Текст книги "Искупление"

40

Только в апреле 2018 года Юля вернулась на родину, чтобы сказать о том, что она не останется здесь. Родители предчувствовали беду, но на что-то ещё надеялись. В редких письмах дочь ничего не сообщала о своих намерениях, но разве от родительского сердца что-то утаишь.

В Магочан Юлю привезли на «мерседесе» Сарьяна, и это обстоятельство не прошло не замеченным в маленьком неуютном селе, где каждый о каждом знал всё. Одета Юля была неброско, но дорого.

– Юля, Юля, что ты наделала, – со слезами на глазах говорила Валентина Ивановна. – Как ты могла! Ты всех нас убила! Такой хороший муж, ребёнок, а ты… Неужели всё это можно променять на богатую беспечную жизнь… Говорят люди: богатство – опасная штука, оно не для всех хорошо… Разве ты не видела по телевизору, как бедны все эти богачи, особенно их жёны и любовницы! Ужас! Они не знают, что вокруг чего вращается – Земля вокруг Солнца или наоборот, чего уж хуже может быть! Разговоры их, как и жизнь, пустые! Одеты так, что, кажется, им проще ходить голыми! Зачем ты лезешь в этот рассадник безумия?

Юля не перебивала маму, давала ей возможность беспрепятственно высказаться, чтобы потом спокойно рассказать о своих причинах такого «дикого» поступка. Но мама не могла успокоиться.

– Ты осиротила своего ребёнка, он тебе не нужен. И от отца далеко. Да если бы и был рядом, разве он заменит мать! А мать в погоне за роскошью, за большими деньгами. Её не смущает, что так называемый муж ей в дедушки годится – сорок лет разницы, уму непостижимо! Скажи я своей маме, что выхожу замуж за деда, она бы меня сначала убила, а потом прокляла! Вот времена, вот нравы! Убеждала Анатолия, чтобы не давал тебе развода, говорила, перебесится девка и успокоится, а он в ответ: «Я не имею права лишать человека счастья». Он не имеет, а тебе лишить человека счастья – раз плюнуть! И кто же ты после этого? Чуть поостыв, спросила: – Где он, почему с тобой не приехал? Радикулит скрючил?

– Мне уже можно говорить? – спросила Юля.

– Можешь говорить, можешь и не говорить – я знаю, что ты скажешь, – отмахнулась Валентина Ивановна и глянула в окно.

– И что же я скажу? – полюбопытствовала Юля.

– А то, что деревня с подштанниками мужа не для тебя, что тебе нужен целый мир, ты не такая, каких показывают на всяких шоу, что ты любишь старца за его ум и дела…

– Именно это я и хотела сказать. Добавлю, что мой муж совсем не дряхлый старец. Более того, он очень справедливый человек и умница. Мне с ним интересно и легко. Если вы не против, я его приглашу к вам, сами убедитесь, как он интересен. Кстати, его отец был чистильщиком обуви в будке около рынка в Армавире, а Григория дети дразнили сыном армяшки-чистильщика. Жил в бедности, но был самолюбив, много работал над собой, чтобы выйти в люди. Школу и институт окончил с золотой медалью! И последнее в нашу с ним копилку – мы любим друг друга!

– Он женат? – вздохнув, спросила Валентина Ивановна.

– Месяц назад развёлся.

– И дети есть?

– Сын и дочь. Взрослые.

– С чего бы им быть малыми, – горше прежнего вздохнула Валентина Ивановна и добавила: – Вези, конечно, куда теперь нам деться! – Глянув в окно, сказала: – Идут.

Юлю охватил жар. Восемь месяцев она не видела свою дочь, мечтала о встрече, но не думала, что это так взволнует её. Жар во всём теле – и ледяные руки. В глазах замелькали светлячки, сухо стало во рту так, что не разжать склеенных губ. Она подошла к окну. По раскисшей дороге в резиновых сапогах шёл её отец, на руках у него была Варенька.

«Какая она теперь, Варвара Краса? Признает во мне мать свою?»

Как только открылась дверь, Юля кинулась навстречу к отцу и дочери. Заливаясь слезами, схватила Варвару и стала неистово целовать, что-то приговаривая. Не выпуская из рук дочь, обняла отца, уткнулась ему в плечо и, горько всхлипывая, продолжала плакать.

Валентина Ивановна украдкой вытирала слёзы. Она простила дочери все её прегрешения. Неподвижным изваянием стоял отец, только нервно сглатывал слюну, глаза его застыли на одной точке, на мочке уха дочери. И кружились мысли его вокруг этой мочки с маленьким коричневым пятнышком, восстанавливая в памяти мельчайшие эпизоды из жизни дочери с момента появления её на божий свет и до сей поры. Он крепко обнял её, прижал голову к своей груди и, по-отчески нежно, поцеловал в макушку. Этот его порыв вызвал новый прилив слёз и рыданий у дочери.

Наверное, так бы ещё долго стояли они, но Варвара протянула руки к бабушке и сказала, шевеля пальчиками: «Баба-ба!»

Это заветное слово всколыхнуло всех и всё. Бабушка кинулась к внучке, что-то приговаривая по пути, Юля оторвалась от отцовского плеча и зарёванными глазами уставилась на дочь, только дедушка продолжал стоять у порога неуклюжим памятником, изваянным неумелым творцом.

Почти сутки прошли в разговорах. Родители поняли дочь и простили «некрасивый поступок». Варвара недолго прицеливалась своими ясными глазёнками к незнакомому ей человеку, скоро не сползала с рук, что-то ворковала на своём языке, трогала Юлю за серёжки, нос, уши.

– Признала! – радовалась Валентина Ивановна.

Провожали дочь родители после обеда, когда Варвара спала. Так они специально сделали, чтобы не нервировать лишний раз ребёнка.

Юля сунула в карман матери конверт. Валентина Ивановна хотела возмутиться, да Юля, глянув в сторону отца, прошептала: «Это папе!»

– Приезжайте вместе! – сказал, прощаясь, папа. – К первому мая или к девятому. Позвони, когда надумаете!

41

Ни к первому, ни к девятому приехать не удалось: Сарьян прозябал на приисках Бодайбо. Там, прослышав про его инфаркт, про семейные неурядицы, зашевелились тайные чёрные силы. Прослеживалась рука покойного папы-банкира, мстившего за поруганную честь дочери. Но этой рукой управляли далеко не потусторонние силы. «Давид со своей Розой не могут простить мне арест своего сыночка и лишения их доходного местечка, – раскладывал по полочкам факты Сарьян. – На этом они не остановятся!»

Только в конце июня прилетел Сарьян в Иркутск, когда был убеждён, что бизнесу ничто уже не грозит.

20 июня они были в Магочане.

Вспоминая их сборы, Юля улыбалась. Сарьян нервничал, хотя и старался показать своё спартанское, как он выражался, спокойствие. С выбором подарка для родителей Юли дело зашло в тупик. Григорий хотел подарить им что-то дорогое, ведь это их первая встреча, знакомство. Юля придерживалась иного мнения.

– Этим самым ты убедишь их лишний раз, что все олигархи думают только о богатстве. Да и как-то неприлично привозить дорогой подарок, зная, что в ответ получишь рублёвый. Так ты их поставишь, мягко говоря, в неудобное положение.

– Ну, не дарить же мне им по петушку-леденцу! – сопротивлялся Сарьян. – Убеди их, что это не на последние деньги куплено!

– Ты их не знаешь! Это упёртые ленинцы в самом хорошем значении этого определения. Кстати, при разговоре прошу щадить их, не вспоминай плохим словом ни Ленина-Сталина, не критикуй СССР. Пусть живут этим, потому что с этим у них связана вся жизнь. Теперь о подарках. Подари папе хорошую электрическую бритву, а маме французские духи. Они будут очень довольны!

Валентина Ивановна и Андрей Иннокентьевич не знали, как вести себя с зятем-олигархом. Всю жизнь костерили их, а тут за какие-то грехи Бог наказал – преподнёс в родственники самого что ни на есть махрового олигарха. Пусть бы далёкого какого, а то зятя. Покритикуешь, скажешь ему правду, а он потом выместит всё на дочери. Да и молчать уже нет сил: всё прибрали к рукам, что народ, отказывая себе в малом, создавал в течение почти века, эти нувориши без стыда и совести.

Бритва фирмы «Филипс» очень понравилась Андрею Иннокентьевичу. Он, улучив момент, скрылся в ванной, всунул вилку в розетку, но понять ничего не может. С одной стороны, «Филипс» должен, даже обязан работать, а он не работает. Молчит бритва. Потрогал вилку, налаживая контакт, – молчит бритва.

«Не буду огорчать зятя, – махнул рукой Андрей Иннокентьевич, – завтра разберусь, в чём дело». И тут ему показалось, что что-то тихо зудит. Поднёс к уху бритву. Еле-еле вращается мотор. «Со щётками что-то, – решил он. – Завтра подточу их, пружину подправлю». Что-то заставило его прижать бритву к щеке, и он почувствовал, как легко и гладко она срезала щетинки.

«Вот так фокус этот “Филипс”! – изумился он. – Вот же проклятые капиталисты как научились делать!»

Беседа завязалась сама собой. Тут надо отдать должное Сарьяну. Он легко и непринуждённо завёл разговор, так просто рассуждал, что скоро Андрею Иннокентьевичу показалось, что он сто лет знает этого спокойного и рассудительного человека. Глядя на мужиков, с интересом беседующих, захотелось присоединиться и Валентине Ивановне.

– Я знаю, ваша мама не хочет уезжать из Армавира, но ей там одной трудно, наверное, жить, – сказала она.

– Она не одна. Там у нас близкие родственники: жена дяди Аванеса, его дети. Они помогают ей. Главное, там похоронен мой отец, и мама больше поэтому не хочет оттуда уезжать. Деньгами я помогаю им всем. В Сибири маме было бы холодно, она привыкла к теплу. Мы жили сначала в Баку, а потом переехали к дяде в Армавир.

– А дядя чем занимается? Он тоже… хорошо зарабатывает?

– Там был завод «Армалит», и дядя на нём простым рабочим был. Сейчас на пенсии, но подрабатывает где-то…

– Григорий Самвелович, – решил отвоевать первостепенное право на разговор Андрей Иннокентьевич, – скажите, как решить проблему Карабаха? Ведь столько лет живут люди в тревоге! В советское время такого не было.

– Андрей? – с упрёком посмотрела на мужа Валентина Ивановна, – не сейчас же говорить об этом?

– Ничего страшного, Валентина Ивановна, в этом вопросе нет. И ответ мой прост: пока будут проблемы у горе-руководителей как одной стороны, так и другой. Карабах тут выступает в роли стравливающего клапана: не ладится дело у одного – он вытаскивает наружу Карабах. Патриотически настроенные силы хватаются за этот клапан и спускают избытки пара. Покричали, пошумели, повоевали, загубив ни в чём не повинных людей, успокоились до новых проблем с любой стороны. Как решить проблему, – Сарьян пожал плечами, – не знаю.

– Был Советский Союз, всем места хватало, никаких войн и стычек не было, – Андрей Иннокентьевич с опаской посмотрел на зятя.

– Да, – согласно кивнул Сарьян. – То была наиболее подходящая для нашего времени государственная формация. Избавились от неё преждевременно, и не так, как должно быть. Мы вернулись в капитализм, вместо того, чтобы приблизиться к коммунизму.

Андрей Иннокентьевич не верил своим ушам! Это говорит олигарх, противник не только коммунизма, но даже социализма! И ведь точно так же думает он, обыкновенный чиновник и коммунист со стажем. Значит, есть ещё разумные люди в стране!

– Хотим мы или не хотим, Андрей Иннокентьевич, но коммунизм, или что-то подобное, придёт на смену капитализму. Ход истории таков. Будет борьба, будут жертвы, но не такие большие, как были в России семнадцатого года. Будет всё проще. Свергнут массы власть олигархов без особого труда. Трудности начнутся после того, как эта власть окажется в руках так называемого гегемона. Сам он не способен будет управлять всем хозяйством в масштабе всех государств мира, и олигархи-эксплуататоры, «обидевшись» на своих бывших рабов, не захотят им помогать. Начнутся сбои во всех органах государства…

– Наверное, так и будет, – согласно закивал Андрей Иннокентьевич. Точно так и он думал о будущем всего мира. – Хорошо бы, зная, что так и будет, найти общий язык классов и, загодя, с учётом желаний одних и других, прийти к цели – ко всеобщему коммунизму!

– Да, было бы хорошо, прийти к цели мирным путём, – поддержал Сарьян Андрея Иннокентьевича, и этим очень ему угодил. – Но такое возможно при двух условиях: когда правящий класс будет не в силах управлять и добровольно уйдёт со сцены, или когда он поймёт, как вы сказали, что другого пути к нормальной жизни на планете нет, и только в союзе все классы могут достигнуть конечной цели – коммунизма.

– Вот чудо из чудес, – широко улыбаясь, сказала Юля, внимательно слушавшая разговор отца и мужа. – Олигарх строит планы свержения самого себя!

Мама хотела цыкнуть на неё, боясь, что зять может обидеться на Юлю за критику. Но Сарьян, улыбнувшись, сказал:

– Не свержения, Юля, не уничтожения, а перегруппировки всех сил земного шара для планомерного и постепенного перехода к новой форме государства – коммунизму. И время это теперь пришло. Сто лет назад была разведка его, а теперь будет борьба, работа, отступления, победы, но все будут обуреваемы одной общей заботой – построить и жить в справедливом государстве!

– Знают ли другие олигархи, кого пригрели на своей груди? – покачала головой Юля.

– Не знают и не догадываются, – ответил Сарьян.

42

Ехали в Духовщину кто с любопытством, кто с тревогой, кто просто так.

«Должно быть, интересные там люди, – гадал Сарьян, – коль на такое отважились! Построить что-то из ничего сложно, а построить чудо, не имея на то ни средств, ни крепких молодых сил – по меньшей мере прожектёрство. Напрашивается другая мысль, максимально прозаическая и часто подтверждённая – мошенничество. Опять же, Юля неглупая девчонка, ей под силу разгадать ложь, но она утверждает обратное. Может быть, руководитель настолько хитёр, что любого способен прокрутить вокруг пальца. Посмотрим…»

«Как они меня встретят, примут? – думала Юля. – Наверняка, осуждают. Жалеют Анатолия, судят меня. Наверное, и я бы так поступила на их месте – очень уж всё просто получается: встретила олигарха и тут же всех предала. Красивая жизнь затмила глаза взбалмошной девчонке. Попробуй убедить их, что всё гораздо сложней. Получилось, что внешность, возраст – не самое главное в отношениях между женщиной и мужчиной, что можно полюбить пожилого и не очень красивого человека, причём полюбить особенной любовью, крепкой, прочной, долговечной, защищённой от внешних влияний. Анатолий нравился мне, но только, как оказалось, нравился. Полюбила же я совсем другого. За короткое время наши души слились в одну большую, и теперь боль одного чувствует и другой также остро, как если бы это касалось только его. Переживания из-за меня привели его к инфаркту, его болезнь подкосила меня, но открыла глаза на мир, в котором всё и просто, и чрезвычайно сложно…»

Просто так ехала Варвара. Переживаний у неё никаких! Лупает глазёнками, крутит головкой, созерцает мир, совсем для неё незнакомый. В её широко раскрытых глазах отражается клочок вселенной: вот они и без того голубые, стали ещё ярче – это отразилась голубизна летнего неба; вдруг потемнели – это густая зелень полей пришла на смену небу… Увидев стадо коров, недалеко пасущихся от деревни, очень удивилась. Показав маме на коров ручкой, сказала: «Гы-гы!»

– Скоро взрослые при виде коров и коней будут удивляться и говорить своё «Гы-гы», – сказал, засмеявшись, Сарьян.

При подъезде к Духовщине, Юля занервничала. Она несколько раз провела ладонями по волосам, приглаживая их, одёрнула платьице на Варваре, поправила бантик на её голове и тут же подумала, как не нужен он ей сейчас, но бабушке захотелось, чтобы внучка была самой привлекательной. Глянув коротко на Сарьяна, увидела его спокойное лицо, и понемногу стала успокаиваться. «Бог не выдаст – свинья не съест! – сказала она себе. – Не хотела я никому зла!»

Встретить гостей вышел Сергей. Юля с опаской подошла к нему, но тот, как ничего не бывало, как самого дорогого гостя, обнял её, крепко прижал к груди, поцеловал в щеку.

– Ну что, беглянка, вернулась? И не одна, – посмотрел на Сарьяна, – с пленником! Похвально! – Пожал руку Сарьяну. Смотрели мужики в глаза друг другу мгновение, но и этого им было достаточно, чтобы сказать себе: «Настоящий мужик!»

За столом сидели Пётр, печник и дед Матвей, пришедший к обеду. Нина, как и предполагала Юля, встретила гостей более чем прохладно. Обнявшую её в порыве нежности Юлю, она отстранила, едва обозначив свои объятия. Сарьяну, кивнув головой, сказала: «Здрасте!» Пётр, не выпустив из рук ложки, тоже что-то невнятное промычал. Дед Матвей, ткнув Петра в бок, спросил: «Хто эти? Из району?» – А когда Юля стала открывать сумки с угощением и подарками, нахмурил брови: «Праздник какой, чо ли»

Нина пригласила гостей к столу, причём говорила только Сарьяну.

– Может, рюмочку за знакомство? – показал Сергей на коньяк, привезённый гостями.

– Можно, – кивнул Сарьян.

Юля посмотрела на него. Улыбнувшись, он и ей кивнул:

– Можно!

Автоматически выпили по второй и третьей… Глаза у мужиков повеселели, языки развязались. Юля с опаской поглядывала на мужа, но он только широко улыбался и показывал ей жестами, что ему хорошо, и ей не следует беспокоиться. Она с упрёком качала головой.

– Мне Юля много рассказывала о вашей идее возродить деревню, – говорил Сарьян, положив тяжёлую руку на плечо Сергея. – Только…

– Никаких «только»! – мотал головой Сергей. – Мы добьёмся своего! Тысячи лет жили деревни, а почему сейчас не могут жить? Кому они мешают? Кому они бельмо в глазу?

– Может, просто люди захотели жить иначе? Не ковыряться в земле, в навозе… Отработал смену – и не болит у тебя голова. Тут же всё на твоих плечах: дети, телята, поросята, куры, гуси, грядки… Всех надо накормить, напоить, спать уложить… И так изо дня в день!

– Да, – согласно кивал Сергей, – трудно, но нужно! Человек без труда, без работы перестаёт быть человеком. Он превращается в тунеядца, в ненужного трутня! Человек же, хорошо поработав, получает и удовольствие от сделанного, и материальное вознаграждение. У него дети, глядя на родителей, с пелёнок привыкают к труду, и для них нет проблем выжить в любых условиях. А эти условия выживания всегда стерегут человечество. К тому же для души какой простор! – воскликнул, зардевшись, Сергей. – Леса, реки, озёра! Воздух медовый! Отношения между людьми самые что ни на есть добрые! Сосед с соседом живут душа в душу! О помощи просить не надо, люди сами к тебе придут с помощью! Кому как, не знаю, но мне краше деревни ничего нет! И не только мне.

– Сергей, – Сарьян положил вторую руку па плечо хозяину, – я с тобой на все сто согласен, но сейчас о другом. На возрождение даже маленького клочка деревни нужны большие средства, а их у вас нет, и заработать, не имея первичного капитала, очень сложно!

– Заработаем! Что мы без рук, что ли!

– Нужны машины, трактора, комбайны, а это больших денег стоит.

– Будут и машины. Возьмём в кредит.

– Я могу вам помочь, у меня есть такая возможность.

Пётр навострил уши.

– Чем помочь? – не понимал Сергей.

– Дам, сколько вам нужно, денег. Без всяких процентов и на неопределённое время.

– Как это? – непонимающе уставился Сергей на Сарьяна.

– Дам вам денег, сколько надо! – повторил спокойно Сарьян.

– Сергей, спроси про условия, – подсказал Пётр. – А то…

– На каких условиях? – спросил Сергей.

– Условие одно – деньги можно расходовать только в интересах развития деревни. Строить жилые дома для членов коллектива, склады, дома культуры, быта, покупать машины и трактора, наводить мосты и дороги, приобретать скот и землю… Примерно так.

– Нас затягивают в кабалу! – выпрямился Пётр. – Мы построим, а потом у нас всё это «прихватизируют» те, кто давал деньги.

– Так, да? – повернулся к гостю Сергей.

– Кого ты спрашиваешь? Он увёл у нас, не моргнув, художника и чужую жену! – выпалил Пётр.

Сарьян дёрнулся, побледнел, сжал крепко губы. Юля в страхе ждала вспышки гнева. Она знала, что Сарьян в ответ на её предложение не предлагать в дар деньги самобытному коллективу, решил пойти на маленькую хитрость – якобы занять им деньги, чтобы потом перевести их на счёт коллектива. Его же заподозрили в мошенничестве, скрытом под предлогом добрых дел. Это оскорбление задело его, но он сдержался, хотя стоило это больших сил.

– Это мой калым за вашу красавицу, – улыбнулся он. – Больше того, если не откажете, я запишусь в ваш прекрасный коллектив, потому что разделяю ваши идеи.

– Ну, это совсем другое дело! – воскликнул Сергей, не переставая рассматривать с удивлением и непониманием Сарьяна. – Это же…

– Это упрощает дело, – сказал Пётр. – Тут и приватизировать не надо будет – всё наработанное нами плавно перейдёт в руки «нашего» члена коллектива, который «подарил» нам деньги.

Сергей смотрел на Сарьяна, ожидая объяснений.

– Честное слово, – хлопнул по столу Сарьян, – не могу вас, русских, понять! То умоляют занять под проценты копейку, то не хотят брать миллион без отдачи! Кто мне объяснит этот ваш феномен? Юля, может, ты попробуешь?

– Излишняя щедрость всегда вызывает подозрение, – отозвалась Юля, с жалостью глядя на мужа. – Часто под предлогом доброты и щедрости мошенники прокручивают свои делишки. Людям это известно, и они теперь на всех, в том числе и на истинных доброжелателей, смотрят сквозь призму недоверия. От себя скажу: моему мужу, Григорию Самвеловичу, – положила руку на плечо Сарьяна, – надо верить! Он из тех, что отдают и радуются! Ваша вера в него не должна быть сомнительной.

Сарьян с трудом проглотил жёсткий ком, часто заморгал, отвернувшись к окну.

– Воля ваша, – сказал он, прокашлявшись.

В тишине было слышно, как бьётся муха о стекло.

– Тут не то, чтобы не доверять, – заговорил Пётр. – Тут другое. Мы хотели своими силами, силами голытьбы, построить общество, которому бы завидовали другие. И не только завидовали, а чтобы захотели сами сотворить то же самое. Тут же чёрт знает что получается! Пришёл богатенький, кхе-кхе, – прокашлялся, косо глянув на Сарьяна, – человек со стороны, бросил к нашим ногам мешок с деньгами и говорит: «Стройте ваш коммунизм!» Казалось бы, надо радоваться, а радоваться нечему.

Печник с непониманием смотрел то на Петра, то на «богатенького человека».

– Нечему потому, что вымарана статья из нашей ненаписанной пока Конституции о трудовом подвиге всех членов, через который только мы можем прийти к нашей заветной цели! Известно, что только трудом добытое благополучие чего-то стоит, а не полученное сверху. Вот так я думаю. Может, я не прав? Спросите у гегемона, вот он тут рядом. Всю жизнь горшки ваял, печи придумывал, крыши латал, он то уж знает цену копейки. Фёдор Лукич, я прав или неправ? Брать нам деньги или отказаться от них, во избежание разврата?

Печник с глубочайшим непониманием лупал глазами и крутил головой, старясь понять, чего же от него хотят.

– Ты бы взял миллион просто так? – упростил вопрос Пётр.

– Кто мне его даст, – сказал печник. – Мильён? Я б тогда…

– Всё! – выставил вперёд руку Пётр. – Дальше не надо! Так можно угодить на кривую дорожку. – И ко всем: – Вот и ответ рабочего класса – нам не нужны дармовые деньги, они ведут к …праздной жизни!

– Я так не говорил, – сердито глядя на Петра, сказал печник.

Не обратив внимания на это возражение, Пётр подолжал:

– Пока у нас, как в анекдоте. Спрашивают миллионера, как он стал богатым. Я купил десяток яиц за десять рублей, сварил и продал их за одиннадцать. Накопил на десять десятков, продал их за сто десять рублей. Понятно, говорят, и сколько лет понадобилось, чтобы накопить миллион? Нисколько. Скоро умер дядя-миллионер, и я получил наследство!

– Григорий Самвелович, – заговорил Сергей, пропустив анекдот мимо ушей, – мы согласны принять вашу помощь. Если вы не против, составим договор на приемлемых для нас условиях, заверим его у нотариуса…

– Вот это деловой разговор, – согласился Сарьян. – Обсудите план создания полнокровной, жизнеспособной административной единицы. В нём должно быть какое-то производство, где бы люди могли работать, должны быть хорошие квартиры. Дороги и тротуары из асфальта. Короче, обсудите, не вникая в мелочи, не считая затрат на это всё. Два дня вам сроку. Через два дня мы встречаемся и обсуждаем план в целом. Отдельные пункты плана просчитают мои экономисты. Подключаем архитекторов и строителей. Я буду в Магочане ещё три дня, а потом уезжаю в Иркутск, там буду до конца июля. Вот до конца июля мы должны всё оформить документально и, не распуская вожжи, приступить к исполнению плана века.

– Плана «Ы», – подсказал Пётр.

– Это уж от вас зависит, каким ему быть, – не посмотрев в сторону Петра, отозвался Сарьян.