Текст книги "Слотеры. Бог плоти"

Глава II
Награда для героя

– Нижайше благодарствую, милорд!

Извозчик в волчьем полушубке поверх вытертой ливреи с поклоном принял монету и, вытянув хлыстом провисшую спину старенькой лошадки, погнал экипаж прочь. Он не особо старался скрыть свою радость по поводу того, что может наконец расстаться с жутковатым пассажиром и убраться подальше подобру-поздорову. Напоследок тускло блеснула плохо начищенная бляха с витиеватыми вензелями Гильдии перевозчиков.

За всю жизнь я ни разу не обидел никого из возничьей братии, а вот поди ж ты – всегда узнают и всегда боятся. Нюх, что ли, какой?

Отвернувшись, я потопал ногами, стряхивая с тяжелых ботинок подсохшую по дороге грязь. Машинально глянул в небо – картина ни на грош не изменилась. Везде серые, какие-то неопрятные и клочковатые облака, обещающие затяжной дождь.

Со стороны моря порывами наскакивал холодный сырой ветер. Вот и сейчас налетел, дернул полы плаща, попытался пролезть за воротник и отвороты перчаток. Здесь, в фешенебельной части Ура, начинавшейся за рукотворным каналом Веспина, виллы и поместья благородных уранийских нобилей пусть и теснились друг подле друга, но все же не вставали сплошной стеной из камня, дерева и глины, давая ему раздолье. Здесь он чувствовал себя и свободнее, и злее.

А вот я себя так не чувствовал.

Напротив, мной владело смятение, а руки и ноги словно забили в колодки – они не желали повиноваться. Сантименты мне не свойственны, и все же впервые за долгое время я стоял на месте как приклеенный, чувствуя, что не могу приказать себе сделать простое действие, не собрав прежде всю волю в кулак. Гнусноватое ощущение, хотя, казалось, за месяц черной меланхолии, когда даже простые вещи приходилось делать через силу, я начал к нему привыкать.

Наконец я все же поднял руку и взялся за бронзовое кольцо на черных кованых воротах, высившихся над железной оградой, за которой начинался лабиринт стриженого кустарника. Металл холодил руку даже через тонкую замшу перчаток.

Я подержался за него… и отпустил.

И причиной тому стали вовсе не две угольно-черные морды и грозные, сияющие белизной клыки огромных аттафов. Собаки-людоеды буквально материализовались меж клумб и стриженых кустов. Ни дать ни взять духи, откликнувшиеся на призыв медиума-спиритуалиста.

Бегемот и Астарот, свирепые чудища – под стать своим демоническим тезкам. Остановившись на расстоянии прыжка от ворот, псы замерли безмолвными изваяниями. Лишь глаза, похожие на полированные ониксы, напряженно следили за незваным гостем.

Грозные сторожа, но ни один пес не помешал бы мне войти.

В другом было дело.

– Чресла Бегемота, – пробормотал я вслух, прислушиваясь к самому себе. – Стоило тащиться в такую даль, чтобы в последний момент ощутить себя сентиментальным слюнтяем?

Ни самооскорбление, ни попытка подпустить в голос рыка не помогли.

Я развернулся и пошел прочь.

Там, за воротами и лабиринтом кустов, в доме, больше похожем на маленькую крепость, но с оранжереей на крыше, оставалась Вера. Одна из самых прекрасных женщин во всем мире, чью нежную кожу больше не уродовали гноящиеся язвы и струпья. Исцелившаяся, умеющая понимать и прощать Вера.

Получившая зрение.

Там оставался мой сын Морт. Категоричный, вспыхивающий как порох и скорый на расправу, но при этом всего лишь мальчишка, заточенный в тело взрослого мужа. Сын, который нуждался в отце, не желая того признавать.

Два дорогих мне и преданных мной человека.

Два человека, тяготившихся мной и, как я понял только что, тяготивших меня.

Час назад я думал, будто следовало ступить за ворота, пройти в их дом и принять их прощение. Следовало предстать перед новыми глазами Веры, дабы понять, что она думает теперь, будучи способна не только заглянуть мне в душу, но увидеть мое лицо… уродливое, свирепое, все в росписи рубцов и шрамов.

Я – разорви меня Астарот! – заслужил это, вступив в схватку с Мастером и отправив собственную душу на прокорм демону Дагдомару, чтобы спасти весь клан, но их – в первую очередь!

Такой финал истории был бы естественным даже для смертного. Смертные вообще верят, что через самопожертвование можно решить любую моральную дилемму, искупить любой грех…

Жаль я не смертный. Я выродок из Выродков. Тот, кого называют Ублюдок.

На ходу я кисло усмехнулся. В жизни появился вкус, и это был вкус пепла и крови. Но даже так – лучше, чем ничего не чувствовать.

Я вдруг понял, что мне вновь нравится мое бремя грехов – величественно-тяжелое, бренчащее сотнями черепов, нанизанных на одну нить. Нравится нести его как знамя, как вызов всему миру, который желает испытать на прочность Сета Ублюдка Слотера. По-настоящему я не хочу ни принимать прощения, ни отягощать других обязанностью его даровать.

И еще у меня есть Таннис.

Полуэльфка не так изящна и красива, как Вера, ее кровь не дымится на свету, и, будучи полукровкой, она никогда не понесет дитя от Выродка… но Морт был прав. Подобное тянется к подобному.

Мне не нужны покой и безмятежность, которые Вера способна принести одним прикосновением – в силу своего Таланта, такого простого и такого могущественного. Если пожелаю, то найду их сам.

В глубине аметистовых глаз Таннис.

А лучше – отходя после яростной драки, когда сидишь на выпотрошенном трупе очередной твари, вызванной к жизни изощренным колдовством либо обычным людским невежеством, и смотришь, как сохнет на руках ее кровь.

Одна мысль об этом доставила мне смутное удовольствие. Черный саван апатии, плотно соткавшийся вокруг меня, трещал по швам.

Каждый новый шаг, удалявший меня от дома с оранжереей на крыше, давался все легче и легче. В последние дни после воскрешения, после рассказа Джада и Аниты о том, что Кэр не только восстановил мое тело, но и излечил Веру, я чувствовал, как некая необоримая сила настойчиво влекла меня сюда. Невыразимый зов, голос прошлого, призывавший вернуться туда, где когда-то было утеряно нечто важное и бесконечно дорогое, чтобы попытаться найти это вновь. Он как поводок лег на шею, давил горло и привлек к этим черным воротам… чтобы наконец лопнуть, пустив в легкие холодный и сырой, но в то же время чистый, напоенный запахом моря воздух.

Иногда хранить память важнее, чем обладать.

До сих пор в моем мозгу занозой сидел образ Веры, пораженной недугом, – не женщины, а обрубка человеческой плоти, гниющей заживо. Теперь, когда проклятие, оставленное красным, снято, эту занозу вытащили. Уродливый образ исчез, я отчетливо, до мелочей вспомнил, какой Вера была, когда мы были вместе.

Пусть такой и остается.

И все на этом…

Осознавая все это, я почувствовал, как выпрямляется спина и разворачиваются плечи. Я и не подозревал, что все это время – с того момента, как вышел из дома, – сутулился, точно старик. Одновременно я услышал голод, урча терзающий пустой желудок, и ощутил, как недобрый мороз покусывает нос и щеки.

Да, черт возьми, в жизнь определенно вернули краски.

Мой тяжелый шаркающий шаг стал уверенным и размашистым. Именно таким я обычно наматывал мили, бродя по улицам Ура в поисках ответов на вопросы, подброшенные новым заказчиком, потому что мне всегда лучше думается на ходу.

Этим шагом я успел одолеть половину расстояния между поместьем Веры и мостом через канал Веспина, когда впереди показалась сияющая свежим лаком двуколка, запряженная гнедым рысаком. Почти поравнявшись со мной, экипаж притормозил.

– Хо-хо! Я знал, что рано или поздно встречу тебя на этой дороге! – заорал Джад Слотер, демонстрируя жизнерадостность, которая плохо вязалась с бледной, озадаченной физиономией и мешками под покрасневшими глазами.

Похоже, в последнее время племянник очень мало и очень плохо спит.

– Все утро тут катаюсь туда-сюда! – укоризненно сообщил родич.

Я остановился и смерил его долгим тяжелым взглядом.

Выглядел Джад паршиво.

На племяннике были толстые шерстяные чулки, высокие бриджи и камзол с буфами, весь заляпанный винными пятнами. Знаменитая черная шляпа с пряжкой в виде обнаженной женщины и лихо заломленными полями держалась на одном ухе. Левый глаз, похоже, недавно кто-то подбил – кожа отсвечивала нездоровой желтизной.

Судя по всему, Джад усердно скрашивал немилость клана, в которую впал.

– Выдумываешь себе трудности. Мог бы прислать весточку с бесом.

– Мог, – с пьяной готовностью согласился Джад. – Но не был уверен, что ты будешь что-то читать. Кровь и пепел, Сет, ты месяц просидел дома как сыч, а как понадобился – тебя и не застать!

Сколько же он выпил, чтобы набраться?

Из-за слишком ядреной крови для любого Выродка опьянеть – целая проблема, однако племянник, кажется, ее успешно решил. От двуколки разило за дюжину шагов, как от винного погреба.

– Так за чем дело стало?

– Не хочешь для начала извиниться? Ты меня дважды выставлял, а в третий раз и вовсе не удостоил вниманием. Это обидно. Я тебе серенады пел!

– Джад, смерть на какое-то время отбивает охоту общаться с живыми. Вы становитесь такими суетными.

– Ты серьезно? Скажи, что шутишь, Сет! Чресла Бегемота, да ты просто пугаешь меня, начиная вещать, как Анита!

– Выкладывай, что случилось?

– Гм… с чего бы начать? Слушай, я не знаю, что ты там слышал, сидя затворником и букой, но, наверное, и без свежих сплетен можешь сообразить, что с возвращением в город Старика некоторые дела пошли наперекосяк. – Джад заговорщицки улыбнулся, прижал палец к губам и, театрально озираясь, зашептал: – Старшие родичи склонны преувеличивать масштабы того, что могло бы случиться, но никогда не случится, потому что этому уже успели помешать. Улавливаешь?

– Не паясничай.

– Не могу, это часть натуры… – Он явно хотел что-то сказать, но сдержался и ни с того ни с сего изменил тему: – Ах да! Забыл спросить, как там Вера? Как все прошло? Говорят, теперь она способна видеть. Ее не сильно напугала твоя рожа?

– Не напугала. Ей не пришлось на нее смотреть.

– Не может такого быть! – В гневе Джад даже восстал из своего экипажа, и несколько бутылок немедленно зазвенели по брусчатке. – Это просто несправедливо! Или причина – проделки Морта? Хочешь, я поговорю с ним?

Я скривился:

– Ты смешон, Джад. Справедливость? По отношению к Выродку?

– Да плевать мне на твои душевные терзания. Это несправедливо по отношению ко мне. Ты знаешь, что я уже начал писать лирическую поэму о том, как некий героический, но некрасивый – скажем, у него огромный такой нос! – возлюбленный жертвует собой, дабы исцелить прекрасную даму? Нет? А я начал! Это поэма о любви и уродстве, о подвиге и награде… и о благодарности, которая ждет главного героя, когда его дама наконец сможет увидеть лицо человека, которого любила, прежде не видя. Вот послушай…

Племянник снял шляпу с головы, зажал ее в кулаке и, вытянув руку, с чувством продекламировал:

 
Слез пелена ее дурманит взор,
В душе любимого читая без усилий,
Она дрожит, как тонкий стебелек,
Страшась лицо его узреть впервые.
 

– Рифма хромает, – хмуро отреагировал я.

– Это черновик!

– Ага, а чернила у тебя уж больно разбавленные. Если не прокисшие.

– Разбавленные? Это южное тарнское, Сет! Густое, как смола! Как раз как ты любишь! – радостно воскликнул Джад и махнул початой бутылкой, жестом фокусника извлеченной из недр двуколки. – Приложишься?

Племянник бросил мне бутылку, которую я поймал не без труда. Новая рука, воссозданная Кэром из остатков того, что было не то мной, не то Мастером Плоти, иногда повиновалась с небольшой задержкой. Вытащив зубами затычку, я и в самом деле как следует приложился к бутылке.

Густое и сладкое вино было холодным, но, добравшись до желудка, отозвалось волной тепла, раскатившегося по всему телу.

– Не пойму, почему ты вечно ходишь безлошадным, Сет? – заявил Джад, откупоривая бутылку и себе. – Может, стоит подарить тебе экипаж?

– Под «подарить» ты имел в виду «украсть»? – хмыкнул я.

Племянник состряпал укоризненную физиономию и покачал горлышком новой бутылки, словно пальцем.

– Дареному коню в зубы не смотрят.

– Зато на бока – обязательно. Если клеймо будет слишком свежее, я пойму, что ты его подправил.

– Ты редкий зануда, Сет Ублюдок Слотер! – торжественно изрек Джад. – Забирайся внутрь. Проедемся. В ногах правды нет.

– Извини. Хочу пройтись пешком, разогнать дурные мысли.

– Да-да… эта твоя страсть к пешим моционам. Знай мыслители древности о твоем методе, королевская казна здорово сэкономила бы на дорогах между поселениями. Ученые бородачи протоптали бы их бесплатно, раздумывая над своими трактатами.

– Я не мыслитель и терпеть не могу бороду.

– Черт. Да ты же отшиваешь меня, как девица – назойливого кавалера! И все же могу я составить тебе компанию?

Я ничего не сказал, и Джад истолковал это молчание как согласие.

Он развернул двуколку, с пьяным изяществом не то выпрыгнул, не то вывалился из нее и, подобрав поводья, зашагал рядом, подстраиваясь под мой шаг и то и дело прикладываясь к бутылке.

Я чувствовал, что племянника что-то сильно тяготит, и прекрасно понимал причину такого состояния, но ничего не говорил, ожидая, пока Джад сам выскажется по делу. Впереди уже показался изгиб рукотворной протоки, когда родич наконец решился озвучить то, ради чего настойчиво искал меня с самого утра.

– Ты был в Кэр-Кадазанге? – стараясь говорить непринужденно, спросил он. – Я имею в виду – после всей этой заварушки.

Я покачал головой:

– Ты же и сам это знаешь. Я никуда не выбирался.

– Да уж…

Джад тоскливо вздохнул.

Его беспокойство, пусть и неуклюже скрываемое, вполне объяснимо. Как только «заварушка» закончилась, Джад, не будь дурак, сделал ноги из замка, спасаясь от гнева патриарха Эторна и тех, кто мог этот гнев воплотить, – Дредда и Джайракса.

И в кои-то веки правильно поступил. Я бы на его месте так и вовсе постарался бы на время уехать из города, прихватив с собой Морта. Пусть Старик перекипит как следует, а то ведь не факт, что все закончится так хорошо, как виделось нам всем после воскрешения в родовом замке.

Преимущества, обретенные Кэром после уничтожения Мастера Плоти, безусловно, велики, но на другую чашу весов было возложено неизмеримо больше. Из-за глупой мальчишеской выходки младших Слотеров под угрозой оказались сами основа и могущество нашей семьи, выстоявшей в величайших войнах и сражениях, которые знал этот мир.

Весь клан (ну ладно, та его часть, которую посвятили в подробности происшествия), должно быть, требовал разбирательства и наказания виноватых. Учитывая масштаб происходящего, замять историю не представлялось возможным, и даже Эторн, не выносивший междоусобиц, не мог делать вид, будто ничего не случилось. За то, что он до сих пор не применил никаких мер ни к Морту, ни к Джаду, благодарить следует только запутанную предысторию случившегося и вошедшую в поговорки обстоятельность патриарха, которую многие принимали за старческую медлительность.

Смею уверить – ошибочно принимали.

Прожив почти три тысячи лет (древнее из ныне живущих, наверное, только Некромейстер Алан, властелин носферату, железной рукой правящий в Квартале Склепов), Эторн просто разучился принимать решения, предварительно не взвесив все пару сотен раз.

– Судя по твоим горестным вздохам и обеспокоенной физиономии, ходят нехорошие флюиды? – спросил я. – Хватит тянуть мула за хвост. С кем виделся? Что рассказывают? Старик сильно лютовал, когда все вскрылось?

– Свидетелем не был, но Попрыгунчик говорил, будто от его воплей со стен Кэра гобелены срывались. – В голосе племянника впервые прозвучали напряженные нотки, не прикрытые лихой бравадой. – Я вот тут в последнее время все думаю… Как считаешь, с него станется отправить за мной Дредда? Ну так… для профилактики.

– О чем ты, Джад? – зло усмехнулся я. – Дредд не занимается профилактикой. Он наводит порядок уже после того, как все случилось. Так сказать, постфактум… Или ты знаешь что-то еще?

– У Дредда был разговор со Стариком пару дней назад. После этого, говорят, он пытался меня найти.

Кровь и пепел…

Вот это – хреновые новости! Людей и Выродков, которыми интересуется Дредд, редко ждет что-либо хорошее. Остается надеяться, что Джад что-то напутал. Или неправильно понял.

– Ты тоже злишься на меня?

Я выразительно промолчал.

Джад открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут его рысак отчего-то заартачился, всхрапывая и тряся головой, и младшему Слотеру пришлось успокаивать его. Он поотстал, управляясь с лошадью, затем снова догнал меня.

– Не понимаю, почему Старик не угомонится. Если подумать, все обошлось самым лучшим образом. Да, я допустил промах и вовлек в свою затею Морта, но на случай неприятностей у семьи всегда есть Дредд и Джайракс… Есть ты, наконец! Ты же все устроил лучшим образом, Сет. Никто не погиб, Вера исцелена, а Кэр приобрел потрясающие хилерские способности. Да теперь в его силах поднять со смертного ложа любого Слотера, в котором теплится хотя бы искорка жизни! С таким козырем в колоде мы станем в разы сильнее Малиганов, Морганов и Треверсов вместе взятых. Разве все это меня не извиняет?!

В его словах был резон, но я давно не видел легкомысленного и неунывающего Джада в столь пришибленном состоянии, поэтому просто не смог отказать себе в удовольствии воткнуть шпильку потолще.

– Кэр никого более не исцелит, Джад. Странно, что тебе ничего не сказали об этом. Попрыгунчик заходил ко мне дважды и мямлил что-то невразумительное. Из его несвязных бормотаний я разобрал только одно: Эторн приказал вырезать из Камня-Сердца, выскоблить и выжечь все, что оставил ему Мастер Плоти.

Племянник громко выругался и с размаху хлопнул бутылку о мостовую. Толстые зеленые стекла брызнули во все стороны.

– Чтоб его! Зачем? Зачем, черт возьми?! После всего, на что мы пошли, после всего, что ты сделал? В чем смысл, Сет? Зачем лишать семью такого Таланта? Теперь, когда Мастер мертв…

– Ты кое-что забыл. Мастер и до этого уже разок был мертв, – сердито напомнил я. – Эторн не любит рисковать, и я его понимаю. Останки плоти, поразившей Камень-Сердце, вполне могли стать пуповиной, связывающей то, что некогда было арборийским колдуном, с нашим миром. Вырезать и сжечь – разумное решение. Может быть, не самое необходимое, но разумное.

– Что здесь разумного?! – по-настоящему разъярился племянник. – Ты только послушай себя! Больному дали лекарство, а он выбросил его, испугавшись, что может разбить пузырек и пораниться об осколки. Старик – вечный перестраховщик, но сейчас он превзошел самого себя. Утеряны такие возможности!.. Чресла Лилит! И это ведь не в первый раз! Да не пытайся Эторн продумать каждый шаг на пару лет вперед, семья давно бы правила миром.

– При условии, что пережила бы Войну кланов! – тяжело уронил я. – А до того – правление Рычащего короля… Нынешнее величие клана – заслуга его патриарха!

Сказал резко и прозвучало веско, но на деле я покривил душой.

Случалось (и не один, и даже не два раза), что и меня одолевали те же мысли относительно политики, проводимой Эторном, поскольку суть ее зачастую сводилась к тому, чтобы как можно дольше затягивать ситуацию, наблюдая за ее естественным развитием. В результате проблемы либо разрешались сами собой, либо обострялись настолько, что все сомнения относительно уместности крайних мер отпадали. И вот тогда с цепей спускались все псы, какие есть у клана. Не самая эффективная и явно не лишенная недостатков политика, но до сих пор работала.

Впрочем, сейчас я не стал принимать сторону Джада сознательно. Его последняя выходка оказалась слишком крутой даже для меня, но это полбеды. Хуже всего – племянник ухитрился втянуть моего сына в неприятности, пока для него непомерные! Пусть теперь помучается.

Потому что одна мысль о Дредде Слотере заставляет многих крепко задуматься о правильности и разумности своих поступков.

В наступившем молчании мы пересекли мост, для которого в народе придумали с десяток прозвищ – от Королевского горбача (его арка чем-то напоминала спину серого кита) до Могильного моста (учитывая историю канала Веспина – ничуть не удивительно, но совсем не оригинально).

Переправу через рукотворную реку традиционно охраняла не городская стража и даже не Псы правосудия, но мушкетеры короны. Все как на подбор – здоровенные усатые молодцы (без усов в мушкетеры, говорят, и не зачисляли), облаченные в темно-зеленые мундиры с серебряным и золотым шитьем. Гордо подбоченившись, они напоказ выставляли из-под плащей вычурно сплетенные эфесы шпаг и щеголяли огромными серебряными кокардами на черных шляпах с пышными плюмажами.

Мушкетеры имели право остановить и досмотреть любой экипаж, следующий через мост, но нас предпочли деликатно не заметить.

Сразу за мостом Джаду снова пришлось успокаивать рысака – на сей раз животное испугалось дюжины ходячих покойников, вычищавших канавы, что тянулись вдоль Королевского тракта. Неуклюже орудуя лопатами, то и дело оступаясь и рассыпая сгребенное, мертвяки механически грузили мусор, грязь и нечистоты на тележку, в которую были запряжены вместо мулов два жилистых и относительно свежих хуча. На синюшных лицах застыло унылое, отрешенно-сосредоточенное выражение.

Рядом терпеливо переминался с ноги на ногу молодой некромант, тощий и остроносый, кутающийся в короткий шерстяной плащ поверх традиционной черной робы Блеклых пастырей. На нем, правда, зловещее одеяние смотрелось не страшнее, чем камзол на деревенском пугале. Некромант бросал взгляды на небо и недовольно кривился, понимая, что не управится со своими танатами до дождя.

Раньше бродячие некроманты нанимались на работу главным образом за пределами Блистательного и Проклятого, но в последнее время стали появляться и в городской черте. Если так пойдет дальше, мертвяки вслед за магиматами начнут отбирать хлеб у простых горожан из числа тех, кто нанимается на поденную работу.

Как по мне, так ничего хорошего здесь нет. Да, Магистрат пару раз сэкономит, зато безработица вызовет очередной виток напряжения в отношениях живых и мертвых. Неужели отцы города этого не понимают? Отсутствие работы и избыток голодных ртов приводят к брожению умов среди черни. Людей надо чем-то занимать.

– Иногда ты ведешь себя как легкомысленный мальчишка, Джад, – заговорил я, когда компания живых мертвецов и их пастух осталась позади. – Осознай простую вещь: вы с Мортом поставили под угрозу не просто интересы семьи, но саму ее основу… Кэр это больше чем ожившая ноосфера замка. Это сама душа клана. Ставка была слишком высока. Нет ничего удивительного, что Эторн…

– А знаешь что? Зря ты не зашел к Вере! А то рассказал бы ей, что нам с Мортом не стоило делать того, что сделано! – огрызнулся Джад.

Я показал ему кулак.

– Сет, заклинаю, не держись со мной как с нашкодившим ребенком. Я уже сказал, что осознаю глупость своего поступка, но, повторюсь, разве в итоге все не обернулось к лучшему? Так почему было не выжать из ситуации все возможное? Все хорошее! Кэр стал истинным повелителем плоти – сколько преимуществ это таило в себе? Сколько возможностей? Сила Велиара! Да посмотри на свою руку! Какие еще нужны доказательства?..

– Руку, говоришь?

Я остановился и, не спуская глаз с племянника, медленно стянул перчатку с длани, слепленной Кэром взамен той, что срослась-сплавилась с телом Мастера. Поднял ее на уровень лица и начал неторопливо поворачивать туда-обратно, дабы Джад мог вдоволь налюбоваться.

Топорная работа.

Нет, правда.

Рука выглядела так, словно ее вырубил из полена ленивый плотник, озаботившись лишь самым поверхностным сходством с человеческой конечностью. Толстая, неровная, узловатая, вся в келлоидных рубцах. На коже цвета сырого мяса не росло ни единого волоска. Короткие пальцы напоминали обрубленные сучки. Ладонь была обмотана бинтом – новая рука досталась мне без мозолей, их приходилось наживать заново, упражняясь с рапирой и кинжалом. Я этим начал вновь заниматься лишь сегодня утром.

Впрочем, это все мелочи.

Хуже, что сама рука пока слушалась не очень хорошо. А когда и вовсе не слушалась – случалось, просыпаясь по утрам, я осознавал, что не чувствую ее, и колотил безвольно висящим отростком о стену или кровать, пока конечность не «просыпалась» тоже. Вдобавок ко всему обнаружилось, что при малейшем холоде начинают мерзко и пронзительно ныть новые кости – все разом, от фаланг пальцев и до локтевого сустава. Медики, практикующие medicae aktus, которых приводила Таннис, уверяли, что со временем это должно пройти, да и доктор Шу говорил то же самое. Надеюсь…

Главное, чтобы это время наступило прежде, чем вынужденная неловкость сыграет со мной злую шутку в самый неподходящий момент.

Если зрелище и смутило Джада, виду он не подал.

– А что… лучше было бы совсем без нее, Сет? – спокойно спросил племянник.

«Если бы не ты, мне не пришлось бы довольствоваться этим обрубком», – хотел сказать я, но подумал о Вере и не стал. Кое в чем Джад был прав: все закончилось лучшим образом… по сравнению с теми вариантами, что оставались.

Я просто не хотел себе в этом признаваться.

Более того, знай я сейчас, чем обернется визит в Кэр-Кадазанг, все равно не стал бы ничего менять. Корявая рука – малая плата за избавление от мук женщины, которая когда-то была мне дорога.

– Не думаю, что Дредд уполномочен причинить тебе вред, но встречи с ним лучше избежать. Съезжай с города, Джад, – сказал я вслух, положив новую – неуклюжую и тяжелую руку ему на плечо. – Потаскайся где-нибудь по Мятежным княжествам, погоняйся за пастушками и ядреными селянками. Пусть Старик успокоится. И Морта с собой забери. Сам же говоришь, из ситуации надо выжимать все хорошее, что есть… То, что вы двое еще ходите на своих двоих, уже очень хорошо. Вот и уносите ноги от греха подальше. Повинитесь, когда история малость забудется. Вам обоим еще крепко повезло, что Джайракс в отъезде…

– Морт заупрямится и не оставит мать, – подумав, покачал головой Джад.

– Тогда мой ботинок оставит синяк на его заднице! – разозлившись, прорычал я. – Пора мальчишке наконец научиться пользоваться и головой. Бравировать в данной ситуации неуместно! Ты еще что-то соображаешь, а с него хватит дури полезть на Дредда со своим форсажем.

Племянник сердито засопел.

– Ладно, посмотрим.

Мысленно я усмехнулся. С упрямством младших Слотеров нет никакого сладу. Они ни во что не ставят даже авторитет патриарха и готовы считаться лишь с репутацией самых свирепых представителей клана – Дредда, Джайракса. И моей.

Эторн для них просто ворчливый старик с белой бородой, которого принято слушаться по привычке… как будто им в детстве не рассказывали истории из нашего славного и относительно недавнего (какие-то три с лишним века назад) прошлого, когда одно только имя патриарха Слотеров наводило ужас на всех выживших в Войне кланов!

Отчасти, впрочем, Старик сам виноват. В последнее время он не то чтобы размяк, но явно стал чураться крутых мер. Случись подобное хотя бы лет двести назад, небось и Морт, и Джад уже вопили бы на дыбе в пыточной Кэр-Кадазанга, прижигаемые железом в воспитательных целях и в нужных местах.

И правильно. Ожоги со временем заживут, переломанные руки-ноги срастутся, а полученный урок запомнится накрепко. Морт же, вон, про выстрел в ногу не забывает.

– Ты всерьез думаешь, мне лучше уехать из города, Сет?

– Думаю.

– А я искал тебя, чтобы попросить поприсутствовать на встрече с Дреддом. – Лицо Джада приобрело почти умоляющее выражение. – Ну, знаешь, чтобы была третья, независимая сторона…

Я не стал этого слушать.

– Не стоит с ним встречаться. Дредда ведут приказы, а не размышления на тему. Мое присутствие только все осложнит. Смертоносец все воспринимает слишком буквально, и в данном случае сочтет за вызов.

– Хорошо… – уныло произнес племянник. – Черт с тобой. Черт со Стариком. Черт со всеми вами! Уеду. Но прежде у меня есть кое-что для тебя, Сет. Как авансовый платеж по тому счету, что ты обещал выписать.

Джад отпустил поводья, заглянул в экипаж и вернулся обратно, держа в руках сверток из холщовой ткани.

– Он, конечно, едва не сожрал твою душу, но мне кажется, ты все равно по нему соскучился, – криво улыбнулся племянник.

Неужто?

Я машинально потянулся к груди, не то проверяя, бьется ли еще пораженное отравленным серебром сердце, не то отыскивая рукоять поразившего его Дагдомара.

Место колдовского кинжала в ножнах, закрепленных под мышкой, ныне пустовало. После схватки с Мастером Плоти шестикратно проклятый акинак куда-то делся, и я не пытался его отыскать. Когда возвращаешься с того света и тебя буквально лепят заново из того, что осталось, трудно следить за сохранностью имущества.

А когда ко мне вернулись силы, стало не до клинка.

– Ага. Он самый, Сет.

Джад осторожно развернул сверток, обнажив неожиданно тусклое и темное, почти черное лезвие проклятого кинжала. Дагдомар выглядел так, будто его сунули в кузнечный горн и какое-то время подержали там. Металл почернел, как это бывает с серебряными украшениями, когда их долго носишь на теле и не чистишь, и даже словно бы оплавился. Хищные контуры клинка заметно оплыли.

На ощупь лезвие не утратило своей остроты, но, взявшись за рукоять, я не получил привычного отклика – не ощутил того свирепого кровожадного чувства, какое пронизывало всякий раз, когда Дагдомар покидал узилище ножен, голодный и ликующий.

Руны – шесть гибельных проклятий, свивающихся вместе в древнюю злую чару, – остались нетронутыми, однако ненасытная демоническая сущность, населявшая клинок, исчезла.

Я щелкнул по лезвию ногтем, и снова ничего не услышал.

Поколебавшись, я уколол себя острием и размазал каплю дымящейся крови по клинку. Тишина. Спокойствие.

Зловещий акинак был мертв.

– Что-то… странное… – задумчиво пробормотал я. – Где ты его взял?

– Позаимствовал в мастерской Попрыгунчика перед тем, как окончательно сделать ноги из Кадазанга, – беззаботно заявил Джад. – А он, так полагаю, слямзил твою игрушку, когда Кэр заново собирал тебя после стычки с Мастером.

Не удивлен.

С Дэрека Второго Слотера станется. В его облике и поведении много птичьего, немудрено, что угнездились и сорочьи привычки: тащить все, что плохо лежит и хорошо блестит.

– Так вот чего ради он приходил. Только признаться не решился.

– Ты не особо рад? А ведь сам говорил, что такой кинжал – единственный на весь Ур, а значит, и на весь мир.

– Теперь он… пустой. Прежде в этом кинжале сидел демон. Я сделал клинок сам, работая по чертежам, приведенным в древнем манускрипте, который, как говорят, был скопирован с рукописей Урана Батори. И сам заточил внутри него тварь по имени Дагдомар…

– Да я наслышан. Что ж, жаль, что подарок оказался испорчен. – Джад сокрушенно пожал плечами. – Должно быть, тварь погибла, когда пыталась сожрать твою душу вместе с душой Мастера. Спасая тебя, Кэр просто прихлопнул ее.