Текст книги "Искупление"

– У нас, где ещё ему быть, – ответил Сергей и предложил пройти в дом.

Глядя на деда Матвея в светлом костюме и с бабочкой на шее, не могли поверить в увиденное. Они даже попытались найти кого-то другого среди присутствующих, более подходящего на роль столетнего крестьянина, но таковых не было. Помог Сергей.

– Вот наш герой дня, – показал он на деда Матвея.

– Столетия, – поправил Пётр.

– Это… Матвей Захарович… – начал глава администрации, не понимая, как ему обращаться к человеку в бабочке. Он знал, что юбиляр обыкновенный колхозник, тут же не понятно кто. Может, ошиблись его подчинённые, и юбиляр не колхозник, а учитель или врач, на худой конец – какой-нибудь библиотекарь? – мы от всего района поздравляем вас с таким прекрасным юбилеем! Лет за сто расти вам без старости! – Чуланов протянул руку и взял пакет у военкома. – Вот тут вам подарки. А медаль вручит военком…

– Дык… – прижмурился дед Матвей, принимая пакет, – медали мне все, катца, за войну отдали?

– Это в счёт будущей, – резюмировал Пётр. – Кто с медалями, тот будет в первых рядах защитников новой родины.

Чуланов и Вялый посмотрели на Петра, потом друг на друга.

– Садитесь, пожалуйста, за стол, – пригласила знатных гостей Томка, раскладывая на столе чистые приборы.

33

На открытие выставки художников прибыла вся знать от администрации области, частично были приглашены известные люди культуры и искусства. Художники с замирающими сердцами стояли у своих картин. Юля в сером строгом костюме, с гладко причёсанными волосами ждала, когда толпа знати подойдёт к её портретам.

«Провальное дело, – посматривая в который раз на свои полотна на стене, говорила она себе. – Не надо было вообще связываться с этой выставкой. Маститые художники представляют свои работы, над которыми трудились, может быть, годы, а я выскочила скороспелкой! У тех, кто с портретами, на холстах личности! Известные миру люди! Настоящие герои! Артисты, музыканты, лётчики, даже космонавт есть! А у меня кто? Сероштанная команда! С соломой в бороде, в резиновых сапогах. Послушалась Тамару Елизаровну, сдуру губы раскатала. Убежать бы, да поздно уже».

– Работы молодого художника из Магочана Юлии Андреевны Пустовойтовой, – услышала она и вздрогнула. – Два пейзажа и пять портретов. Пейзажи сделаны в стиле импрессионизма, главное в них – прозрачность и лёгкость. Мы видим невидимый воздух, мы ощущаем его свежесть! – говорила куратор выставки, представляя картины, даже не глянув в сторону Юли. – А вот портреты написаны в нашем, русском, стиле. Так писали Репин, Серов, Брюллов, Врубель. Заметна осторожная попытка писать широкими мазками, и это не удивительно – художнику всего двадцать два года! Надеюсь, у него выработается свой стиль, будет своя школа.

Толпа рассеялась вдоль картин, кто-то рассматривал их вблизи, вглядываясь близоруко, кто-то оценивал издали.

Юля почувствовала спиной чей-то цепкий взгляд. Резко обернулась и встретилась с взглядом пожилого мужчины. Не поменяв выражения лица, не смутившись, он с неистребимым упрямством в карих глазах продолжал смотреть на неё.

– Кто этот старик? – спросила она у соседа по картинам, показав на упрямого господина, когда толпа проследовала к следующему художнику.

– Какой старик? – переспросил сосед – молодой парень. – Это же главный наш благодетель! Спонсор и меценат! А лучше и проще – золотопромышленник. Треть бодайбинских приисков принадлежит ему. И это ещё не всё. Ему пятьдесят девять лет, на Кипре у него главная база. Здесь он загребает деньгу, а там вкладывает её в бизнес, увеличивая в сотню раз. Полуеврей, полуармянин, но любит русских девок, что помоложе и покрасивше. И поглупее. Интересный тип. Фамилия его Сарьян. Григорий Сарьян, – выдав такую справку, сосед, подумав малость, поинтересовался в свою очередь: – Никак ущипнул втихаря?

Выставка продолжалась весь август. Посетители были, но не скажешь, что валом валили, или с вечера занимали очередь на следующий день. Нет, такого не было. И в книге отзывов не исписывались страницы почитателями того или иного таланта. Так себе, редкие записи, короткие и часто бестолковые. О Юлиных картинах писали так: «Мне понравились берёзки на холмике! Красиво!» «У мужика, что сразу слева, одно ухо больше другого. Так не бывает в жизни». «Молодой с бородкой очень красив. Он похож на Олега Стриженова в фильме “Афанасий Никитин”. Молодец художник!» Но одна запись на всю страницу была просто замечательна! Чувствовалась рука профессионального художника или критика. Он не пожалел, как говорится, ярких красок. Прочитав несколько раз подряд, Юля поверила в свой талант и предназначение. Ей хотелось поделиться своим счастьем со всеми. Но не только все, а даже избранные друзья и товарищи не спешили разделить её радость. Мама, и та не избавилась от прежнего скепсиса. Выслушав внимательно восторженную дочь, ничего о картинах не сказала, попросила сходить в супермаркет за творожком для Варвары. Только два человека были искренне рады успеху Юли.

– А я тебе что говорила, – сказала Тамара, уставившись не моргающими глазами на Юлю. – Только будь осторожна, не опали крылышки над пламенем любви и признания.

– Доченька, – прижал к груди Юлю отец, – как я рад за тебя! Как теперь редко занимаются люди любимым делом, а это ведь основное в жизни – заниматься любимым делом. Нет любви к делу – не будет и дела! Молодец! Я горжусь тобой!

Юле присудили Первую премию и наградили деньгами в сумме 100 000 рублей. Вручал деньги Сарьян, а диплом – кураторша. Потом был банкет. Пили шампанское и говорили о высоком предназначении искусства в жизни новой России.

Утром раздался телефонный звонок. Неизвестный номер. Незнакомый голос:

– Нам надо встретиться. Назовите где и когда?

– Кто вы? Я вас не знаю. Для чего встречаться? – выпалила Юля в пылу. Она сказала неправду, сразу узнала, кто ей звонит.

– Сарьян. Вопрос деловой.

– Я вам перезвоню, – сама не зная почему, согласилась Юля. – Определюсь со временем.

Встретились в отеле «Кортъярд Марриотт». Юлю ждал в фойе сам Сарьян.

– Пройдёмте для беседы в номер, – предложил он.

Юля вздрогнула, посмотрела на Сарьяна и согласно кивнула.

– Прошу, – показал на лестницу Григорий, – второй этаж.

Номер просторный, с претензией на изящество.

«Наверное, бешеных денег стоит?» – подумала она. Сарьян указал на массивное глубокое кресло.

– Шампанское? «Алиготе»? Чай? Кофе? – спросил, остановясь у раскрытого бара.

– Чашечку кофе, больше ничего, – ответила Юля ровным спокойным голосом.

Сарьян нажал на кнопку кофеварки, она затрещала, размалывая зёрна, потом яростно зашипела, и в две чашки полился кофе. В конце процесса машина ещё раз фыркнула сердито и затихла.

– С сахаром? – полюбопытствовал.

– Нет. Просто кофе, – Юля любила кофе со сливками или молоком, но не призналась в этом.

Сарьян сел в кресло по другую сторону столика, взял чашку с кофе, посмотрел в окно. Юля тоже посмотрела в окно. Хорошо виднелась Ангара. Она отливала свинцом, только в местах перекатов белела серебром. Промчался катер, разбередив гладь воды, по сторонам от него пошли волны с блёстками на гребнях.

– Вы живёте в Магочане?

– Да. Нет, уже не живу там. Там мама и папа. Я в Духовщине. Двадцать километров от Магочана, – сбиваясь, заспешила Юля. – Сейчас временно живу у родителей. До весны.

– В этой… Духовщине, вы чем занимаетесь?

– Ничем. Нет, занимаюсь, как и все другие… Всем.

– Там тоже художники? – не спуская проницательных глаз с Юли, пытал Сарьян.

– Нет. Художников там нет. Если считать меня художником, то я там одна. Из Духовщины тоже художник Тамара Елизаровна, но она в Багочане живёт. Только там родилась и выросла. Вот она настоящий художник!

– Она не выставляла свои картины? – спросил Сарьян.

– Не захотела. Сказала, нет достойных. Поскромничала.

– У неё лучшие картины, но она не захотела. Что так? У неё денег много? И славы хватает?

– Денег совсем нет, а слава… Её все уважают как художника. Пейзажи у неё отвальные! Оч…очень прекрасные. Чем-то похожи на поленовские и саврасовские. Ещё левитановские. С грустью они. С русской душой.

– Русская душа чем-то отличается от других душ? Чем, если не секрет, хотелось бы знать? Часто слышу об этой загадочной русской душе, а не знаю.

– Как бы вам сказать, – Юля поставила на стол чашку, посмотрела ещё раз на Ангару, как бы ожидая от неё подсказки, и неожиданно для самой, ответила: – Разная она. Всегда разная. То запоёт, то заплачет тут же.

– Странная душа, – улыбнулся Сарьян. – Почему бы ей только не петь? Хотя бы с разрывом в сутки быть постоянной – сутки поёт, сутки плачет.

Юля не заметила иронии в словах, для этого он был, в её понимании, слишком серьёзен.

– Отдать может последнюю рубашку, на пулемёт пойдёт с гранатой, если будет знать, что без этого не обойтись. По этой же причине может другого послать на смерть. Русский человек может на берёзку смотреть бесконечно долго, может и срубить её, не задумываясь, на дрова. За свою веру может пойти на крест, но может и сбросить с церкви этот крест. Сегодня он боготворит царя, генсека, президента, завтра, дико ненавидя их, ведёт на виселицу, послезавтра, обливаясь слезами, бьёт себя в грудь и кается в содеянном. Разный он, русский человек. Его трудно понять не русскому. Да и сам он себя не всегда понимает!

– Это хорошо или плохо – не понимать себя?

– Наверное, плохо. – Юля задумалась. – А может быть, и хорошо – не скучно так жить.

– Понятно, – широко улыбнулся Сарьян. Встал с кресла, прошёлся по комнате, остановился у окна. Долго стоял. Видать, обдумывая что-то. Юля ждала чего-то, а чего, и сама предположить не могла.

– Юля, вы не догадываетесь, с какой целью я просил вас о встрече? – наконец услышала она.

– Не… не догадываюсь, – побледнела Юля, ожидая чего-то необыкновенного, и это необыкновенное, как думала, должно быть судьбоносным.

– Я хочу заказать вам свой портрет.

– Я же не совсем художник, то есть, не портретист… Есть настоящий художник… Тамара Елизаровна, например…

– Напрасно вы так думаете, – возразил Сарьян. – Говорю как потомок Сарьяна-художника, вы – настоящий художник! И прошу не отказать в моей просьбе. В оплате договоримся, не обижу вашу мятущуюся русскую душу! Договорились? – видя смятение Юли, добавил: – Хорошо! Думайте два дня. Посоветуйтесь с родителями и ещё там с кем, и позвоните мне вот по этим телефонам, – подал визитку. – Скажу сразу: мне бы хотелось вашего согласия. Мне это очень нужно!

– Хрен его знает, – высказалась по этому поводу Томка, к которой прибежала Юля прямо в студию. – Попробуй тут узнай, что на уме этих олигархов. Деньжищ куча – всё закупят. И опять же, были и среди них порядочные. Попробуй тут разберись!

– Вы бы согласились? – вопрос ребром.

– Я бы согласилась, да мне никто не предлагает. При моём безденежьи я бы костьми легла, да намалевала бы им нужное. Ну, чтобы красивый да мудрый был. Чтобы не стыдно было потомкам показывать своего родственничка. В глазах чтоб огонь, мудрость, уши чтоб не лопоухие, нос не картошкой, а орлиный… Соглашайся и ты. Заплатит-то, говорит, хорошо? Смотри, в эту сумму он может записать и такую твою услугу, как например…

– Никаких например. Это исключено! – резко возразила Юля. – Только сеансы!

– И я о том же. Но они же, сволочи, знают податливость нашей бабьей души и нагло пользуются этим.

– Я этого не заметила за ним. Очень корректно, сдержанно, даже скуп в словах.

– Лучше бы он матерился и топал ножками! – покивала Томка и заключила: – Думай сама, Бог тебе в помощь! Советов не напасёшься, их будет тысяча, а нужного не окажется. Голову в руки – и думай!

– Как он сам-то выглядит? – спросила мама, узнав о лестном предложении толстосума. – Молодой? Симпатичный или так себе?

– Сосед сказал, что ему пятьдесят девять лет.

– Ты уже у соседей расспрашивала о нём? – сжала губы в тонкую полоску Валентина Ивановна.

– Да ни у кого я не выспрашивала! – хлопнула с досады себя по ноге Юля. – Сосед по выставке сказал, а я услышала. Зачем бы мне расспрашивать?

– Пятьдесят девять лет – это совсем не много, – смирилась Валентина Ивановна. – Ещё тот может быть кобель!

– Господи! Ты опять за своё! Ему портрет нужен! Таких, как я, и без портрета он может дюжину купить по вызову и без вызова!

– Соглашайся, – разрешила Валентина Ивановна и добавила: – Рисовать его будешь у нас. В папиной комнате.

– Может, ты ещё поставишь условие рисовать его в папиной пижаме?

– Тогда, чтобы я рядом где-то была! – не отступала Валентина Ивановна.

– А Варвара с кем будет?

Этот вопрос поставил в тупик несговорчивую маму.

– Делай, что хочешь! – в сердцах выпалила она. – Только потом не распускай сопли! Я тебе потом не помощник! Думай прежде о семье, а потом обо всём остальном. Позвони Анатолию.

– Он согласится, – заверила Юля.

– Вот и плохо! – отозвалась на это Валентина Ивановна. – Иногда бы и возразить ему стоило!

Анатолий издали заметил Юлю, и сердце, как острым ножом, что-то полоснуло. «С дочерью что-то не так?» – мелькнула мысль.

Юля стояла у ворот, словно приросла к земле. Лицо неподвижное, как маска. «Точно, что-то не так!» – решил он.

Не въезжая во двор, остановил Буланку. Стоял и ждал приговора.

– Здравствуй! – подошла к нему Юля, прикоснулась губами к небритой щеке.

– У вас всё хорошо? – глухим голосом спросил Анатолий. – Как Варюша?

– Всё хорошо, – ответила Юля. – Варюша сказала «мама». Крепенько стоит в кроватке, пытается ходить. Передаёт тебе привет.

– Тогда почему ты здесь?

– Надо обсудить один вопрос. Заезжай, потом поговорим.

Выгружая мешки картошки у подвала, Анатолий гадал, что за вопрос приготовила ему супруга. Юля присела на краешек чурки у поленницы и ждала, когда Анатолий закончит свою работу. Вот он отнёс последний мешок, отряхнул с куртки пыль, идёт к ней.

– Давай здесь поговорим, – предложила она. – Садись, передохни. Устал, поди? Много ещё не выкопанной картошки?

– Половина поля.

– Хорошая уродилась?

– Мешков за сотню будет.

– В магазин сдавать будете?

– Что в магазины, что на рынок отвезём. Продадим.

– Зачем я приехала, – взяла Юля за руку Анатолия. – Как скажешь, так и будет.

– Скажи сначала ты.

– Я привезла деньги. Часть денег. Немного оставила маме на всякий случай. Двадцать тысяч оставила, а восемьдесят привезла вам. Ты не против?

– Почему я должен быть против? Твои деньги, ты ими и распоряжайся, как считаешь нужным.

– Ну, вот так я решила. Это первое, – Юля подняла с земли щепочку, ковырнула ею землю. – Теперь о главном. Мне Сарьян заказал свой портрет, обещает хорошо заплатить. Я провела три сеанса, и теперь обстоятельства складываются так, что я должна улететь с ним на Кипр, чтобы закончить работу.

Анатолия как кипятком облили. «Вот он, конец всему!» – кто-то невидимый ехидненько шепнул ему.

– Думаю, месяц мне понадобится для этого всего. В начале октября прилечу. Что молчишь?

– Что ты хотела бы услышать? – прокашлявшись, спросил Анатолий.

– Твоё решение.

– Скажу, не соглашаться – будешь упрекать меня всю жизнь, что лишил удовольствия общения с всесильными мира сего, что не дал повидать заморские страны, загубил талант художника… И это было бы справедливым упрёком. Мой ответ: поступай, как знаешь, как хочется. Только знай: бесплатный сыр – в мышеловке! Пойдёшь на это осознанно – моей помощи тогда не жди!

– О чём ты говоришь! Ему шестьдесят лет! Главное у него – деньги! Опять же, жена, дети!

– Это всё мелочи по сравнению с неуправляемым чувством – любовью!

– Допустим, что он полюбил меня, в этом нет ничего странного, но я-то не полюблю его никогда!

– От сумы, от тюрьмы, от любви не зарекайся! Моё дело – предостеречь тебя и предупредить! Да и важно ли для него, что ты не любишь? Важно то…

– Хватит об этом! Чушь какую-то городишь! Всё будет хорошо! Знай на будущее: ты и Варвара – главное в моей жизни! Надеюсь, и у тебя, кроме нас, никого важнее нет! И деньги нам не помешают. Вон, колдыбаситесь за копейки на полях в грязи, а тут сами плывут денежки в руки. Пианино купим, студию построим… Для того же мы затеяли кампанию в деревне, чтобы по-людски всё было! Чтобы дети выходили в жизнь с багажом знаний и умений! Чтобы сумели отличить Ломоносова от Обломова, Саврасова от Сервантеса… Чтобы звуки скрипки не сравнивали они со звуками пилы! Ради них, детей, мы стараемся, и будем в этом до конца последовательны!

Нина покормила Анатолия, и он заспешил в поле – там ждала его картошка. Юля сидела, нахмурясь, над чашкой чая.

– Что у вас не так? – спросила Нина.

– Всё не так. Везде вопросы без ответов, – буркнула под нос Юля.

– Я слышала другое, – недоверчиво глянула на гостю Нина. – Вроде, ты Первую премию получила?

– Получила, будь она неладна!

– Почему так?

– Проблем она создала столько, что лучше бы не видать и не знать этой выставки!

– Налоги, что ли? Или бандиты требуют поделиться?

– Другое. Похлеще. Лететь надо далеко и надолго. На Кипр. Заказ одного богатенького.

– С одной стороны, вроде бы и заманчиво, с другой – кто их поймёт, что им ещё, кроме денег, надо. Любую свинью подкинуть могут. Может, вам ещё с Сергеем посоветоваться? Он, может, что-то дельное скажет?

– Нет, Нина, никто ничего сказать нужного не сможет, потому что это воля Божья. Думаю, ничего страшного не случится.

34

В аэропорту Ларнака Сарьяна и Юлю встречала кавалькада машин. В первую машину сели Сарьян и его управляющий, во вторую – Юля, в третью – два крепыша в серых костюмах.

Юле было всё удивительно! Свежий воздух раннего утра, крепко сдобренный запахом моря. Дворцы неописуемой красоты и изящества, незнакомой породы деревья вдоль дороги и около зданий. Но больше всего её поразило море. Бескрайняя синева воды, и только где-то далеко-далеко эта синева растворяется не то в тумане, не то в самой воде; маленькими скорлупками болтаются рыбацкие шхуны; как замерла, чему-то удивившись, красавица-яхта…

«Как красиво всё это! – восхищалась Юля. – Как красиво живут люди!»

Встречать Сарьяна вышла вся прислуга. Юлю проводили в стоящий в рощице флигель. Сопровождающими были чернявая девушка в белом брючном костюме и в таком же светлом костюме паренёк лет двадцати. Он нёс Юлин чемодан. Во флигеле девушка показала комнаты, спальню, столовую. В туалете, глянув оценивающе на гостью, она нажала на кнопку сливного бачка, спустив мягко шелестящим потоком воду.

– Если вам надо что-то спросить, – остановилась девушка у столика, на котором стоял телефон, – нажмите на эту кнопку, вам ответят. Завтрак в 10, обед в 16, ужин в 20. Но можно и по заказу. Тоже через этот телефон, – подождав мгновение, убедившись, что всё понято гостьей правильно, девушка, пожелав Юле всего хорошего, удалилась.

Оставшись одна в спальне, Юля присела на край кровати и тут же вскочила как ужаленная. Пересела в кресло рядом с трюмо. Глянула в зеркало и не узнала себя: осунувшееся лицо с тёмными кругами у глаз, тонко поджатые губы.

«Не соблазнить мне такой олигарха! – усмехнулась в зеркало. – И это будет кстати!»

К ужину Сарьян пригласил Юлю в особняк. За столом они были вдвоём. Прислуживали два молчаливых молодых человека в белых курточках, перчатках и круглых шапочках. Ничего особенного из еды не было: жареная рыба, жареная баранина, непонятно из чего гарнир, но вкусный, красное вино с этикеткой на греческом языке; янтарного цвета напиток в красивом кувшине.

– Отведаем, что Бог послал, – улыбаясь, сказал Сарьян, и указал Юле на её место за столом. Тут же один из прислуги внёс супницу и по одной поварёшке налил в тарелки. По залу тотчас расползся аромат чего-то похожего на уху.

– Приятного аппетита, Юлия Андреевна! – взялся за ложку Сарьян.

– Спасибо, Григорий Самвелович! И вам приятного аппетита, – ответила Юля.

После супа, очень вкусного, слуга подал поднос с рыбой.

Юля взяла один кусочек, Сарьян – два.

– Грешен, – сказал он, как бы оправдываясь, – люблю поесть. Видать, в детстве наголодался, и теперь стараюсь наверстать. Вас, наверное, миновала эта участь? Мне было пять лет – и тут в стране такая неразбериха. Хлеб белый по рецептам врача, молоко только детям и больным.

– Мама мне об этом рассказывала, – поддержала разговор Юля. – Казалось бы, не должно такого быть, а было.

– Да, Юля, в жизни часто бывает то, чего не должно быть. И самое интересное, ничего поделать нельзя. Знаешь, что не должно так быть, но не можешь противостоять.

«Он меня назвал по имени, с чего бы это? На что он намекает, рассказывая о своих неудачах? Чтобы я его пожалела? Или просто хочет приблизить меня к себе? Отвлечь от неудобства общения в незнакомом обществе?» – пронеслось в сознании. В слух же сказала, что читала где-то, что каждому судьба прописана свыше, и изменить сам человек уже ничего не может.

– Верю и я в это, – согласился Сарьян.

– А вы хотели бы изменить свою судьбу? – спросила она, ожидая усмешки, игривого ответа, однако услышала совсем другое.

– Мне кажется, что когда я голодал, то был счастливее, чем теперь. Как говорят: не в деньгах счастье.

– А в их количестве, – засмеялась Юля. – Так тоже говорят.

– Ах, эта мудрость народная! Никуда от неё не деться! – усмехнулся Сарьян. Подняв бокал с вином, предложил выпить за знакомство.

– Мне приятно было познакомиться с вами, Юля, а почему, и сам не знаю. Тоже, наверное, божье провидение. Вот послал он мне вас, и всё тут! Буду теперь вспоминать вас, глядя на портрет, который сотворите.

– Я очень боюсь, что не получится настоящего портрета, – призналась Юля. – Мне даже страшно становится, что он вам не понравится.

– Бояться как раз не следует. И стараться сделать что-то необыкновенное тоже не надо. Рисуйте, или пишите, как у вас это называется, и всё будет хорошо. Примите за правду, что Рембрандту заказчики частенько возвращали портреты, не найдя похожести с собой, и успокойтесь.

– Вот! – подхватила мысль Юля, – Рембрандт и тот не справлялся с задачей художника, тут же… – она махнула обречённо рукой.

– Всё будет хорошо! – почти по слогам произнёс он.

Уже за чашкой кофе Сарьян сказал, извинившись, что дела требуют времени, и он с недельку будет занят, а чтобы Юля не томилась и не скучала, он советует познакомиться с жизнью острова.

– В вашем распоряжении будет машина с водителем-гидом, – сказал он и посмотрел жгуче-проницательными глазами на Юлю.

– Григорий Самвелович, портрет требует времени, – сказала на это Юля. – Серов десятки сеансов проводил с царём, так он же Серов! Мне, может быть, времени ещё больше понадобится.

– Я буду только рад этому, – с полной серьёзностью отозвался Сарьян.

Утром слуга принёс конверт для Юли.

– Приказали передать, – сказал слуга, поклонился и вышел.

В конверте были доллары и записка. Писал Сарьян. Почерк твёрдый и даже красивый. «Юлия Андреевна, эти деньги вам на мелкие расходы. Если понадобится ещё, скажите об этом моему управляющему, я его предупредил об этом. Сеансы начнём с 17 сентября. Всего вам хорошего».

Юля три раза пересчитала деньги, боясь ошибиться. Двадцать тысяч. «Много это или мало? – гадала она. – У кого бы спросить? Не надо спрашивать – в магазине, кафешке всё станет ясно само собой».

Двадцать тысяч долларов – немалые деньги для тех, кто умудряется жить на пятнадцать тысяч рублей в месяц. И совсем незначительные для тех, кто платит за номер в отеле по двадцать этих тысяч долларов за сутки. Вот такой расклад в мире!

Юле не терпелось тут же выпорхнуть на простор! Повидать, пощупать, послушать, понюхать стало для неё сиюминутным желанием. К подъезду подкатил кабриолет, за рулём сидел молодой водитель в прекрасном костюме, белоснежной рубашке и ярком галстуке. Увидев, сбегающую по ступенькам Юлю, он вышел из машины, поклонился ей и открыл заднюю дверцу.

– Куда прикажете? – спросил он. Речь с еле уловимым акцентом. Такой акцент у русских, родившихся за границей, правильные слова, но произносятся не так, как в России.

– Не имею представления, – призналась Юля и виновато повела плечами.

– Советую проехать по берегу моря. В конце есть хорошие площадки, откуда можно сделать фотографии. Там же можно и посидеть за мольбертом – я знаю, вы художник.

– Давайте так и сделаем, – согласилась Юля.

Ветер трепал волосы, они мешали смотреть на мир не так божий, как божественный. Кругом красота неописуемая. Человек в союзе с природой создал эту красоту. Море, холмы – сами по себе прекрасны, но они украшены чудесными дворцами, рощами, соборами. В бесконечном море яхты и корабли, мелкие судёнышки оживляют его, не делают мёртвым пространство.

«Боги не дураки, – рассуждала Юля, глядя по сторонам, – выбрали для себя эти, а не другие места. Значит, не всесильны они, если сами выбирали себе места для обитания получше. Будь иначе, приспособили бы для красивой жизни холодную, скажем, Сибирь, или пустыню. Не многим они отличаются от человека, если сами ищут пристанища на Земле. Какая неуютная наша Сибирь по сравнению с каким-то малюсеньким островком! Здесь люди как боги, у нас же Бог и тот страдалец! Здесь руку протянул – и в руке персик, у нас порылся в ледяной грязи и, может быть, найдёшь картошку. Здесь в лёгком воздушном платьице можно ходить весь год, у нас ватник сменяет шубу, резиновые сапоги – валенки… В туфельках да платьице только по великим праздникам. Здесь же праздник каждый день. Что-то не так в мире этом».

– Вы с таким интересом рассматриваете всё вокруг, что, мне кажется, увиденное запомнится на всю жизнь, – с усмешкой произнёс водитель.

– Да, мне всё очень нравится, особенно море. Я никогда не видела так много воды! И корабли красивы! Жаль, у меня нет фотоаппарата, я бы отсняла и показала моим землякам. Пусть бы и они посмотрели на эту красоту, порадовались.

– Фотоаппарат мы можем купить. Тут недалеко есть фирменный магазин, – предложил водитель. Косо глянув на Юлю, добавил: – Недорого, и хорошие аппараты. Можно взять планшет.

– Пожалуй, не обойтись мне без фотоаппарата, – согласилась Юля.

Купили отличный фотоаппарат «NIKON». Удивившись дешевизне покупки, Юля расхрабрилась.

– Мне бы что-то из лёгкой одежды присмотреть, – застенчиво сказала она водителю.

В бутике этого добра на любой вкус! Белое и сиреневое платья взяла, не задумываясь. Также купила светлые брюки. А над шортами долго стояла, не могла решиться, и вопрос упирался не в цену или размер, а совсем в другое.

«Я буду в них привлекать мужчин, – рассуждала она. – Мне не нужны их масляные глаза».

Купила шорты и широкополую, тоже сиреневую, под цвет платья, шляпу. «Шорты для Сибири, – решила она, – а без шляпы здесь не обойтись. Буду как барышни Висенте Ромеро. Вот бы так научиться владеть кистью! Он, кажется, из этих мест… Или таких же прекрасных.

– Если вы не против, заедем в кафе, выпьем по чашечке кофе, – предложил водитель.

И кофе был превосходный, и клубничный мармелад – за уши не оттянуть!

– Вам будет интересно увидеть пустыню. Она здесь маленькая, но настоящая. Согласны?

– Конечно!

– Путь неблизкий, около Лимассола. – Не заметив каких-либо сомнений у спутницы, уточнил: – Часа полтора-два нам понадобится.

Пустыня с барханами жёлтого чистого песка возбудила в душе Юли массу впечатлений. «Вот оно, белое солнце пустыни!» – ликовала она, зачарованно глядя то на белое солнце, то на ровное поле волнообразного песка.

На заходе солнца вернулись домой. С аппетитом поужинав, Юля легла в постель. Через неплотно закрытые шторы – чтобы не отрешаться от красот мира – смотрела на небо, на море. Небо угасало, темнело и море. На море светлячками светились корабли, яхты, рыбацкие лодки…

Закуплены холсты, краски, кисти, бумага для эскизов. Холст для портрета из отлично сотканного льна, без узелков и дырочек. Юля загрунтовала холст, оставила его просыхать на мольберте. Села в кресло и стала вспоминать лицо Сарьяна, стараясь запечатлеть его характерные черты. «Что бросается в глаза? – рассуждала она, облокотясь на коленки. – Нос. Крупноватый для лица. Губы. Тоже немаленькие. Уши. Нормальные. Подбородок квадратный, выдвинут вперёд. Лоб. Высокий. Оттого ещё, что лысовата голова. Слегка скошенный. Осталось разместить глаза. Глаза на портрете – душа его! Если судить по глазам о душе, то уставшая она у него. Уставшая и онемевшая. Вот и приехали! Человек с такой душой обречён, он без будущего! Таков ли он на самом деле? Богатый и без будущего? Разве такое может быть? Посвяти себя будущему своей страны, её людям. То, что ты приобрёл – отдай им. Приобретал для того, чтобы тут же отдать? Есть ли такие в мире? Не знаю, не ведаю! Но должны быть. Вот он всё отдал, что-то пошло на пользу людям, а больше всего украли. Не годится такое будущее. Что ещё можно придумать олигарху, чтобы и у него было более-менее светлое будущее? Не всё же им страдать. Будущее, когда ты на смертном одре, и многочисленные родственники ждут не дождутся твоей смерти, чтобы тут же кинуться делить то, что ты приобрёл, в том числе и переступив через совесть, – самое печальное событие в жизни олигарха. Тем не менее такое будущее ждёт многих, если не всех. Невесёлая картина получается: архитектор, инженер, прораб, рабочий, построившие мост, здание, собор, засвидетельствовали себя на века, олигарх же развеял по ветру свои богатства, оставил после себя дурную славу и проклятия обездоленных им людей. Невесёлая судьба. И живости, радости в глазах она не оставит. Прям даже жалко его!» – посочувствовала «горю» своего заказчика Юля.

Ради «пробы пера», Юля сделала несколько набросков на бумаге, и они ей понравились. Колышется воздух, и ноздри раздуваются сами по себе при виде солёных волн. Белый корабль под парусами на дымчатом горизонте добавляет ощущения вечной сказки о прекрасном.

«У нас на Байкале тоже хорошо, – защищала свой край Юля. – Хрустальная вода… – перед глазами возникали кучи мусора на острове Ольхон, обломанные ветки сосен, содранная кора с берёз, простоватый народ… Грусть и огорчение заполняли душу. Вспомнились и близкие. Мама с папой, прожившие безвыездно в одной области, бабушка так и вовсе дальше района нигде не была. Дедушке повезло больше – дошёл до Кёнигсберга, и цел при этом остался. Муж дальше Кургана не залетал. – А я сама? Если б не этот счастливый случай, разве я увидела бы что-то подобное? Никогда! Муж. Объелся груш. Начнём с простого, оно и самое главное: люблю ли я его? Странный вопрос! Конечно, люблю! Но странною любовью… Полюбила я такого, потому что нет другого? Все другие его пальца не стоят! Красавец и умница! Ещё что? Разве этого мало! Могу ли я без него? Могу. Значит, что-то не то у меня с любовью. Он страдалец, раненая птица, ему нужна помощь! Себя положить на жертвенник? Только так! Ведь он, не задумываясь, сделал бы то же самое! Всё! – приказала себе Юля. – Мой муж, моя дочь – самые близкие и нужные мне люди! И я без них ничто!»