивать свои права и привилегии?

– Будут, как и были когда-то, Советы. Избирает народ толкового председателя и членов, и снизу доверху эти Советы. Самый большой – Верховный Совет.

– Такое уже было! – отмахнулся Пётр.

– Было! И успех был! Страну из лапотной превратили в высокоразвитую индустриальную. В войне такого врага разгромили в пух и прах! Восстановили разрушенное войной хозяйство! Мало ли этого! И люди хорошо зажили! Да тут появились проходимцы из «великой и неповторимой партии», предали и продали страну! А что их не призвали к суду, не дали нужной оценки их деяниям, так это говорит о том, кто сейчас у власти!

Томка порывалась несколько раз вклиниться в разговор, наконец ей это удалось.

– Толя, прости меня, но ведь сейчас на самом деле люди стали лучше жить, – сказала она, как оправдываясь. – В магазинах всё есть, и говори, что хочешь…

– В магазинах всё есть, но не каждый может купить, что хочет. Для этого нужны деньги. Для того чтобы были деньги, нужна работа. А её-то и не найти просто так. Надо искать в других городах и странах. И не факт, что тебе заплатят сполна, чаще обдирают, как липку, и вышвыривают с помощью нашего доблестного ОМОНа без копейки!

– Да и в Союзе крепко недоплачивали, – бросил Пётр. – Десять копеек с заработанного рубля платили.

– Кто бы отрицал это! Кроме того, что эти девяносто копеек шли на оборону, на развитие, на бесплатные квартиры, садики и школы, на них ещё и взращивались лидеры и партии всемирного коммунизма. Правда, часто это в кукиш обращалось, но попыток обратить всех в коммунисты партия не бросала!

– Надо нам было это, – Пётр в задумчивости постучал костяшками пальцев по столу. – Не только чужие, но и свои тут же переметнулись к бывшим врагам.

– Значит, у врагов привлекательней, – отозвался, молчавший до того Сергей.

– Вот именно. Привлекательней. Там и машины – блеск, там и одежда – шик, там квартиры и утварь – супер-класс! Это всё бьёт по глазам, по башке только так! «И я так жить хочу!» – кричит купившийся обыватель. Хочешь? На! Только прежде заплати. А платить нечем! – Анатолий развёл руки, показывая бедственное положение обманутого обывателя.

– И что ему теперь делать, обывателю нашему? – спросила Томка.

– Прежде всего, думать! Научимся думать, начнём строить своё государство по уму, в котором и трусиков кружевных хватит всем, и государство будет надёжно защищено, и пример другим странам покажем!

– Толя, – Томка высунулась из-за плеча соседа, чтобы видеть новоиспечённого пропагандиста, – но это же утопия! Помню из школы, было уже стремление так жить, да не получилось!

– Ты права, было. Оуэн и его теория государственного уклада. Да, не получилось. Не получилось потому, что был тогда феодально-крепостнический строй, а не капиталистический, тем более не социалистический. Перепрыгивать, как потом выяснилось, через строй, не пройдя его от А до Я, непозволительно, затянет в болото. Теперь же мы стоим у ворот коммунизма, или его крепостной стены, так верней будет сказано, и до справедливого государственного строя рукой подать.

– Не совсем тебя понял, – нахмурился Сергей. – То ты критиковал коммунистов, что они хотели создать этот уклад во всём мире, а теперь говоришь обратное! Когда и где ты прав?

– Всегда и везде! – в запальчивости вскочил с лавки Анатолий. – Разница в том, что коммунисты насаждали этот строй, а я хочу, чтобы они на нашем примере, достойном подражания, строили сами у себя коммунизм, или утопизм, или ещё какой, но только такое государство, где все равны, все довольны, всем хочется жить в нём.

– Толя! Ты третий! – выкрикнула Томка.

– В смысле? – не понял Анатолий.

– Первый – твой Оуэн, второй – Ленин, а потом ты!

– Придётся принизить его роль ещё на одну ступень, – горестно покрутил головой Пётр. – Хрущёва незаслуженно выкинули из этого важного списка. Он утверждал с высокой трибуны, что его поколение будет жить при коммунизме. Не получилось! Может, у тебя получится?

– Я тут сбоку припёку! – на полном серьёзе отозвался Анатолий. – Тут история живёт и действует, а ей всё равно, кто и что говорит, она вершит своё. Подсунула первобытно-общинный строй, потом рабовладельческий, его сменила феодальным. Феодальный капиталистическим… Теперь очередь за коммунистическим, утопическим…

– Юмористическим, – брякнула Юля, и не рада была этой поспешности – все глядели на неё, кто осуждающе, кто с непониманием. – Сейчас юмористов развелось столько, что, если собрать их всех в одну кучу, полземли займут.

– Проституток ещё больше, ну и что? – уставился на неё Анатолий.

– Ничего! Я просто так, – не знала, куда себя деть Юля.

Дед Матвей только крутил головой, глядя на говорящих. Он мало что понимал в этих умных разговорах и сокрушался, что за каких-то полсотни лет мир так поменялся. В его молодые годы спорили и говорили о погоде, засухе, урожае, о том, кто кого любит и собирается жениться, у кого родился ребёнок, где померла старуха или старик приказал долго жить… Теперь такие умные все, а жить стали как-то не так – и не богато, и не весело. Старики сами по себе, молодые сами по себе. «У меня и в голове не было бросить отца или мать, деда даже, а теперя… Нет, ум у них не тот! – заключил дед Матвей. – Так не живут люди!»

– Где наши дети? – спохватилась Нина. – Я же им морсик приготовила, а они смылись. Вот бесенята! Кому чай, кому кофе, кому морсик из смородины?

После чая всем захотелось прогуляться на свежем воздухе. Маленькой толпой, дед Матвей и тот не отказался, двинулись вдоль деревни. В первом переулке свернули и по еле заметной дороге пошли в сторону маленькой речушки, которую на карте обозвали совсем недавно Сучанкой. Почему и кто так обозвал непонятно её, никто не знал.

– Вот наша Сучанка, – гордо заявил Сергей. – В детстве казалась мне великой рекой, а потом, когда увидел после долгого скитания по земле, то удивился и огорчился.

– Када я был мальчонкой, – кивнув на речку, сказал дед Матвей, – она вон аж туда разливалася. Больша была така. Теперь шибко обмелела. Леса не стало – и речка обмелела. Лес сразу за огородами ране стоял, больши лиственницы были. На дрова да на каки-то постройки всё вырубили. Мы с дедом тута рябчиков стреляли, а чуть подальше, вон на той горе, – показал рукой на лысый холм, – на глухаря бегали. Всё вырубили.

– Если её перегородить плотиной, то неплохой пруд получится, – возбудились хозяйственные струнки у Сергея. – Запустим карпа, карася, белого амура…

– Пляж бы детишкам тут засыпать песочком, – дополнила Сергея Нина.

– Всё сделаем! Только бы денег нам заработать чуть-чуть!

– Чуть-чуть до хорошего осталось! – засмеялась Нина.

– Много осталось, но главное есть – желание!

– Дед мой Фёдор сказывал, када сюды приехали оне, тута тайга стеной стояла, козы табунами ходили, медведи у деревни шастали долго. Теперя…

– Смотрите, смотрите! – закричала Юля, показывая на речку, где она изгибалась, натолкнувшись на холм. И все увидели, как козочка с козлёнком пили из речки.

– Ну, вот! – радостно воскликнул Сергей. – Живёт природа! Будет жить! Куда ж без неё, а ей без нас!

Томка с Юлей ночевали у Нины. Они долго не могли уснуть, всё болтали и болтали. Луна перестала глядеть в их окно, ушла за глухую стену, а они всё никак не могли наговориться.

– Как тебе этот «сероглазый Король»? – вдруг спросила Томка.

– Больно уж умный! Только его и слушали все, – вяло отозвалась Юля и прислушалась в ожидании, что же на это скажет Томка.

– Да, глупым его не назовёшь, – согласилась Томка. – Но это не должно быть ему укором.

– Если он такой умный…

– …то почему тут? – продолжила Томка фразу, начатую Юлей.

– Да. Так.

– Я его об этом не пытала, но мне кажется, ответ простой: он не только умный, но и порядочный. Не хочет грызться за брошенную в пыль кость.

– На что он живёт, если не борется за эту кость?

– Поддерживает идею Сергея, живут, практически, тем, что Бог послал.

– А семью на что думает содержать? Он же думает о семье?

– Наверное, не думает.

– Так бобылём и будет куковать?

– Он уже был женат. Не очень удачно, даже хотел покончить с собой, вот теперь и осторожничает. Напуганная ворона и куста боится.

Юля привстала, услышав это.

– Наверное, красивая и алчная была?

– Отнюдь. Маленькая, толстая и алчная.

– Наверное, старше и опытней?

– Старше. Но главная причина в другом – он был калекой и считал за счастье, что ему не отказала хоть такая. А потом пошло-поехало.

– Каким же он был калекой? Он же…

И Томка подробно, всё, что знала о жизни Анатолия, рассказала Юле.

– Как жалко его, – тихо призналась Юля. – Столько страданий пережил.