Текст книги "Приснись мне, убийца"

Глава 45

Девушки, в прошлый раз встретившей Хургина у порога, на этот раз не было. Хургин, побарабанив в дверь, обернулся к Большакову и пожал плечами:

– Никого.

– Но старуха-то должна быть. Та самая, о которой вы рассказывали.

– Да, наверное. Но она не откроет. Слишком плоха.

Хургин вдруг подумал, что женщина могла умереть за это время, и их с Большаковым поездка в Смоленск окажется бессмысленной.

– Поверните ручку, – предложил Большаков. – Может быть, дверь не заперта.

Так и оказалось. Дверь открылась, обнажив сумрачное нутро дома. Все так же пахло плесенью и пылью.

– Есть кто-нибудь? – крикнул Хургин.

Ему никто не ответил. Большаков подтолкнул доктора вперед и сам вошел следом.

– Произведем осмотр, – сказал он будничным голосом, в котором таилась насмешка.

– А если в доме никого нет?

– Посторожим вещи хозяев. Они нам еще будут благодарны.

Хургин дошел до знакомой двери быстрым шагом и толкнул ее. Дверь поддалась. Старуха была здесь. Она лежала в постели и смотрела в потолок. Клочья седых волос на ее голове казались бутафорскими.

– Здравствуйте! – громко произнес Хургин.

Стоящий за его спиной Большаков дышал спокойно и размеренно.

Старуха медленно повернула голову и посмотрела на вошедших.

– Я уже был у вас, – сказал Хургин. – Помните? Спрашивал у вас про Аллу. – Показал рукой на стену: – Алла жила там, за стеной. В соседней квартире.

– Алла – хорошая девочка, – сказала старуха.

– Да, – поддержал разговор Хургин. – Очень хорошая. – Быстрым движением достал из кармана снимок – Марина Козлова, ее сестра Алла и маленький мальчик между ними. – Вот она, видите?

Старуха долго смотрела на фотографию, потом ткнула в Аллу старческим сморщенным пальцем:

– Вот Алла.

– Да, – кивнул Хургин, – это Алла. А кого вы еще здесь знаете? Вот эта женщина вам знакома?

Старуха рассматривала снимок. Пауза затягивалась.

– Ну хорошо, – сказал Хургин. – Тогда скажите о мальчике. Как его зовут? Вы помните?

И опять пауза, но на этот раз не столь продолжительная.

– Алешенька, – сказала старуха.

И в прошлый раз она назвала это же самое имя. В тот раз Хургин поправил ее. Теперь он не собирайся повторять свою ошибку.

– Алешенька, – кивнул он доброжелательно, а сердце словно взбесилось и готово было выпрыгнуть из груди. – Он жил здесь, да?

Хургин слышал, как Большаков за его спиной затаил дыхание.

– Да.

– Вместе с Аллой?

– Да.

Старуха отвечала не сразу, а с большой задержкой, и эти паузы казались Хургину невыносимо длинными.

– А кем Алеша приходился Алле?

Пауза. Очень долгая. Хургин догадался наконец, что старуха не поняла вопроса.

– Кто Алеша для Аллы? – спрашивал он терпеливо. – Племянник?

– Сын.

– Сын?

Женщина прикрыла глаза. Она уставала от длинных разговоров, наверное.

– Алеша – сын Аллы?

– Да, – сказала старуха.

– Он жил здесь все время?

– Да.

– Где он сейчас?

Пауза.

– Вы знаете, где живет Алеша?

– Алла умерла, – неожиданно произнесла женщина тихим голосом.

– Да, я знаю. А что стало с Алешей? Его забрал кто-то из родственников?

– Детский дом.

– Он попал в детский дом? – догадался Хургин. – После того, как Алла погибла. Да?

– Да.

Хургин распрямился и теперь мог перевести дух.

– Был этот мальчишка, был! – сказал он Большакову. – Звали Алешей. Она мне и в прошлый мой приезд в Смоленск это имя называла, а я решил, что она оговорилась, что ее подвела память. Никогда здесь Олег Козлов не бывал. Его мать приезжала сюда одна, без сына. И на фотографии этой – не Олег.

– Но почему они так похожи?

– Не знаю. Возможно, в жизни они не так явно друг друга повторяют. Увидим, когда разыщем этого загадочного Алексея. Вот только где его искать?

– А это уже наша забота, – сказал Большаков.

– Думаете, что найдете?

– Ничуть не сомневаюсь. Если он попал в детский дом, то какие-то его следы обязательно обнаружатся.

Глава 46

Алексей носил фамилию своей матери – Горюнов и действительно воспитывался в детском доме. Имя его отца было неизвестно. Все это Большаков выяснил к вечеру того же дня.

Директора детского дома они застали в ее кабинете.

Молодая женщина, едва ли ей больше тридцати. Но держалась очень уверенно и властно.

На всех воспитанников детского дома были заведены личные дела.

«Сохранились ли бумаги Алексея Горюнова? Посмотрим. Когда, кстати, он здесь жил? Лет двадцать назад? Нет, в таком случае ничем нельзя помочь. Бумаги хранятся десять лет. Что дальше? Просто сжигаются, и все».

Хургин поскучнел. Ему показалось, что ниточка оборвалась. Не может судьба радовать все время. Когда-то везенью приходит конец. Большаков с непонятным доктору упрямством продолжал еще задавать какие-то вопросы, но все это было не то.

Хургин уже не участвовал в разговоре, задумчиво скользил взглядом по свежевыкрашенным стенам кабинета. Здесь все изменилось за эти годы – и стены, и люди. «И люди, – вдруг повторил он про себя. – И люди. И люди!!»

– Вы человек здесь новый? – вторгся в разговор Хургин.

Женщина пожала плечами:

– Не совсем. Четыре года работаю.

– А остался кто-то из тех, кто работал здесь прежде? Десять, двадцать лет назад?

– Да, – женщина прикрыла глаза рукой, вспоминая. – Татьяна Тимофеевна. Она сейчас нянечкой работает.

– А прежде?

– Была воспитателем.

– С ней можно переговорить? – быстро спросил Большаков.

– Конечно.

Татьяна Тимофеевна оказалась худенькой низкорослой женщиной. Голова ее была совершенно седой, но глаза смотрели молодо.

– Вы работали воспитателем? – спросил Хургин. – Раньше, несколько лет назад. – Он ожил и теперь снова надеялся.

– Да.

– Вам знакомо такое имя – Алеша Горюнов?

– Да, конечно.

– Вы его хорошо знали? – подключился к разговору Большаков.

– Настолько хорошо, насколько воспитатель может знать своего воспитанника.

Хургин выложил на стол фотографию – Марина, Алла и маленький мальчик с серьезным и строгим взглядом.

– Это он?

– Да, – кивнула Татьяна Тимофеевна.

– Вы не ошибаетесь?

– Нет. У нас есть его фото.

– Неужели сохранилось? – побоялся поверить Хургин.

– Да.

Снимки действительно были. Каждый год все воспитанники детдома фотографировались вместе. Алеша Горюнов почти всегда оказывался где-то с краю. Хургин всматривался в выражение лица мальчика, запечатленного на фотографиях, – взрослея год от года, он сохранял на лице неизменно сосредоточенное выражение.

– Алеша был бойким мальчиком? – спросил Хургин.

– Нет.

– А каким? Расскажите.

– Тихий. Весь в себе. Сторонился сверстников.

– Почему? Его не брали в компанию?

– Мне кажется, что он сам туда не рвался. Ему было лучше одному.

– Много читал? Любил книги?

– Ни да, ни нет.

– Как проводил время?

– Я, наверное, сейчас не вспомню. Он был очень незаметным. Не доставлял хлопот. Понимаете?

– И поэтому о нем нечего вспомнить?

– Да. У воспитателя нелегкая жизнь. Тридцать детей, причем это не обычные дети, не из семьи, а дети брошенные, с нарушенной психикой. С ними очень непросто, всегда много проблем. А Алеша был спокойный. И чем он занимался, я не всегда даже знала.

– С ним не было проблем?

– Ну, не то чтобы совсем не было.

– Значит, что-то случалось?

– Да. Были пару раз неприятные истории. Однажды он украл у своего товарища часы.

Хургин быстро взглянул на Большакова.

– Кто украл – это обнаружилось очень быстро, – продолжала женщина. – Было разбирательство.

– Чем закончилось дело?

– Пожурили его.

– Алешу?

– Да, Алешу. А что еще сделаешь? И часы-то были поломанные, как потом оказалось. Не в тюрьму же его за это сажать. Тем более с такой судьбой ребенок.

– А вы знали о его судьбе?

– Конечно. Его мать погибла в автокатастрофе, отца он не знал вовсе. У нас большинство детей было брошенных. Мать просто оставляет ребенка в роддоме – и все. А у Алеши не было совсем никого. И поэтому его было особенно жалко.

– Родственников, значит, не было? – уточнил Хургин.

– Кто-то был, наверное. Один раз даже приезжала женщина, назвалась его теткой.

– Что вы о ней знаете? – быстро спросил Большаков.

– Ничего.

– Может, и не родственница вовсе?

– Я все-таки думаю, что родственница. Она показывала документы, и там фамилия стояла – Горюнова, как у Алеши. Это я точно помню.

– Откуда она приезжала?

– Ой, этого я не скажу, – пожала плечами Татьяна Тимофеевна. – Какой-то город… – Она задумалась. – Вот эта республика, на Севере, возле Финляндии… Она оттуда была.

– Карелия?

– А какая там столица?

– В Карелии?

– Да, в Карелии. Как их столица называется?

– Петрозаводск.

– Нет, – покачала с сомнением головой Татьяна Тимофеевна, – не то. Что еще там есть, на Севере?

– Республика Коми. Город Сыктывкар.

– Вот! – женщина хлопнула ладонью по крышке стола. – Точно! Из Сыктывкара она приезжала.

– Вы с ней разговаривали?

– Да. Если честно, я надеялась, что она заберет Алешу к себе. В семье ребенку лучше.

– Но она не сделала этого?

– Она и не собиралась, как выяснилось. Провела с ним полдня и уехала. Больше не приезжала никогда.

– А письма писала?

– Нет.

– Ни одного?

– Ни одного.

– Вы в этом уверены?

– Конечно. Все письма приходят на адрес детского дома, и только потом воспитатель отдает письмо ребенку. Я ожидала, что эта женщина напишет Алеше, но писем не было. Это я хорошо помню.

Хургин взглянул на Большакова. Тот пожал плечами, негромко сказал:

– Найдем ее. Горюнова из Сыктывкара. Это проще простого.

– А вы, извиняюсь, кто будете? – спросила Татьяна Тимофеевна.

– А дальше-то что было? – поинтересовался Большаков, демонстративно игнорируя заданный женщиной вопрос.

– Когда – дальше?

– Закончилась детдомовская жизнь Алексея. А дальше что?

– Он пошел в армию.

– Где служил?

– Не знаю.

– Не знаете? – удивился Большаков.

– Нет.

– Он разве не писал писем?

– Нет.

– И после армии – тоже?

– Да.

– Вы что-нибудь о нем слышали? – осторожно осведомился Хургин.

– Нет.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Это обычное дело? Всегда так бывает – уходят из детдома и больше сюда ни ногой?

– Я бы не сказала. И письма пишут, и приезжают. Хотя бы первое время. А от Алеши – ничего.

– Пропал, – сказал понимающе Хургин.

– Да, вроде того.

Татьяна Тимофеевна даже вздохнула.

– А почему, как вы думаете?

– Не знаю.

– Может, с ним что-то случилось? – подсказал Хургин.

Женщина на мгновение задумалась.

– Не знаю, – повторила после паузы. – Хотя для меня, если честно, в этом нет ничего странного.

– В чем вы не видите странности?

– В том, что Алеша так никогда больше не объявлялся. Он все время был сам по себе. Понимаете? Он жил здесь, но это не был его дом.

– А где был его дом? Что было ему дорого?

Татьяна Тимофеевна покачала головой:

– Он всегда был один. Ни к кому не привязывался. Никогда.

В разговоре возникла пауза. Где-то в коридоре послышались детские голоса.

– Алеша никогда не говорил вам о своем брате?

– Брате? – удивилась Татьяна Тимофеевна.

– Да, у него был брат.

– Не слышала ни разу. – У женщины на лице по-прежнему сохранялось выражение удивления. – Это был родной брат?

– Не знаю, – сказал Хургин. – Двоюродный, а может быть – еще более дальнее родство. Значит, не слышали?

– Нет, – сказала Татьяна Тимофеевна. – Для меня это новость.

– Вам приходилось видеть, чтобы Алеша дрался?

Этот вопрос оказался для женщины неожиданным.

– Не помню, – призналась она после паузы. – Хотя… – Покачала головой. – Да, было. Теперь я вспомнила. Как-то он подрался с одним из мальчишек, разбил ему лицо в кровь.

– Алеша разбил? – уточнил Хургин.

– Да.

– Как по-вашему, он был жестоким?

– Я бы не стала давать такое определение.

– Но ведь лицо в кровь разбил, – напомнил Хургин.

– Это совсем не то. Для меня жестокость – это что-то ужасное, что делают бессмысленно и беспощадно.

– А если со смыслом – то это уже не жестокость?

– Ну, не знаю. Как-то иначе называется, наверное.

Она больше ничего не могла им сказать. Пришлось распрощаться.

По пути на вокзал Большаков был молчалив и задумчив.

– Как ваш сын? – вспомнил Хургин.

– Ничего, – ответил Большаков односложно.

– Там за ним присматривают?

– Не понял?

– К врачу его водили? Он обязательно должен находиться под наблюдением.

– Да, – кивнул Большаков. – Это жена уже сделала. – И неожиданно, без какого-либо перехода спросил: – А все-таки кто он, этот Алексей? Как по-вашему? – Видно было, что этот вопрос его очень занимает. – Вы действительно верите, что он брат Олега Козлова?

– Да, – сказал Хургин и посмотрел на собеседника. – Он не просто брат. Он родной брат.

Это было уже слишком. Большаков даже остановился.

– Нет, – сказал он, замотав протестующе головой. – Это невозможно!

– Они – родные братья. Близнецы, – упрямо повторил Хургин. – Хотя мне и самому в это верится с трудом.

Глава 47

Спустя неделю Большаков примчался к Хургину. Возбужденный, едва войдя в кабинет доктора, сказал с порога:

– Они действительно близнецы! Вы были правы!

– Вы разыскали эту сыктывкарскую Горюнову? – догадался Хургин.

– Да! – Большаков был похож на возбужденного пса – волновался и не мог найти себе места. – У них общая мать – Марина Козлова. Такие вот дела.

– Но как они оказались порознь?

– Дело случая. Марина, оказывается, хотела отказаться от детей.

– Оставить в роддоме?

– Да.

– Почему?

– Запаниковала. Она ведь была совсем девчонкой, и никого рядом с ней. Папаша – который Полянский, помните? – исчез еще до рождения детей, родителей у Марины не было. Она бы не подняла на ноги двоих, так она думала. И оставила бы детей в роддоме, в этом нет сомнений, если бы не Алла. Та самая, из Смоленска. Алла перенесла операцию, что-то такое по женской части. У нее никогда не было бы детей. И Алла сказала, что заберет к себе одного из мальчиков, а второй останется у Марины. Поделились по-родственному. Понимаете?

– И дети воспитывались порознь?

– Да. Никогда не видели друг друга. Марина несколько раз ездила в Смоленск, проведывала сына, но у них с Аллой был такой уговор: никогда не открывать детям того, что произошло.

– Почему?

– Не знаю.

– Хотя можно догадаться, – сказал Хургин. – Щадили Марину. Трудно было бы объяснить выросшим братьям, почему их разлучили в колыбели. Олег ничего не знал о брате. Видел только на фотографии, да и то думал, что это он, Олег.

– Но у вас-то откуда была уверенность, что они родные братья?

– Меня к этой мысли подтолкнул разговор с профессором Вольским. Я на его столе увидел журнал «Наука и жизнь». Там была статья про близнецов, очень интересная. Описывается случай, как после долгой, в несколько десятков лет, разлуки встретились два брата-близнеца. Каждый прожил свою жизнь, их пути никогда не пересекались, и они даже не знали до поры друг о друге. И когда произошла встреча, открылись удивительные вещи. У них, оказывается, были общие привязанности и привычки. Оба любили один сорт сигарет и не терпели пива. Оба женились на женщинах примерно одинаковой наружности и любили галстуки нежно-зеленого цвета. И все это – независимо друг от друга. Было что-то такое, самой природой заложенное, что связывало их всю жизнь. Какие они – близнецы? Что в них общего, кроме внешности, и какие такие невидимые нити их связывают? Мы не знаем. Слишком все сложно. Но связь есть. У меня был еще один разговор с Вольским. Он сказал, говоря об Олеге, что должен быть какой-то внешний фактор, который воздействовал на Олега. Не мог он измениться ни с того ни с сего.

– И что же это за фактор?

– Он почувствовал брата. Где-то рядом, совсем близко. Он очень впечатлительный…

– Кто? Олег?

– Да. И мне кажется, он повел себя как некое принимающее устройство. Он вот это поле, излучаемое братом, ощущал каждой клеткой своего тела.

– Но откуда эти жуткие сны? Почему он их видит только тогда, когда происходят убийства?

– Не знаю. Возможно, в момент совершения преступления напряжение, которое испытывает Алексей, достигает наивысшей точки. И вот это поле зла, или импульс зла, которое он излучает, достигает Олега. Звучит несколько вульгарно, будто мы о физических процессах говорим, на самом деле все запутаннее и сложнее. Но это как-то так происходит. Так, как я объясняю. – Хургин взглянул на собеседника с неожиданной печалью во взгляде.

– Как-то вы посмотрели… – сказал Большаков. – Не могу даже объяснить.

– Я вдруг вспомнил ваше нежелание выслушать меня прежде. Вашу иронию.

– А вы мстительный.

– Нисколько.

– Ладно, приношу извинения, – сказал Большаков. – И даже более того. Я вынужден признать, что без вас мы не продвинулись бы вперед ни на йоту.

– Ничего удивительного.

– Вот как? – изогнул брови дугой Большаков.

– Да. Здесь не годятся ваши подходы. У вас своя, испытанная временем схема: вот жертва, вот подозреваемый, свидетели дают показания, вы все протоколируете, подогнали эпизод к эпизоду, факт к факту – и все, дело сделано. А здесь все было иначе. И вы забуксовали. В жизни все сложнее и в схемы не всегда укладывается. – Хургин оборвал речь, увидев лицо Большакова. Тот закусил досадливо губу. – Извините, – сказал Хургин. – Я не хотел сказать ничего плохого. Просто мне было очень обидно за Олега. Еще немного – и он мог бы очень жестоко пострадать ни за что. – Доктор вздохнул, запечалившись. – Надо искать Алексея. Он здесь, в городе. И появился сравнительно недавно.

– Вы так думаете?

– Да. Это произошло месяца три или четыре назад. Как раз тогда с Олегом Козловым что-то случилось, он изменился. – Хургин покачал головой. – Он мучился и искал причину происшедшего в себе, а она, эта причина, оказалась вовне. Брат объявился, только Олег об этом не знал. И сейчас не знает. – Хургин встревоженно поднял голову. – Вы ведь ничего не говорили ему о брате?

– Нет.

– Не надо ему пока ничего говорить. Так лучше.

Большаков кивнул.

– А где искать Алексея? – спросил он.

Хургин пожал плечами:

– Не знаю.

– А если хорошенько подумать?

– Я действительно не знаю.

– Кем он может быть, по-вашему?

– Профессия?

– Да. Пишет диссертацию, как Олег?

– Возможно. Но не надо искать прямого сходства. Есть нечто иное, что их объединяет.

– Что?

– У них схожие характеры. Про Олега рассказывали люди, которые его хорошо знали, что он был замкнут, не любил компаний, происходившее с ним, как правило, переживал в душе. Вам это ничего не напоминает?

– То же самое рассказывали об Алексее.

– Вот! – сказал Хургин. – Об этом я и говорю. Алексея будет сложно найти. Он где-то в стороне от людей, сам по себе, на отшибе. Вы обратили внимание, чему Олег посвятил свою жизнь? Взялся за диссертацию, что-то там о латыни. Понимаете? Он в седой древности укрылся, ему никто не нужен. Спрятался.

– И Алексей может себя вести подобным образом?

– Думаю, да. Попробую сейчас сформулировать, но все это будет очень зыбко и неконкретно, – Хургин развел руками, будто извиняясь. – Итак, стремление к уединению. В жизни, в мыслях. Все время один. Даже если рядом люди, то все равно не с ним. Тихое, укромное место. Олег, например, приходя в библиотеку, всегда садился в самом углу, у окна. Особое ощущение уединенности, так я понимаю. Мечта – чтобы никого не было вокруг. В общем, если абстрактно представить лелеемый им идеал, ту среду обитания, где ему было бы наиболее приятно проводить время, то это кладбище.

Хургин не видел, как при его последних словах вздрогнул Большаков.

– Да, именно кладбище, – продолжал он. – Даже вот эта тяга Олега к латыни, к мертвому, по сути, языку…

Он увидел наконец выражение лица Большакова и осекся.

– Кладбище! – потрясенно произнес Большаков.

Он заметно побледнел.

– Что?! – отрывисто спросил Хургин.

– У них у всех незадолго до случившегося кто-нибудь умер!

– У кого – у них?

– У людей, которые погибали, которых Козлов видел в своих снах! Я на эту особенность еще тогда обратил внимание, но не мог этой закономерности объяснить! Убийства происходили вскоре после того, как эти люди, жертвы, кого-нибудь схоронили! Кладбище! Все правильно вы говорили! Алексея на кладбище надо искать! – Большаков рассмеялся дробным нервным смехом и замотал головой. – Он где-то на кладбище работает! Понимаете? Он видит похоронные процессии, по два или три десятка за день. И выбирает свою будущую жертву!

– По какому принципу?

– Не знаю. Это и неважно сейчас. Можно предположить, что он выслеживает тех, кто одинок. Небольшая, в несколько человек, процессия, родственников – почти никого, безутешная вдова рыдает над гробом, и уже ясно, что она одна осталась в доме, ею и надо заняться, это почти безопасно. Вот так и происходит отбор, я думаю. – Большаков потер ладонью лоб. – Да, именно так. Девушка, которая осталась жива и Козлова опознала, была ведь приезжая. И Козлов еще тогда сказал, что он, идя на убийство там, во сне, почему-то знал, что девушки не должно быть в квартире. А ее действительно не должно было быть, она собиралась уезжать после похорон, но не купила билет и заночевала у своего дядюшки, того самого, которого в ту же ночь убили. Значит, убийца выслеживает свои жертвы, у него своя методика отбора.

Большаков был возбужден – совсем как в ту минуту, когда он вошел в кабинет Хургина.

– Мы возьмем его! Прямо сейчас!

Придвинул к себе телефонный аппарат, позвонил в управление, вызвал машину с людьми. Все, кажется, встало на свое место – так ему казалось. Он еще не подозревал о разочаровании, которое ему вскоре предстояло испытать.