Текст книги "Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей"

Центральная Европа или Крым?

Мы уже знаем, что «внешнеполитическая деятельность» Игоря Старого началась в Керченском проливе, где он пиратски, как и подобает истинному викингу, атаковал и ограбил хазарский город Самкерц. Но подоспевшее регулярное хазарское войско не только отобрало всю добычу, но и, захватив базу Игоря, заставило того воевать против Византии. В нашей литературе можно встретить утверждение, даже убеждение, что захваченной хазарами «столицей» Игоря был Киев. Это всего лишь домысел, основанный исключительно на фантастической истории Киевской Руси, придуманной киевским «краеведом». В «Кембриджском анониме», донесшем до нас злоключения Игоря, о Киеве нет ни слова, а все захваченные хазарским военачальником Песахом в ходе кампании против Игоря города находились исключительно в пределах Крымского полуострова. Что же касается Киева, то завоевывать его у хазар вообще не было никакой нужды, так как в то время Киев и так давно был хазарским городом, что, в частности, подтверждается документом как раз этого времени, так называемым «Киевским письмом»[133]133
  Характерно, что Википедия называет это письмо «древнейшим аутентичным документом, вышедшим с территории Киевской Руси», хотя сам документ не только не упоминает Киевскую Русь, но и не дает ни малейшего основания подозревать ее существование.


[Закрыть] из Каирской генизы.

По принуждению победителей-хазар Игорь в 941 году совершил пиратский рейд в Византию. Сто́ит обратить внимание на то, что о направляющемся к Босфору флоте Игоря византийцев предупредили сначала херсонцы, а затем болгары. То есть флот руси шел к Константинополю сначала мимо берегов Крыма, а затем Болгарии. Таким путем он мог идти только от Керченского пролива. Туда же, к Керченскому проливу, по словам Льва Диакона, вложенным им в уста императора Цимисхия, бежал Игорь с остатками своих кораблей после поражения. Туда же «домой» отправлял Цимисхий и побежденного им Святослава, которого, кстати, все тот же Лев Диакон называет «катархонтом тавроскифов». Конечно, можно пытаться дезавуировать этих «тавроскифов» тем, что греки именовали скифами всех варваров, обитавших севернее Черного моря, то есть в Великой Скифии. Пусть так, но Диакон называет русь не просто скифами, а, извините, все-таки тавроскифами, а так он мог назвать только «скифов», обитавших в Таврии.

Договор между русью Игоря и Византией, датируемый в ПВЛ 945 годом, заставляет Игоря защищать Херсон от черных булгар, что возможно только в том случае, если владения Игоря находятся между ними, то есть опять же в Крыму. Меморандумом 971 года Цимисхий обязывает Святослава не вести войн в районе Херсона, что предполагает по-прежнему близость владений Святослава к этому крымскому городу. Таким образом, вся удостоверенная документами вне ПВЛ деятельность Игоря и Святослава замыкалась главным образом на Крым, и лишь Святослав попытался распространить ее на Подунавье[134]134
  Здесь «за скобки» выносится покорение и разорение Хазарского каганата, так как оно приписывается Святославу исключительно авторами ПВЛ и не имеет подтверждений независимыми свидетельствами. Скорее наоборот. По данным арабских авторов, русь громила Хазарию в то время, когда Святослав воевал в Болгарии.


[Закрыть]. Более подробный и развернутый перечень аргументов в пользу крымской резиденции Игоря и Святослава читатель сможет найти у А. Никитина, а здесь на эту тему остается сделать лишь пару дополнительных замечаний.

Как представляется мне, именно с таврической «пропиской» руси связаны типичные эпитеты, «дикая», «жестокая» и «кровожадная», которыми характеризуют русь византийцы: «всех оставляющий позади в жестокости и кровожадности»; «скифский народ, дикий и грубый»; народ, «как все знают, жесточайший и суровый». Наверное русь действительно в смысле жестокости не уступала своим родителям-скандинавам, но какую-то особую свирепость греки приписывали руси не только вследствие ее объективной «викингской» природы, но и по инерции считать именно варварских обитателей Тавриды особенно кровожадными дикарями. В греческой традиции такими жестокими и беспощадными, без жалости и без разбору убивающими всех попавших к ним в руки чужаков, предстают обитатели Крыма тавры. Такими же в представлении греков остались и их исторические преемники тавроскифы-русь.

Также нельзя пройти мимо еще одной выразительной аналогичной традиции, на сей раз арабской, о трех составных частях древней руси, из коих в одной, а именно Арте (Артании), не удалось побывать ни одному чужестранцу, так как местные жители обязательно убивали всех пришельцев. Весьма вероятно, что арабская традиция об Арте – это отражение греческой о таврах и крымской руси. Так что легендарной Артой вполне мог быть Крым, который у арабов впоследствии также получил название «острова руси». Этот остров размеров в три дня пути был покрыт лесами и болотами, что в целом не противоречит размерам и ландшафтам Крыма с лесами в его гористой части и «гнилым» болотом Сиваша у северо-восточных берегов. Важным аргументом в пользу Крыма следует считать часто повторяемое арабами утверждение, что остров был весьма населенным, конкретно даже говорилось о ста тысячах жителей. Трудно сказать, насколько можно доверять этому числу, но даже близко сопоставимого населения не могло быть ни на одном из конкурентов Крыма, будь то остров Рюген или тем более островок Рюрикова городища.

В контексте упоминания «острова руси» арабские географы подчеркивали, что все свои походы и набеги русь совершала только и исключительно на кораблях. Именно эта особенность начальной руси дала основание А. Никитину назвать ее «морской пехотой». Кстати, Никитин очень едко высмеивал своего «краеведа», изобразившего в ПВЛ молодого Святослава этаким кочевником Дикого поля, всю жизнь проводящим на коне вместе со своей дружиной. На самом деле, множественные утверждения арабов о неумении руси сражаться верхом подтверждает и Лев Диакон при описании доростольского сражения, в частности, касательно конкретно Святослава и его войска. Поэтому вряд ли стоит принимать всерьез любые гипотезы аланского или тюркского происхождения начальной руси. Трудно представить себе кочевников-мореходов. И уже полный абсурд – степняки, не умеющие воевать верхом.

Чтобы покончить с «центрально-европейской» русью, необходимо вернуться к еще одному тезису А. Никитина о якобы разной руси Вещего Олега и Старого Игоря. Под давлением неопровержимых аргументов Никитин не мог не признать, что русь Игоря, а также и русь Святослава – это русь крымская. Но в попытке сохранить свою гипотезу центрально-европейского происхождения руси, он отделяет от нее русь Вещего Олега. Главный аргумент Никитина – якобы европейское происхождение «Его Светлости». Однако вынос мифической личности Вещего Олега за рамки реальной русской истории лишает Никитина главного аргумента. А второй и последний его довод – наличие в договоре 911 года упоминания некой «чужой земли», на которой русь и византийцы обязаны оказывать друг другу помощь, – вообще нельзя рассматривать в качестве аргумента. Почему-то Никитин подразумевал эту «чужую землю» обязательно лежащей между греческой и русской землями. То есть, на самом деле понятно почему. Это позволило ему отодвинуть русскую землю подальше от Византии, разумеется, в удобном для него северо-западном направлении. Но из текста договора никак не следует, что упомянутая «чужая земля» должна разделять Русь и Византию. По букве и смыслу договора она могла лежать где угодно, куда доплывают византийские и русские корабли, хоть на краю света. Наоборот, то значительное место, которое занимает в договоре «морское право», говорит о том, что обе высокие договаривающиеся стороны – морские державы. А этой посылке вполне соответствует крымская, но никак не центрально-европейская локализация Руси того времени. Попутно еще раз хочется подчеркнуть, что и не днепровская.

Так что на самом деле нет никаких оснований отделять русь 10-х годов от руси 40-х или 70-х годов X века, и еще меньше оснований относить русь 911 года подальше от морей вглубь европейского континента. Вся начальная русь IX – это русь крымская. Другое дело, что уже в первой четверти Х века она чувствует себя как дома и в Поволжье, и на Каспии, и на Кавказе и даже в Подунавье. В частности, Ибн Фадлан был убежден, что встреченные им в 922 году в Волжской Булгарии купцы руси приплыли туда с верховьев Волги, и располагал Русь севернее Булгара. Но, что характерно, он слыхом не слыхивал ни о Киеве, ни о Днепре.

Крым или Приднепровье?

Не знаю наверняка, но вряд ли в Крыму найдены какие-либо археологические свидетельства присутствия там в IX – X веках скандинавов. Викинги практически не оставили археологам «норманнских» следов нигде в Европе. Они слишком быстро адаптировались и ассимилировались, либо, чаще всего, еще быстрее «делали ноги». Но договор 911 года, если это не «липа», от начала до конца сфабрикованная киевскими «краеведами», что выглядит невероятным, дает твердые основания полагать, что скандинавы в IX веке достигли Крыма и, встретившись там с местными готами, образовали тот самый симбиоз, который положил начало народу «русь». В этом симбиозе готский субстрат дал новому этническому образованию местную основу и местные приморские базы, которые вероятно располагались на всех трех оконечностях Крыма[135]135
  У мыса Тарханкут в Караджинской бухте, в Севастопольской бухте в районе Инкермана и предположительно в районе Керчи. Впрочем, нельзя исключать и Тамань.


[Закрыть], а скандинавский суперстрат, бесспорно привилегированный и лидирующий, дал новому народу «пассионарность», благодаря которой русь быстро вышла на европейскую арену и заставила говорить о себе. Означенный симбиоз позволил «нищим, не имеющим национальности» остаткам крымских го́тов поднять голову и громко заявить о себе под новым именем, а викингам-скандинавам – возможность быстро укорениться на Черном море, где имелись великолепные возможности для их самореализации.

Отдадим должное А. Никитину: он имел смелость признать крымскую русь. Но, увы, он не принял Крым как исконную родину руси отчасти из-за своей ошибочной концепции возникновения первоначальной руси то ли во Фризии, то ли в центральной Европе, а отчасти, вероятно, из-за инерции мышления и отечественной историографической традиции, которая выводит начало русской истории из Поволховья и Поднепровья. В русле этой традиции у Никитина крымская русь – всего лишь побочная ветвь, ответвление приднепровской руси, которая, в свою очередь, вторична по отношению к руси европейской. Но на самом деле никаких доказательств существования ни фризской, ни центрально-европейской руси нет, а те, что приводит сам Никитин, очевидно ошибочны. Более того, если мы имеем несколько заслуживающих доверия свидетельств современников о крымской руси IX и X веков, то о гипотетической приднепровской руси вообще нет никаких объективных данных вплоть до приблизительно середины X века, когда о «Внешней Руси» и местности Киоав-Киова в ней впервые написал Константин Багрянородный, а топоним «Киййоб» проявился в «Киевском письме». Разумеется, здесь, как и ранее, мы исключаем фантазии «краеведа»-киевлянина в ПВЛ о так называемой «Киевской Руси» IX и первой половины X века с мифическими фигурами Кия с братьями и сестрой и Аскольда с Диром, справедливо дезавуированных Никитиным, а также не дезавуированного Никитиным, но от этого ничуть не менее мифического Вещего Олега.

Объективные данные археологии в полном согласии с Багрянородным и «Киевским письмом» не дают оснований говорить о приднепровской Руси до X века. Мы уже знаем свидетельства независимых зарубежных археологов, что IX век – «один из наименее интересных периодов в истории этой издревле заселенной местности» (швед Ю. Кальмер), «…история города берет начало в конце IX в., а к середине X в. он превращается в важный городской центр» (француз К. Цукерман) и «военно-политические функции города как центра отчетливо зафиксированы только в Х веке» (немец Э. Мюле). То есть, реально политическим центром чего-то город Киев стал где-то к середине X века, в целом синхронно первым упоминаниям Киоава-Киовы Константином Багрянородным, Киййоба «Киевским письмом» и Куябы арабскими географами. Но, разумеется, в вопиющем противоречии с ПВЛ и всей общепринятой историей Киевской Руси.

Отечественная историография вслед за академиком Б. Рыбаковым трактует «Внешнюю Русь» Константина Багрянородного как некое противопоставление «Внутренней Руси», в которую Рыбаков, продолжая и развивая концепцию А. Насонова, включал Среднее Приднепровье с Киевом, Черниговом и Переяславлем. Однако в тексте Багрянородного никакой «Внутренней Руси» нет, и более того, нет города Киева. При беспристрастном прочтении источника становится очевидным, что у Константина во «Внешней Руси» есть некая местность Киоав-Киова с крепостью Самватом, а все перечисленные им города, в том числе и находящийся совсем рядом с Киевом Вышгород, Константин относил к «Внешней Руси». Между тем специальная оговорка Багрянородного о том, что описываемая им Русь – «внешняя», действительно подразумевает наличие другой, какой-то «внутренней» Руси. Вряд ли удастся найти на эту роль более удачного претендента, чем Крымская Русь, действительно угнездившаяся внутри греческой ойкумены прямо под боком у византийского Херсона.

Крымскую локализацию первичной руси подтверждает так называемый «Баварский географ», в котором при перечислении племен и народов Восточной Европы первой половины IX века русь (Ruzzi) названа непосредственно вслед за хазарами (Caziri). Ведь именно в Крыму начальная русь родилась и долго, весь IX и почти половину X века, наиболее близко, буквально бок о бок, сосуществовала не только с греками, но и с хазарами. А вот Киевской Руси в первой половине IX века вообще еще не было. Так что в «Баварский географ», перечисляя народы и племена (не государства!) Европы, почти наверняка имеет в виду крымскую русь, а не Русь Киевскую.

Я отдаю себе отчет, что невероятно трудно перевернуть вверх тормашками, а на самом деле поставить с головы на ноги заржавевшую историю начальной руси в изложении ПВЛ. И тем не менее, надеюсь, что люди со здравым рассудком еще способны воспринимать разумные аргументы, особенно если таковые целиком и полностью согласуются с объективными данными археологии. В пользу первичности именно крымской руси по отношению к руси приднепровской наряду с приведенными мною выше аргументами говорит археология Киева в трактовке не отечественных и тем более украинских, а видных зарубежных археологов. А их вывод категоричен: Киев как политический центр археологически проявляет себя только к середине X века! Это настолько точно совпадает с крушением крымской руси Игоря Старого, что вряд ли можно посчитать сей факт случайным. Объединение сведений «Кембриджского анонима» и византийских хронистов дает нам некоторое представление об этом крушении.

В самом конце 30-х годов X века ольг (х-л-гу) крымской руси Игорь, воспользовавшись удобным моментом, совершил в лучших традициях викингов пиратское внезапное нападение на соседний хазарский город Самкерц и захватил там большую добычу. Однако потом он с позором бежал от подоспевшего регулярного хазарского войска во главе с неким Песахом, и Песах не только отнял у Игоря всю добычу и разорил его базу, но в отместку заставил начать военные действия против Византии. Подчиняясь требованию победителя, Игорь совершил очередной пиратский рейд на Вифинию, область Византии на малоазийском побережье Черного моря, и вновь потерпел сокрушительное поражение от сухопутных имперских войск и огнеметного флота. Итог этой неудачной кампании подвел договор, датируемый в ПВЛ 945 годом. Этот итог катастрофичен для крымской руси. Она по-видимому потеряла свою крымскую базу, захваченную Песахом, весь свой флот, сожженный «греческим огнем», а с ними всякую возможность существовать по-прежнему, то есть грабить побережье Черного моря и сбывать награбленное в Византии. Русь, бывшая с самого своего начала, по удачному выражению А. Никитина, «морской пехотой», поневоле превратилась в просто пехоту, а ее предводитель Игорь был вынужден искать новые места для рэкета на суше, в первую очередь в ближайших к Крыму районах: Северном Причерноморье и Среднем Поднепровье. Вот тут-то и возникла Киевская Русь.

В завершение темы полезно вернуться к таинственному «иванову написанию». Если эта гипотетическая азбука действительно была выработана готским епископом VIII века св. Иоанном для нужд церковного богослужения в его крымско-готской епархии, то это был скорее всего модифицированный в соответствии с эволюцией греческой азбуки вариант алфавита Ульфилы. После появления в IX веке в Крыму пришельцев-скандинавов и симбиотического слияния их с аборигенами-готами эту гипотетическую азбуку, приспособленную к особенностям крымско-готского языка, должны были воспринять близкие готам по языку скандинавы, вследствие чего та должна была превратиться в универсальную письменность для русского языка, который в то время был вне всяких сомнений языком германским, возможно неким гибридом древнескандинавского и крымско-готского. Тогда наверняка именно с этой азбукой в IX веке столкнулся – заметим себе, все там же, в Крыму! – Константин-Кирилл Философ во время своей хазарской миссии 860 года и естественным образом назвал ее «русским письмом». Таким образом, две гипотезы, о начальной крымской скандинавско-готской руси и «Ивановом написании» как письменности для языка этой гибридной руси, неплохо дополняют друг друга, что само по себе может служить косвенным доказательством правоты обеих.

Тем не менее, я не могу не упомянуть об еще одном и только одном, благо, никаких иных мне просто не встречалось, объяснении «Иванова написания». И. Хайнман[136]136
  И. Хайнман. Еврейская диаспора и Русь. Иерусалим, 1983.


[Закрыть] объясняет «Иваново» из ивритского ןוי (или ןוי), что звучит примерно как явэн и означает «Греция». Тогда «иваново написание» – это всего-навсего греческий алфавит, и слова договора «мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях» следует понимать так, что оба экземпляра были написаны по-гречески, для чего в состав русской делегации был введен хорошо владеющий греческим языком гот Стемид. Надо признать, объяснение выглядит простым и оттого очень красивым, по крайней мере, для неспециалиста в иврите. Иврит наверняка имел в X веке какое-то хождение в Крыму, бо́льшая часть которого находилась под властью Хазарии. Вот только зачем готу пользоваться словом из иврита, составляя договор между греками и русью на греческом языке, даже если этот гот был настолько образован, что знал иврит тоже? Непонятно.

«Ротс» или «хрос»?

Вопрос возникновения начальной руси неизбежно пересекается с проблемой появления самого́ этнонима «русь». Разумеется, в контексте гипотезы о крымском симбиозе скандинавов и готов из многочисленных толкований этого этнонима предпочтение автоматически получают те, которые так или иначе связаны со скандинавами либо готами.

На скандинавском направлении давно известна и на сегодняшний день числится среди наиболее популярных «теория руотси». Согласно ей, свое имя этнос «русь» получил от древнегерманского слова ротс [ro:θs / ru:θs], означающего «весло» или «гребля», через финское посредничество, так как в современном финском языке закономерно производный от ротс компонент сложных слов ruotsi– означает все связанное со шведами: Ruotsimaa – «Швеция», ruotsilainen – «швед». Естественно, теория предполагает, что финны восприняли это слово непосредственно от викингов-норманнов. А вот объяснений, как и почему это слово перешло от финнов в древнерусский язык и было принято в качестве самоназвания приднепровскими славянами, так и не придумано, и это практически обесценивает всю теорию.

Строго говоря, нигде, ни в одном средневековом документе само слово ротс не зафиксировано, но оно, безусловно, существовало, так как у него есть преемники в современных германских языках: немецкие Ruder – «весло, руль (кормило)» и Rudern – «гребля», а также английское rudder – «руль». Зато из древнескандинавских рунических надписей известно слово – ротекарлар – «гребцы», а дословно – «гребные мужи». И тут мы подходим к очень важному моменту, устраняющему необъяснимое, да на самом деле и ненужное финское посредничество. Ведь ротекарлар – суть те самые русские карлы, то есть «мужи» руси, составлявшие посольства русских каганов и ольгов в Константинополь в 838 и 907 годах! Если не брать в расчет такую историческую фантастику как крымские финны, то следует принять прямое превращение древнескандинавского ротс / рутс в древнерусское «русь». Но, вполне возможно, все же не без посредничества, только никак не финского.

Готское объяснение этнонима «русь» будет, пожалуй, постарше скандинавского, оно восходит к концу XIX века. Согласно ему, этноним «русь» происходит из готского слова ^хрос [^hro:θ] – «слава», в котором диграф ^хр обозначает глухой дрожащий согласный. В русском языке такого звука нет, но имеется звонкая пара к нему, которая передается буквой р. Долгий закрытый гласный звучит как нечто среднее между о и у. Конечное с – на самом деле фрикативный межзубный, которого в русском языке тоже нет, а русским ухом он обычно воспринимается как альвеолярный, вследствие чего все слово в целом слышится как ^хрос. У этого объяснения, почему-то не получившего широкого распространения, есть тем не менее две весьма привлекательные отличительные черты. Во-первых, с учетом реального произношения ^хрос поразительно точно соответствует традиционной греческой передаче этнонима руси – ‛Ρως [^hro:s]. Тот же глухой дрожащий согласный в начале, тот же долгий закрытый гласный и та же неизбежная для греческого языка замена конечного фрикативного межзубного на альвеолярный. Во-вторых, типичное для древнегерманских племен громкое и хвастливое самоназвание «славные»[137]137
  Чего стоит одно только общее самоназвание го́тов гут-тиуда, которое можно понимать как «хороший, добрый народ», если не вообще как «божественные люди»! Две основные ветви готов называли себя остготами, то есть «блестящими готами» и визиготами, то есть «мудрыми готами».


[Закрыть], которое может оказаться решающим фактором для понимания процесса переноса впоследствии этнонима «русь» в славянский языковой ареал и превращение его в топоним, а затем и хороним[138]138
  Топоним– название местности (от греч. τoπoς – «место»); хороним – название страны (от греч. χωpα – «страна»).


[Закрыть] «Русь».

Может быть в генезисе этнонима «русь», как и этногенезе руси, тоже следует исходить из симбиоза скандинавского и готского, в котором роль посредника мог сыграть готский язык. Дело в том, что в нем неизвестен аналог древнескандинавскому ротс, и поэтому ротс мог в сознании го́тов замещаться их собственным близко звучащим словом ^хрос, вследствие чего скандинавские «гребные мужи» превратились в «славных мужей», что вполне соответствует привилегированному положению руси по отношению к чуди. Соответственно, процесс формирования этнонима «русь» мог бы проходить следующим образом.

На первой стадии благодаря крымскому симбиозу скандинавов и го́тов скандинавское роте замещается готским ^хрос и фиксируется в письменном виде, например, «ивановым написанием». Затем устная или письменная словоформа хрос становится известной византийцам и получает сохраняющее ее звучание широко известное греческое оформление Ρως. Параллельно исходное ротс, циркулируя внутри германского мира, фиксируется «Баварским географом» на латыни в форме Ruzzi, в которой, если z читать не по-латински, а по-баварски как [ts], мы видим знакомый корень ротс / рутс с латинским окончанием множественного числа -i. Далее, где-то в конце первой полвины X века, в процесс вовлекается славянское Приднепровье и, может быть, славянская Болгария. На последней стадии генезиса, в XI веке, когда в Киевской Руси при Ярославе Мудром начинается книгописание, киевские книжники (возможно вслед за болгарскими переводчиками) воспринимают из переводимых ими греческих книг слово Ρως и передают его кириллицей как «РУСЬ» с сохранением примерного звучания в среднегреческом языке, но подчиняя этот чуждый древнерусскому языку несклоняемый этноним свойственной ему склоняемой этнонимической парадигме ливь, корсь, сумь, ямь и им подобным.

Славянизированная книжная словоформа «русь» приживается на месте своего образования в Киеве, а затем вместе с православием и славянским языком распространяется на всю Киевскую Русь. Между прочим, явное превалирование в Киевской Руси по сравнению с другими славянскими странами кириллицы в ущерб глаголице может объясняться давно укоренившимся у начальной руси «ивановым написанием», которое, весьма вероятно, стало благодаря знакомству с ним св. Константина-Кирилла прототипом кириллицы.

Здесь напрашиваются еще пара небольших отступлений. Во-первых, то, что в русском языке в качестве имени прижилась форма «Олег», а не «Ольг», могло быть следствием влияния готского ^хэлиг – эквивалента древнескандинавского helgi. Во-вторых, в готском языке неизвестно слово для понятия гребли, что косвенно указывает на го́тов как сухопутный народ[139]139
  Тем не менее, этот «сухопутный» народ в III веке, только-только добравшись до Крыма, сразу начал совершать морские набеги на берега Черного моря, затем острова Эгейского моря и даже грабил Афины.


[Закрыть], которому для превращения в русь, то есть «морских пехотинцев» А. Никитина, требовался не только «пассионарный толчок», но и хорошая мореходная школа. И то и другое они получили от пришельцев – викингов-скандинавов. Тем не менее, для судоходства в готском языке существовал общегерманский глагол фарьян, производное от которого фаринг в значении «путешественник (по воде)» и «член судовой команды» вполне могло быть наследовано от крымской скандинаво-готской руси славянской приднепровской русью с последующим неизбежным и лингвистически абсолютно корректным его преобразованием в восточнославянскую форму «варяг».

А теперь вернемся чуть-чуть назад к Арте (Артании) – одной из трех традиционных частей руси IX – X веков в арабской традиции, которую мы ранее предположительно соотнесли с крымской русью. Теперь для такого соотнесения появляется дополнительное лингвистический аргумент. На первый, особенно непривычный, взгляд может показаться, что между словами арта и ^хрос нет абсолютно ничего общего, но на самом деле это не так. Они вполне могут оказаться одним и тем же словом! Здесь необходимо иметь в виду, что Арта – это некая условность. На самом деле арабское ثرا может читаться несколькими разными способами, так как арабы на письме опускают гласные. При переводе географических названий с арабского на другие языки переводчики просто подставляют соответствующий географический термин, принятый в языке, на который осуществляется перевод. Но в тех случаях, когда этот термин неизвестен или исходное название не может быть сопоставлено с известными объектами, переводчик вынужден произвольно вставлять гласные, обычно одну или несколько гласных а, чтобы получившееся слово было произносимым. Так вот, если отбросить привнесенные переводчиком добавки, консонантный каркас слова Арта, который только и имеет смысл в арабском языке, – ‛рт [‛rθ] – оказывается в точной транскрипции практически одинаковым с каркасом слова ^хрос [^hrθ]. Таким образом, вполне возможно, что несмотря на кажущуюся непохожесть оба слова, арта и ^хрос, могут оказаться одним и тем же, передающим понятие «русь» и относящимся с учетом всего сказанного выше конкретно к крымской руси.

Коснувшись лингвистических аспектов, невозможно не сделать еще несколько замечаний о начальной руси.

Типично готские имена мы видим в договоре Игоря с Византией, приуроченному авторами ПВЛ к 945 году. Там среди имен послов и купцов руси встречаются три имени «Прастен» (Прастен Тудоров, Прастен Акун, Прастен Бернов), и два похожих имени «Фрастен» и «Фуростен» видим у купцов. С учетом отсутствия в старославянском языке звука [f] и закономерного перехода при заимствовании славянским древнерусским языком иноязычного [f] в [р] основа исходного имени реконструируется как «Фрастен». Это популярное среди руси X века имя этимологизируется только из готского языка, в котором фраст означает «ребенок, отпрыск, потомок». Существенно, что корень фраст чисто готский, его нет ни в скандинавских, ни в других германских языках.

Константин Багрянородный мельком замечает, что Святослав, сын архонта Игоря, «сидел в Немогарде». Общепринятая трактовка этой «Немогарды» – Новгород, имея в виду Новгород Великий. Однако на самом деле сидеть в Новгороде Святослав не мог – во время написания Константином его трактата «Об управлении империей», где помянуты Святослав с «Немогардой», Новгорода Великого еще не было. На его месте только-только рубились первые дома. Конечно, может быть у Багрянородного речь шла о Ладоге или Рюриковом городище. Но все это так далеко от Киоава-Киовы, не говоря уже о Крыме! Между тем Немогардой мог быть любой город (или подобно Киоаву-Киове какая-то местность) в Крыму или поблизости, захваченный русью, ведь по-готски нем означает «захват, завоевание». Очень хотелось бы видеть в этой Немогарде только что освоенное (то есть, захваченное, завоеванное) крымской русью Среднее Поднепровье.

Киевлянин-«краевед» описал в ПВЛ Святослава как степняка-кочевника, не покидающего седла неприхотливого воина во главе такой же дружины. Этот выдуманный образ вслед за Львом Диаконом развенчивает А. Никитин. Вопреки вранью ПВЛ Святослав все еще оставался викингом и «морским пехотинцем», осуществляющим свои походы исключительно по воде и боявшимся уходить от нее далеко и надолго, чем вероятно и объясняется его нежелание задерживаться в Хазарии и защищать балканские клиссуры и Преслав от Цимисхия в Болгарии. В этом контексте знаменитое «Иду на вы» Святослава – не что иное, как грозный девиз викингов «Берегись – я иду!» в вольной передаче киевского «краеведа».

Не все просто с первыми вроде бы славянскими именами русских князей. Имена «Святослав», «Ярополк» и «Владимир» не такие уж славянские, они, если так можно выразиться, «двойного применения». Константин Багрянородный передает имя «Святослав» в форме «Сфендостлавос», в которой первый компонент «сфенд» в равной мере соответствует как старославянскому свентъ – «свят(ой)», так и готскому свинт – «сильный, могучий, здоровый». Заметим, что для имени князя-язычника готское значение подходит гораздо больше славянского. В имени «Владимир», которое на самом деле в древних документах писалось «Владимер» (чаще через ять), оба компонента имеют соответствия в готском языке: валд – «властелин, правитель» и мер – «большой, великий; известный, прославленный». И тут снова готская этимологизация смотрится не в пример уместнее славянской. «Ярополк» тоже имеет германские этимологии из Jahr (готское йер) – «год» и Volk – «народ, люди». И вновь та же самая картина: русское слово «полк» как боевая единица восходит к германскому фольк, а для компонента имени правителя «рода русского» в большей степени подходит именно германское значение «народ», а не славянское «полк».