Текст книги "Воды любви (сборник)"

Я и мои маленькие шлюхи

Она позвонила, как всегда, ночью.

Я выругался, положил ручку на бумагу, и погасил лампу ночного света. К счастью, пишу я на кухне, где стоит наш телефон, так что он звонил недолго. Я взял трубку.

– Привет, Лоринков, привет, Володя, – сказала она.

– Здравствуйте, Горал, – сказал я.

– Снова вы, – сказал я.

– Я же просил вас не звонить мне больше, – сказал я.

– Да что ты мне «выкаешь», – сказала она.

– Давай на «ты», – сказала она.

– Ты Володя Лоринков, я Горал Линорик, – сказала она.

– Кстати, хочешь послушать классную историю про Муху Цеце, – сказала она.

– Нет, – сказал я.

Ночью стоять босиком на кухне было холодно из-за плитки. Я переминался.

– Значит так, – сказала она.

– Я сказал «нет», – сказал я.

– Почему ты такой грубый, Володя, – сказала она.

– Почему вы мне звоните? – сказал я.

– Володя, ну, мы же все знаем, что ты единственный настоящий писатель сейчас, – сказала она.

– На самом-то деле мы все про себя знаем, – сказала она.

– Все мы кривляемся просто, а если по делу, то все мы в курсе, что среди русских писателей есть только один человек, который пишет не хуже, чем Маркес, Апдайк, Воннегут, Фаулз или Мейлер, – сказала она.

– И это ты, Володя, – сказала она.

– Владимир Владимирович Лоринков, – сказал я.

– Владимир Владимирович Лоринков, – сказала она.

– Тем более, если вы все всё понимаете, – сказал я.

– Почему вы мне звоните, вы, все – сказал я.

– Ну, Володя, – сказала она.

– Вечность одно, а фуршеты другое, – сказала она.

– Я никогда в жизни не подтвержу при свидетелях того, что только что тебе сказала наедине, – сказала она.

– Оставьте меня в покое все, – сказал я.

– Значит, есть Муха Цеце, моя легендарная Муха Цеце, это персонаж, – сказала она.

– Ну, – сказал я.

– Короче она такая смешная, она хипстер, ну и немножко кидалт, – сказала она.

– Не ругайтесь, дети спят, – сказал я.

– Володя, тебе пора переезжать в мегаполис, – сказала она.

– Чтоб вы там из меня кровь сосали без перерыва, – сказал я.

– Вернемся к Мухе Цеце, – сказала она.

– Нет, – сказал я.

– Она такая прикольная, – сказала она.

– В этой серии Муха Цеце пишет письмо Медведеву, – сказала она.

– Что еще за чувак, – сказал я.

– Президент Россиянии, – сказала она.

– А? – сказал я.

– Ну России, Рашки этой, – сказала она.

– А что, у вас не Ельцин президент уже? – сказал я.

– Володя, ты что, не следишь за политикой, – сказала она.

– Нет, – сказал я.

Прислонился лбом к стеклу и стал смотреть на шлюшек из ночного клуба, который напротив нашего дома до утра музыкой бухает. Бух-бух. Красивые шлюшки. В чулках, в крупную сетку… У меня встал.

– У меня встал, – сказал я.

– Вот видишь, а ты не хотел про Муху Цеце, – сказала она.

–… – ничего не сказал я.

– В общем, Муха Цеце пишет письмо Медведеву… – сказала она.

– Что еще за чувак? – подумал я.

–… с просьбой освободить Ходорковского, – сказала она.

– Она бросает письмо в бутылку и бросает бутылку в море, – сказала она.

– После этого идет спать и тут ей звонит Медведев, – сказала она.

– Он говорит ей «привет Цеце», она говорит в ответ «здравствуйте Медведев», – сказала она.

– После этого они болтают немного, а он напоследок говорит, «кстати, о твоей просьбе, ну, насчет Ходорковского и как бы облегчить его участь», – сказала она.

– «Я велел, чтобы ему в еду добавляли слабительное», говорит Медведев, – сказала она.

– «И так его облегчит», говорит Медведев, – сказала она.

Я потрогал член. Господи, огромный просто, и твердый… Как камень!

– Почему ты молчишь, – сказала она.

– А что? – сказал я.

– Это же СМЕШНО, – сказала она.

– Муха Цеце это моя фишка, это целая фабрика шуток и детского, наивного взгляда на мир, – сказала она.

– Ясно, – сказал я.

– Послушайте, Горал, – сказал я.

– Горал Линорик, – сказала она.

– Марта Кетру, Горал Линорик, Малат Шуралматов, Мурал Анормаралиев, Вася Пупкин, – сказал, раздражаясь я.

– Идите НА ХРЕН все, – сказал я.

– Я не люблю ненастоящих людей с ненастоящими фамилиями, – сказал я.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.

– О том, какой у меня ОГРОМНЫЙ член, – сказал я правду.

– Разве не о том, как быть Парадоксальным и Ироничным? – сказала она.

– Я думала все Настоящие писатели только об этом и думают, – сказала она.

– Я тело неудачника, в которое по ошибке попал предназначенный другому дар, – сказал я.

– Ирония, парадоксы… – сказал я.

– Пусть идут следом за вами, – сказал я.

– Вот мой член намного важнее, это подарок судьбы, – сказал я.

– Ты антисемит? – сказала она.

– Горал, я не люблю такие вопросы, – сказал я.

– Особенно когда их задают евреи, – сказал я.

– Ничего, мы все равно будем вместе, – сказала она.

– Ты и твоя малярийная муха? – сказал я.

– Ты и я, – сказала она.

– Это вряд ли, – сказал я.

– Ты что-то сейчас пишешь? – сказала она.

– Я все время что-то пишу, – сказал я.

– Прямо как Дима Быков, – сказала она.

– Почему вы не называете людей полным именем? – спросил я.

– А что, Володя? – сказала она.

– Ладно, – сказал я.

– Я любуюсь шлюхами из ночного клуба, – сказал я.

– Не хочешь написать со мной в соавторстве что-то? – сказала она.

– Только объявление о розыске, – сказал я.

– Пока, милый, – сказала она.

– Привет комару, – сказал я.

– Мухе, – сказала она.

– Мухе ЦеЦе, – сказала она

Я повесил трубку. К клубу подъехала машина. Шлюха склонилась к окну и я увидел, что белья на ней не было. Конечно, я одел очки. Телефон едва зазвонил, и я сдернул трубку.

* * *

– Володь, привет, – сказал голос с чистейшим московским акцентом.

Значит, гастарбайтер какой-то, понял я. Так оно и оказалось.

– Это Багиров звонит, Эдик, – сказал голос.

– Очень приятно, – сказал я.

Записал фамилию на листке бумаги, рядом с «медведевым» и «ходорковским». Завтра погуглю, подумал я.

– Мне тоже, – сказал он.

– Давай встретимся, – сказал он.

– Интересно было бы с тобой познакомиться, – сказал он.

– Ну, давайте, – сказал я.

– Брось мне «выкать», – сказал он.

– Пусть Дима Быков мне выкает, – сказал он.

– Ты же не Дима Быков? – сказал он.

Я глянул на отражение в окне, за которым мельтешили шлюхи.

– Нет, – сказал я.

– Ну лады, – сказал он.

Я положил трубку. Подвинул стол к окну так, чтобы свет от фонаря падал. Стал, поглядывая на шлюшек, писать. У спины потеплело.

– Спи, – сказал я.

– Не стой босая на плитке, – сказал я.

– Пишешь? – спросила жена.

– Рассказ? – сказала она.

– Сценарий на сорок тысяч, – сказал я.

– Недурно, котик, – сказала она.

– Кто звонил? – сказала она.

– Так, знакомая одна, – сказал я.

– Горал Линорик, – сказал я.

– Ох уж эти твои шлюхи, – сказала она.

– Брось, – сказал я.

– Она рисует не смешные комиксы и я ее в жизни не разу не видел, – сказал я.

– Тебе звонит ночью женщина по имени Горал Линорик, которая рисует не смешные комиксы, и хочет, чтобы ты рассказал ей, почему ты такой грубый? – сказала она.

– Да, – сказал я.

– Бедненький, не нужно столько оправдываться, – сказала она.

– Не нужно громоздить столько лжи из-за какой-то интрижки, – сказала она.

– Ты же знаешь, что я не против, главное, чтобы я ни о чем не знала, – сказала она.

– А я УЗНАЛА, – сказала она.

Я молчал.

– Что там у клуба? – сказала она.

Сняла с меня очки, надела и присмотрелась. Очки, рубашки, часы, еда в ресторане… Все-то они норовят отобрать. Женщины. Но им идет.

– Мм-м-м, какие ноги, – сказала жена.

Я прищурился. Ноги были и правда что надо. Они торчали из окна. Машина покачивалась. Секс, секс, секс. Везде секс, подумал я.

Сексический секс.

* * *

…отбросив одеяло, я встал и вернулся на кухню. Машины разъехались, шлюхи разошлись. Зазвонил телефон.

– Привет, – сказал голос с московским акцентом.

– Это я, ну, Эдик Багиров, – сказал он.

– Здравствуйте, Эдуард, – сказал я.

– Да брось ты мне «выкать», – сказал он.

– Слушай, не получается уважить твою просьбу, – сказал он.

– Какую просьбу? – сказал я.

– Ну, встретиться, – сказал он.

– А, – сказал я.

– Так что давай завтра? – сказал он.

– Ну конечно, Эдуард, как вам будет угодно, – сказал я.

– Да не «выкай» ты мне, ты чего, Дима Быков? – сказал он..

.«димабыков», написал я рядом с «медведев», «ходорковский» и «багиров». Телефон вновь зазвонил. Я понял, что сорок тысяч исчезли в ночи, как бледные шлюховские ляжки. Взял трубку.

– Привет, это Дима Быков, – сказал голос.

– Здравствуйте, Дмитрий, – сказал я.

– Ну ты прям, не «выкай», чего ты, – сказал он.

– Че ты, Эдик Багиров, что ли, – сказал он.

– Кстати, он звонил, – сказал я.

– А, привет ему, – сказал он.

– Слушай, я хотел спросить… – сказал он.

– Да бросьте, – сказал я.

– Все вы кривляетесь просто, – сказал я.

– А если по делу, то все вы в курсе, что среди русских писателей есть только один, который пишет не хуже, чем Маркес, Апдайк, Воннегут, Фаулз или Мейлер, – сказал я.

– И это я, – сказал я.

– Владимир Владимирович Лоринков, – сказал я.

– Верно, – сказал он.

– Ты, кстати, говоришь прямо как Горал Линорик, – сказал он.

– Она звонила сегодня, – сказал я.

– Что же ты сразу не сказал, – сказал он.

Мы поговорили еще немного о том, как подорожало метро, и я повесил трубку. Телефон зазвонил сразу же.

Это был мой литагент.

– Привет, – сказала она.

– Я никогда тебе не звоню, – сказала она.

– Мы работаем по электронной почте, – сказала она.

– Так что к чему этот цирк? – сказала она.

– Верно, – сказал я.

Так что я положил трубку и продолжил работу. От меня требовалось написать сценарий к двухчасовому фильму про цыган. В голову мне пришла отличная идея. Я написал «кошка любит коня, а сверху на них падают лепестки подсолнечника». Открыл шкаф и вытащил бутылку вина. Следовало это отпраздновать. Оставалось оформить идею культурно, подчистить ее, и расписать на 50 страниц, но это была ерунда. Главное-то было сделано. Идея. Так что я уже и не нервничал, когда позвонили.

Я отключил телефон. Выпил вина, любуясь идеей сценария. Сунул шнур на место.

– Здравствуйте, – сказал мягко голос.

– Привет тебе, – сказал я.

– Вы же, москвичи гребанные, все хотите на «ты», – сказал я.

– Это президент России Дмитрий Анатольевич Медведев, – сказал голос.

– Здравствуйте, – сказал голос еще раз.

– Мне в общественную приемную пришло какое-то идиотское письмо с дебильными рисунками, – сказал он.

– Муха какая-то, про говно…. – сказал он.

– А я здесь при чем? – сказал я.

– Ваш адрес был указан в качестве обратного, – сказал Медведев.

– Горал, сучка, – сказал я.

– Какой «горал», какой «видал», – сказал Медведев недоумевающе.

– На конверте написано «Лоринков» какой-то, – сказал он.

– Какой-то… – сказал я.

– Да бросьте вы придуриваться, – сказал я.

– Можно подумать, ваши шестерки не доложили вам… – сказал я.

–… что есть только один человек, который пишет на русском языке не хуже, чем Маркес, Апдайк, Воннегут, Фаулз или Мейлер, и это я, – сказал я.

– Владимир Лоринков, – сказал я.

– Ладно, – сказал он.

– Доложили, конечно, а я так… – сказал он.

– Придуриваюсь, – сказал он.

– Как Ваши дела? – вежливо сказал я.

– Да брось ты мне «выкать», – сказал он….

Мы договорились, что он возьмет все шесть последних книг по издательской цене, – причем эротический детектив про Стамбул он просил в двух экземплярах, – а мне за это продлят визу на месяц, и я положил трубку. Я успел выпить полбутылки вина и раскрыл окно. Снял трубку.

– Это Ходорковский, – сказал голос из гулкого помещения.

– Что-то знакомое, – сказал я.

– Вам не звонил Медведев? – сказал он.

– Только что, – сказал я.

– Позвонит еще раз, передайте, пожалуйста, что… – сказал он.

Я тщательно записал его просьбу и обещал передать. Положил трубку, подумав, что он так ни разу и не обратился ко мне на «ты». Ну вот. Стоит в России человеку сесть в тюрьму, как он становится по-настоящему вежливым.

* * *

Я отвечал на звонки уже из чистого любопытства. Половина ночи прошла. Сценарий, как ни странно, двигался. Конечно, в следующий раз позвонили на середине фразы.

– Привет, Володь, – сказал голос с чистейшим московским акцентом.

– А, Эдуард, – сказал я.

– Звонили Горал Линорик и Дмитрий Быков, – сказал я.

– Еще Ходорковский и Медведев, – сказал я.

– Ну, ты им хотя бы не «выкал»? – сказал он.

Мы поговорили немного о том, можно ли стать великим писателем благодаря одному лишь желанию им стать, и мне пришлось огорчить собеседника. Мы попрощались и я попробовал все-таки продолжить работу. Конечно, телефон опять зазвонил

Я даже трубку положить не успел, просто прижал рычажок, и отпустил. Так и есть.

На том конце провода уже был человек.

– Добрый день, – сказал он.

– У нас ночь, – сказал я.

– Это Маркес, – сказал он.

– Я узнал, – сказал я.

– Ну, как там у вас в Молдавии? – сказал он.

– Смотря что вас интересует, – сказал я.

– Давай на «ты», – сказал он.

– Меня интересует то, что Действительно важно, – сказал он.

– Шлюхи? – сказал я.

– Шлюхи, – сказал он довольно.

– Шлюхи везде, – сказал я, пожав плечами.

– Молоденькие? – сказал он.

– Преимущественно да, – сказал я.

После этого я, наконец, поговорил за всю ночь о важном. Маркес оказался приятным стариком и знал толк в шлюхах. Мы договорились созваниваться и попрощались.

Потом я дописал сценарий и положил трубку. Выпил вина еще. Увидел, что фонарь уже не светит, потому что наступает четвертая стража. Тускло светилась Венера. Запели петухи.

После этого никто уже не звонил.

Утро встречи изменить нельзя

…и вот, когда Колька Наумов совсем было прощался с жизнью, прямо из стены и появилась гостья из будущего.

Красивая женщина в обтягивающем серебристом комбинезоне, с шлемом в левой руке и длинным бластером в правой. Целилась она им прямиком в Колиных обидчиков. Алиса, миелофо…. подумал Коля, и потерял сознание. Чтобы очнуться спустя несколько минут от любовных похлопываний по щекам да объятий ребят, которые его тормошили. Одноклассники, неделю разыскивавшие Кольку по всем чердакам да подвалам Москвы, где парня спрятали похитители, уж и не думали найти его живьем…

Женщина в это время наводила порядок.

– Стоять на месте, – сказала женщина с бластером.

– Федеральная служба безопасности Галактики, – сказала она.

– Просто поднимите руки и встаньте к стене, – сказала она.

– И вторую пару рук тоже, – сказала она.

– И третью, и хвостами не шевелить, – сказала она.

Космический пират Крыс и его подельник Крас нехотя, но повиновались. Сразу было видно, что с женщиной они знакомы, и знают, что на расправу она скора.

– Я вас давно знаю, – сказала женщина.

– Вы в курсе, что я на расправу скора, – сказала она.

– Стоять и не двигаться, сейчас вас автомолекулотранспортизируем, – сказала она.

– Начальник, – заныли пираты.

Но было поздно: лица их окаменели, тела скукожились, и стали похожи на тюбики из-под пасты, которой Колька с одноклассниками мазали одноклассниц во время поездок в пионерский лагерь, где пионервожатый Сеня Егоров…

– Что ты вечно о какой-то ерунде думаешь, – сказала Алиса.

– Откуда ты знаешь, о чем я дума… – сказал Коля.

– А, миелофон, – сказал он.

Алиса развязала Коле руки и помогла встать. Сказала тихо:

– Пора прощаться, дружок.

– Меня ждет 22 век, космолеты и Космозоо, – сказала она.

– Удивительные открытия, путешествия в космосе, – сказала она.

– Конечно, и тебя это ждет, – сказала она.

Ребята окружили Алису. Взволнованные, раскрасневшиеся лица, пионерские галстуки, школьная форма, жадные, любопытные глаза… Женщина в комбинезоне, тактично ждавшая у стенки, кашлянула. Сказала:

– Алиса, пора прощаться, – сказала она.

– Третий порт космодверей во время вот-вот закроется, – сказала она.

– Скажите, а можно нам хотя бы… ну на минуточку, в будущее, – сказал Герка Поливаев.

– Нет, дружок, – сказала женщина, но не строго.

– Ну тогда… тогда скажите хоть, кто из нас кем станет! – сказала Аллочка Гербер.

– Вы и сами знаете, кто из вас кем станет, – сказала женщина.

– Ну, пожалуйста, – хором сказали ребята.

– Ну, пожалуйста, Громозека, – сказала Алиса.

Женщина улыбнулась, поправила челку – ребята ахнули, пораженные ее красотой, – и присела прямо на ступеньки подвала. Сказала:

– Спрашивайте, – сказала она.

– Третий порт космодверей подождет, – сказала она.

– Спасибо, Громозека, – сказала Алиса.

– Не за что, Алиса, – сказала Громозека.

– С тебя альпанатра пфы всо ре ку ке, – сказала она.

– Хорошо, – сказала Алиса, покраснев.

– Тогда уже и пру енг мпры щока за щока, – сказала она.

– Ах, шалунья, – сказала гостья.

– Но торпитесь, ребята, – сказала она.

Первым, как всегда, начал Герка.

– Кем я буду, когда вырасту, – сказал он.

– Только честно-пречестно, – сказал он.

– Мы, советские люди будущего, не врем, – сказала женщина и почесала бластером ухо.

– Ты, Гера, станешь рекетиром, – сказала женщина.

– Это как? – сказал Гера.

– Ты будешь привлекать к ответственности бесполезных членов коллектива, – сказала женщина.

– За их нежелание разделять нетрудовые доходы с другими членами общества, – сказала она.

– Попаду в звездную милицию, как вы! – сказал Гера.

– Нет, по мусорской дорожке пойдет Толик, – сказала женщина.

– Ты, Толик, станешь милицейским, дослужишься до полковника, – сказала она.

– Собьешь человека в центре Москвы, ляжешь после этого в госпиталь, – сказала она.

– Возьмешь отпуск, поедешь на Гаваи, встретишь там Машу Петрову, – сказала она.

– Будет как раз первая суббота февраля и вы решите провести маленькую встречу выпускников, – сказала она.

– Ну, а какая встреча выпускников без пьянки, драки и свального греха, – сказала она.

– Вы поймете, что всегда любили друг друга и поженитесь, – сказала она.

– Тебя даже не будет смущать то, что Маша путанила в юности, – сказала она.

– А путанить это как? – спросила Маша.

– О, ты займешься этим всего месяц-другой, так что тебе и знать незачем, – сказала Громозека.

– А вот Тоня Слицкер… – сказала она.

– Тоня, – сказала она и погрозила пальцем.

– Я тоже буду путанить? – спросила отличиница Тоня.

– Еще как! – сказала женщина.

– Это будет 1989 год, твоя мать бросит отца за то, что он… – сказала она.

– Сам еврей, а в жизни так и не устроился на хрен, – сказала она голосом мамы Тони.

– Есть будет нечего и ты пойдешь на панель, – сказала она.

– Панель… это такое место, где дают продукты всем, кто нуждается, – спросила Тоня.

– Ну… в рот точно дают, – сказала женщина и рассмеялась.

Щеки ее порозовели. Стало видно, что разговор доставляет ей удовольствие. Женщина даже перестала поглядывать на третью дверь космопорта. Закинула ногу на ногу. Обтягивающий комбинезон чуть не треснул. У ребят перехватило дыхание. Женщина достала из шлема коробочку с порошочком. Отсыпала на ладонь, вдохнула. Остатками протерла десны.

– Громозека, – сказала с укоризной Алиса.

– Руки же грязные, антисанитария, – сказала она.

Женщина улыбнулась, и погладила по голове Никиту Дражкина. Сказала:

– А ты, Никитос, будешь настоящий пацан, – сказала она.

– Займешься рекитом, но не как лох этот, – сказала она, кивнув на Герку.

– Сколотишь бригаду, круто поднимешься, – сказала она.

– Будешь беспощадно расправляться с должниками, – сказала она.

– И не посмотришь, брат, кум, сват, одноклассник, – сказала она.

– Своими руками Герке паяльник в зад сунешь, – сказала она.

– За коммерсанта того с заправкой в Мытищах, – сказала она.

– А что потом будет? – взволнованно сказал Герка.

– Для тебя ничего, – сказала женщина.

Женя Волков вышел вперед, взволнованно глядя на женщину.

– Ты, Женя, не ссы, – сказала Громозека.

– Пойдешь по гражданской теме, – сказала она.

– Станешь инженер, будешь сандалии на носок обувать, – сказала она и рассмеялась.

Из угла кашлянул Арон Фендельман.

– Ой, я тебя умоляю, – сказала Громозека.

– Вот за это вас не любят, – сказала она.

– А то ты с мамочкой по ночам эсперанто это ваше не учишь, – сказала она.

– Но ты поосторожней, – сказала она, сжалившись и глядя, как наливаются слезами глаза Арона.

– Вырастешь, пойдешь в армию… там не откосишь, – скзазала она.

– Придется поехать в Ливан на танке, а там такое…… хуже чем во вторую кампанию в Чечне, – сказала она.

– Чечня эта галактика такая? – сказал Арончик.

– Ага, черная, можно сказать, дыра, – сказала женщина.

– Короче в Ливане берегись человека в зеленой повязке, – сказала она.

– Хотя какая разница, от судьбы не уйдешь, – сказала она.

– А если я останусь, – спросил Арон.

– Вечно вы торгуетесь, – сказала женщина.

– Мироздание не обманешь, я же сказала, – сказала женщина.

– Останешься тут, пойдешь в коммерсы, все равно тебя выкрадут и все равно Чечня тебе светит, – сказала она.

– И все равно человек в зеленой повязке, – сказала она.

– Ну, кто там еще остался, – сказала она.

Леночка Белкина вздохнула и набралась храбрости.

– Ишь ты какая, – сказала женщина.

– Шестой класс, а титьки уже растут… – сказала она.

– Ты, короче, зря в Володаркина влюбилась, – сказала она, не обращая внимания на покрасневшего шефа кружка воздухоплавания Петю Володаркина.

– Он ведь притырок правда по этой теме поедет, в школе останется кружком руководить, – сказала она.

– В лихие девяностые запьет от тоски да унижения, – сказала она.

– Бить тебя станет, – сказала она.

– А ты – шариться, как все, кого муж бьет, – сказала она.

Леночка побледнела, отступила на шаг и взяла за руку Петю.

– Все равно, – сказала, – я его не брошу.

– Правильно, – сказала женщина с бластером.

– Это я испытывала так, но есть шанс, – сказала она.

– Шанс исправить всегда есть, – сказала она.

– Если вытерпишь до 2000—го, начнется подъем с колен, – сказала она.

– В смысле безнадега будет такая же, но уже с фанфарами и деньгами, – сказала она.

– Петька пусть соберется с силами, грант хватанет на нано-самолетостроение, – сказала она.

– И на эти деньги вы в Штаты свалите, – сказала она.

– Там Петины модельки на вес золота будут, – сказала она.

– Беспилотники-дроны, черных мочить, – сказала она.

– В галактиках типа Ирак да Афган, – сказала она.

Снова порошка достала. Нюхнула.

– Аспирин будущего, – сказала, хотя никто не спрашивал.

В подвал заглянул добродушный барбос. Повилял хвостом. Громозека нажала на кнопку бластера и барбос обернулся кучкой пепла.

– Так и вся наша жизнь, пацаны, – сказала Громозека, которую, совершенно очевидно, развозило.

– Громозека, – сказала с добродушной улыбкой Алиса.

– Ну все-все, не буду больше, – сказала женщина.

– Кто там еще… – сказала она.

– Так, по списку, лохи в классе… – сказала она, раскрыв журнал.

– Лерочка Иновакова, – сказала она.

– Два аборта, семнадцать мужчин, замначальника строительной фирмы, – сказала она.

– Депрессия, ребенок в тридцать семь лет, – сказала она.

– Рано радуешьсся, пацана ты избалуешь, – сказала она.

– Таня Шмуклина, – сказала она.

– Анекдот про помидору на рельсах знаешь? – сказала она.

– Нет, – сказала Таня.

– Ползут две по рельсам, одна говорит осторожно поезд едет вот-вот пое… – сказала Громозека.

– А другая так – где пое…. – сказала она и рассмеялась.

– Короче, Таня, поезд, – сказала она.

– Ну или с учетом сколько тебе осталось, пое…. – сказала она.

Таня разрыдалась. Костя Трубкин обнял ее, стал утешать. Женщина ласково покачала головой, продолжила.

– Так… ты кто чмырек… Севка Непогодин… – сказала она.

– Ты, Севка, вольешься в рыночные отношения, – сказала она.

– Пойдешь еще в последних классах школы путанить, – сказала она щуплому сутулому пареньку с уже, почему-то, проплешиной, и унылой физиономией мартышки.

– Это как? – сказал Сева.

– Это с мужиками, – сказала женщина.

– Да ведь я это… – сказал Севка растерянно.

– Ну в смысле, я уже… – сказал он.

– Ну вот видишь, – сказала женщина.

– Бывают случаи, когда с человеком с рождения все понятно, – сказала женщина.

– И раз так, зачем ты тут наше время тратишь, – сказала она.

Махнула бластером. На полу появилась еще кучка пепла.

– Ты, Саша, уедешь в монастырь, – сказала женщина кому-то в толпе.

– Тоже способ пережить лихолетье, – сказала она.

– И вообще розыск за расчлененку, – сказала она.

– Кстати сволочь она будет еще та, так что я не осуждаю, – сказала она.

– Ты, Игорь, станешь военным, сгоришь в тан… – сказала она.

– В смысле, в звездолете, – сказала она, поймав укоризненный взгляд Алисы.

– Ты Наташа, будешь швея на три рабочие смены, так что не ссы, ты вечно будешь жить в 1980 году, – сказала она.

– Оливье, Алла Пугачева, Подмосковье и лыжи зимой, Затока летом, – скзала она.

– Ты, Рамиль, станешь видным деятелем татарского национального движения, – сказала она.

– А переклинит тебя на теме русопятых из-за того, что Светка Иванова не даст, – сказала она.

– Не косись, не косись, не даст, – сказала она.

– Так что можешь начать ненавидеть народ держиморд прямо сейчас, – сказала она.

– Ты, Игнат, будешь, – сказала она.

– А, нет, у тебя Игнат тоже пое… – сказала она и рассмеялась.

– Василий станет выращивать всякие растения, получит за это… – сказала она.

– Нобелевскую премию?! – сказала Вася.

– Нет, Вася, 6 лет по статье хранение и распространение, – сказала она.

– Адвокат, не отмажет от распространения, хотя ты ж для себя растил! – сказала она.

– Но мусора, волки позорные, им бы засадить пацана, – сказала она.

Вася промолчал. Хмуро покосился на будущих милиционеров Геру и Ваню.

– Ну, кто остался? – сказала женщина.

– Я, – тихо сказал Коля Наумов.

Женщина поглядела на него мутными глазами. Сказала:

– Будешь писателем-фантастом, – сказала она.

– Ты ж сучонок единственный, кто в будущем побывал, – сказала она.

– Поправишься на 50 килограмм, будешь трындеть про авторское право, – сказала она.

– То-се, псевдоним возьмешь подебильнее…. ну пусть будет Лукьяненков, – сказала она.

– Про звездолеты писать станешь, – сказала она.

– Гребанные космические полки, – сказала она.

– Юности моей надежды, – сказала она.

– Все, пацаны и телки, разбиваем понт, – сказала она.

– Минуту на прощание с Алисой, – сказала она.

Встала, пошатываясь, нажала на кнопку в шлеме. Засветились космодвери.

– Алиса, – сказал, волнуясь, Коля.

– Да дружок, – сказала Алиса, улыбаясь бездонными глазами.

– Я хотел спросить… – сказал он.

– Спрашивай дружок, – сказала она.

– Понимаешь, будущее… – сказал он.

– Там где я был, там же было все это… – сказал он.

– Космозоо, бесплатные бутерброды, авиатакси, – сказал он.

– Ну и, дружок? – сказала Алиса, улыбаясь.

– Но ведь ни о чем таком Громозека не сказала! – сказал Коля.

– Понимаешь, Коля, – сказала Алиса задумчиво.

– То, что ты видел это… как бы объяснить…. – сказала она.

– Это была страна первого мира, – сказала она.

–… А что в будущем будет много миров? – сказала Коля.

– Дружок, конечно, и все они будут на одной планете и в одно время, – сказала Алиса.

– Много миров в одном мире, – сказала она.

– Сечешь? – сказала она.

– Комсмозоо, погода на заказ, бутерброды даром и авиатакси… все это в первом мире, – сказала она.

– Горящие танки, путаны, пальяники в заднице… во втором мире, – сказала она.

– Что-то мне не хочется во второй мир, – сказал Коля.

– Эх, дружок, есть ведь еще и третий и даже четверый… – сказала Алиса.

– Вот, Володя Лорченков, – сказала она, кивнув на смуглого крепыша, который утешал плачущую Таню, поглаживая, ее, почему-то, по ягодицам.

– У него отец офицер, они поедут в Молдавию на годик, а потом вдруг бамц, и начнется Будущее, – сказала она.

– И все космодвери закроются, – сказала она.

– Так Володя очутится в четвертом мире, – сказала она.

– А ты останешься всего лишь во втором, – сказала она.

– Так что не жалуйся, москвичок, – сказала она и поцеловала Колю в нос.

…Отошла к Громозеке, встала рядом с ней, помахала рукой… Оглянулась. Двери не открывались. Ничего не происходило. Сказала:

– Ребята, а кто-то на что-то нажимал? – сказала она.

– Ребята? – сказала она.

– Ребята? – сказала она.

– Ребята!!! – взвизгнула она.

– Громозека, лох, пали на ха…! – крикнула она.

– Тащи бластер наркоман гребаный…. – прохрипела она.

–… ебята мы же ообра вам суки на ха мля жеааааа – промычала она.

Ребята молчали. Улыбался глава кружка авиамоделей Петя, сообразивший, какую кнопку жать. Дико щерился Арончик, стащивший бластер у задремавшей Громозеки. Нервно похохатывали девочки. Все они, навалившись на Алису и Громозеку, вязали их, затыкая рты гостям из будущего своими шелковыми пионерскими галстуками.

…уходили ребята из подвала на рассвете.

Покачивалась в углу Громозека, которую повесили всего за час благодаря отличным знаниям Геры в физике и механике – пришлось применить системы рычагов, чтобы вздернуть массивную женщину. Кучкой тряпья чернела в углу Алиса. Ну, бывшая Алиса, которой Гера, быстро смотавшийся домой за паяльником, засунул его глубко-преглубоко. Ее – как и Громозеку – ребята пытали всю ночь по очереди. Мстили за будущее которого – как орала ошалевшая от боли Алиса, когда ей жгли ноги, – все равно нельзя избежать. Но это не имело значения, объяснил Коля Наумов.

Глумились они над гостями из будущего не за правду. Наоборот, за ложь.

И, убив Алису и Громозеку под утро, ребята вышли на улицу, уже Зная.

Мирно светили не погасшие еще фонари пустынной Москвы. Шаркали дворники. Громыхали первые трамваи. Улыбались ребятам улыбками Никиты Михалкова первые прохожие, спешившие с ночной смены домой. Пело в проснувшихся квартирах радио. Улыбались с плакатов вожди. Но ребята знали, что эти тишина, мир и покой – просто декорации. За которыми их ждут горящий танк, паяльник, аборты, жилищный вопрос и бегство от алкоголизма или расчлененки в удаленный монастырь. Потому лица их были суровы, движения собраны. Разошлись они, закопав в парке на ВДНХ капсулу с посланием к будущим поколениям.

Там было написано:

«гребаный ваш рот, ваши бутерброды и космозоо, да долбись все пропадом кто ж знал что так получится. ты человек будущего который читаешь эти строки, знай – мы пишем эти строки из глубокого, – как задница, в которую можно засунуть самый большой паяльник, – подполья. нам нами светят кремлевские звезды но мы уже знаем знаем знаем все. веди вини вици как было написано на стене кровавого тирана валтасара который гулял и пил всю ночь накануне штурма и падения константинополя. так и мы поем шлягер миллион на ха алых роз, пока на наш аквариум надвигаются волны – неукротимые как желание девчонок класса пойти путанить – будущего. гребанного будущего в котором мы все сгорим в гребанном танке. гребанном будущем которое будет таким страшным что мы будем с ностальгией вспоминать это гребанное настоящее. мы пишем эти строки впервые осознав кто мы есть – кучка испуганных детей на плоту посреди Океана. конечно мы говорим не о нашем 6—м Б средней школы номер 765 города Москва. мы говорим обо всех жителях нашей страны. мы осознали что попали в штиль и никуда не движемся и это ужасно но сейчас двинет шторм и это будет еще ужаснее. люди будущего любитесь вы в рот за все то что сделаете с собой и нами. нас ждут гребаный рак гребаные разводы гребаные аборты гребаные беспорядки гребаный дефицит гребаный голод гребаный дом-2 гребаные побои мужа гребаные измены жен. за что за что за что за что. а если ты хочешь найти Алиса и Громозеку то ищи их в подвале – ты читаешь эти строки в 2020 году и срок давности по убийству давно прошел хахаха. знай мы отомстим тебе. мы сколотили первую бригаду москвы. мы назовемся ореховские потому что орех имеет форму мозга а главное в любом деле даже в бандитизме это интеллект. мы сожжем твой живот утюгом, отобьем твои пятки дубиной, вынесем твои мозги пистолетом гребанный ты человек будущего. мы дадим тебе просраться за все. потому что мы Знаем. жди нас, жди с ужасом и страхом – с какими мы узнали о том, что ждет нас. но даже это мы говорим с ужасом. ведь человек будущего это мы сами. но мы разгрызем гребаную пуповину времени. пока человек будущего. чао чмоки».