Текст книги "Земля обетованная"

Глава вторая

Вспышка

Тем временем распыленный в воздухе вирус начал заражать людей. В Ухани, в Китае, в больницах оказалось огромное количество пациентов с одинаковыми симптомами. Поначалу врачи не понимали, что происходит, не представляли, с чем имеют дело. Они делали анализы, проводили исследования, пока не стало окончательно ясно – перед ними новый вирус, о котором человечество еще не знало. Люди начали умирать. Срочно нужно было изолировать зараженных, разрабатывать вакцины, предпринимать все возможные меры для спасения больных, которые начали уходить в мир иной один за другим. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Смертоносный вирус уже гулял по миру, и остановить его было невозможно. Столкнувшийся с небывалой пандемией мир еще не знал, что скоро будет негде хоронить людей и негде ставить кресты. Так начинался Апокалипсис.

…Поезд приближался к конечной станции. Утро едва перевалило за семь часов. Ранняя осень, во время которой семья Евсея бросилась в спасительное бегство, на глазах становилась поздней, а в тех краях, куда их доставил поезд, стремительно оборачивалась зимой. Климат в окрестностях Бийска отличался суровостью. В декабре там обычно наступала настоящая стужа, но морозы, которые доходили до пятнадцати – двадцати градусов, порой захватывали и ноябрь, и даже октябрь. Снег никого не удивлял. Во всяком случае, пассажиры этого поезда знали, куда ехали, и еще до прибытия стали переодеваться в теплое.

Еще неделю назад Венера с Любомиром даже и представить себе не могли, что их жизнь изменится так радикально. Они потеряли любимого человека – отца и мужа, утратили дом, налаженный быт, скрывались от ужасных сущностей, а теперь три алтайских монаха вели их в горы, и никому из членов крохотного отряда это не представлялось безумием. Они шли туда, где, возможно, еще не ступала нога человека. Причем опасность вовсе не развеялась, а как будто даже усилилась и виделась неотвратимой. Все происходящее казалось Венере страшным сном, хотя она уже и не пыталась проснуться.

После того как поезд остановился, Венера закутала Любомира в самую теплую одежду, что у нее была, оделась сама и вместе с монахами вышла на перрон. Для начала они всей компанией двинулись к автовокзалу. Добрую половину дня им предстояло добираться на автобусе до села Тюнгур, которое, как сказал Тоот, раскинулось на левом берегу реки Катунь. Якобы оттуда ближе всего к горе Белуха, и туристические маршруты начинаются именно в Тюнгуре. Венера спросила у Тоота, зачем им туристические маршруты и зачем им к горе, но монах лишь улыбнулся в ответ, и она поняла, что ответ получит позже.

На автобусе они ехали почти восемь часов, и все это время Венера с восхищением смотрела в окно. Перед нею раскинулся действительно очень красивый край. Заросшие лесом горы, холмы и долины сменяли друг друга, и каждый последующий вид казался прекраснее предыдущего. Такой красоты Венера прежде не видела, хотя обошла с Евсеем за их совместную жизнь немало гор. Она стискивала зубы от отчаяния, что он не может увидеть эту красоту, но на самом деле ей его просто не хватало. Любомир тоже восхищался открывающимися видами, но он был не просто очарован красотой этой местности, он чувствовал особую связь с ее природой. Ему казалось, что он возвращается домой, но усталость давала о себе знать, и через некоторое время он уснул. Спустя несколько часов транспорт подъехал к селу и остановился. Пассажиры начали покидать автобус. Венера разбудила Любомира, монахи взяли сумки с вещами Венеры и последними направились к выходу.

Когда Венера и Любомир ступили на алтайскую землю, был уже вечер, пассажиры разошлись, но неподалеку оставался один человек. И он ждал именно их. Это Венера поняла сразу, так как монахи направились к нему, как к старому знакомому. Пожилой мужчина, державший под уздцы сразу четырех лошадей, смотрел на Венеру и Любомира с доброй улыбкой. Тоот представил его как местного шамана Кулуна и добавил, что для продолжения пути все готово. Кулун поздоровался с приезжими и спросил, сидели ли они когда-нибудь в седле. Венера ответила, что у нее был такой опыт. Пару раз она ездила верхом, Любомир ни разу.

– Нам предстоит долгий путь, – предупредил Кулун. – Несколько дней мы будем идти по горам, это может оказаться нелегким испытанием для новичков. К тому же мы здесь считаем это время зимой. Выходим немедленно, еще до ночи нам нужно успеть разбить лагерь.

– Говорите, что нужно делать, – сказала Венера. – Мы привыкли к походной жизни, не переживайте за нас.

– Хорошо, – с долей сомнения кивнул Кулун, окидывая взглядом Венеру и Любомира. – Я взял с собой достаточно теплой одежды и еды, так что, если будет в чем-то нужда, обращайтесь без стеснения. Все понятно?

Дождавшись утвердительного кивка, Кулун показал на одного из коней:

– Любомир поедет со мной. Венера – этот конь ваш. Садитесь в седла. Пора выдвигаться.

Венера подошла к своему коню, которым оказался очень красивый жеребец. Она погладила его, взъерошила гриву, зарылась в нее лицом, провела ладонью по холке. Жеребец косил глазом на новую хозяйку с удивлением, но и с несомненным достоинством. По одному взгляду животного можно было понять, насколько оно умное.

– Как его зовут? – спросила Венера.

– Леонардо, – ответил Кулун, помогая забраться в седло Любомиру.

– Красивое имя, – заметила Венера. – И оно ему подходит.

Венера погладила коня и посмотрела в его глаза, в которых, казалось, было столько глубины, что за ней не могла не таиться огромная душа. Прошло всего лишь несколько секунд, и Венера сумела расположить к себе животное. Глаза жеребца заблестели, и Венера почувствовала, что слезы подступают и к ее глазам. В мгновение ока между ней и животным возник особый контакт, особая, пропитанная удивительной метафизикой, необъяснимым единением двух душ связь. Словно сама природа встала между своими детьми и заключила их в объятия. Теперь они были готовы понимать друг друга без слов.

Леонардо, согнув передние ноги, грациозно наклонился, чтобы Венера смогла легко на него залезть. Венера не заставила себя долго ждать. Она забралась в седло, наклонилась, обняла шею животного и прижалась к ней. Леонардо аккуратно поднялся.

– Чудны дела твои, Господи, – крякнул Кулун и окликнул спутников: – Ну что, трогаем? Бог нам в помощь.

Кулун с Любомиром следовали первыми, за ними держался монах Тоот, затем шла Венера, последним конем правил Иерусалим. Феофан шел пешком. Венера очень сильно удивилась этому, тем более что монах вышагивал по снегу и мерзлой земле босиком. У него была обувь, но он ее почему-то снял. С одной стороны, Венера не могла понять, зачем себя так испытывать. С другой – изумлялась, как Феофан выдерживает такое испытание, ведь в холодную погоду он непременно должен был обморозить пальцы ног! Впрочем, монахи удивляли ее с самого начала знакомства. За все время Венера не услышала ни одного слова ни от Иерусалима, ни от Феофана. Они как будто все понимали, но не подавали голоса, не участвовали в разговорах, не обменивались хотя бы малозначимыми репликами. Венера даже думала, что, возможно, они дали обет молчания. И вот теперь странная ходьба босиком…

В размышлениях Венера не заметила, как прошел час пути и их отряд оказался на небольшой возвышенности – это был лесистый холм с поляной на верхушке. Здесь Кулун наметил первую остановку на ночлег. Монахи разошлись по лесу в поисках дров, а Любомира и Венеру шаман попросил помочь ему с палатками. Втроем они быстро поставили две небольшие палатки и начали их обустраивать. Вскоре появились и монахи с хворостом. Через некоторое время костер уже горел. Когда Венера с Любомиром выбрались из палатки, у костра уже сидели монахи и Кулун. Шаман, протянув руку, управлял огнем. Языки пламени сплетались между собой и веяли в разные стороны, их словно поддувал невидимый поток воздуха, направляемый силой, которая исходила из руки Кулуна.

– Подходите, садитесь с нами, – сказал шаман. – Я заварил чай на травах.

Венера присела вместе с Любомиром к костру и взяла протянутые им жестяные кружки. Несколько минут они с Любомиром согревались, прихлебывая горячий чай. Монахи молчали.

– Кулун, – нарушила тишину Венера. – Не могли бы вы ответить на необычный вопрос? Почему вы назвали коня Леонардо?

Выдержав недолгое молчание, Кулун посмотрел на Венеру:

– Если вам интересно, расскажу. Только с маленьким предисловием. Сначала о том, как это все началось.

– Да, конечно, – оживилась Венера. – Мне очень интересно.

– Однажды со мной случилась интереснейшая история, – начал повествование шаман. – Так получилось, что в молодости я провел полгода в коме. Для врачей я находился в забытьи, то есть был похож на растение, которое пребывало в неподвижности и нуждалось в постоянном поддержании жизни. Но для меня это была не просто кома. Я был в живом общении с природой и находился в местах, которые раскрывали мне тайны бытия; в местах, существованию которых нет объяснения. Можно сказать, что в огромных вселенских библиотеках. Нет, не в обычных библиотеках с книгами, к которым мы привыкли, а в других. И они не представляли собой коллекции ячеек знаний, информации, записанной на листах бумаги, свитках или бересте. Нет. Там все было устроено намного сложнее и одновременно с этим естественней и правильнее. Это напоминало… источник знаний, саму природу. Место, где каждому могло открыться буквально все.

– Мне уже интересно, – улыбнулась Венера, укутывая себя и Любомира пледом.

Представьте себе, что все во Вселенной – каждый предмет, все живое и неживое, все созданное когда-то и кем-то вмещает всю информацию о себе, – продолжил рассказ Кулун. – И эту информацию без особого труда можно прочесть. Этот процесс нелегко описать, для подобного считывания нужны особые чувства, способности, можно сказать, природные сенсоры, да и не чтение это, а, скорее, видение, но это уже детали. Да! – повернулся к монаху шаман. – Я ведь могу рассказывать об этом?

– Конечно, – с улыбкой кивнул Тоот. – У нас нет тайн друг от друга, тут все свои.

– Тогда я продолжу, – прижал руку к груди Кулун. – Все вокруг нас – любой объект – вмещает в себя информацию как о себе, так и о том, кто его создал и для чего. И все, что он пережил и прочувствовал, так же можно ощутить и прочувствовать. Вся Вселенная как огромная пульсирующая мембрана бескрайнего живого организма, широчайшего и тончайшего сердца. Чувств, с помощью которых можно ощутить сопричастность к этому сердцу, мы еще в себя не вмещаем, но природа дала мне на время нужный дар, и я все видел и все принимал. Я находился в некоем особом поле, которое пронизывает всю Вселенную своей Божественной полнотой, переполняет ее, и в ней у меня был доступ практически ко всему. Самое странное заключалось в том, что я не воспринимал свое состояние как чудо. Мне казалось, что все естественно и правильно, что так и должно быть, потому что так устроена дивная природа. Так соткана материя жизни, о которой мы не ведаем и которую не можем себе представить.

Тут я в некотором затруднении, – шаман с улыбкой пощелкал пальцами, отчего пламя костра исторгло сноп искр. – Как говорить о том, что невозможно описать? Разве может существовать что-то, чего нельзя представить себе даже в фантазии? Я до сих пор еще подбираю слова, чтобы осмыслить произошедшее. Но уже точно знаю, что есть в сущем и то, что мне удалось пережить. Что природа очень сложна для нашего пока еще ничтожного опыта и понимания. Но если ты оказываешься внутри этого, у тебя появляется и опыт, и понимание.

И так за время комы я изучил очень и очень многое. К сожалению, мои возможности были не безграничны. Я понимал, что не всю информацию могу считывать, понимал, что к некоторым знаниям у меня нет доступа, самое сокровенное охранялось стражами, и ими являлись два сфинкса. Только они давали добро на получение некоторых знаний. Внешне они представляли собой грозные монументы, но внутри были живыми. Молчаливые и таинственные – они напоминали правую и левую рука Бога – первичного Логоса. Вероятно, он и создал этих грозных сфинксов, которыми управляло лишь провидение и которые соответствовали незыблемым законам самой жизни. Так что спорить тут не приходилось. Но мне хватало и тех знаний, к которым я получал доступ. Я находился там долгое время, куда дольше, чем продолжалась моя кома, и всеобъемлющий кладезь вселенской памяти стал моим временным пристанищем, домом. Мне было очень интересно, как там все устроено, а получаемой мною информации не было ни начала, ни конца. Одним из наиболее любимых мною мест был зал творения. Именно там однажды я увидел одного старца, который упражнялся в рисовании.

– Простите, что перебиваю вас, Кулун, – подала голос Венера. – Что это за зал творения? Как он выглядит?

Описывать то, что трудно представить, нелегко, – улыбнулся шаман. – Это особое место. Зал творения находится в пространстве, которое не подчиняется никаким осмысленным законам. Там смешивается материя с энергией, материя сердца соединяется с мысленной энергией Логоса, и тем самым творятся истинные чудеса. Я бы сказал, что суть зала творения – это животворящая субстанция самой природы, это материя самой Плеромы, той Божественной полноты, с которой мы соприкасаемся нашими божественными сердцами. Там, Венера, создается любая реальность. Это место – кузница воображаемых желаний, которым открывается как реальность вещей, так и их зеркальная искаженная форма. Если мысль, создающая реальность, не питается озарением природы, то она создает всего лишь мнимое иллюзорное очертание, нелепую и неживую размытую ирреальность, пустышку, создающую и поддерживающую великую пустоту Демиурга, его Майю. В зале творения все мысли обволакиваются в разные материи, иначе говоря, они погружаются в особую живую материю, тем самым оживляя наше воображение. Это союз живой природы и логоса Нуса, их синтез. И там сама природа и сфинксы открывают видение тому, кто этого достоин. Это место наших прозрений и наших заблуждений. И уж, конечно, это место озарений.

– А почему заблуждений? – не поняла Венера. – Извините, Кулун, за то, что опять вас перебиваю, но почему? Почему в таком месте присутствуют заблуждения?

Существуют места, где их нет, – проговорил Кулун. – Но эти места далеки от нас. Они вне нашей дуальности, в чистых зонах света, а все, что из мира сего, увы, Венера, не избавлено от заблуждений. Они – это представление о чем-то, чего мы не смогли понять своим несовершенным сердцем. То, как мы смогли себе представить непонятное, результат нашего воображения и не более того. В то время как кристально чистая мысль видит суть вещества, его формулу, структуру в подлинном ее виде. Когда представление чего-то совпадает с реальностью, это говорит о проникновении в природу вещей. Подобная способность – это и есть дар природы в зале творения, так как природа и сфинксы видят души насквозь. Человек приходит со своим сердцем как с основным ключом понимания сущего. Сфинксы принимают эти ключи и передают их самой природе, то есть Душе Всего. Если ключи наполнены достоинством, Душа Всего открывает ищущему истину – раскрывает саму себя.

Зал творения неимоверно велик, и у всех он разный. Перед моим взором он предстал как кристальный мир с величественными объемами, напоминающими залы фантастических храмов невообразимых форм, в каждом из которых по-разному отражались мои мысли. Но это были не просто мысли, это были живые субстанции, живые мыслеформы. Погруженные в особую материю, они наполнялись духом и реальностью. Обретали не выдуманную виртуальную реальность, а действительную на сто процентов. Мой зал творения, тот мой дивный мир лежал на воде, покрывающей его пространство зеркальной гладью. По ней можно было ходить, она была у меня под ногами! И эта вода тоже была особой живой материей самой природы, и на ней стояли два огромных монолитных сфинкса, которые там контролировали все. И я понимал, что их поставил сам Бог, и они были истинными стражами знаний, которым, казалось, уже несколько миллиардов лет.

Так вот, в одном из этих залов я заметил человека, который рисовал что-то. Мне стало интересно, и я подошел. На его рисунке был изображен очень красивый конь, жеребец с идеальными очертаниями, художник рисовал его по памяти, но как будто с натуры. Я замер в восхищении. А когда художник поднял голову, я представился, и он тоже назвался. Его звали Леонардо. Да, это был тот самый Леонардо да Винчи. Очень доброжелательный и очень мудрый. Так мы с ним познакомились. Поэтому я и назвал коня Леонардо. Вот и вся история. Увы, она куда короче, чем предисловие к ней.

– Боже мой, – удивилась Венера. – Вы видели самого Леонардо да Винчи? Расскажите, какой он?

– Многого я рассказать не смогу, – вздохнул Кулун. – Еще до комы я что-то знал о нем, читал, и мне было ужасно интересно узнать о нем больше. Но мы пересеклись с ним всего лишь пару раз, и больше я его никогда не встречал. Я видел, как Сфинкс давал ему ключи от дверей, вход в которые мне был запрещен. Я так понял, что это были двери в будущее, двери, что давали доступ к памяти грядущего. Я видел, как он выходил из этих дверей, останавливался в зале творения и делал зарисовки увиденного. Думаю, в его рисунках было прямое отражение того, что он увидел, но он уносил их с собой, а смотреть через плечо за тем, что он рисует, я не счел возможным. Тот опыт с рисунком коня был случайным и единственным. Я наблюдал за Леонардо издали. Надо признаться, не только за ним. В этом зале творения я видел очень много достойных людей, большую часть которых до сих пор не знаю по именам. Великие музыканты там записывали ноты, математики чертили и выводили формулы, философам открывались истины, они размышляли и в своих размышлениях постигали, как все устроено в сущем. Там все черпали свое вдохновение, которому, казалось, нет конца. Это не значит, что туда могли попасть все. Сфинксы открывали знания только особым людям, тем, у кого было живое сердце. Больше я Леонардо не встречал, но жеребца я назвал так потому, что он мне очень напомнил тот рисунок Леонардо. Вот и весь мой рассказ.

Венера допила чай, посмотрела на Любомира, который тоже завороженно слушал шамана, и вдруг заметила, что одного монаха у костра нет.

– Тоот! А почему с нами нет Феофана? Где он?

– Он ушел в горы проходить свое последнее испытание, – ответил монах.

– А что это за испытание? – спросила Венера. – Об этом можно говорить?

– Да, – кивнул Тоот. – Особого секрета нет. Высоко в горах есть озеро, у которого как раз и можно устроить подобное испытание. Сегодня для этого экзамена идеальные условия, поскольку он проводится морозной ночью, когда дует сильный ветер, как сегодня. Монах приходит к горной реке или озеру, туда, где воду сковывает лед. Сначала он делает прорубь. Затем, сбросив с себя всю одежду, а большая часть нашего одеяния представляет собой обычное полотно, что-то вроде простыни, монах опускает ее в ледяную воду.

– Для чего? – спросила Венера.

– Чтобы намочить, – улыбнулся Тоот. – После чего закутывается в нее, садится на землю и скрещивает ноги в позе лотоса. Как для медитации.

– Но он же заледенеет! – воскликнула Венера.

– Нет, – покачал головой Тоот. – Испытание заключается в том, чтобы как можно больше простыней высушить на себе за ночь жаром собственного тела. Как только простыня высохнет, ее опять окунают в прорубь для того, чтобы вновь высушить на себе, и так повторяется до рассвета. Чем больше Феофан сможет их высушить, тем выше уровень его духовного просветления. Это испытание не на силу духа, не на силу воли, а, скорее, на умение контролировать внутреннюю энергию. Чтобы пройти его, нужно высушить за ночь на себе простыню не менее семи раз.

– Но это же невозможно, – подняла брови Венера. – Он неминуемо замерзнет или что-нибудь себе отморозит.

Не отморозит, – снова улыбнулся Тоот. – Не переживайте, Венера. Он один из лучших посвященных монахов, призванных охранять Шамбалу, он к этому шел всю свою жизнь. Феофан обучен очень сложной медитации, поверьте мне, он даже не простудится. Однажды мы нашли его здесь, в горах, полузамерзшего, блуждавшего непонятно сколько времени. Вера привела его в эти края неспроста. С последней стадией онкологического заболевания он был уже почти мертв. Любой врач, оценивая его состояние, сказал бы, что ему оставалось жить считаные дни, может быть, часы. Но Феофан был не просто упрям, его вера, его жажда жизни пошатнула законы природы, он был услышан. Душа Всего открыла ему свое живое сердце, теперь он с нами и он часть нас. Благодаря своей вере он победил страшный недуг. Все неутешительные врачебные прогнозы забыты, теперь болезни сами боятся его. Повторю еще раз. У него была вера, а сильная вера может все. Истинная вера творит чудеса, двигает горы, и ей нет ни преград, ни пределов. Мы все ищем Бога, а Бог ждет нас там, где должна быть наша вера. Ближе Бога и представить невозможно, жаль, что большинство людей не видит этого. Так что я уверен в Феофане, как в себе самом и даже больше. Можете быть спокойны, с ним ничего не случится. Пожалуй, пора спать, рано утром вставать. Кулун, покорми Любомира и Венеру, им завтра понадобится много сил, день будет тяжелым.

– Тоот, – прошептала Венера. – Простите меня за настойчивость, можно задать еще один вопрос?

– Конечно, – кивнул Тоот. – Буду рад ответить.

– Пока мы добирались сюда, – проговорила Венера, – я кое-что заметила. Феофан не просто шел босым по снегу. Он иногда парил над землей, он ее не касался и даже следов не оставлял. Или мне это показалось? Скажите, как это возможно? Я думала, что левитация – это миф, что ее не существует. Думала, что это все байки и сказки фантастов.

– Вам это не показалось, Венера, – ответил монах. – Мы стараемся подобного не демонстрировать на людях, дабы не напугать никого и не плодить новых легенд о нас. Их и так уже предостаточно.

– Значит, вы умеете левитировать, – поняла Венера. – А как же сила притяжения?

– Если я скажу, что гравитации не существует, вы мне поверите, Венера?

– Вам, Тоот, я не могу не верить. Но мне хотелось бы понять…

Все во Вселенной, Венера, от мельчайшей ее частицы до того, что выходит за ее пределы, состоит из дивной материи, и все живое и неживое в универсуме пропитано ею, она собой заполняет все. Все мы, живущие на земле, пребываем своим духом в этой всепроникающей великой субстанции жизни, вездесущей Плероме. Ее называли по-разному – это был и мировой эфир, и эфирный ветер, и великая и таинственная квинтэссенция, и особая материя, заполняющая собой все и из которой все состоит, и извечная материя и первопричина, пронизывающая всю Вселенную. Все эти определения правильны, хотя ни одно из них не отражает полностью сути того, о чем идет речь. Эта субстанция жизни всегда существовала сама по себе и произошла она из себя самой. В чистом виде она пребывает там, где нет времени, и, скорее всего, в ней и покоится истинное время, которого мы никогда не сможем постичь. Я даже больше скажу, я уверен, что в ней пребывает все существующее время. Это чрезмерно сложная субстанция. Мы пока только учимся ею управлять. И мы познали лишь ничтожную ее часть – каплю бесконечного мирового океана, что меня нисколько не удивляет, поскольку мы ограничены. Да, мы ощущаем всего лишь тысячные доли того, что способна ощущать наша душа. На сегодняшний день мы слепы, точнее, ослеплены темной природой, в которой рождены. Наш дух угнетен неподъемным грузом земного грубого закона, под воздействием которого мы не способны воспринимать и чувствовать великую субстанцию жизни. И не сможем этого сделать до тех пор, пока не выйдем из-под этого иллюзорного закона Демиурга, создавшего этот мир, а точнее – исказившего его. Ученые, которые ему служат, переписали историю по собственному разумению, обрезали основы, создали иллюзорные матрицы, которыми кормят весь мир. Я говорю о Дарвине, об Эйнштейне с его теорией относительности и формулой, где энергия равна массе, умноженной на скорость света в квадрате… и еще о сотне тысяч таких же пустых, темных демиурговских мыслителей. Если бы вы знали, каким нелепостям обучают детей в школе, что вкладывают в их головы, во что их превращают. Выдумывая всякий бред, ученые отрывают человека от истинных процессов природы. Этот бред разрушает человеческое сознание. Своей безжизненной пустотой он обволакивает мир. Мы утеряли связь с истинным временем, с истинными законами жизни, утратили единение с природой. Нас бесчеловечно разделили, отсекли ножом. Там, где мы обитаем, Венера, мертвая матрица, из которой нет выхода. Потому мы подсознательно и ощущаем себя запертыми в темнице, оторванными от величайшего живого океана, от самой жизни. И это то, что вызывает у меня огромное сожаление и обиду…

Тоот протянул руки к костру и продолжил:

– Простите меня за возможную невнятность. Я пытаюсь рассказывать об этом доступным языком, но мне не хватает определений. Главное заключается в том, что левитация доступна каждому, обладающему глубоким и чистым сердцем. Не только высшим адептам или святым, но и простым мирянам. Нужно просто знать, как все устроено в нас, какие рычаги задействовать и какие органы активировать. Это не такой уж и сложный процесс, если научиться чувствовать всей полнотой нашего главного жизненного органа – сердца. В нем есть нужные ключи для всех умений. Природа открывает эти ключи, прислушиваясь к нашим сердцам, и мы начинаем понимать истинную суть вещей. То, что мы чувствуем, пребывает в гармонии с природой, оно с ней едино и оно управляет нами, и секрет в том, Венера, чтобы не сопротивляться нашим чувствам, а следовать им. Мы совершенно счастливы оттого, что обрели через наши чувства истинную свободу, которая пребывает в гармонии с миром, с природой, с богами, со Вселенной. Теперь мы являемся ее частью, частью великой Плеромы, квинтэссенции жизни. Ей подвластно все, и у нее нет и никогда не было ни границ, ни пределов. Отсюда и парение Феофана над ледяной землей.

– Это прекрасно, – прошептала Венера.

– Могу добавить еще кое-что, – с улыбкой продолжил Тоот. – Вечный двигатель – пресловутый perpetuum mobile – реально существует. Он везде, он вокруг нас, только мы этого не видим. Не видим, пока ваш сын не явит вновь его миру. Урочный час приближается, и скоро мы станем свидетелями великого чуда. Ваш сын особенный, Венера, в нем сосредоточена вся сила природы. Когда все свершится, левитировать смогут все, и это будет нормальным явлением. Все изменится, мы будем жить в другом мире. Знаете, когда-то с помощью левитации строились Египетские пирамиды. Великие атланты жили вне гравитации и знали, как из чистого света добывать силу Плеромы. Атланты были способны с помощью собственного сердца управлять всеми силами земли. Мы тоже на это способны, это не так уж сложно, нужно лишь знать, как управлять внутренним огненным шаром естества души, четырьмя стихиями ее духа, как выйти за пределы земных законов. У каждого внутри есть своя колесница духа, которая работает по Божественному принципу. Используя ее, мы способны на все, как это делали атланты и делают боги.

– Тоот! – в изумлении прошептала Венера. – Вы хотите сказать, что мы подобны… им?

– Я открываю вам тайну, о которой мало кто знает, – кивнул Тоот. – Человеческая монада идентична Божественной. Мы – это не образ и подобие Божье, мы с ними близнецы. В нас то же самое зерно души. Его вложила в нас сама природа. Живые монады направляет в сущее Плерома, и они одинаковы для всех живых существ. Единственная разница между нами и богами заключается в том, что боги знают, как управлять своей колесницей духа, а мы пока еще нет. Мы лишены этого умения с рождения. Но Демиург не смог удалить это умение полностью, мы чувствуем с ней связь, и иногда в экстремальных ситуациях, при стрессе, психическом выплеске нам удается совершать невозможное. Творить чудеса, которые противоречат законам этой падшей природы. Подобных фактов множество, просто о них редко становится известно.

Я говорю о нашей интуиции. В ней кроется наша живая связь с тем святым началом и той священной областью, в которых пребывает душа, хотя корни интуиции гораздо глубже. Она прорывается из подсознательного, повергая земные преграды, и выплескивается из тех областей души, которые вне земных законов и которым подвластно практически все, так как в них обитает Божественная монада сущности нашей души, перед которой не может быть преград. Есть процессы, которые работают на совершенно иных уровнях, на тех, перекрыть которые невозможно даже темному создателю этого мира. Они вне его контроля. Интуиция исходит из глубин нашего духа. В основе своей она превосходит все материальное, и потому перед ней не может устоять ничто. Зарождаясь в нашем бессознательном, она мгновенно озаряет наше сознание мощным и верным сиянием истинного душевного голоса и видения. Слышать голос сущности нашей души, что пробивается через наш дух, – это и есть чудо земное. Если бы мы прислушивались к нему, у нас был бы чистый канал связи с истиной, с духом, с той частью души, что в сотни тысяч раз могущественней всех наших порывов и чувств. Но проблема в том, что эту часть души нам и перекрыли. Перегородили, надеясь, что мы утратим святую связь и будем прислушиваться лишь к собственному скудоумию и низменным инстинктам. И гравитация, о которой мы с вами разговариваем, – это та же иллюзия нашего мозга, внушенная Демиургом с самого нашего рождения. Это отражение нашего ложного представления о законах мира. Она прописана в нашем сознании как нечто неоспоримое, нерушимый закон жизни, но на самом деле представляет собой лишь оковы нашего сознания. Оковы, в которых, к сожалению, пребываем мы все.

И мы, увы, не хозяева собственного сознания. В нем обретается гнусный инстинкт и находят прибежище отвратительные твари, которые управляют нами и которых мы слушаем больше, чем свой внутренний голос, свою интуицию. У инстинкта жуткая, темная природа. Его корни исходят из ада и оплетают нашу суть. Он поглотил нас целиком и поэтому диктует правила нашей жизни и устанавливает примитивные законы самовыживания. То, чего в чистой душе нет и никогда не было. Это противоположные природы! Тот, кто их чувствует, тот отличает добро от зла, тот, скорее всего, не станет вкушать от Древа познания, потому что вкушает от Древа жизни и делает первые глотки из чаши трезвости, и его сознание дивным образом очищается. И он начинает ощущать свою истинную природу чувствовать свою связь с небесным.