Текст книги "Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей"

Последние каганы, первые князья?

Рахоноу Рос ис Кеосарии…

Кириллическая надпись на гривне Мономаха

Если русь начала X века уже могла совершать рейды на Каспий по Дону и Волге, то логично предположить, что тем более не остались без ее внимания реки бассейна Черного моря. В первую очередь соседние с Крымом Дон и Днепр. Действительно, самые ранние найденные в Поднепровье византийские монеты отчеканены императором Михаилом III, время правления которого (842 – 867) всего на одно-два десятилетия отстоит от отмеченного Вертинскими анналами появления начальной руси в Европе. С другой стороны, археологически установлено, что самые ранние скандинавские следы в Киеве появляются только на рубеже IX – X веков. Делая выбор в рамках альтернативы, оставлены ли эти следы собственно скандинавами, спустившимися по Днепру с его верховьев из Гнездова, или начальной русью, поднявшейся вверх по Днепру из Черного моря, предпочтение безусловно следует отдать скандинавам. В их пользу говорят два соображения.

Во-первых, только что затронутый нами временно́й фактор. Начальная русь должна была бы появиться в Среднем Поднепровье и наследить там не в начале десятого, а никак не позже середины девятого века. С другой стороны, скандинавская экспансия на юг по путям «из варяг в хазары» и «из варяг в греки» археологически прослеживается как вполне последовательная. Она началась из Старой Ладоги в устье Волхова в первой половине IX века, к его середине скандинавы обосновались на верхней Волге и Рюриковом городище у истоков Волхова, во второй половине века они уже обжились в Гнездове в верховьях Днепра. Так что вполне естественным выглядит их появление в среднем течении Днепра и Киеве на рубеже следующего века. Ни раньше, ни позже.

Во-вторых, можно ли вообще соотносить «скандинавские следы» с крымской русью рубежа IX и X веков? Вряд ли у этой руси оставалось что-либо скандинавское кроме германского языка и приверженности мореходству как основе их варяжского, то есть купеческо-пиратского существования. Во всех доступных археологическому наблюдению бытовых аспектах начальная русь была уже народом не скандинавским, а причерноморским. Это хорошо видно из описания руси Ибн Фадланом и наглядно проявилось в написанном Львом Диаконом «портрете» Святослава.

Итак, следует ожидать, что начальная крымская русь посещала Среднее Поднепровье примерно с середины IX века. Не исключено, что именно ей мы обязаны византийскими монетами Михаила III в киевской земле. Также вероятно, что она имела в Среднем Поднепровье свои торговые фактории. Например, в Вышгороде и Шестовицах. Но все же не Поднепровье было объектом ее интересов в IX веке. Тогда молодой руси – народу, порожденному скандинавскими викингами и все еще до мозга костей варяжскому, – вполне хватало акватории Черного моря. Начав с Крыма и ближайших к нему черноморских берегов, по мере мужания и самоутверждения начальная русь быстро расширяла географию своих пиратских набегов в акватории Черного моря и завершила первый этап этого расширения знаменитой атакой на Константинополь 860 года. Следующий этап экспансии руси знаменуется неожиданным ее появлением на Каспии, где она уже четыре года спустя начала терзать хазарский каганат и арабский халифат. То есть объектами интереса начальной руси быстро стали крупные приморские государства, даже правильнее сказать – империи, с развитой морской торговлей и богатыми портовыми городами, куда можно было легко доплыть и где можно было хорошо поживиться. Бедное Среднее Поднепровье за труднопроходимыми порогами под эти критерии никак не подпадало.

Чтобы, следуя примеру Рольфа Пешехода, каганы руси решились порвать с традиционным образом жизни и осесть на землю, ценности которой они долго не понимали и на которую соответственно раньше не обращали внимания, должен был радикально поменяться их менталитет, должно было вырасти новое поколение ольгов-каганов, хорошо знакомых с образом жизни дворов восточных падишахов и европейских монархов. Если верить Ибн Фадлану, оно подросло уже к первой четверти X века. В его описании «каганрус» – уменьшенная и в чем-то даже карикатурная копия хазарского кагана, с которой уже никак не вяжется романтика скитальческой жизни начальной руси. Русский каган у Ибн Фадлана ведет прозаически сибаритский образ жизни в неге и роскоши и даже дела управления подданными перекладывает на плечи своих заместителей. Но, даже если это описание фотографически точно, оно вряд ли относится ко всем правителем тогдашней руси. Переход от кочевой жизни к оседлой у нее не был одномоментным, он длился более полувека и закончился только с гибелью последнего ольга-варяга Святослава. Вероятно важным фактором оседания руси на землю стало появление таковой земли в Среднем Поднепровье и закреплении ее за ольгой Ольгой.

На роль первого ольга рода русского, которого мы хоть с каким-то основанием могли бы называть исконно киевским князем, просится летописный Ярополк. Собственно, только именем да фактом княжения в Киеве и ограничиваются все наши знания об этом персонаже ПВЛ. Но факт ли это? Никому кроме авторов ПВЛ не известна такая историческая личность. Но и они не сообщают ровным счетом ничего ни о дате, ни о месте рождения Ярополка, ни о его матери, лишь голословно утверждая, что он якобы был старшим сыном Святослава. На самом деле совершенно не очевидно, что первые киевские властители, Ярополк и Владимир, которых ПВЛ записала в сыновья Святослава, состояли с ним в родстве, разве что весьма дальнем через северную родню Игоря[85]85
  Ту неразбериху, которая царит в наших представлениях о родственных связях первых русских князей, наглядно показывает такой факт. По разным источникам четыре (!) сына Ярослава Мудрого – Владимир, Святослав, Вячеслав и Всеволод – якобы были женаты на одной и той же девице Оде Штаденской. А ведь это уже XI век!


[Закрыть].

Строго говоря, у нас нет твердой уверенности не только в том, был ли Ярополк сыном Святослава и первым настоящим киевским князем, но вообще существовал ли он в природе. Ведь Ярополка нет в генеалогической цепочке киевских князей митрополита Илариона, и он подобно Вещему Олегу не оставил после себя ни одного вещественного следа. Правда, известны так называемые псевдодирхемы Ярополка. Но эти монеты нисколько не подтверждают, а скорее опровергают существование такого киевского правителя своими арабскими (!) надписями, норманнским геральдическим знаком и, главное, местами их находок: из одиннадцати известных экземпляров этого псевдодирхема восемь были найдены в Швеции, два в Польше и один в Эстонии. Вот и спрашивается: причем тут Ярополк, Киев и вообще Киевская Русь? Ничего не связывает эти псевдодирхемы с Киевом, а с Ярополком – только время чеканки, совпадающее со временем его княжения в Киеве на страницах ПВЛ. Не донесла до нас правителя Киевской Руси с таким именем и народная память, безусловно отдав первенство Владимиру Крестителю.

И все же, если Ярополк действительно существовал и стал первым киевским правителем, то откуда он мог быть родом и как попал в Киев? На эту тему можно только фантазировать, основываясь на косвенных данных, которые как будто указывают на запад. Это и совпадение второго компонента имени с именем моравского князя Святополка, и отзвуки в ПВЛ борьбы Ярополка с другими ольгами руси за обладание Древлянской землей, и известные нам дипломатические связи Руси того времени. Хроника Ламперта Герсфельдского упоминает послов Руси у германского императора Оттона II под 973 годом, то есть во время княжения Ярополка по хронологии ПВЛ. Возможно, это было матримониальное посольство, так как одной из жен Ярополка якобы была Кунигунда, дочь родственника Оттона. Наконец, согласно пересказу В. Татищевым Никоновской летописи, Ярополк поддерживал какие-то дипломатические отношения с римской курией.

С другой стороны, в ПВЛ первой дальней поездкой Ольги после смерти мужа в 947 году был вояж на Новгородчину, точнее на Мсту и Лугу, якобы чтобы ставить там погосты и собирать дани. Если, как мы допустили ранее, эти ориентиры дают указание на родину то ли самой Ольги, то ли ее покойного супруга, то это указание на Новгородчину. Как раз между верховьями Луги и устьем Мсты, расстояние между которыми по прямой не более полусотни километров, в то самое время рубились первые дома будущего главного «погоста» Приильменья – Новгорода Великого. Не будем забывать, что и Владимира Крестителя, и Ярослава Мудрого ПВЛ сначала делала правителями Новгорода и лишь затем отправляла в Киев. Поэтому разумно домыслить, что дальний вояж Ольги в 947 году, если это не выдумка сочинителей ПВЛ, имел целью просить о помощи в борьбе за главенство в Киеве родню, свою или мужнюю. Или ту и другую. Тогда первые киевские князья со славянскими именами должны были, откликнувшись на просьбу Ольги, придти в Киев из Приильменья, с будущей Новгородчины, в то время еще не обзаведшейся собственно Новгородом Великим, но уже обогатившейся заметной долей славян-переселенцев из Поморья и Полабья.

Сопоставляя то немногое, что нам известно о Ярополке и Владимире, можно далее предположить, что Ярополк был выходцем из Моравии, какое-то время правившим у древлян, а Владимир, пришедший по просьбе Ольги со своими славянами из Приильменья, устранил Ярополка и стал править в Поднепровье вместо него. По существу такая интерпретация принципиально не противоречит версии ПВЛ с той лишь поправкой, что в борьбе с Ярополком Владимир не захватывал Киев. Он его просто сделал этот небольшой, но шумный и быстро растущий городок своей резиденцией. Не Овруч или Искоростень древлян и не Вышгород Ольги, а именно Киев, в котором уже обжились выходцы из Скандинавии и Приильменья, в недавнем прошлом земляки Владимира. Оценив преимущества климата Поднепровья в сравнении с Поволховьем и все потенциальные выгоды положения Киева, Владимир сделал его своей столицей, отстроил, укрепил подобающим образом и превратил в настоящий средневековый город, известный археологам как «город Владимира» – самый ранний город на территории современного Киева.

Нельзя обойти вниманием тот факт, что в своем «Слове о законе и благодати» Иларион без обиняков называет Киев городом Владимира. Риторически обращаясь к почившему в бозе крестителю Руси и ходатайствуя перед ним за своего здравствующего патрона Ярослава[86]86
  Попутно можно заметить, что известная нам из ПВЛ размолвка Ярослава с отцом перед самой смертью Владимира вероятно действительно имела место и потребовала усилий митрополита по умирению сторон, хотя бы и задним числом живого с мертвым.


[Закрыть], он говорит: «И славный град твой Киев [выделено мною. – В.Е.] он [Ярослав. – В.Е.] окружил величием…». Этого Иларион не мог вычитать в болгарских книгах, об этом не могли писать греческие хронисты. Да и нужды вычитывать не было – «мать градам русским» возникла, вросла и стала стольным градом на глазах Илариона.

Гипотеза о приильменском происхождении Владимира не единственно возможная. Откликнувшись на призыв родственницы ольги Ольги, основатель Киевской Руси мог придти на Днепр не с севера, а с юга, из Болгарии, если сама Ольга была все-таки благородного болгарского происхождения и за помощью посылала не в несуществующий в то время Новгород, а к своей болгарской родне в Плиску. Кстати сказать, сама Ольга могла приходиться, например, родственницей опальному болгарскому князю Владимиру (княжил в Болгарии с 889 по 893 год) – единственному достоверно известному в истории правителю с именем, которым был наречен и будущий креститель Руси. Не в честь ли, спрашивается, болгарского предка?

Также вряд ли стоит с ходу отметать возможность того, что Владимир пришел все-таки из Новгорода, но тем Новгородом, в котором Владимир правил до похода на Киев, был не Новгород Великий, в то время еще не выбравшийся из пеленок и объективно не доросший до ранга центра княжения, а древний город начальной руси – крымский Неаполь. Возможно тот самый, в котором, по словам Константина Багрянородного, в свое время «сидел Святослав». Но все же это сомнительно. Вряд ли Константин назвал бы известный грекам крымский Неаполь какой-то Немогардой[87]87
  Хотя, кто знает, может быть ему просто в голову не пришло увязать услышанную от кого-то из информаторов Немогарду с Неаполем, то есть Новгородом по-славянски.


[Закрыть]. Кроме того, в этом случае трудно обосновать очевидную связь между Киевом на Днепре и Новгородом на Волхове, которая проявилась с самых первых лет существования и Киева, и Новгорода, и само́й Киевской Руси.

Хотя… все же возможно. Объяснение могло бы заключаться в том, что инициаторами этой связи как раз и были прижившиеся в Киеве с начала X века варяги, наведшие нового киевского правителя на торговые фактории в Гнездове, Полоцке и Рюриковом городище, чтобы, например, под его протекцией получить там торговые преимущества. Естественно, при таком раскладе летописный поход Владимира из Новгорода на Киев должен развернуться в обратном направлении по сравнению с тем, как он подан в ПВЛ. Ну да нам не привыкать.

Собственно, на этом можно было бы ставить точку. С Владимира Крестителя каганы рода русского действительно превращаются в князей Киевской Руси, хотя по инерции Иларион все еще называет каганами и его, и Ярослава Мудрого. Ни Ярополк, ни Святополк, ни прочие сыновья Владимира не удостоились ни титула кагана, ни вообще упоминания Иларионом. И это, как мы уже отмечали выше, оставляет открытым вопрос, существовал ли киевский правитель Ярополк, а если существовал, то был ли он сыном Святослава и братом Владимира. Вопрос этот для истории Киевской Руси важен сам по себе. К тому же от ответа на него зависит, считать ли св. Владимира братоубийцей или ограничиться рядовым для того времени обвинением его в насильственном устранении политического конкурента.

Тем не менее, в любом случае, убийца он просто или братоубийца, следует признать очевидный факт: ВладимирКрасно солнышко основал Киевскую Русь. Он построил Киев. Он отчеканил первые монеты Киевской Руси. Он стал первым правителем Руси, прах которого упокоился в киевской земле. Наконец, первым киевским князем засвидетельствовала его народная память.

Общепризнано, что св. Владимир крестил Русь. Но на самом деле не исключено, что реальное крещение Киевской Руси на государственном уровне произошло только при его сыне Святополке, получившем в ПВЛ прозвание Окаянного. (Кстати сказать, очень может быть, что незаслуженно.) На такое предположение наводят легенды первых монет Киевской Руси. Монеты Владимира несли языческое имя князя: «Володимер на столе». На первых тиражах монет Святополка, отчеканенных по образцу отцовских, тоже стоит его языческое имя, но на последующих вдруг появляется крестильное «Петр» (в вариантах Петор и Петрос). Такая подчеркнутая замена на денежных знаках государства языческого имени правителя на крестильное вполне могла отразить акт смены государственной веры. Если это так, то крестителем Киевской Руси следует считать Святополка. Конечно, это всего лишь предположение, и оно вновь противоречит привычным представлениям, привитым нам сочинителями ПВЛ и агиографами св. Владимира. Но их мотивы для такой подмены совершенно очевидны.

Авторам ПВЛ, православным монахам, невозможно было признать и узаконить крестителем Киевской Руси Святополка, проклятого православной церковью и получившего в летописной традиции прозвище «Окаянный» (хотя, заметим, на самом деле его проступок, убийство братьев, если он вообще имел место, был ровно тем же самым, что и у узаконенного крестителем Руси ПВЛ и Русской православной церковью св. Владимира). С другой стороны, состряпав свою фиктивную историю языческой Киевской Руси от Кия до Вещего Олега и Игоря, авторы ПВЛ невольно лишили Владимира законного приоритета в ее создании. Так что возможно статус крестителя Руси был ему присвоен в порядке своего рода компенсации. Так создатель Киевской Руси – вроде бы братоубийца, чье братоубийство общепризнано, – превратился в ее крестителя и даже равноапостольного святого, а вероятный креститель, – тоже вроде бы общепризнанный братоубийца, хотя на самом деле сей «факт» остается под большим вопросом[88]88
  Существует хорошо обоснованная версия, что убийцей Бориса и Глеба был не Святополк, а Ярослав, расправившийся не только с самим Святополком, но и с остальными братьями-соперниками и сваливший вину на свою жертву во всех летописях и прочих документах, которые писались под его личным надзором уже в бытность Ярослава киевским князем.


[Закрыть], – в ничто, да к тому же еще окаянное ничто!

Неисповедимы пути летописцев и историков.

Заканчивая разговор о первых киевских князьях, хочется сделать еще одну ремарку. Собственно титул «князь» у правителей Киевской Руси вероятно появился не синхронно с самой Киевской Русью, а несколько позже. Трудно сказать, был ли он в ходу, когда сочинялась ПВЛ, или все титулы в ней были чохом правлены гораздо позже, но, похоже, в XI и даже XII веке владыки Руси титул князя еще не носили. Этот титул не фигурирует в двух дошедших до нас древнейших, относящихся к первой половине XI века, документах Киевской Руси: «Слове о законе и благодати» Илариона и так называемой Краткой редакции «Русской правды». Нет его и на более позднем черниговском змеевике или, как его называют иначе, гривне Мономаха. Этому змеевику мы уделим особое внимание, так как кириллическая надпись на нем – одна из древнейших оригинальных кириллических надписей, дошедшая до наших дней в первозданном виде.

Золотой оберег-змеевик конца XI века считается принадлежавшим самому Владимиру Мономаху, в крещении Василию, потому что предположительно он был изготовлен во время правления Мономаха, найден на Черниговщине, где Мономах долгое время княжил, и несет кириллическую надпись, включающую его крестильное имя «Г[оспод]И, ПОМОЗИ РАБОУ СВОIЕМУ ВАСИЛИЮ. АМИН[ь]». На змеевике есть и другие надписи: две на плохом греческом, по-разному переводимые и не представляющие для нас интереса, и одна важная для нас кириллическая, которая совсем не пользуется вниманием историков. И зря. Ее даже почему-то полагают греческой, хотя она написана кириллицей и начинается отчетливо читаемыми по-русски словами: «РАХОНОУ PUZ ИС КЕОСАРИИ…»[89]89
  Надпись считается непрочитанной. Пользуясь случаем, со своей стороны могу предложить вариант чтения этой надписи полностью: Архонту Руси из Кесарии ожоннити. Версия привлекательна тем, что отец Монамаха Всеволод Ярославич действительно был женат на византийской принцессе из рода Мономахов.


[Закрыть]

В приведенном отрывке надписи читателя могут смутить две метатезы, но они типичны при заимствовании грецизмов и латинизмов древнерусским языком. Здесь «рахоноу» – древнерусский дательный падеж от греческого архон (αρχων – «архонт») с перестановкой ар – ра, а «Кеосарии» – древнерусский родительный падеж от греческой Кесария (Καισαρια – «Кесария») с заменой aι на ео. Обратим внимание на три особенности надписи. Во-первых, «Кеосария» стоит в родительном падеже, то есть с правильным для славянских языков управлением от предлога «из». Во-вторых, написание «Кеосария» более схоже с латинским вариантом Caesaria, чем с греческим Kαiσαpiα. В-третьих, помимо метатез есть в надписи и более важный нюанс – непривычное написание Руси – «PUZ», которое по существу копирует греческое Pως, но с уподоблением греческих ω и ς латинским U и Z. Вероятно такое уподобление было спровоцировано использованием кириллического устава, не знавшего строчных букв, поэтому гравер заменил строчные греческие ω и ς действительно похожими на них прописными латинскими U и Z соответственно[90]90
  С. Горюнков в контексте «змеиной» сущности Ольги читает эту кириллическую надпись на змеевике «Дракону Руси с Кеосарии…» Чтобы приплести сюда дракона, он помимо насилия над предлогом «из» необоснованно принимает за букву «Д» крестик «╬», регулярно разделяющий отдельные расположенные по периметру змеевика надписи. Правда, крестик именно перед «РАХОНОУ» действительно прорисован неважно, к тому же слегка поврежден трещинкой ободка, вследствие чего выглядит похожим на «– ». И, разумеется, в любом случае непонятно, какое отношение к змеевику времен Мономаха может иметь Ольга, уже более века пролежавшая в могиле.


[Закрыть].

Но отвлечемся от формы и вернемся к сути. А она заключается в том, что во время появления надписи на этом змеевике, то есть на рубеже XI – XII веков, в славянском древнерусском языке Киевской Руси еще не было устоявшихся терминов ни для названия страны, ни для титула ее владык, вследствие чего в древнерусский в целом текст оказалась вставлена целиком заимствованная греческая конструкция архон Рос (αρχων Ρως). Благо, гравер худо-бедно кумекал по-греческ[91]91
  В целом же надписи на змеевике оставляют впечатление, что их гравировщик в латыни чувствовал себя увереннее, чем и в греческом, и в древнерусском. И этот феномен сам по себе мог бы стать предметом отдельного расследования.


[Закрыть], о чем говорят греческие надписи на том же змеевике. В древнерусском варианте гравер сохранил несклоняемость греческого слова Pως при нормальном склонении, но уже по-древнерусски, склоняемых греческих αpχωv и Καισαρια.

Днепровские интерференции

 
Волна встречается с волной,
и ветер северный тревожит,
как если манит за собой.
Плыви домой!
<…>
Возьми весло. Еще немного,
нам станет просто и легко,
и в эту длинную дорогу
возьми весло!
 

Группа «Би-2». «Весло»

Возможно многим, кто сел со мной в одну лодку и взял весло, чтобы грести вглубь отечественной истории, казалось, что еще немного, и все станет просто и легко. Мне так не казалось и не стало ни просто, ни легко. Но дорога пройдена, и в тихой гавани можно на время отложить весла и оглянуться назад.

Мы худо-бедно разобрались с первыми каганами рода русского, по необходимости прихватив проблемы возникновения начальной руси и обстоятельств, породивших Киевскую Русь. Однако многие подробности генезиса древней Руси все еще остаются порытыми мраком, и у нас мало, очень мало шансов рассеять этот мрак. По своему, можно сказать, высшему предназначению, человеческий разум издавна генерировал и будет генерировать впредь разные умозрительные построения древней истории. Разумеется, в России это не в последнюю очередь касается истории древней Руси. Однако из уже сгенерированных ее версий большинство не сходит с накатанных летописцами рельсов и следует навязанной ими киевоцентричности. Тому примером и сама ПВЛ, и построения всех российских первоисториков на ее основе.

К сожалению, оказались не в состоянии полностью сойти с этих рельсов и современные «ревизионисты» ПВЛ. Даже у самого яркого из них, А. Никитина, лишившего ПВЛ права считаться основанием русской истории, не хватило смелости признать Черноморскую Русь не порождением и побочным ответвлением Киевской Руси, а ее предшественником и прародителем. Также в целом не поколебали киевоцентричности нашей древней истории «супердинастия Древлянского княжества» А. Членова и «былинный богатырский треугольник» С. Горюнкова.

Пожалуй, единственное исключение, да и то с оговорками, – это активно навязываемая А. Кирпичниковым российскому обществу и руководству страны концепция Старой Ладоги как «первой столицы Руси».

Парадоксально, но эта концепция, выдвинутая главным археологом Ладоги, не имеет археологического подтверждения. Насколько можно судить по имеющимся в печати данным, археологически древняя Ладога – действительно самое древнее поселение скандинавов на территории будущей Киевской Руси и России, возникшее в середине VIII века. Но при этом оно – весьма средненький вик с разношерстным населением, время появления в котором славянского компонента так и остается загадкой. Этот небольшой вик переживал времена взлетов и падений, включая времена полного запустения, и оформился в настоящий город не ранее XII века.

Так что концепция Ладоги как «первой столицы Руси», скорее всего, далека от действительности и исторической науки, но вполне понятна с практической житейской точки зрения.

Из-за всеобщего слепого доверия к киевоцентрическим построениям ПВЛ и упорного игнорирования объективных археологических опровержений этих построений, все попытки реконструировать историю древней Руси и воссоздать события середины X века в Среднем Поднепровье остаются не более чем фантазиями. Археология Киева в независимой интерпретации неангажированных зарубежных ученых поставила жирный крест на всей языческой Киевской Руси, убедительно показав, что Киев стал столицей некого государства не ранее X века. Следовательно не было в природе таких «киевских князей» как Кий, Аскольд с Диром и Вещий Олег. (Да вряд ли они вообще существовали в природе, если даже последний из них, Вещий Олег, – чистое изобретение «киевского краеведа», сочинившего первое умозрительное «киевоцентричное» построение отечественной истории.)

Самый ранний средневековый город, раскопанный в киевской земле и достойный называться «матерью градам русским» – это так называемый «город Владимира» появившийся лишь в конце X века. Соответственно самый первый действительно киевский князь и основатель Киевской Руси – это Владимир Креститель, «ласковый князь Красно Солнышко» наших былин.

Увы, мы так и не знаем, откуда пришел в Киев этот первый его князь. Также нет ответа на чрезвычайно важный для реконструкции процесса возникновения Киевской Руси вопрос, как крымскую Русь сменяет Русь приднепровская, а ольги-каганы начальной руси с их германскими именами вдруг превращаются в каганов-князей со славянскими. Вероятно с этим вопросом связана и проблема взаимоотношений Киева на Днепре и Новгорода на Волхове, так как трудно считать случайной практически одновременность сразу трех важнейших для истории древней Руси событий середины X столетия: крушения крымской руси Игоря Старого, превращение периферийного хазарского городка Киева в столицу приднепровской Руси и возникновение на пустом месте Новгорода Великого.

Как мы уже видели, первичная Киевская Русь помимо Киевщины и Новгородчины включала третий компонент – Древлянщину. Но, к сожалению, археология древлянской земли не дает никаких оснований для признания исторической реальностью гипотетическое «великое Древлянское княжество» А. Членова. Древлянская земля чрезвычайно бедна археологически. Не было на ней достойных стать столичными городов, и мало, очень мало в ней достойных внимания находок. Древлянщина X века – бедное захолустье, живущее среди лесов и болот натуральным хозяйством. И если археологические находки демонстрируют хоть какие-то намеки на сношения древлян с западными соседями – Великой Моравией и Чехией, – то на восточные связи нет даже намеков. Да это и понятно. Во-первых, по правобережью Днепра в VIII – X веках проходил препятствующий всякому общению хазарский кордон. Во-вторых, для древлян Киевщина того времени в качестве торгового партнера не выдерживала никакой конкуренции с Моравией и Чехией.

Больше обнадеживает археология Северщины, исторически связанной с начальной крымской Русью гораздо теснее Киевщины. Она уже дала ряд крупных находок вроде знаменитой Черной могилы и вика у Шестовицы, но как-то оказалась обойденной вниманием реконструкторов начал Киевской Руси, за исключением, пожалуй, С. Горюнкова. Но и там она на вторых ролях.

Словом, как я и предупреждал в начале книги, реальную историю становления Киевской Руси сегодня написать невозможно. Хочется, очень хочется, но не выходит. И нет никакой гарантии, что выйдет завтра или через столетие. Наверное, с этим надо смириться. Смириться и… фантазировать дальше. Фантазии сами по себе не страшны. Лишь бы они не попадали в учебники истории и энциклопедии в качестве исторической истины.

Умное слово «интерференция» имеет много значений, все до одного тоже умные. Например, в физике интерференция – это взаимное усиление или ослабление амплитуды двух распространяющихся в пространстве волн. Две встретившиеся в некоторой точке пространства волны в зависимости от их фазы могут либо взаимно погасить, либо усилить друг друга и дать в результате резкий всплеск. Интерференция в лингвистике – это взаимное влияние языков друг на друга с непредсказуемыми заранее, в отличие от физики, последствиями. Наконец, интерференция в связи и информатике – это взаимодействие неких информационных носителей, в результате которого переносимая одним из них информация оказывается зашумленной помехами от других.

Оглядываясь назад, в истории древней Руси можно отыскать следы всех трех названных интерференций.

Спокойная широкая волна освоения скандинавами просторов Русской равнины, к которым могли примыкать финны, балты и прибалтийские славяне, плавно катилась по этой равнине с северо-запада на юго-восток. Археологически скандинавы в середине VIII века появляются в Ладоге, в середине IX века уже плотно сидят на Рюриковом городище в истоке Волхова, во второй половине IX века имеют несколько постоянных факторий на средней Волге и чувствуют себя как дома на верхнем Днепре в Гнездове. Наконец, в самом начале X века они появляются в Киеве, а к концу первой его четверти выглядят в глазах Ибн Фадлана завсегдатаями в Булгаре. И тут в конце первой половины X века на эту широкую спокойно катившуюся вниз по течению Волги и Днепра скандинавскую волну накатилась с юга короткое, но бурное цунами – вышвырнутая хазарами и византийцами из Причерноморья русь Игоря Старого. Почему-то, мы так и не знаем почему, интерференция этих двух волн дала самый мощный всплеск на среднем Днепре и верхнем Волхове, после чего Киев быстро превратился в столицу нового государства – Киевской Руси, а на севере вдруг возник и тоже начал бурно расти его «дублер» Новгород Великий.

В новой столице Руси сразу проявила себя вторая интерференция, языковая. В результате этой интерференции многонациональное и многоязыкое население Киева, остро нуждающееся в едином языке общения, относительно быстро выработало койне на основе местного восточнославянского говора. Почему именно его? Неизвестно. Может быть, к X веку в Киеве уже абсолютно численно преобладала славянская этническая компонента. Может быть, подобное славянское койне было к тому времени основным средством торговых сношений варягов с аборигенным населением Русской равнины. Но, безусловно, главным фактором, перетянувшим в Киевской Руси чашу весов в пользу именно славянского, а не германского языка в качестве де-факто государственного, оказалось крещение Руси. В деле государственного и церковного устроения древнецерковнославянский язык, имевший к тому времени не только солидную письменную традицию, но и обширную библиотеку христианской литературы, имел абсолютное превосходство над практически бесписьменным германским языком скандинавов. Не мог с ним конкурировать и язык начальной руси с его таинственным «ивановым написанием», на котором в лучшем случае имелось какое-то количество церковных книг да несколько международных договоров «рода русского» с Константинополем.

Появление письменного государственного языка стимулировало в Киевской Руси в числе прочих богоугодных дел начало летописания и практически сразу же породило третью, информационную, интерференцию. Вследствие этой третьей интерференции все достоверные сведения о нашем прошлом оказались погребенными в летописях под многими слоями различных «шумов», вольно или невольно внесенных туда киевскими «краеведами» и их собратьями, приложившими руку к сочинению, исправлению и прямой фальсификации нашей древней истории. К сожалению, это тот самый случай, когда шум практически полностью подавил полезный сигнал. В итоге мы имеем в наших, с позволения сказать, «летописях» то, что имеем – слабо коррелированный с реальностью информационный «шум» вместо истинной истории древней Руси.

Современная наука знает методы очищения сигнала от шумов и восстановления утерянной из-за них информации. В частности, благодаря этим методам мы слышим в наших мобильных телефонах не противное эфирное шипение, знакомое нам по старым радиоприемникам, а отчетливые хорошо различимые голоса абонентов, даже если они находятся на другой стороне земного шарика. К сожалению, в истории таких универсальных, надежных и безотказно срабатывающих методов восстановления истины нет. Кое-что может археология, но ее возможности тоже ограничены. К тому же даже имеющиеся возможности археологии остаются невостребованными отечественными историками. Поэтому, если только не будет когда-нибудь изобретена машина времени, мы скорее всего так и не узнаем, что же творилось на самом деле в нашем далеком прошлом.

Тем не менее, еще и еще раз хочу повторить: незнание истины не оправдывает вранья, особенно когда вранье касается не частного вопроса, а истории великой державы. И так же еще и еще раз настаиваю: аморально выдумывать себе славную историю, аморально пропагандировать та‑ ковую, столь же аморально гордиться таковой.