Текст книги "Искупление"

19

Неделя проскочила незаметно. Все предоперационные процедуры позади. Анатолий в балахоне и чулках лежит на каталке под дверью операционной, ждёт команды на въезд. Сёстры, прикатившие его к операционной, о чём-то шепчутся и тихо смеются. То ли успокоительный укол, то ли желание поскорей избавиться от уродства, повлияли на Анатолия ободряюще. Никакого страха перед операцией, одно желание, скорее увидеть себя нормальным человеком. Таким, как все. С прямыми и здоровыми ногами.

Вот отворилась дверь, сёстры тут же, как по команде, прекратили шептаться и деловито въехали в операционную. Размеры операционной и её вид удивили Анатолия. Огромный светлый зал, обилие света… Перенесли его на операционный стол под огромным куполом с большой лампой и зеркальным отражателем. В отражателе хорошо видны кривые ноги.

– Вам надо немного потерпеть, – предупредила Анатолия врач-анестезиолог. – Мы сейчас сделаем два укольчика, и вам не будет больно во время операции. Вы не против? Готовы?

– Готов, – ответил Анатолий каким-то чужим голосом. Проглотил сухую слюну. – Не против.

– Вот и хорошо! – ласково сказала врач. – Главное, не думайте о плохом. Всё будет хорошо! Врач, вас оперирующий – первоклассный хирург. Он сделает вам прекрасные ноги. Вы сами себя не узнаете!

– Хорошо бы… – тихо сказал Анатолий, прислушиваясь к тому, как немеют ноги, как по телу растекается тепло…

Главным в жизни Анатолия стало поскорее встать на свои, улучшенного качества, ноги и предстать в обновлённом виде перед Ниной, которая очень удивится, приятно удивится, полюбит его, и они, он, она и Игорёк, весело и дружно заживут под одной крышей. И тут же возник, как из пены морской, вопрос: «А крыша-то у тебя есть, красавец?»

Крыши нет, но это такая мелочь, на которую и внимания нет нужды обращать. «Первое время поживём у Нади, тем проще, что на зиму они уезжают из Духовщины в район, потом, конечно, построим себе хороший дом. Большой, красивый, тёплый дом! Даже когда Игорёк вырастет и у него будет семья, и тогда в этом доме будет всем хватать места. Двадцать пять на десять! Лучше на двенадцать. В таком домище каждый будет иметь свою комнату, будет и общий зал с телевизором во всю стену, большой стол, за которым будем по ненастным вечерам все вместе пить чай с вареньем, а в торжественные дни усядутся за ним и гости. Например, вся наша команда, Тамара с детьми, дед Матвей… Во, банкет какой будет! Нине надо купить праздничное платье, у неё его до сих пор нет, мне – костюм… чёрный, нет, лучше тёмно-серый, под цвет моих глаз. Раньше девчонки считали их красивыми, а Нина ничего не говорит. Да и что она могла сказать уроду! Теперь всё будет иначе! Метр восемьдесят пять! Мне бы хватило и одного метра семидесяти пяти сантиметров. А тут! Шварценеггер – карлик по сравнению со мной! Игорька отдадим в морское или лётное училище. Будет приезжать к нам в отпуск. Родим девочку, назовём Леной. Елена Анатольевна! – звучит? Ещё как звучит! Будет врачом или учительницей. Благородные и нужные профессии! Уважаемые! Остальные дети тоже будут прекрасными людьми. Только бы скорее отсюда!»

– Скажите, а когда я стану на ноги? – спросил, не утерпел, у врача во время утреннего обхода.

– У всех по-разному, – уклончиво ответил доктор. – У вас сложный случай, да и с позвоночником проблему надо решать. Сегодня вас положат на вытяжку. Массажист будет приходить. Если всё будет складываться хорошо, то через три месяца вы будете «Мазурку» танцевать.

– «Польку», «Гопак» и «Барыню» мы уже разучиваем, – подключился к разговору Пчелинцев.

– «Мазурка», думаю, тоже будет к месту, – согласился доктор.

20

Вот уже минуло два месяца. На носу весна. Осталось чуть больше недели до весеннего месяца марта. Морозы не стихают, а временами кажется, что и усиливаются. Вечера мгновенно сковывают ледком лужи, которые в обед появляются на разбитых ухабистых дорогах. И пахнет уже не зимой, а весной. Пахнет прелой листвой, пахнут нагретой смолой стены изб, терпко пахнет ноздреватый снег с острой ледяной коркой у самого бережка лужи или ручейка.

Приехал проведать Пчелинцев. Он боится выпустить из рук трость.

– Мне кажется, что нога сразу же подломится, если я не буду опираться о палку, – оправдывался он. – Какая-то психологическая травма всё же осталась у меня.

– Я живу с той же мыслью, что, когда снимут все железяки, мои ноги тут же рассыплются на кусочки, – высказал свои ощущения и Анатолий.

– Без костылей пока не разрешают? – кивнул Пчелинцев на ноги Анатолия.

– Пока нет. Стоять, держась за что-то, можно, а ходить без костылей пока не разрешают.

– Ощущения, когда стоишь, какие?

– Как на табуретке стою. Мне кажется, что голова упирается в потолок. Стою, пригнув голову.

– Пройдёт, – заверил Пчелинцев. – Ощущения – наши обманщики!

Вышли из палаты, присели на кресла в конце коридора у окна. Здесь никто и ничто не мешает беседе.

– Как ваши дела, Алексей Алексеевич? – спросил Анатолий, которому многое из жизни Пчелинцева уже было известно.

– Вчера был суд. Развели, – Пчелинцев тяжело вздохнул. Анатолий ждал продолжения разговора. – Заодно узнал, какая я сволочь. И это от человека, с кем прожил почти тридцать пять лет! – Долгое, мрачное молчание. – Конечно, не всё было гладко, был и я виноват… Но чтобы быть подлецом! – молчание. – Надо было раньше решиться на это, да жаль было дочь. Девочке четыре года, любит меня – как решиться предать её! Это немыслимо. Терпел, не замечал многого, старался не замечать, а она из кожи вон, чтобы досадить мне.

– Что ей могло не понравиться в вас, не понимаю? – передёрнул плечами Анатолий. – Уважаемый человек, учитель, не инвалид и не урод. Не понимаю!

– Когда не любишь человека, то всё в нём не так. Вот и у нас такая история. Встречалась со студентом, собирались пожениться, но студент на год старше курсом. Окончил, уехал и потерялся. Стыдно перед коллегами, особенно перед подругами, и тут подвернулся я. Как оказалось, не совсем удачный кадр. С первых дней после регистрации стала сказываться эта нелюбовь. У неё не угасал интерес к своему первому избраннику. Она куда-то звонила, интересовалась судьбой некой Александры, письма писала ей… Со мной была часто раздражительна. Старалась найти во мне что-то отвратительное, унижающее меня.

«Что это ты, здоровый мужик, пошёл тетрадочки детские носить, неужели ничего достойнее не нашлось для тебя? Из нашего класса никто не пошёл в педагогический. Есть лётчик, моряк, геолог, есть инженер и ни одного учителя или торгаша?» Дальше-больше, её перестали устраивать моя должность и получка. Потом: во что я одет, как говорю, веду себя за столом в обществе. «Ой, перестань мычать – голова болит», – прерывала она меня, когда, задумавшись, я начинал напевать какую-нибудь песенку. И совсем, казалось бы, незначительная деталь в её поведении окончательно убедила меня в её отношении ко мне. У нас на окне в вазе стояли жёлто-оранжевые листья клёна, прекрасно исполненные из пластмассы. Они, особенно поздней осенью, радовали глаз своей тихой, светлой прозрачностью. И я однажды, уходя на работу, сказал, как мне нравятся эти незатейливые цветы. А придя с работы, я этих листьев уже не увидел. «Они меня раздражают!» – получил ответ на свой вопрос.

– Ну и нечего жалеть! – высказался Анатолий. – Баба с возу… Сама виновата!

– Да жалко её, дуру! Тридцать пять…

– Дочь что говорит?

– Она мне тихо сказала, что так лучше будет, меня никогда не оставит.

– Так чего же вы расстраиваетесь? Пусть поживёт одна, подумает. Возможно, поймёт что-то…

– Всё понятно, – хмыкнул Пчелинцев, – любви не получилось, но зачем человека помоями обливать! Разойдись спокойно – делов-то. Так нет же! Сволочь! Скряга! Изувер! Короче, все определения самых плохих людей присущи мне!

– Живёте вместе? – спросил Анатолий, обеспокоенный возбуждением Алексея Алексеевича. «Как бы чего с ним не случилось».

– Ушёл на квартиру сразу же.

– Вот это правильно! И не думайте больше об этом.

– Хотелось бы.

– Надо!

За Анатолием пришла сестра.

– Вы не знаете, что у вас в это время массаж? – с укором посмотрела она на него.

– Ох, простите! Заговорились с товарищем!

– В воскресенье приеду, – крикнул вдогонку Анатолию Пчелинцев. – Что привезти?

Анатолию хотелось написать в Духовщину, сообщить им радостную весть, что операция прошла успешно, что скоро снимут с ног эти кандалы, и с позвоночником всё хорошо получается, молодой ещё, поддаётся лечению… «Нет! – тут же отвергал он рвущуюся наружу мысль. – Я их удивлю сразу! Внезапно! Только бы Тамара не проговорилась! Обещала не выдавать тайны! Хорошая девка, надёжная, не выдаст!»

На одной из встреч с Пчелинцевым Анатолий сообщил ему, что через неделю, если всё будет хорошо, его выпишут.

– А эти сняли уже? – кивнул Алексей Алексеевич на ноги Анатолия. – Струбцины, или как их.

– Их могут снять в любой больнице, как мне сказали. Только я хочу, чтобы сделали тут.

– Конечно. Мало ли чего. Не дай Бог отломают!

– Вот и я так думаю. Только мне жить негде, – Анатолий посмотрел на товарища.

– Поживёшь у меня. Поставим раскладушку – вот и вся проблема.

– Не вся. У меня нет штанов.

– Как нет? Потеряли, что ли?

– Не потеряли. Но они теперь мне до колен.

– Ах, да! – воскликнул Пчелинцев.

– И это не всё. У меня нет денег, – Анатолий прищурил глаза, глядя на Пчелинцева.

Тот долго молчал, Анатолий подумал: придумывает удобный отказ.

– На штаны найдём, – наконец ответил Пчелинцев и почесал небритый подбородок. – И с голоду не помрём, хотя шиковать не будем.

– Я за всё рассчитаюсь. Сразу же, как будут у меня деньги, вышлю вам! – заверил Анатолий, довольный тем, что так просто решился самый трудный для него вопрос.

– Спешить не надо, – сказал Пчелинцев. – Вообще ничего пересылать не надо.

– Нет, я так не могу! – запротестовал Анатолий. – Обязательно вышлю!

– Во всяком случае, торопиться не стоит, – согласился Пчелинцев, и тут же спросил, на какой рост покупать штаны.

– Не знаю. Не меряли ещё! Я потом скажу.

– Зачем откладывать? – не согласился Пчелинцев. – Становись плотно к стенке.

Анатолий прижался спиной к стене, Пчелинцев взял в руки ручку.

– Затылок прижми, – приказал он.

– Двенадцать на пятнадцать сколько будет? – спросил он, измерив расстояние до отметки шариковой ручкой. – Сто восемьдесят? Да ещё треть ручки – около пяти. В сумме – сто восемьдесят три, сто восемьдесят пять. Не обманули тебя костоломы! Я посмотрю в магазинах, какие там есть штаны и тебе скажу. Завтра приехать не смогу, а послезавтра буду, и мы решим с твоим гардеробом. Что ещё тебе надо? Подумай, не спеша, потом скажешь.

21

9 мая к дому подъехал автомобиль. Хлопнула дверца, но к калитке никто не подходил. Из-за стола встала Нина и подошла к окну.

– Тамара и с ней два мужика, – сказала она.

– Ставь три прибора! – распорядился Сергей. – Гости кстати! Кто они?

– Не знакомые. Один постарше, второй молодой. С бородой и палочкой.

Сергей вышел встречать гостей. Слышны громкие голоса. В сенях заскрипели половицы. Распахнулась настежь дверь, первой вошла Томка, за нею два высоких мужика, последним переступил порог хозяин с большой коробкой в руках и полиэтиленовым пакетом, заполненным доверху.

– Как мы хорошо подгадали! – весело сказала Томка. – К самому столу!

– Милости просим, – пригласила Нина на правах хозяйки. – Раздевайтесь, не стесняйтесь! Вон там умывальник, сейчас полотенце достану. – Вот, пожалуйста, – подала она полотенце молодому мужчине с красивой русой бородкой в хорошо сшитом сером костюме. «Надо бы старшему первому подать, – огорчилась слегка она, но тут же оправдала свой выбор. – Но этот ближе был. И что он с меня глаз не сводит? Ох, уж эти мужики!»

Томка хитрым взглядом прошлась по всем, ей хотелось крикнуть: «Вы что, слепые? Не узнаёте своего?» Вместо этого торжественно поздравила всех с праздником Победы.

– А вас, Матвей Захарович, – склонила голову Томка – особенно! Вы – наш герой!

– Да какой я герой, – заёрзал на лавке дед Матвей. – Я как все. Сказали иди – пошёл, сказали…

– Не скромничайте! – прервала его Томка. – Не у всех столько орденов да медалей!

«Не узнают, – радовался встрече Анатолий. – Пусть дед Матвей, но эти же все с глазами! Нина посматривает с любопытством, но женщинам это свойственно, а эти два олуха, неужели не видят? Наверное, один бы из всех безошибочно признал, да его нет здесь. Где же он? Не случилось бы ничего с ним».

– Мы уже пропустили по одной, – сказал Сергей, наполняя рюмки водкой. – Вы уж нас простите! Давайте теперь все вместе за нашу Победу! И чтобы только победы были у нас, и в малом и большом! За Победу!

Все дружно выпили за великий праздник, которого могло не быть, не будь России с её непокорным народом. С её всепобеждающим солдатом!

– Ну, а теперь за знакомство! – налил в рюмки Сергей. – Тамара, ты не представила нам своих…

Он не договорил до конца фразы, как в сенях что-то застучало, затопало, и тут же настежь распахнулась дверь. В избу, чуя посторонних, прижимаясь животом к полу, вбежал Василий Васильич. За ним уверенно переступил высокий порог Игорёк. Василий Васильич кинулся к печке, от неё – под стол и остолбенел. Сел и задумался. Мгновение. Осторожно, всё ещё опасаясь чего-то, подобрался к гостю и стал тереться боком о его ногу. Гость пригнулся и нежно погладил его вдоль спины, а потом почесал между ушей. Это было блаженство из блаженств. Василий Васильич тут же вскочил ему на колени.

– Надо же! – удивилась Нина. – От всех шарахается, а тут, посмотрите на него, улёгся, как на собственную кровать.

Игорёк тоже уставился на бородатого, смутно что-то припоминая.

– Кошки – моя слабость, – растягивая слова, признался гость.

И тут с Игорьком произошло что-то невероятное. Он со всех ног кинулся к гостю и закричал:

– Дядя Толя! Где ты так долго…

Анатолий крепко прижал мальчишку к груди, еле удерживая навернувшиеся вдруг слёзы.

– Сынок, это же… Не может быть! Толя? – широко раскрыв глаза, Нина оторопело разглядывала Анатолия.

– Простите за спектакль, – Анатолий встал и наклонил голову. – Думал, узнаете. Простите.

– Какой там «простите»! – выкрикнул Сергей. – Явление Христа народу! Чего молчал столько? Чего только мы не передумали!

С этими словами он сграбастал Анатолия и так крепко обнял его, что у того что-то хрустнуло в спине.

– Толя, Толя, разве ж можно так? – с укором покачала головой Нина. – Уехал на месяц, а пропал на полгода. Думай, что хочешь! Дай обниму тебя, горе ты наше!

Горячая щека Нины воспламенила Анатолия, её руки, сомкнувшиеся на его шее, тоже были горячи. Игорёк, словно боясь вновь потерять своего лучшего друга, крепко сжимал его ладонь.

«Вот оно моё счастье на веки вечные! – пронеслось в голове. – Ради этого…»

– Дайте ж и мне обнять этого пустынника! – подошёл Пётр к Анатолию.

– Успеешь! – шутливо сказала Нина, всё не расцепляя рук на шее Анатолия.

– Во, каких гостей я вам подвезла к празднику! – громко сказала Тамара.

– Одного определили, – с усмешкой произнёс Сергей. – А со вторым будем разбираться! Может, тоже какой сюрприз! Может, принц какой датский?

– Больше похож на нищего, – с весёлыми лучиками у глаз отозвался второй гость. – Учитель истории. Пчелинцев Алексей Алексеевич.

– Вот компания какая! Все есть! – выкрикнул Сергей. – Ветеран без войска, геолог без золотых и алмазных копий, строитель без плотников и каменщиков, философ без аудитории, есть и кондитер без припасов, – Сергей показал на Нину. – Будет теперь и учитель без учеников и школы. Осталось: генерала без войска да какого-нибудь дьячка гнусавого без прихода!

– Не согласен! – возразил Анатолий. – Аудитория есть – Василий Васильич, Буланка, надеюсь, он тоже здравствует, и ближайший по духу ученик – вот он! – Анатолий поднял с восторгом Игорька. – И школа будет!

Дед Матвей, стараясь хоть что-то понять, в растерянности крутил головой. Глаза его бессмысленно бегали от одного к другому, ничего не поняв, устремлялись опять к первому. Когда немножко угомонились и поутихли, он тихонько зашептал Томке на ухо:

– Ты кого это привезла? Кто оне?

Томка тяжело вздохнула, подвела глаза под потолок.

– Вашего Анатолия привезла, – ответила, смерив деда взглядом.

– Это который? – не отступал дед.

– С бородкой.

– А он кто?

– Господи! Ваш Анатолий!

– У Тольки ноги были… того. А у этого оне други. Можа, родственник его? И бороды у того не было… А?

– Завтра разберётесь! – отмахнулась от деда Томка.

Разговоры не утихали до полуночи. Давно уже посапывал на диване Игорёк, крепко прижав к себе Василия Васильича. Тому было неудобно лежать кверху пузом, но он смирился с этой участью. Нина с Томкой несколько раз подавали чай мужикам, а те курили да говорили, то тихо, то возвысив голос до трибуна-оратора. Тогда на него шикали, показав на мальца с котом. Всем нашлось и место для постели. Даже деда Матвея уговорили не месить грязь на тёмной улице, он немного, для приличия, поерепенился, порывался даже встать и уйти, но всё-таки остался.

«Господи! Как хорошо-то! Счастье-то какое! Все рады! Все свои!» – стучало в висках, засыпающего Анатолия.

Хочется написать: «И зажили они весело и счастливо всей большой семьёй! Но…»

Это «но» заявило о себе скоро, и было как ушат холодной воды после парилки.

До той поры счастье переполняло Анатолия. Его самые близкие и любимые люди были рядом! Мальчишка, как говорится, души не чаял в своём старшем товарище, Нина с нескрываемой любовью глядела на них и радовалась необыкновенному везению после долгих лет неприкаянной жизни с неудачником мужем. Анатолия оберегали как могли. Строжайшим образом Сергей запретил ему поднимать тяжести более пяти килограммов. Это было унизительно, Анатолий возмущался, но всё делалось против его воли. Завидев, как он намеревается что-то сделать, что ему запрещено, тут же или окрик, или кто-то спешит помочь.

– Нормально я себя чувствую! – уверял он добровольных хранителей его здоровья. – Жердина слов не стоит, а крику до небес.

– Бережёного Бог бережёт! Зачем рисковать.

Теперь в лес за жердями и кольями ездили втроём – Анатолий, Пётр и Игорёк – само собой. Этих жердей и кольев надо возить и возить. Сергей выкупил пай земли в десять га, взял в банке кредит и выкупил землю, где раньше были колхозные пашни. Теперь там трава по пояс, кустарник, даже островки молодняка – берёзок и осинок. Вот с этого поля и вывозят жерди, чтобы закончить ограждение усадьбы. Пашню решили в этом году не засевать, а вспахать под пар.

Пчелинцев вплотную занялся пчёлами.

– У вас, Алексей Алексеевич, и фамилия соответствующая, так что удача нам обеспечена, – сказал Сергей, когда Пчелинцев осторожно намекнул ему, что хорошо бы заняться ещё и пчеловодством, что дело это для него, Пчелинцева, известное, в детстве с дедом жил на пасеке, и потом, будучи учителем в деревне, сам держал больше десятка ульев.

Попросили Томку прозондировать вопрос с приобретением хотя бы десятка ульев с семьями пчёл.

– Меньше – не рентабельно! – с видом знатока заметил номинальный пока пчеловод. Этим категоричным утверждением он окончательно заявил о себе как о знатоке самого сложного вида их хозяйства. Его теперь величали не иначе, как пасечник.

Время шло, пасечник проштудировал всю литературу, какую удалось приобрести в районном магазине Культторга, о пчеловодстве и пчёлах. Правда, в этих книгах говорилось о районах Краснодара и Киргизии, но Пчелинцева это мало смущало.

– Разница небольшая, – махал он рукой, показывая на поле и лес за полем. – Там цветы и здесь цветы, там много солнца и здесь его не меньше. Одно отличие – дней тёплых в два раза у нас меньше. Но это мелочь.

И вдруг прилетела Томка. Хлопнула калиткой, не удосужившись закрыть её и запереть как следует, и сразу к Нине:

– Где твой?

– Случилось-то что? – всполошилась Нина.

– Срочное дело!

– Они поехали в Заварзино. Насчёт трактора договариваться. Пахать пора.

– Когда приедут?

– К обеду должны. Да ты садись, успокойся.

– Некогда сидеть. Могут продать, – Томка присела на лавку, постучала пальцами по столу. – Больше никуда не собирались заезжать?

– Вроде нет.

– Тогда я поеду в Заварзино, – сказала и тут же кинулась к выходу.

– А что продадут-то? – спросила Нина, отступив на миг от плиты.

– Да пчёл! Сергей просил найти продавца.

– Ты это… забери тогда с собой и пасечника. Может, он что подскажет.

– Подскажет. Все подсказывать горазды! Где он?

– У Матвея. Готовит сарай под улья.

Заполучив пасечника, Томка рванула в Заварзино. Пчелинцев хотел что-то спросить, но, видя её нахмуренный, устремлённый куда-то вдаль взгляд, решил сидеть молча. На половине дороги встретили Сергея и Анатолия. Они ехали не спеша, посматривая по сторонам, изредка перекидываясь словами. Завидев Томкин вездеход, удивились. Съехали на обочину.

– Что-то случилось, – тихо сказал Сергей.

– Что может случиться? – пожал плечами Анатолий.

Рыкнув, мотор замер. Из машины выскочила Томка, за нею выполз Пчелинцев.

– Пятнадцать семей по семь тысяч продают! – выпалила она.

– Это дорого или дёшево? – переспросил Сергей, быстро поняв, о чём речь.

– Дорого! Но ничего больше нет. Отец, чьи были пчёлы, умер внезапно, а сыну надо срочно продать. Вот если срочно, то можно на этом сбить цену. Я интересовалась у пчеловодов – можно сбить до пяти тысяч. Всего за сто пять тысяч или, если собьём, то семьдесят пять.

– Мы рассчитывали на десять семей, – несмело встрял Пчелинцев.

– А так можно? Если десять? – Сергей смотрел на Томку, как на бога.

– Если проваландаемся, то и одной не будет, – ответила она, немного поостыв. – Вы просили – я нашла. Решайте.

– А в рассрочку не спрашивала? – искал выход Сергей.

– Не спрашивала. Но это, скорей всего, не получится.

– Оформим у нотариуса…

– Он здесь не живёт! Ему нужны все и сразу!

Сергей пересел к Томке на переднее сиденье, и они умчались в Духовщину за деньгами. Отсчитали сто пять тысяч и запылили в район.

– Двадцать три тысячи на всех, на всё время, – покачала головой Нина, пересчитав остаток накоплений.

Довольная покупкой компания приехала перед закатом солнца. Сгружали улья втроём, не подпуская к делу Анатолия. Сергей заплатил водителю, помог закрыть ему борта, а когда тот скрылся за выступом леса, вошёл в избу.

– Возьми, – передал деньги Нине.

– Хватило? – удивилась она, принимая деньги.

– Сторговали удачно. Тамара, – усмехнулся, вспомнив что-то, – бедовая девка! Взяла его в оборот так, что он готов был их даром отдать, только чтобы отстали от него.

– Молодец. Бойкая, – похвалила и Нина. – Примчалась, глаза выпучены, волосы в разные стороны!

– Первым медком хорошо её угостим, – пообещал Сергей. Подумав, добавил: – Хорошо бы её к нам в коллектив!

– Угостим, если…

– Угостим без всяких если!

– Ладно, не будем делить шкуру неубитого медведя.

Пасеку решили разбить у опушки леса, место выбирали сообща, пасечник – само собой, Сергей и Анатолий с Игорьком – куда без него в таком важном деле.

– Тут надо становиться, – показал Пчелинцев на границу поля с лесом. – Защита от ветра и поле большое. Всё в цветах.

– А цветы хорошие? – спросил по праву хозяина Сергей. – Не потравить бы пчёл и себя.

– На плохой цветок пчела не сядет, – отмёл опасения Пчелинцев.

– Не распахал бы кто это поле, – высказался и Анатолий. Сергей с удивлением посмотрел на него.

– С чего ты это взял? Кроме нас…

– Кроме нас и других умников достаточно.

– Где ты их видел в наших краях?

– Увижу! Скоро будут, и в большом числе!

– Не иначе тебе это приснилось? Хороший сон.

– Надо быть законченным идиотом, чтобы бросить эти земли без присмотра, без хозяина! Крестьяне, колхозники, одним словом, хлеборобы с сохой, на лошадёнке кормили хлебом всю страну, даже с избытком…

– Теперь с такой механизацией, грамотными земледельцами покупаем продукты у тех, кто раньше у нас покупал? – ты так хотел сказать? – Сергей с каким-то странным для его лица выражением ждал ответа.

– Именно это!

– Вот так и будет долго, может, всегда, если народ сам не побеспокоится о себе.

– Здесь должна быть программа государства, – согласно закивал Пчелинцев. – Министерство сельского хозяйства… Правительство… Дума… Они должны всё привести к законному владению землёй и плановому хозяйствованию.

– Алексей Алексеевич, вы как с Луны соскочили! – возмутился Анатолий. – Были там минимум двадцать лет, и теперь прилетели на Землю! И вам никто пока ничего не рассказал, что у нас тут творится. А у нас тут такое…

– Почему это я с Луны свалился? – обиделся Пчелинцев. – Я жил в деревне… И потом часто там бывал… Слежу по прессе…

– Прессе, прессе! Башка в компрессе! Там такого понапишут, только уши развесь! Давно и целенаправленно уничтожается всё своё, чтобы можно было покупать бизнесменам за границей по дешёвке химию и кормить нас ею за бешеные бабки! Вот и весь тут сказ! А то в прессе, прессе…

– Мы зачем сюда приехали? – посмотрел Сергей на Анатолия потом на Пчелинцева. – Митинговать? Или, может, всё же займёмся нашим делом? Маленьким делом, с маленькими пчёлками?

– Я думаю, здесь место пасеке! – мрачно отозвался Пчелинцев.

– Здесь так здесь! – согласился Сергей. – Сюда и кунг надо притащить, что брошен на краю деревни. Думаю, он давно ничейный. Подлатать, почистить, покрасить – и живи как у Христа за пазухой!

– Я шалаш себе накрою, – мрачно отозвался Пчелинцев. Он не мог прийти в себя после язвительных слов Анатолия, которого считал до сей поры порядочным и воспитанным человеком.

Сергей внимательней, чем обычно, посмотрел на пасечника.

– В шалаше с милой хорошо, – изрёк он истину. – А вам я настоятельно предлагаю осваивать жилище, соответствующее нашему времени. Дикому, необузданному времени. Будет кунг с железной дверью, мощными запорами, решётками на оконцах, они же бойницы; и будет у вас, как у всякого порядочного пасечника, дробовик и патроны с солью…

– Как хотите, – качнул плечом Пчелинцев. – Шалаш я тоже поставлю.

– Воля ваша, – развёл руки Сергей. – Когда переезжать будем?

– Хоть сегодня, – ответил Пчелинцев. Тон ответа Сергею не понравился.

– Сегодня мы, конечно, переезжать не будем, – сказал он тихо, но начальственно, – а вот завтра вполне. Помощниками у вас будут Пётр и вот он, – кивнул на Анатолия. – Возьмёте пилу, топор, гвозди, соорудите пока шалаш, подставки под домики улей, чтоб не гнили в земле. Потом вы останетесь на пасеке, а они приведут в порядок кунг, договорятся с трактористом и перетянут его к пасеке. Задача ясна? Молчание – знак согласия! За работу, товарищи!

Возвращались, сидя спинами друг к другу. Молчали, поглядывая по сторонам, на небо. Небо было по-весеннему ясно-голубое, без единого облачка; солнце не грело, а припекало. Нудно зудели мухи. В горячем небе радостно полоскали серебряные крылышки жаворонки; устав висеть, они маленькими камушками валились в траву.

«Обоснуюсь и разведаю округу, – рассуждал пасечник. – Может, где липовая роща есть, тогда к июлю туда перееду. Хорошо бы найти поле с богатыми медоносными цветами. Поговорить бы с местными пчеловодами, узнать у них особенности пчеловодства в Сибири».

«Распахать бы это поле да засеять дефицитной гречкой, – планировал Сергей-хозяин. – Поле ровное, чистое, земля – чернозём, на ней что хош вырастет: и гречка, и овёс, и пшеница, и ячмень, и подсолнухи. Что лучше? Что нужнее, то и лучше. Гречка, пшеница, рожь – понятно, нужны. Овёс нужен? Нужен Буланке. Мешок на месяц. Ячмень? Пивоварне нужен. Она есть поблизости? Надо разузнать. Подсолнухи? А как же! Бабы на лавочках у ворот что будут лузгать? То-то же! Получается, что надо покупать и осваивать эту землю! Надо поспешить!»

«Как дать знать Нине, что я без неё и Игорька как… Как кто? Как птица без крыльев. Как пепел на ветру! Жизнь без них для меня невозможна! Интересно, развелась ли она с этим баламутом? Никто не говорит, и спросить неудобно. А если признаться, то как это сделать лучше? Явиться во фраке и цилиндре, с букетом алых роз, может, лучше жёлтых? Почему вдруг все стали дарить дамам жёлтые розы, они же не так красивы, как розовые, алые, красные, даже белые? И, конечно же, с бриллиантами. Может, выбрать момент и прямо предложить быть моей женой? А если откажет? Не должна! Она хорошо разговаривает со мной, вежливо, и с лаской в глазах. Да и Игорёк как сын родной. Разрыв будет для него ударом. Нет! Она должна согласиться даже ради сына! Может, подождать ещё малость, пусть привыкнет ко мне такому, какой я есть, а то, наверное, я всё ещё в её памяти урод с кривыми ногами и горбатым позвоночником. Квазимодо! Если откажет, как мне быть? Здесь тогда я не смогу оставаться. Куда тогда? К брату? В эту грязь и мрак! Спиваться вместе с ними? Исключено! А всё же? Всё же надо постараться, чтобы не отказала. Стать банкиром, богатеньким бизнесменом, знаменитым артистом? Исключено! Остаётся одно – быть человеком! А там видно будет! Бог поможет мне в моих добрых делах! Много он мне помогал? – Анатолий стал припоминать всё, что не обошлось без помощи Всевышнего. – Ноги? Да, он помог мне их сделать нормальными, но, наверное, и не без его влияния они стали кривыми? Прежняя жена? Чтобы показать мне, убедить в том, что есть отвратительные особи, сторониться которых надо, оббегать за версту и искать ангелоподобную? Чистую, красивую! Вот такую я и нашёл!»

Игорёк сидел в центре круга на мягкой кожаной подушке и тоже думал. «Как хорошо, когда на небе тёплое солнышко, когда есть мама и дядя Толя, когда ты бегаешь на улице столько, сколько тебе хочется. Ещё лучше, когда приезжают Гриша с Вероникой и с ними можно поиграть в прятки, погонять бурундучков в осиннике. Всё хорошо! Всегда бы было так!»

В шалаше было не то, что свежо, а прохладно. Очень прохладно. Овчинная доха деда Матвея, выделенная им пасечнику на время жизни в шалаше, спасала от холода, но стоило только высунуться ноге или руке, как сразу же становилось неуютно всему телу. Свежей травы не было, её заменило сено с заброшенного сеновала деда Матвея.

– Кода корова у меня была с телушкой, – кивнул дед на воз с сеном, – тода я накосил его. Поди, сопрело? Потрусить, подсушить на солнце – на постилку сгодится. – И тут же предупредил Пчелинцева насчёт дохи: – Слышь, доху-то одну не кидай в своём балагане – сопрут только так! Она, правда, не нова, от отца досталась, но ещё хороша. Ране-то умели люди кожи выделывать, и шили не гнилыми нитками, а жилами. Я в ей, бывало, в такой морозище ездил за сеном и соломой – и хоть бы хны! Счас таких морозов и не быват давно, да и мне не ехать уже куда, но всё равно побереги её. Отцова.

Спалось тревожно. В лесу что-то то трещало, то кто-то утробно кричал, наводя страх на непривычного к лесным звукам степняка, то под боком что-то шераборилось…