Текст книги "Искупление"

– Встретимся, встретимся! – повторяла Нина, закрывая на замок калитку.

Часа через полтора приехали Анатолий с Игорьком. Игорёк кинулся открывать ворота, да калитка была заперта изнутри. Нина, заслышав голоса, выбежала во двор, отворила ворота, чем вызвала недовольство сына.

– Мама, – скривил он губы, – я хотел сам…

– Да я чуть-чуть помогла вам, – поспешила оправдаться Нина. – Думаю, устали мои мужики лес рубить, дай помогу им. Сгружайте да на обед!

Всматриваясь в лицо Нины, Анатолий спросил, что тут стряслось такого, что она сама не своя?

– Ничего. Печка барахлит, еле растопила, – ответила она, отводя в сторону глаза.

– Дрова отсырели? – поверил он словам Нины. – Под навесом есть место, куда затекает дождь, надо брать в сторонке.

Игорёк в добротных кожаных рукавицах смотрелся необыкновенно смешно. «В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок!» припомнились слова из школьного стихотворения, и Нина счастливо улыбнулась. «Какой хороший человек Анатолий! Только куда смотрел Всевышний?»

15

Картошку копали «всей семьёй». Пётр, как самый неумелый в этом деле, подкапывал вилами, а все остальные выбирали из земли. Земля была сухая и тёплая. «Я как подумаю о копании этой картошки в детстве, – пришло на ум Сергею, – сразу вспоминается грязь, перемешанная со снегом, холод, красные руки, мокрый нос. И так дней десять! Ужас! Тут же благодать! Тепло, сухо». Пётр, кроме подкапывания, носил вёдра на расчищенную площадку и тонким слоем рассыпал картошку – так она лучше подсыхала. В конце дня, изрядно уставшие, перенесли картошку в подполье. В избе от этого пахло землёй, сыростью, веяло прохладой.

– Счетовод, он же кладовщик, – обратился за ужином Сергей к Анатолию, – сколько кулей у нас выдано на-гора?

– Сорок три, если считать куль из семи вёдер, – ответил Анатолий.

– Ещё столько накопаем?

– Думаю, больше.

– Там земля похуже, – усомнился хозяин. – Не хватило навоза, да и травы было много. Целина.

– Даже столько же накопать – совсем неплохо, – высказалась Нина.

– Терпимо. Половину можно продать. Как думает наш новый член общества предпринимателей, за сколько уйдёт мешок?

– Чем больше, тем лучше, – ответил уклончиво Пётр.

– Ответ правильный, но неточный. Нам нужны цифры.

– Если оптом, то дешевле, если в розницу на рынке – дороже. Но мороки больше, – Анатолий взял свою тетрадь, где вёл записи о расходах. – В среднем, думаю, с мешка возьмём девятьсот-тысячу рублей. За пятьдесят мешков будет сорок-пятьдесят тысяч рублей.

– На оплату электричества хватит. За что будем покупать всё остальное?

– Капуста, свёкла, морковь много не дадут, но кое-какие копейки тоже добавят.

– Улья, коровёнку за что брать? Одежонку надо подкупать.

– Директор, Москва не сразу строилась! Лет пяток нам, как минимум, понадобится, чтобы выйти на ощутимую прибыль, – Анатолий закрыл тетрадь, усмехнулся. – «Мерседес» пока подождёт, поездишь на коняшке, зато потом…

– Потом суп с котом.

– Мама, мы съедим Ваську? – дёрнув за рукав Нину, спросил шёпотом Игорёк. Глаза его были испуганы.

– Пока так остро не стоит вопрос, – смеясь, ответила Нина. – Дядя Серёжа пошутил.

В один из таких дней наведался дед Матвей. Увидев всех на огороде, удивился.

– Во, молодцы! Как мураши копошатся! – воскликнул он.

– Да, Матвей Захарович, копошимся как муравьи, а есть будем как тигры, – Сергей вышел из рядка, подал руку деду. – Сколько тебе кулей надо на зиму? Что так мало? Привезём пять.

– Куды мне столь одному! – запротестовал дед Матвей. – Ни телёнка, ни поросёнка!

– Кадушка есть под капусту? – не слушая протеста, спросил Сергей.

– Дык… это… Была где-то. Приди посмотри, однако рассохлась. В речку её.

– Хорошо. Приду. Только позже, когда будем квасить капусту.

Подумав, спросил, какая у деда стайка: не течёт ли крыша, не обвалился потолок, есть ли щели, хорошо ли запираются двери?

– Стайка у меня хороша, – с гордостью заявил старик. – Ей, дай Бог не соврать, лет шейдесят. Можа, боле. С дедом своим, царствие ему небесное, мы её ставили. Дед хорошо знал своё дело. Бывало, подсуну бревно, а он мне: «Глаза-то у тебя где? Не вишь, чо суёшь? Оно же с червоточиной!» Вот так оно было. Ране старики знали дело!

– Я вот о чём, деда Матвей, – прервал Сергей, – думаем обзавестись пчёлами, да некуда ставить улья. Может, к тебе на время, пока свой мшаник не поставим.

– Да ставь сколь хош! – с радостью воскликнул дед Матвей. – Чо мне-то с той стайки!

– Вот и договорились. Если купим, то и поставим у тебя. Может, печку там собрать?

– Можно и печку, – согласился дед. – Тольки кто её тут поставит? А потом, кто топить будет?

– Сейчас можно на электричестве печку, она сама включается, сама выключается. Только для этого ей надо задать температуру.

– Гля-кось, до чего люди додумались! Ране всё дровами. Зимы-то каки были – птицы на лету замерзали. Дрова поленницами, как сейчас, не заготавливали. Ездили в лес, валили сухостой или искали валёжину, не гнилу только, и везли на санях. Мы с дедом, я мальцом был тода, на двох конях привезём и живём неделю, потом обратно в лес. Это потом, кода трактора появились, стали имя тягать брёвна. Прицепят на трос и тянут. Трактор тебе не конь, чо хош приволокёт.

– Нина, как у нас с чаем? – спросил Сергей. – Налей, пожалуйста, чашечку Матвею Захаровичу.

– Не надо мне никакого чаю! – яростно запротестовал дед. – Я чо чаи распивать пришёл? Я и дома тако ж попью хорошо! Ничо не надо! Вот невидаль – чай!

– Мне его, дедушка, готовить не надо, – улыбаясь, сказала Нина. – Он горячий в термосе.

– Ну, если не мешат работе, – отступил дед Матвей.

– Нисколько не мешает, – заверила Нина. – И мы заодно с вами все перекусим.

16

Пришла поздняя осень. Выпал первый лёгкий снежок. Он покрыл всё ровной белой пеленой. Белизна празднично преобразила землю, она скрыла серость, рытвины, ухабы, пригладила глубокую колею разбитой дороги.

«Как живут народы без зимы? – глядя на девственную белизну всего видимого пространства, думал Сергей. – Такая милая красота природы! Такое обновление чувств! Обновление всего!»

– Директор, а не махнуть ли нам в лесок, да не потропить ли зайчишек? – предложил Пётр, войдя в дом к Сергею. Он принёс кадушку под капусту. Нашлась у него такая.

– Из меня охотник, как из козы барабанщик. Из ружья стрелял раз пять, не больше, – без особого сожаления о своей никчёмности в этом важном мужском деле заявил Сергей.

– Это легко исправимо, – оптимистично заявил Пётр. – Было бы желание, а научиться – раз плюнуть! Ну, что, махнём завтра по утрянке?

– Завтра не могу. Важная встреча.

– Отложим на послезавтра, – не отступал Пётр.

– У меня не зарегистрировано ружьё, и патроны неизвестно какие. Они, наверное, с пулями и заряжены лет пятьдесят назад.

– Дай их мне, я перезаряжу вечерком. А о разрешении скажу так: мы здесь хозяева, и нам знать, как жить и охотиться, а то развелось руководителей…

От Петра, как от всякого заядлого охотника, было не отбиться.

«Схожу, развеюсь малость, погляжу на мир божий со стороны, поразмыслю, да и не отвязаться от него», – рассудил Сергей.

И они, чуть свет, встретились у дома Петра, оттуда лучше заходить в лес. Пётр передал десять патронов Сергею со словами:

– Дробь номер два. Стреляй, не торопясь, но и не выцеливай долго. Второе даже хуже первого. Пока выцеливаешь, он уже за сто вёрст. Стрелять надо навскидку! Приложил ружьё к плечу и тут же нажимаешь на спуск. Понял? Смотри, вот так, – показал он, ловко вскинув ружьё. – Ничего сложного. Недельку побросаешь ружьё дома и привыкнешь. Ложку несёшь ко рту без проблем? В глаз не попадаешь? Вот и тут надо такого же добиться успеха, превратив его в обычное занятие. Понял? Повскидывай, а я послежу, – поглядев, высказался: – Коряво и дерготни много, но потренируешься – и будет порядок. Не боги горшки обжигали!

Как часто бывает на охоте, дичь набегает на неумелого охотника, так и здесь не было исключения. Беляк выскочил из-под ног Сергея, тот растерялся, засуетился, вся наука умелого Петра – псу под хвост! Выстрелил, потому что надо было выстрелить, а видел ли он в это время зайца, и сам не знал.

– С первым промахом! – поздравил Пётр, наблюдавший картину со стороны.

– Да уж! Как пуля из-под ног! И сразу за кусты!

– Они, сволочи, все такие! – согласно закивал Пётр. – Нет, чтобы посидеть, подождать, пока опомнится охотник, прицелится, не забудет нажать на спуск. Но ты не огорчайся! И в этом есть положительное: во-первых, мы видели зайца, а это многого стоит, для того и пустились на такую авантюру, при том оставили его жить – это второе. Третье… ладно, хватит и двух положительных моментов. Мы его встретим в другой раз, уже более упитанным, сейчас он суховат ещё, ты заметил это? И эта встреча может тогда стать для него роковой. Но это уж его забота.

Без добычи охотники не пришли: Пётр подстрелил в ельнике двух рябчиков.

– «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» – процитировал он, пряча рябчиков в солдатский вещмешок.

Дома их ждали с нетерпением, но больше всех, конечно же, Игорёк. Он с таким восхищением смотрел на вооружённых мужиков, не надо быть чрезмерно наблюдательным, чтобы не заметить этого.

– Игорь, – обратился к нему Сергей, заметивший восторг мальчишки. – В следующий раз ты пойдёшь с нами!

– Когда? Завтра? – выпалил новый кандидат в охотники.

– Завтра не получится, у нас другие важные дела, – ответил Сергей. – Завтра у нас операция «Рынок», и главный наш егерь будет заниматься этим до конца недели. Не успеет – продлим автоматически срок операции, успеет раньше – вынесем благодарность за успешные дела. Пока такой расклад нашей деятельности.

17

С раннего утречка загрузили пробный воз картошки – семь мешков. Оглядев новоиспечённого купца с ног до головы, хозяин остался доволен его видом. Побрит, причёсан, одет в приличную кожаную куртку, обут в добротные сапоги.

– Ты, это… не продешеви сильно, – наставлял он Петра. – Они будут кривить рот, дескать, дорого заломили, кулаки, а ты им популярно расскажи, чего стоит вырастить эту картошку!

– Не продешевлю! – уверенно заявил Пётр. – Потренируюсь на картошке, а потом примусь за Родину!

– Какую Родину? – не понял Сергей.

– Россию, – подсказал Анатолий, впрягающий Буланку.

– Россию? При чём тут Россия? Мы о картошке говорим!

– Россией теперь все торгуют, а мы чем хуже? – вполне серьёзно, как с трибуны, заявил Пётр. – Мне лично надоело быть постоянным патриотом с голой задницей, в то время как наши слуги распродают мою Родину и оптом, и в розницу.

– Ладно! – махнул рукой Сергей, – и на нашей улице будет праздник. И спросим отчёта у слуг, купцов-продавцов, законодателей, давших волю грабителям. Все ответят за дела свои!

– Твои слова да Богу в уши! – сказал Пётр, усаживаясь в повозке и расправляя вожжи.

– Сейф не забыл взять? – крикнул вдогонку Анатолий. – Буланку шибко не гони в гору! Он один у нас, безропотный кормилец, без политических закидонов! Береги его! На таких молчаливых и безропотных мир держится!

Хилый районный рынок не встретил Петра с его картошкой гамом голосов и многолюдьем. На прилавках тоже скудно. Несколько продавцов с картошкой, капустой, морковкой. Угрюмые мужики и бабы в серых одёжках, лица неприметные. Прилизанный Пётр смотрелся среди временных коллег романтическим героем оперетты. И покупательницы, в силу инстинкта, тянулись к нему. У соседей одинокие мужики, у Петра толпа дам с кошёлками. Продал половину, три с половиной мешка. Другие и того хуже. Заночевал у старушки, живущей на краю улицы. Дворик маленький, но повозка и Буланка там поместились. Старушка покупала картошку в числе последних перед закрытием рынка, и Пётр договорился с нею о ночлеге.

– Вы давно одна живёте? – спросил Пётр старушку, раскладывая на столе снедь.

– Давно, – отозвалась она, снимая с плиты чайник. – Уж и не помню, когда осталась одна.

– Дети есть?

– Были. Два сына.

– Случилось что-то с ними?

– Один, младший, помер от водки, а старшой сгинул где-то. Продал избу и поехал на Сахалин. И пропал где-то. Можа, тоже нет в живых.

– Искали?

– Давали в розыск, но не нашли.

– Давно пропал?

– Двадцать семь годков как.

– Есть такая программа «Жди меня», туда бы вам написать, глядишь, и нашли бы его следы, если не его самого.

– Говорили мне уже об этом, да никто не помог написать, а я сама и слепа уже, и не знаю, куда и как писать.

– Оба не женаты?

– Женаты.

– Жёны и внуки есть?

– Они отсель уехали сразу же куда-то.

– Пенсия хорошая? Хватает?

– Хватает. Нам всегда хватает. Нет на молоко и масло, едим просто хлеб с водой. Не будет на хлеб, будем есть картошку, капусту… Мы привычные. А пенсия – одни слёзы. Лекарство купишь – есть нече. Бутылки сбираю да сдаю, макулатуру сдаю – глядишь, и лишняя копейка. А коль слягу, то и не знаю, как будет тогда. Помру тогда, наверно, с голоду, отмаюсь за всё сразу.

Пётр пригласил за стол хозяйку. Она отказывалась от ужина, говорила, что уже успела перекусить, что нет аппетита, и ещё привела уйму доводов, почему не может поужинать вместе с постояльцем. Но Пётр был убедителен, и старушка присела с уголочка стола. Пётр положил ей на тарелку большой кусок ветчины, целую копчёную рыбину, наполнил кружку кефиром и отрезал ломоть белого хлеба.

– Куды столько-то! – запротестовала старушка, но под многозначительным взглядом щедрого постояльца, смирилась. – Мне тако на два дня хватит, – только и сказала она, покачав головой.

Утром, рассчитавшись со старушкой за ночлег, Пётр поспешил на рынок, чтобы занять приглянувшееся ему вчера место за прилавком. Картошку, как говорится, размели в один момент. До обеда! Ехал он, весело напевая песенку про удачливого солдата царских времён и, жмурясь, поглядывал на тёплое солнышко. «Семь мешков картошки продал, а радости столько, вроде яхту удачно выторговал или миллион в лотерею выиграл. Вот она справедливость земная! – одним всё, другим кукиш с маслом. Без масла даже. И самое удивительное: бедняк рад рублю больше, чем богач миллиону. Но ничего, смерть всех уровняет! Нет, не уровняет! И здесь бедняк будет в выигрыше. Умирая, он будет знать, что его скудное имущество выкинут в мусорный ящик, и все успокоятся. Со смертью же богача наступает такой делёж-грабёж, что ужас берёт! Это к тому ещё, что насытиться богач богатством не смог, как ему хотелось. И всё, каюк! Ты уже не хозяин своему богатству! Ты, как кусок говядины! Опять же, богач богатеет, грабя других. Он этим навлекает всяческие проклятия, которые, хочешь не хочешь, но доходят до Бога, и он не пожалует его за такие грехи, а прямиком отправит в ад. А тем попади только в лапы! Бедняк, придя к последней черте, посетует, что не всем смог помочь, как хотелось, и доволен, что никому не делал зла. Что отмаялся на этом свете, зато Бог воздаст ему по заслугам на том. И Бог, видя натруженные руки бедняка, даже не выспрашивая, не пытая, прямиком отправляет его в рай. А хорошо ли будет бедняку в раю, никто об этом его не спрашивает. Плохо ему там, привычному к труду, к бедам, болезням, без помощи и сочувствия таким же бедолагам. Он там вынужден жить по образу тех, кого все честные люди дико ненавидят и проклинают. Вот и приехали в своих философских воззрениях к парадоксу. Даже не к парадоксу, а к безобразию. Получается: богач шикует при жизни, но страдает после смерти; бедняк страдает и при жизни, и после смерти, будучи даже в раю».

От таких размышлений отвлёк Петра звук автомобиля. Автомобиль шёл со стороны Духовщины. При разъезде водитель снизил скорость и сполз на обочину. За рулём сидела молодая женщина. Она внимательно всматривалась в лицо человека, стремясь разглядеть и запомнить его. Кивнула Петру. Он тоже поклонился молча.

Встречали Петра «дворовые» как молодого барчука встречали из Парижа некогда. Все высыпали за ворота. Увидев пустой кузов, Сергей радостно улыбнулся и показал оттопыренный большой палец.

– Ну, что, гой-еси добрый молодец, купец батюшка, с удачей тебя! – поклонился в пояс Петру Анатолий. – И какое в свете чудо?

– Булки на ветвях висят, – ответил Пётр.

– Заходи в дом, там и расскажешь всё, – распорядился Сергей.

Все уселись на привычные места, уставились на Петра, выжидая интересных повествований. Тот первым делом вывалил на стол из холщовой сумки деньги. И крупные, и мелочь.

– Вот, – показал Пётр на денежный холмик, – тут, тринадцать пятьсот, да тысячу отдал за ночлег.

– Молодой вдове? – спросил Анатолий.

– Одинокой старушке, к тому же бедной, – ответил Пётр.

– Нам повезло, – потряс головой Анатолий. – Окажись вместо немощной старушки какая-нибудь Ундина, и плакали бы наши денежки, нажитые потом и кровью. – Все с интересом уставились уже на Анатолия. Тот, не замечая взглядов, продолжал: – Наверное, хибара пятизвёздочная? С туалетом, с портретами наших вождей на его стенах, с квадратиками газетной бумаги? Я так думаю потому, что платил сам не более ста рублей за ночь. И хозяин мне пытался выстелить ковровую дорожку до туалета. Опять же, престиж фирмы! Нам нужна реклама, а за ценой мы не постоим ради величия нашего предприятия. Тысячу туда, тысячу сюда нам ничего не стоит!

– Старушка бедная, до невозможного честная и совестливая, – почти не разжимая губ, сказал Пётр, смерив при этом Анатолия холодным взглядом. – Я ей насилу отдал эти копейки. Миллионер бы заграбастал их и радовался, а бедная старушка пыталась отказаться под предлогом, что она хорошо живёт, ни в чём не нуждается, что мне они нужнее.

– Ладно! – ударил Сергей по столу ладонью, желая пресечь препирательства. – Отдал и отдал! Не бог весть какие деньги. Если надо, то можно и больше было отдать – почему бы хорошему человеку не помочь! Тем более нас такие деньги всё равно не спасут.

– Впереди, директор, у нас ещё морковь, капуста, свёкла, – примиряюще сказал Анатолий. – Двух кабанчиков себе на зиму, а двух можно и продать. Выручим тысяч тридцать, пятьдесят.

– Всё это крохи. С голоду, конечно, не помрём, но не больше. Нам ещё с долгами надо рассчитаться, а это по нашим меркам огромные деньги. Морковь, капуста – мелочи! Надо что-то такое, что даёт весомую прибыль.

– Нам бы нефть тут найти, можно алмазы и золото! Геолог, ты для чего тут у нас? – выкрикнул Анатолий.

– Смех смехом, а идея неплохая, – посмотрел на Петра и Сергей. – Тут недалеко белая глина, я знаю, есть. Сам когда-то ходил за нею, мама белила избу. Может, что-то придумать из неё? Горшки какие-нибудь? Станок там простейший.

– Горшок слепить – полдела, его надо обжигать. Нужен цех для обжига.

– Идею держим каждый в голове. Обмозговываем, так сказать. Лучшее предложение – путёвка с билетом в кинотеатр «Авангард». Подумать и о детях стоит. Помню, отец с мамой привозили из района глиняные свистульки и куклы. Ещё халву…

– Господи! Забыл совсем! – всполошился Пётр. – Я же ведь привёз халвы килограмм для нашего главного работника! Игорюша, прости! Иди сюда! Вот тебе наш подарок. В детстве мы с сестрой так её любили! – Пётр достал из сумки бумажный промасленный свёрток и передал мальчишке. – Ешь не жалей, купим ещё! На халву мы всегда заработаем!

– А если не заработаем, что потом? – не избавившись от серьёзности выражения, спросил Анатолий.

– Потом? – переспросил Пётр, и тут же ответил: – Потом суп с котом!

У Игорька глаза по блюдцу. Он в страхе подёргал Нину за рукав кофты.

– Мама, – зашептал он ей в ухо, – опять Ваську варить хотят?

– Шутят они так, сынок, – тихо ответила она, улыбаясь. – Никто не тронет твоего Ваську.

После минутного молчания Сергей обвёл всех взглядом, остановился на Нине.

– Ну что, хозяйка, – сказал он, – готовь праздничный ужин. Первую удачу не спугнуть бы, отметить надо. Горячительное есть у нас?

– Только бутылка водки, – как оправдываясь, ответила Нина.

– Годится! Коньяки и шампанское подождут!

Когда Нина расставляла тарелки на застеленный чистой белой скатертью стол, пришёл дед Матвей. Увидев застольные приготовления, засмущался, стал бормотать, мол, не знал, что тут праздник, пришёл просто спросить, поедут ли скоро в район.

– Мне ба карасину канистрочку, да крупы какой купить, – сказал он, виновато глядя в глаза хозяину.

– Садитесь за стол, тут и поговорим, – показал Сергей на лавку у окна.

– Може, подумаете, чо я узнал, – лепетал дед, топчась у двери.

– Не подумаем. Садитесь без лишних разговоров. Я уж хотел послать за вами Игорька, да вы сами пришли, – солгал Сергей.

– А какой нынче праздник? – спросил дед, переворошив в памяти все праздники. – Катца, никакого нету?

– Мы, дед Матвей, удачно провернули операцию под названием «Торг».

– Был же «Рынок»? – посмотрел на купца Анатолий.

– Поменяли в целях конспирации! Враг хитёр и коварен!

– Праздник урожая, – подсказала Нина, раскладывая вилки.

– Ране праздновали «Дожинки», – приглаживая редкие волосы на плешине, сказал дед. – Тоже весело гуляли.

– До какой жинки? – переспросил Пётр, мало знакомый с сельской жизнью.

Вопрос вызвал смех. Узнав свою ошибку, рассмеялся и Пётр.

– Справляли всем колхозом, – продолжал дед Матвей. – Забивали кабанчика, выделяли сколь надо муки, картошки, покупали водку, кабы всем хватило, – и гуляли. За весну да лето люди шибко уставали, бывало, подняться с постели не могли. А итить на работу всё одно надо! Вот и поднимались с крёхотом да ползли на работу. Только отсеялись, на прополку надо. Тута и сенокос, глядишь, подошёл. Скосили, трясись, кабы не погноить сено при дожжах. Сволокли, соскирдовали, тут бы и передохнуть, а оно так не получатся – хлеб поспел. Жали руками, серпами. Вязали снопы, ставили суслоны… Бабы и девки чёрны от загара, худы, морщинисты. Им ба отдохнуть хучь маленько, а тута дома ещё свой огород, коровы, телята, поросята, дети, как чертенята. Это щас всё машинами делают, а тода голыми руками. Чижало было! Вот на «Дожинках» и гуляли крепко, каб подале от работ да забот. Потом опеть работа. Зимою-то немного лучше, но тоже не засидишься на печи. Мужики возят в морозище дрова, сено, солому, на мельницу надо… Выберется свободный денёк – бегут на охоту. Вот так всё время и жили. Городски не так живут. Оне лучше живут! Оне в колхоз не хотят, а булки любят. Покупают мясо и кривят рот, дескать, дорого. А ты попробуй сам вырастить кабанчика, тода и узнашь, как оно достаётся-то сальце. Сами-то колхозники, почитай, и не едят этого мяса. Только на косовицу да жатву, каб сил совсем не потерять. Продадут кабанчика – деньги на одежонку детишкам. Самим ничо! Ичиги, опорки, штаны с латками, рубахи светятся от износу-то. Вот тако мы жили. Сичас так не заставишь жить.

– Да и не надо так жить, деда Матвей, – сказал Сергей, по праву хозяина разливая водку в рюмки.

– Конечно, не надо. Я просто так. К слову, – согласился старик со словами Сергея. – Коль трактора да комбайны есть, чо жилы-то рвать человеку! Тода трактор больше в борозде стоял, чем пахал. Стары оне были. Во время войны их не делали, а после войны всем не хватало. А трактористы кто были? Мальчишки да девчонки. Но ничо! Выжили. Так оно.

– Вот за таких людей, деда Матвей, я и предлагаю выпить! Честь и хвала им, трудягам нашим, настоящим хозяевам земли! За них!

– Дедушка, – обратился к деду Матвею Пётр, – теперь лучше живём?

Дед долго молчал, осмысливая и вопрос, и ответ.

– Так ить с какой стороны поглядеть, – наконец начал он, всё ещё задумавшись. – И там, и там было и плохо, и хорошо. Мой деда, царствие ему небесное, мне, мальцу, рассказывал, как жили при царе. Також по-всякому жили. Ежели много мужиков в семье да здоровы оне, да земли полно, те хорошо жили. На тройках катались, в лаковых сапогах щеголяли, граммофон у их во дворе песни распевал. Были други. Слабый мужичонка, обратно же безлошадный, полна изба детей мал мала меньше, те худо жили. Побирались оне. После революции, я ить в тот год народился, тоже плохо жили. Мужики на войне в окопах гибли, а бабы да дети много ли наработают, мёрли от голоду только так.

– Вы помните, как колхозы появлялись? Так, как пишут и говорят теперь? – перебил деда Пётр, явно заинтересовавшись и этим.

– Чо-то так, а чо-то и навыдумывали, – дед повёл плечом. – Поначалу так и было. Плохо было, не ладилось дело. Все разны. Кто любит, кто не любит работать. Не, не правда, чо все активисты, как их называли тода, были лодыри. Были и работящи. Мужик-то наш хитрый, вот он и смекат: а чо это я буду работать больше всех, а получать столько же, как и лентяй? Это потом уже как-то всё выровнялось, позабылось, чо всё не моё, а чужо, колхозно. Стали награждать тех, кто хорошо работат. Матерьяла кому дадут, кому гармонь иль ликтролу. Молодёжь прям не удержать было от работы. На тракторе, на комбайне, на конях пахали, сеяли, старалися поболе других сделать. Урожаи хороши были. Деревни весёлы стали. Песни пели, детишки бегали кучами. Школа, ясли, изба-читальня, клуб! Свадьбы весело гуляли. В домах появились велисапеды, а у кого и мотоцикл. Хорошо жили. Весело. Петухи так красиво пели, особо на рассвете!

– Лучше было, чем сейчас? – пытал Пётр.

– Знамо, лучше! Тода мужик понимал жизнь.

– Как он понимал жизнь? «Всё колхозное – всё моё!»?

– Так и понимал! Кода случилась война, бабы, дети, старики заменяли мужиков. Поверить трудно, но сбирали хлеба боле, чем до войны!

– Как так? Мальчишки и старики лучше работали, чем здоровые мужики?

– Не! Оне работали хорошо, сбирали боле потому как распахивали пашни боле. После войны тоже трудно было. Сорок шестой страшно голодный был год. Засуха всё высушила. Саранча тучами, и сладу никакого с ей! Чо только не ели! Бывало, за день ничо в рот не клали. Пахарям и кому ещё, кто работал и жил на заимке, в обед мисочку баланды, а утром и вечером кружку кипятка да скибочку хлеба с мякиной. Я думал, не выживу. У меня ранение в живот, врачи советуют белый хлеб да молочный супчик из риса, а где ево взять, этот рис да белый хлеб? Ничо, выжили! – последние слова дед Матвей произнёс горделиво, дескать, вот какие мы, и войну прошли, и колхоз построили, и страну кормили, не торгуясь!