Текст книги "Искупление"

– Так же нельзя жить!

– Оказывается, можно. Лишь бы не было войны…

– Да уж лучше бы война, чтобы одним махом покончить со всеми безобразиями!

– Надеешься на победу?

– А когда мы проигрывали в войнах! Только победа! После победы, правда, нам не везёт в жизни, обязательно не туда приплываем. Плывём туда, если верить кормчим, а приплываем не туда. Потом ищем виноватых… Долго ищем.

– Находим?

– В этом нам нет равных! Правда, лет этак через пятьдесят узнаём, что перегнули палку с виноватыми, даём откат. Судим тех, кто судил прежних… Этот процесс у нас приобрёл статус бесконечности.

– Кого судим сейчас? – Сергей с усмешкой и не без заинтересованности смотрел на собеседника, так просто понимающего ситуацию в стране, да и в мире тоже не прочь покопаться и найти что-то своё.

– Дважды судимого Сталина! Подожди, трижды!

– Поясни.

– Хрущёв судил, Горбачёв судил, и вот теперешние не прочь сфабриковать материалы против Сталина, сталинизма и социализма в целом.

– Получается, Сталин не трижды, а четырежды судим.

– Царские судимости я не учитывал. Ты их имел в виду?

– Их, их. Ты обратил внимание, с каждым новым судилищем популярность Сталина только растёт? Какая-то обратная и не совсем понятная реакция.

– Очень даже понятная! Народ прозревает! Народ крутит шарики! Что может быть лучше!

– Слушай, а народ сам не может выступить в качестве судьи? – Сергей впялился в Анатолия.

– Это последняя стадия, и она, конечно, не заставит себя долго ждать. Хорошая встряска – и на скамье подсудимых места не будет хватать.

– Не переборщить бы. Было такое.

– Научились чему-то за сто лет. Разумеется, недовольных и обиженных будет много. Это, если их слушать. А если слушать другую сторону – всего лишь торжество запоздалой справедливости.

«Смотри-ка, и ноги ему не помеха, – удивлялась Нина, тайком поглядывающая то на одного, то на другого. – Чешет, как по писанному! И где он тому обучился? Коробки собирал, крутился среди таких же? Просто голова умная!» – заключила Нина, и с уважением, граничащим с любовью, ещё раз посмотрела на Анатолия.

– Застрельщиками будут опять коммунисты? Как ты думаешь?

– Боже упаси! Никаких партий не будет. Обыкновенное рабочее движение. Будут Советы рабочих. Кстати, революция так и начиналась, со стачек рабочих, ивановских ткачей. Советы, комитеты из рабочих. Их требования сначала экономического характера, а потом, когда царь стал расстреливать, переросли в политическое противостояние. Коммунисты подключились позже.

– А почему ты против партий? Они же – сила!

– Партии нужны, чтобы кому-то пробиться во власть. Под громким названием типа «Великая Россия» или «Единая Россия» – ещё лучше, создаётся партия, пишется программа, где каждый пункт или параграф за Россию, за народ. И люди вступают в эти партии, одни, искренне желая величия России, другие, преследуя корыстные цели. От большой партии…

– Понятно. Партии по боку, а…

– Основа государства – Советы, Комитеты, профсоюзы. В Парламенте, в Правительстве представители всех профессий и специальностей, они и защитники интересов своих подопечных, и обратная связь через них.

– Это при том, что фабрики, заводы, недра…

– Не иначе! Это всё народное, всё государственное.

– Уравниловки избежим?

– Разумеется. Оплата по труду. Но она будет в разы больше той, что сейчас платит жирующий олигарх. Всё будет своё! Всё будет для себя.

– Так и начинался российский социализм, а потом пошло и поехало.

– Чтобы «не пошло и не поехало» должны быть мощные контрольные органы! Законы должны быть строгие и для всех обязательны! Что для слесаря, что для губернатора, даже для Президента и Премьера! Они тем более должны быть примером исполнения законности! Можно совсем без президента, хватит премьера и председателя парламента. Хватит нам кумиров типа Хрущёва, Горбатого и этого, что не просыхал! Жёсткий контроль над всеми и во всём!

– Голова кругом! Давай по закуткам. Утро вечера мудренее. Вон и наша гостья заскучала.

– Нет, что вы! Я не скучаю, мне очень интересно! – Нина смутилась, на щеках вспыхнул румянец. – Только войны бы больше не хотелось.

– Войны и не будет! – радостно, как открытие неожиданное, выпалил Анатолий. – Наученные горьким опытом олигархи, тихонько смотают туда, где у них особняки и яхты прикуплены по такому случаю, где миллиарды в банках!

– Так и здесь у них немало останется, – задумался и Сергей. – А они за копейку задушатся!

– Жизнь дороже! Надо же ещё и пожить в роскоши. А ввяжись они в войну, могут и того… сыграть в ящик.

– За деньги наймут армию! – не сдавался Сергей. – Из каких-нибудь арабов или африканцев.

– Такой вариант проигрышный, они это хорошо понимают, а потому и не будут понапрасну терять миллиарды.

– И успокоятся? – пытал Сергей домашнего политолога.

– Кто-то, кто умнее, успокоится, кто глупее – наживёт себе приключения.

– А мы им простим награбленное? – сузил зрачки Сергей.

– Это сложное дело. Если государство, куда спрячется вор-олигарх, справедливое и демократичное, то вернёт нам украденное. Но это надо будет доказать им.

– Ворон ворону глаз не выклюнет! Так они и разбежались нам отдавать.

– Придумаем что-то ещё. Похлеще уговоров.

– С ледорубом предлагаешь бегать по Европе и Америке?

– Да сколь угодно вариантов отнять деньги, как говорил известный О. Бендер. Но это не главное.

– Интересно, что у тебя главное?

– Главное то, что народ избавится от воров и эксплуататоров, вернёт себе фабрики, заводы, шахты и скважины. Всё будет опять принадлежать народу, государству. Исчезнут безработица и боязнь остаться без куска хлеба. Возродится энтузиазм, появятся по-настоящему счастливые люди.

– Революцию затевают лирики и романтики, исполняют массы, а…

– …а результатами пользуются проходимцы? Ты это хотел сказать? Так этого уже не будет. Опыт не даст скатиться до этого.

– Грабли на нашем пути, даже великом по значимости, почему-то всегда оказываются под ногами.

– Не без того, конечно. Но даже в таком государстве лучше, чем в сытом и несправедливом.

– Как у нас сейчас?

– Именно! Хуже не придумать! Но хвалебных речей по адресу нашего великого из великих, который всех и всегда переигрывает, если послушать троллей, зашкаливает.

– Долгое время и я верил ему безоглядно. Думал, промашки от того, что под сапогом олигархов, и вот он, прозрев и окрепнув, бросит клич, и народ сплошной стеной сметёт свору, в стране воцарятся мир и порядок. А потом вижу, поёт не те песни, дует на крылья не нашей мельницы.

– И я это заметил. Двоякая политика. Всё олигархам, крохи народу! При этом уверяет народ, что всё делается во благо любимого труженика.

– И ведь многие верят этой сказочке!

– Как тут не поверить, если обработка идёт крупномасштабная, всё верещит о заслугах Его Величества. Вот и мозги обнулили народу, а не только сроки правления президента.

Нина, к своему стыду, призналась себе, что и она боготворила власть во главе с президентом, считала, что только ленивый да глупый сейчас живёт в бедности. Оказывается, всё совсем не так! Оказывается, народ низведён до уровня раба. Работает за кусок хлеба да миску похлёбки! А сливки снимают те, по ком плачет тюрьма. «И что мне теперь делать, как быть? – спрашивала она себя в растерянности. – Не верить его словам и словам, его славящим? Кому верить? Они все там такие! Что мне делать? С лозунгом выйти на площадь? Народ скажет: “Ещё одна дура сыскалась!” Не голосовать за них? За кого тогда? За тех, кого они критикуют? За либералов, или кого ещё? Или за какого-то Навального со школьницами? Раньше были коммунисты, они знали, куда надо идти… Если знали, то почему так получилось? Значит, и там не всё гладко было. Прямо голова кругом! Кого слушать, за кем идти, что делать?»

– Нина, – услышала она, как сквозь сон. – Иди спать. Вот заговорили девку, – улыбаясь, сказал Сергей. – Я завтра иду окучивать картошку, Анатолий едет за жердями. Подъём в 6.00. Завтрак в 7.00, и на объекты в 7.30.

– Командир, а зарядки завтра не будет? – задал вопрос Анатолий. – Как же без неё?

– Зарядку заменит труд. Активный и плодотворный!

– Понятно. Развод по объектам под какую музыку?

– Под барабан!

– Сто двадцать шагов в минуту?

– Сто двадцать два. Нам надо спешить, чтобы успеть!

Спали, как всегда, крепко. Шум дождя только способствовал тому.

«Если дождь не перестанет, то о каком окучивании может быть речь? – думал Сергей. – Чем тогда заняться?»

«Чем мальца укутать, чтобы не простудился? – подумал Анатолий. – Ведь увяжется, не отговорить!»

«Как хорошо жить под своей крышей, в тепле да сытости! – рассуждала Нина. – Только когда это всё будет у нас с сыном? И что делает тот непутёвый?»

Утро выдалось тёплым и солнечным. Земля парила.

«Если б ещё ветерок, то после обеда можно и на огород, – рассуждал Сергей, глядя на седые волны у земли. – До обеда займусь стайкой. Отгорожу стойло Буланке, оборудую место для свиней, для курятника. Хорошо бы курятник отапливаемый. Печник скоро будет в доме класть печь, надо не забыть спросить, сможет ли в курятнике простенький сварганить камин».

Нина позвала к завтраку. Выглядела она свежо. Румянец на гладких загорелых щеках.

«Красивая, здоровая баба, а и ей не повезло, как тысячам других таких же красивых и не очень. Вот она бабья доля!»

Вышел из закутка Игорёк. Заспанные глаза, на щеке красная полоса от рубца подушки.

– А где дядя Толя? – были первые его слова.

– Никуда не делся твой дядя Толя, – сказала, вздохнув и покачав головой Нина. – Во дворе он. Буланку запрягает.

– И я с ним! – кинулся к двери мальчишка.

– Да придёт он сейчас! Позавтракаете и поедете. Пойдём умоемся.

Нина вывела Игорька во двор, где висел под навесом умывальник с холодной водой.

«Как мальчишка привязан к нему! – удивлялся Сергей. – И ноги его не смущают. Ко мне так не льнёт, как к нему. Знать, неплохой он человек, ведь дети, кошки и собаки в людях не ошибаются! А я кто?»

14

Петру, когда он вернулся из партии, бросилась в глаза какая-то холодность жены. Вроде бы всё так, как и прежде было, да что-то не так. Какая-то непривычная сдержанность, недосказанность. «Да и был-то я в партии всего три месяца, – гадал он над поведением жены. – Отвыкнуть не должна. Здесь что-то другое, со временем выяснится», – решил он и постарался не ломать голову над такой пустяковиной.

Прошёл месяц, а жена по-прежнему оставалась непонятной.

«Я для неё чужой стал, – не понимал Пётр. – Смотрит на меня исподтишка, приглядывается, но ничего не говорит. Раньше сто слов в минуту, теперь и одного не дождёшься. Бывало, что и упрекнёт в чём-то, прикрикнет, тут же, как язык проглотила! И нечищеные ботинки её не раздражают, и разбросанные по столу и стульям бумаги ей не мозолят глаза. Какой-то переворот в душе и мозгах».

Жена пришла после работы, выгружает сумки в холодильник. Зашёл туда и Пётр.

– Что на работе? – спросил он, нацеживая в кружку воды из-под крана. Жена не отозвалась. – Лена! Ты слышишь меня? – уже громко спросил Пётр.

– Чего кричишь, – скривилась жена, и как-то сбоку, как на что-то неприятное, посмотрела на него. – Слышу, конечно.

– Почему тогда не отвечаешь?

– А как я должна ответить? – выпрямилась жена, обожгла тяжёлым взглядом.

– Я спросил, что на работе?

– Я должна отчитаться за все восемь часов? – жена всё так же смотрела на мужа. Взгляд говорил сам за себя: ей не нравился муж. И выглядело это как какое-то открытие: «Совсем недавно он мне не был безразличен, а сейчас терпеть его не могу».

– Может, скажешь, что у тебя стряслось? – решил не играть в прятки Пётр. – Я думал, на работе что-то не так?

– Всё так, – хлопнула дверцей холодильника и вышла из кухни.

«Что с ней, ума не приложу, – рассуждал Пётр. – Хахаль завёлся пока меня не было? Вроде бы и старовата для этого. Тридцать пять – баба ягодка опять? Бальзаковский возраст, когда шлея под хвост? Заболела и не признаётся? Говорила всегда, и охотно. Про меня кто-нибудь что наплёл? Ничего такого я не откалывал. А если что и было, так то известно только мне одному. Деньги? Деньги все отдал. На кружку пива заначка не должна так повлиять на поведение любой женщины, даже самой жадной».

От ужина отказалась, сославшись на головную боль. Спать Пётр ушёл на диван в другую комнату. Запрокинув голову, он смотрел в окно на чёрное небо, на котором не видно было ни одной звезды, и луна пряталась где-то за углом. Да и не верилось Петру в существование этой невидимой луны. Сплошная чернота.

«Интересно, сколько раз она мне изменяла? – выскочил ядовитый и гнусный вопросик. – Когда после регистрации через месяц она убежала на свидание к своему бывшему дружку, который уехал куда-то, а потом так же внезапно вернулся, – это раз. Мне тогда было стыдно поднимать шумиху, я перегорел в душе, пережил. Простил? Нет! Не простил! Но и не напоминал. Она стала для меня человеком, который может и в другой раз предать, и не только в любви. И отношение моё к ней стало как к предателю, который отбыл срок за предательство, но оставался верен себе. Потом… потом ещё было. Уверен, хоть и не доказано. Я привёз раньше срока образцы и протоколы на утверждение начальству, и вечером раздался звонок. Жена кинулась к двери, но я успел открыть первым. С цветами в руках стоял парень и улыбался. Увидев меня, растерялся. Глаза выпучил, губами что-то шлёпает.

– Вы, наверное, к Юле? – спросила жена из-за моей спины. Парень растерянно и часто заморгал. – Она уехала в Курск. Просила вам передать, что будет после двадцатого августа.

– П…понял, – сказал кавалер и кинулся прыжками вниз по лестнице.

– Это её кавалер? – спросил Пётр, не постаравшись даже подумать иначе. – Молодой для старушки.

– Сейчас это нормально. Я её тоже спросила об этом, так она мне ответила, что если уж падать с коня, то резвого и молодого. Она права!

На работе мне намекали, упорно намекали, особенно женщины, что у неё завёлся новый любовник, какой-то кавказец. Гордые сыны вершин приходили к соседке, та приводила девиц, и там такое творилось, что милицию соседи вызывали. Так там была, и не единожды, как уверяли меня доброжелатели, моя разлюбезная… Верю им. Потом объявился новый сосед в нашем доме. Офицер. Милиционер. Жиденькими глазками, цвета овсяного киселя, так и шарил. Скрестились их взгляды где-то и когда-то. Откуда я это знаю? От жены милиционера. Она приходила ко мне и при жене сказала, что её муж гуляет с моей «проституточкой», просила приструнить её, не то…

«Струнить» я никого не стал. Выслушивать жену в её невиновности тоже не стал. Я всё принял как данность и стал жить, не оборачиваясь и не каясь ни в чём. Жил как мог. Мораль, унаследованная от родителей, подкреплённая школой, в меньшей степени институтом, отошла на задний план. Завёл несколько любовниц: в городе, на работе, в партиях, в ближайших к партии сёлах, посёлках, городках. Много было достойных, наверное, рассчитывавших на взаимную любовь, но любовь моя рассеялась в пространстве, где было ей подобных тьма. Однажды и меня «зацепило». Я влюбился. Влюбился как мальчишка. А мне уже было сорок два. Катя, эта юная сероглазая наивная девочка, всегда мне попадалась на пути: иду по коридору – она навстречу со своей доброй улыбкой; иду в секретку – она там; в столовой подзывает к себе за столик… Говорит смело, открыто, логично, вроде ей не девятнадцать, а все сорок два.

– Пётр Михалыч! – кричит, приподнявшись за столиком. – Идите сюда, я вам место заняла.

И я спешу к ней. Четверть часа наслаждений обществом с Катей заряжало меня на целые сутки. До следующей нашей встречи.

Всё изменил случай на банкете в честь семидесятилетия геологоуправления. Выпил я тогда много, да и другие не церемонились, и тут она, как всегда рядом.

Я помню отрывки из того вечера, но и они заставляют меня краснеть до пяток. Помню, мы оказались с Катей в каком-то тёмном закутке. Темень породила тёмные мысли. Как я ненавижу себя за это! После этого банкета Катя преданно заглядывала мне в глаза, пытаясь разгадать мои мысли; она вправе была знать мои мысли, потому что я много чего в тот вечер обещал. Я стал избегать встреч. Потом напросился в длительную заграничную командировку в одну из арабских стран. Вернулся через три года, привёз деньги и подарки. Для Кати купил дорогой браслет с драгоценными камнями, хотел при вручении подарка попросить прощения и спросить, согласна ли она быть моей женой. На веки вечные. Кати в управлении не было ни в первый день, ни во второй, неделя заканчивалась, а она так и не появилась. Мне удалось узнать, что она вышла замуж за молодого геолога, и они уехали в одну из республик бывшего Союза. У них родился ребёнок, кажется, мальчик, поведали мне её коллеги.

Заводить любовниц и любимых женщин после Кати мне расхотелось; более того, кажется, что мой век окончен… Жена совершенно мне безразлична, но я терплю её. Иногда желаю ей встретить такого человека, который бы был ей нужен, и чтобы были они счастливы. Делить нам нечего и некого. Детей нет. Был один, да прожил всего три дня. Спалось тревожно. Свет от проходящих автомобилей рисовал причудливые картины на стене комнаты, и это мешало мне уснуть. Потом сны стали донимать. Тяжёлые, чёрные сны с тупиками на мрачных улицах, узкие безлюдные коридоры без окон и дверей. Просыпался чуть свет. Лежал, дожидаясь ухода жены на работу. Уходила, тихо притворив дверь. Пил кофе, съедал завтрак, приготовленный женой, и по безлюдной улице, по грязной дороге брёл на работу. Хотелось встретить кого-нибудь, кто бы подсказал, как мне дальше быть, да спросить некого. Каждому, дай Бог, в своих делах разобраться, до чужих ли ему.

После работы шёл в пивной бар, пропускал там рюмочку водки, домой идти не хотелось. Хотелось раствориться так, чтобы и одной молекулы от меня не осталось! Приходил домой поздно ночью. Жена спала. Выпив чашку кофе, я тоже валился на диван.

«Если в жизни тупик, беги к родным берегам, там твоё спасение!» – шепнул кто-то мне на ухо. С этими словами я уснул крепким сном. К моему удивлению, я не забыл этого совета. На работе подошёл к стене, на которой висела карта Российской Федерации, нашёл свой отчий сибирский закуток, и как вернулся в босоногое детство. Я слышал визг ребятни на маленькой взбаламученной речушке, вдыхал терпкий цветочный аромат лета, тёплое солнышко грело мне выгоревшую макушку, шею и спину… Вот и моя мама. Она стоит у ворот и ждёт отца, из-под козырька ладони просматривает всю улицу. На улице ни души. А вон и отец идёт домой. Он ссутулился, лицо и шея черны от загара, руки пахнут смолой, на плече у него топор. Во дворе младшая моя сестрёнка. Ей всего три года. Я нянчу её, когда мама уходит на работу. Сестрёнка не капризничает, она понимает, что все заняты делом и им не до её капризов.

Через дорогу живёт мой дружок Васька, вдоль улицы, по нашему ряду, через три дома – другой дружок, Колька. Где они сейчас? Живы ли?

Домой пришёл сразу после работы. Жены не было, но скоро и она вернулась. Молча прошла в комнату и долго оттуда не выходила. Вышла, когда я на кухне пил чай, поглядывая на телевизор. Там шла передача о дележе имущества супругов-артистов. Оказывается, наши бедные артисты не так и бедны. Рядовой актёр, ни Тихонов, ни Леонов, ни Баталов, ни Ульянов, а обыкновенный «листратишка», засветившийся в двух-трёх ролях, имеет, кто бы мог подумать, несколько квартир в престижных районах Москвы, есть недвижимость за границей, миллионные счета в иностранных банках. «Как безграмотен и бескультурен наш народ, – подумал я, – у него кумиром числится серая бездарность, которой он щедро платит за пошлость!»

Слышу, как за спиной льётся вода из крана в чайник, поджигается газ.

– Я решил уехать на родину, – говорю я, не оборачиваясь. – Развод можем оформить сейчас, можно потом. Но лучше сейчас.

– Делай как хочешь, – вяло отозвалась жена. Выключила газ и ушла в комнату.

Чтобы не передумать, не затаскать вопрос с переездом и разводом, я, не откладывая дел в долгий ящик, написал заявление о разводе, на обеденном перерыве отнёс его в суд. По пути зашёл в кассы железнодорожного вокзала, уточнил стоимость билетов от Орла до Иркутска. В суде дело приняли к рассмотрению только через месяц. Далековато. Лучше бы поскорее, чтобы приехать не в сезон дождей и грязи, а чтобы и солнышко ещё грело. Заявление об увольнении никого не удивило.

– Что так внезапно? – спросил коллега и сосед по кабинету. – Дядя миллионер умер?

– Пусть живёт! К миллионам мы не привыкшие, а потому они нам лишние, – ответил я.

– Не скажи! – не согласился с моими доводами сосед. – Хотелось бы пожить, как живут проклятые капиталисты, чтобы потом можно было со знанием дела их клеймить позором!

Долгая дорога в поезде разложила по полочкам мои разбегающиеся мысли, мне стало понятно то, что вчера ставило в тупик. Я отбросил все сомнения в правильности своих странных, на взгляд посторонних, действий, и вот я в родных местах!

В ясный сентябрьский день, когда троица сидела за столом, хлопнула калитка, и тут же кто-то постучал в дверь. Троица недоумённо переглянулась.

– Войдите! – по праву старшего разрешил Сергей. Вошёл незнакомый мужчина, одетый по-городскому. Поздоровался.

– Садитесь к столу, – пригласила Нина, придвинув на свободное место чашку с блюдцем. – Отведайте нашего чаю с мятой.

– Спасибо! – поблагодарил вошедший. – Я, неверное, не вовремя. По делу я.

– Садитесь, – тоном, не терпящим возражений, сказал Сергей. – Тут и о деле переговорим.

«Что-то знакомое в лице, а не узнаю, – всматривался Сергей в гостя. – Явно наш, а кто – не признаю».

– Дело моё такое, – посмотрел на Сергея гость, признав в нём главного, – приехал сюда жить, навсегда. Вот ищу, куда бы влиться. Одному как-то несподручно. Непривычно. Всю жизнь в коллективе, а тут раз – и полное одиночество. Мне сказали, что у вас что-то похожее на кооператив…

– Вы хотите вступить в кооператив, чтобы трудиться и получать зарплату? – спросил Сергей.

– Да. Так, – гость смотрел на Сергея, осмысливая его вопрос, касающийся зарплаты. Его вид говорил, что для того и работают, чтобы получать за свой труд.

– А что вы умеете делать?

– По образованию я геолог. Работал двадцать лет в партиях, там чем только не занимался. От повара до конюха, от охотника до шофёра и подрывника, и ещё Бог знает, чем занимался…

– Хорошо бы найти нам нефть или алмазы на наших сорока сотках! – усмехнулся Анатолий. – Вот тогда бы мы зажили!

Ему понравился этот человек, но и беспокойства прибавил. «Нина влюбится в него, а как мне тогда быть?» – вертелось в голове.

– Бывало и такое, – подтвердил геолог. – И неоднократно.

– У нас проще вариант. Точнее, никудышный. Ещё точнее – малопонятный для многих. Мы, как и большинство литературных журналов, безгонорарные. Ничего не платим работникам. Нечем платить. Но надеемся на то, что дело сдвинется с мёртвой точки, и мы заживём нормальной жизнью трудового коллектива. Сейчас нас трое: вот он, – показал на Анатолия, – зам по общим вопросам, архитектор, технолог и конюх по совместительству. Эта прекрасная дама, – отмашка в сторону Нины, – агроном, утятница, телятница и повар. Ну, и я. Президент, Генеральный директор, начальник отдела кадров, дровосек и землекоп. Вот такие мы.

– Да, немножко не то, на что я рассчитывал, – сказал, озадаченный новостью, гость-геолог. – Все должности поделены, мне, разве что, в охотники податься.

Троица многозначительно переглянулась.

– А это мысль! – воскликнул «Президент» безгонорарной компании. – И ружьё есть? Прекрасно!

– Шкурный вопрос, – геолог отодвинул уже пустую чашку подальше от себя. – И долго планирует такая совершеннейшая структура жить и процветать?

– Ну, – Сергей задумался. – Года два. Первый урожай пойдёт на наше содержание, а остаток, если он будет, на развитие хозяйства.

– Простите за нескромный вопрос, а что из хозяйства у вас есть?

– Лошадь и телега из прицепа. Куры, два поросёнка. Стайка, она же конюшня, свинарник и курятник. Полгектара засажено картошкой. Урожай хороший. С понедельника, нет со вторника, начинаем копать картошку и засыпать в хранилище, часть сдадим в магазины, отвезём на рынок. Вот и новая должность торговца определилась! В следующем году заведём десяток, а может, и два ульев. Нужен пчеловод. Лет через пяток, даст Бог, выживем, сыроварню откроем. Купим побольше земли – огородничество расширим.

– Да, – покачал головой геолог, – планов громадьё!

– Будет производство, будет работа, приедут сюда жить, уехавшие от безработицы люди, и возродится наша Духовщина. Построим школу, больницу, дом культуры.

– Будет, как было когда-то? При социализме? Малость недоразвитом.

– Лучше! Тяжёлый физический труд заменят машины и механизмы; человек будет иметь много свободного времени, это время он использует для культурного и физического развития! Вот так будет!

– Конкуренции не боитесь?

– Думали и об этом. Боимся. Но когда-то кто-то должен начинать борьбу за справедливость, за человеческое в человеке! Человек труда должен стоять во главе общества!

– Не добавлю энтузиазма вашему возрождающемуся обществу справедливых и деловых людей словами: трудная ждёт вас судьба. Может, пока не поздно, останетесь при том, что имеете? На жизнь хватает, воздух тут чист, климат временами устраивает, виды нашей родины прекрасны, а? Зимой, в свободное время, будем охотиться, самогон гнать, трубку курить у жаркого камина? Международный аэропорт в наших «Нью-Васюках» пусть строят те, у кого в руках власть и деньги.

– А у кого она сейчас в руках? В тех руках, о ком мы думаем, нет власти! У кого она есть, тот давно на нашем народе поставил крест! Они чужды нашему народу, нашей Родине! Они пьют кровь и ждут того часа, когда придётся им покинуть пределы страны, которую они успешно грабят, и будут жить припеваючи на островах в райских кущах! Наш долг – дать им бой, не откладывая времени!

– «Промедление смерти подобно?» – подсказал геолог.

– Да. Хватит нам сидеть с головой в песке!

– Неоплатный труд меня не устраивает, а ваши идеи возрождения нового коммунистического общества вполне. Я согласен быть членом его и нести полную ответственность за чистоту моих помыслов в столь благородном деле. Пишите!

– Спасибо! Большое спасибо! – проникновенно произнёс Сергей, и Нина заметила, как дрогнул его голос. – Мы так и не узнали ничего о вас. Если возможно, коротко расскажите о себе.

– Седых Пётр Михайлович, родился 27 сентября 1976 года. Образование высшее, стаж работы геологом 21 год. Разведён, детей нет. Родился в Духовщине. Приехал навечно, а как будет – не знаю.

– Где родился, там и пригодился, – вставил Анатолий.

– Постараюсь пригодиться, – убеждённо заверил гость.

Прибежала сестра Надя, глаза широко распахнуты. Оглянулась и, как великую тайну, прошептала:

– Там твой заявился! Просит тебя прийти.

– Подождёт. Я обед готовлю, – ответила Нина.

– Говорит, срочно ты ему нужна. Давай, я что-то сделаю, а ты сбегай, – предложила сестра.

– Подождёт, – по слогам произнесла Нина. – Как он там? Не пьяный?

– Да нет вроде. Худючий и небритый какой-то.

– Один?

– Один. А с кем он должен быть?

– Я просто спросила. Мало ли что.

– Один, – повторила Надя. – Я ему молока кринку поставила и хлеба булку. Больше ничего под рукой не было.

– Сожрёт и это! Не барин.

– Жалко его, – сжала губы Надя. – Может, изменится? Неплохой парень был всё-таки.

– Горбатого могила исправит. Скажи, через час буду. Надя убежала, а Нина не могла успокоиться.

«Чего его нечистая сюда принесла, – возмущалась она. – Будет тут чепуху нести при людях – красней за него. И правительства у нас нет, а те, что называют себя правительством, мошенники, и люди почему-то подчиняются им… Работать сейчас – рабом быть. Работа от слова раб. Бомжи выше нравственно самых высоких чиновников… Откуда у него это? Ведь не было же раньше. Ленивым был всегда, вялым и пассивным тоже, но хоть не оправдывал свою бездеятельность! Теперь у него все виноваты в его никчёмности, только не он сам. Работать не хочу, а шикарную квартиру и сытую жизнь подавайте мне за так! Урод какой-то! И не избавиться никак от него! Перекантуется так до поры, когда сын подрастёт, и сядет на его шею, да ещё поучать будет! Если б только знала, что так будет, за километр оббежала бы! Думала, ничего парень, из хорошей семьи, отец инженер на заводе, мать учительница, и он будет порядочным, а оказалась такая дрянь, что дальше некуда!»

Её безрадостное настроение прервал стук калитки. Шаги на ступеньках крыльца, в сенях, стук в дверь. Нина не ответила. Дверь приоткрылась.

– Можно войти? – сиплым голосом спросил Василий.

– Ты уже вошёл, – отозвалась Нина. – Что у тебя ещё?

– Ничего. Пришёл проведать сына. Имею на то право.

– Имеешь. Только с чем ты пришёл?

– Обязательно надо что-то принести? А так нельзя? Моё слово, может, миллион стоит!

– Да уж! Миллионов этих я наслушалась. Не дай Бог, слушать их сыну! А если примет их за правило, то уж лучше нам жить в бедности, без твоих миллионов! Что ещё?

– Недельку побуду с сыном и уйду. Где он, кстати?

– Он всегда при деле, – с гордостью заявила Нина. – В лес они уехали за жердями.

– Вам мало рабов, вы и детей эксплуатируете? – покраснел от возмущения Василий. – Ну, ничего! Я тут наведу порядок! Вы у меня…

– Страшно, аж жуть! А ребёнка не трожь! За него я… за него я, что хош могу сделать! Чтобы этого не произошло, ты с ним повидаешься, и сегодня же, в крайнем случае, завтра утром, уберёшься отсюда! Понял?

– Это мы ещё посмотрим! – развязно заявил Василий. – Может, придётся вам перед судом отвечать!

– Ответим перед судом, перед Богом, перед всем честным народом, но только не перед тобой! Неужели ты настолько глуп, что не понимаешь этого? Я бы хотела…

– Чтобы я пахал на тупое мурло какое-нибудь? Не дождётесь!

– Я бы хотела не травмировать ребёнка. Он нормально спокойно живёт, учится жить трудом; его окружают добрые трудолюбивые люди, мужчины в полном смысле этого слова!

– И тот кривоногий юродивый – мужчина?

– Мужчина и умница, каких мало!

– Представляю, кто у вас не мужчина, если Квазимодо – красавец.

– Ты – образец немужчины! Тебя устраивает такой ответ?

– Устраивает. Меня всё устраивает. Даже то, что ты спишь с уродом.

– Убирайся вон! Немедленно! – поварёшка в руках Нины тряслась мелкой дрожью. Щёки пылали кумачом, а кончик носа, ноздри и подбородок как из мела. – Сына ты у меня, заруби себе на носу, никогда не увидишь! Всё, будь здоров! Вон бог, а вон порог!

Потоптавшись у порога, Василий вышел из дома. За ним выскочила Нина.

– Я в ближайшее время подам на развод! – крикнула она Василию вдогонку. – Где тебя искать?

– В Кремле! – бросил тот через плечо, и тут же добавил: – Встретимся в суде раньше, и по более важному вопросу.