Текст книги "Тело угрозы"

3

Президент России возвращался домой. В самолете, несшем на фюзеляже надпись «Россия», где были на борту все условия и для работы, и для того, чтобы расслабиться и отдохнуть (дома ему такая возможность, похоже, не улыбалась), он рассчитывал именно на последнее, и сразу после взлета, распорядившись отправить монгольскому главе, как и полагалось, протокольную радиограмму с благодарностью за гостеприимство и за состоявшуюся полезную встречу, он попросил помощника не беспокоить его, если только в мире не произойдет чего-то, из ряду вон выходящего.

Сказав это и проводив помощника взглядом, он невесело улыбнулся: из ряду вон выходящее сейчас как раз и происходило. Он с полчаса пытался напрочь отключиться от этих мыслей; а когда понял, что это не удастся, что он не сможет хоть как-то отдохнуть, пока по-настоящему не осмыслит всего – и уже случившегося, и того, что можно было предполагать в ближайшем и средне удаленном будущем; и пока не выработает для себя плана действий – плана тех самых единственных ходов; и пока не продумает до мелочей состав той команды, которая и будет – с ним самим во главе – осуществлять все действия, связанные с обеспечением Конференции вопреки всяким идиотским слухам.

Тело Угрозы (он тоже принял такое название летящего пока еще далеко в пространстве предмета) его не беспокоило – чушь собачья, – но бесило легковерие таких, казалось бы, серьезных людей, как главы Америки и Китая: заглотали-таки заброшенный кем-то крючок! Кто мог ждать такого осложнения: что придется их, главных союзников, приводить, как говорят математики, к нормальному виду? И до тех пор, пока это не будет сделано, никакого отдыха не предвидится: обстоятельства сейчас оказывались сильнее его желаний и намерений.

Поняв это, он перестал принуждать себя к бездействию и, усевшись в кресло перед низким столиком, отдался на волю размышлений, поставив на столик диктофон – чтобы записывать то, что придет в голову. Президент знал, что мысли возникнут – не следовало только указывать им какую-то очередность: подсознание само вызовет их к жизни в том порядке, который с точки зрения логики, может быть, и покажется нелепым, но на самом деле будет единственно правильным.

Конечно, есть вещи, которые предвидеть просто невозможно. Как это самое Тело Угрозы, например. Но когда такие происходят, главное – видеть и оценивать их на фоне реально существующей обстановки, а не в безвоздушном пространстве – хотя бы они на самом деле в нем и находились. И понимать, что не где-то там, в космосе, а тут, на Земле, в Белом доме и Кремле будут решаться – и уже решаются – судьбы планеты.

Прежде – до выборов и воцарения, когда президентом он был еще только в мечтах и надеждах, – будущая деятельность казалась ему если и не самой легкой, то, во всяком случае, простой и логичной. Простота, как известно, вовсе не синоним легкости; чаще наоборот. Он всегда умел составлять планы, распределять время так, чтобы все успеть.

Последующее сначала озадачило его, потом стало не на шутку раздражать: оказалось, что хорошо спланировать работу было просто невозможно – даже при помощи самых совершенных компьютеров и самых мудрых советников. Он не обманывался, впрочем: таких вокруг него не было, да и быть не могло, потому что никто не имеет права быть умнее верховного руководителя; ну а в отношении собственной мудрости у него (строго секретно, разумеется) нет-нет, да и возникали сомнения. Не в отсутствии логики было дело, а в том, что на самом деле непредвиденных событий постоянно возникало куда больше, чем следовало бы, и они отнимали уйму времени, предназначавшегося для совершенно иных дел.

Падали самолеты; тонули корабли; выходили из берегов реки; налетали ураганы; обрушивались дома – и в результате этого гибли люди. Все это требовало вмешательства – хотя бы для того, чтобы отдаваемые им команды не сводились к одному лишь созданию комиссий – в действенность таких мероприятий давно уже никто не верил. Проворовывались высокопоставленные чиновники; валюта, невзирая на все применявшиеся для ее сохранения кнуты и пряники, по-прежнему утекала из страны – как сверхтекучий гелий. Черт бы побрал покойного Ландау со всеми его открытиями… Незаконный оборот наркотиков – такое благопристойное название употреблялось для обозначения самой страшной (во всяком случае, в перспективе) болезни минувшего и нынешнего веков – даже по официальной статистике не сокращался, и возникало сильное подозрение, что истинное положение вещей куда хуже, чем проистекало из докладов.

К счастью, вроде бы прекратилось извержение северокавказского вулкана – однако все отлично понимали, что он не потух, и в недрах его температура не падает и давление не снижается, так что не сегодня, так завтра извержение начнется снова – и кто знает, в каком направлении хлынет лава и полетят камни и какие силы придется бросать туда, чтобы снова пригасить пламя.

О внешней политике и говорить нечего: балансировать, например, между традиционной благосклонностью к ближневосточному большинству и как бы доброжелательностью в отношении тамошнего меньшинства (в которую мало кто верил) становилось все сложнее и сложнее, потому что слова уже никого не убеждали, нужно было совершать какие-то действия – нужно, но невозможно, потому что тогда видимая беспристрастность обрушилась бы вмиг – и, быть может, навсегда, и это означало бы крупный проигрыш. Это равно относилось и к ирако-иранскому противостоянию с США, и к неизлечимому арабо-израильскому конфликту, и еще много к чему.

Потери были; недаром даже в Иран договариваться о присоединении к Соглашению поехали китайцы: они пока еще были вне подозрений в тайном сговоре с США, а в отношении России такие мнения, похоже, в тех странах распространялись все шире. Для того чтобы высвободить свое время от всех этих отвлечений, необходимо было иметь таких министров, которые принимали бы решения сами и добивались их выполнения, предоставляя президенту вершить лишь действительно высочайшие государственные проблемы. Но какие тут проблемы, если самому приходилось решать даже такие мелкие вопросики, как например – что в конце концов делать с пресловутым шестьдесят четвертым каналом телевидения. Хотя, по сути, это была задача для среднего чиновника, самое большое – для главы департамента…

Эти мысли сейчас, высоко в воздухе, вдруг набросились на него, одолели окончательно. Можно было подумать, что он, словно Антей, получал свою силу от земли, а теперь вот, оторванный от нее, оказался вдруг слабым. Мелькнула даже мыслишка – а не попросить ли вынужденной посадки; он сразу же отогнал ее, беззвучно, но крепко выругавшись.

Однако на ее месте вдруг высунули гримасничающие головы сразу две новые, еще более пакостные. Первая была: а может, и не по Сеньке шапка? И не стоило забираться так высоко, если от этой высоты начинается головокружение – не от успехов, к сожалению, а от растерянности. И вторая: это самое Тело Угрозы – а может, и надо, чтобы оно грохнулось о Землю, чтобы всю ее, со всеми проблемами и противоречиями, разнесло к ядреной Фене на мелкие дребезги? И не надо искать выхода, принимать какие-то меры…

Он встал, подошел к бару, налил коньяку, выпил – чтобы привести себя в более или менее рабочее состояние. Оказывается, он успел за годы президентства отвыкнуть от ничегонеделания, у него и отдых был активным. И вот сейчас, когда нельзя было ни пробежаться, как следует, ни проплыть километр-другой, ни даже надеть перчатки и поработать с грушей или мешком, – все, таившееся в подсознании, на него и обрушилось.

Допинг, однако, помог: алкоголь действует на подсознание сдерживающе, оно отступает в свои пределы, иногда с потерями, – и на том, что оно бросило по дороге, порою возникают новые идеи.

Хорошо. Лететь осталось не так уж долго, но времени достанет на то, чтобы продумать хотя бы ближайшие необходимые действия. Чтобы еще сверху, с борта самолета, отдать первые нужные распоряжения – дать понять всем, что президент держит руку на пульсе.

Начать с малого – для разгона. «Шахматный» канал. Интересно получилось: его самый оголтелый критик оказался именно тем человеком, который помог ему войти в курс якобы наиболее важного события последних дней. Тут не может быть сомнений: это не сам он, его просто послали. Важно – кто послал. За эту как бы услугу пришлось дать ему обещание – оставить в покое, прекратить атаку, отозвать прокуроров и милицию, снять арест на акции… Придется так и сделать. Пока, во всяком случае, не выяснится, кто был его подстрекателем из двух возможных: пройдоха Гридень или страдающий манией величия оппозиционер? Потому что иначе Панкратов не остановился бы перед тем, чтобы выпустить злого духа из бутылки. А этого допускать было никак нельзя. Поскольку если заколебались даже такие киты, как главы великих держав, то чего же ждать от населения, всегда легковерного и склонного верить в чудеса и призраки?

Тело Угрозы. Нет, конечно, что оно угрожает Земле – бред собачий. А вот что вполне может торпедировать Соглашение – представляется совершенно очевидным. Потому что многочисленные противники нулевого разоружения…

Да что противники. Ему одному не выстоять даже против засомневавшейся – а может быть, лишь играющей сомнение, – пары тяжеловесов: американца с китайцем. Как если бы он оказался на ринге сразу против двух боксеров. Недаром правила бокса такого не допускают.

К чему им такая игра? Да просто потому, что таковы правила: заключая соглашение даже с лучшим другом, старайся выторговать побольше для себя – так, чтобы это не привело к охлаждению отношений, но представлялось бы другой стороне совершенно естественным действием.

Но – но почему именно бокс? Есть ведь и другие искусства нападения и защиты – более соответствующие обстановке. Такие, где силу противника используют против него же.

Стоп, сказал президент сам себе, стоп. Торпедировать Соглашение. Да. Для этого ничего не придумать лучше, чем глобальная угроза. А тут как раз подвертывается этот астрономические феномен. Глупо было бы, с точки зрения противников, его не использовать.

Но рассчитывать на такого рода неожиданные подарки природы или Создателя – плохая политика. Как это говорилось – мы не можем ждать милостей от природы. Вывод: должны вместо нее работать сами.

То есть: если такой угрозы не существует – надо ее создать.

Каким образом – это, как говорится, дело техники. Построить такой корабль – в совершенном секрете – задача американцам, пожалуй, по плечу. Вывести на орбиту в качестве очередного спутника. А еще вернее – прямо на орбите и собрать. И потом, когда на него никто уже не станет обращать внимания (спутников в приземельном пространстве – как крупы в хорошем супе), – увести его с орбиты и разогнать в нужном направлении, заложив в компьютеры нужную программу.

И поднять большой шум: Ганнибал у ворот! Нельзя даже сокращать ракеты и ядерные головки: они нам понадобятся для уничтожения тела, грозящего протаранить родную планету! А если и не протаранит – оно уже создало проблему: мы обитаем в мире, в котором такого рода опасность может возникать если не ежеминутно, то уж ежегодно, во всяком случае. Значит, и надо держать ракеты – если и не на боевом дежурстве, то, во всяком случае, иметь их в резерве. Иначе нам никогда не избавиться от страха перед угрозой из космоса – вовсе не каких-то инопланетян, которые то ли могут быть, то ли не могут, – но самого обыкновенного астероида или кометы; они-то уж точно есть, они постоянно сложно взаимодействуют между собою, их поля – гравитационные, а у кого-то и магнитные – работают без отпусков, и это взаимодействие может менять их орбиты и траектории самым непредсказуемым образом. А потому – долой ядерное разоружение! Забыть о нем на веки вечные!

Хороший политический ход. И – сказать прямо – вовсе не фантастический. В пределах нынешних технических возможностей.

Так. Соглашение рушится. И вместе с ним вдребезги разбиваются и некоторые расчеты. У нас ведь есть предварительная договоренность: часть работ по уничтожению ракет и зарядов финансирует Америка. Это уже стало как бы традицией. Мы уже дали им свои цифры. И спланировали так, что определенную часть этих денег мы сможем… гм… отвлечь на другие нужды. Нет, уничтожение-то состоится, мы никого обманывать не собираемся. Только… Вот именно.

Были вещи, которые президент избегал называть своими именами даже в уме. Не то чтобы боялся, что кто-то прочтет его мысли; нет, конечно, но все же – так было надежнее.

Соглашение. Если бы его провал означал только лишь сокрушение его амбиций, он бы не стал переживать так глубоко и болезненно. Его честолюбие все же достаточно регулировалось рассудком. Это он стерпел бы.

Но за годы президентства он привык уже отождествлять себя с Россией. И, говоря и думая «я», он на самом деле, часто даже того не сознавая, имел в виду не лично себя, не то, что видел он в зеркале и на многочисленных портретах, но то, что было обозначено на географической карте: страну. Государство. Он прекрасно понимал, что имел в виду Луи Четырнадцатый, когда произносил свое знаменитое «L’etat c’est moi» – вовсе не то, что потом приписывал ему Салтыков-Щедрин. Впрочем, может, Людовик этого и не говорил вообще; мало ли кому что приписывают задним числом: говорят, что эти же слова произносила Елизавета Первая Английская. Но если они этого и не формулировали вслух, то уж, во всяком случае, думали, и не только думали – ощущали. Теперь-то он знал, как это бывает. А без этого и нельзя управлять. Так вот, личное унижение он еще как-то пережил бы. Проглотил бы, стиснув зубы.

Но унижение России – извините, подвиньтесь!..

А чтобы этого не случилось – нужно сделать все: и возможное, и даже то, что невозможно.

Так. Думать спокойно. Что мы имеем? Неясность по поводу природы Тела Угрозы. Его появление: случайность, возникшая очень некстати? Или – результат осуществления хорошо разработанного и осуществляемого плана противников Конференции и Соглашения?

Чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно воспринять мысль о теле и исходящей от него угрозе всерьез. И наблюдать за ним тоже всерьез. Не только так, как делают это астрономы. Если мы и в самом деле имеем дело с запущенным с Земли аппаратом, то людей на нем, конечно, нет; но есть механизмы и приборы. Потому что такая операция не может осуществляться без двусторонней связи между аппаратом и Землей. Без телеметрии. И для получения данных с корабля. И для коррекции его маневров.

Следовательно – Земля посылает в направлении тела сигналы. И получает какие-то ответы. Необходимо слежение в радиодиапазонах. Начать немедленно. Конечно, отсутствие сигналов еще ничего не означает. Зато обнаружение их сразу ставит все на свои места. И если удастся доказать техногенное происхождение тела – всю оппозицию Соглашению во всем мире можно будет размазать по стенке.

Ну а если это все-таки не аппарат? В молодости президент не пренебрегал фантастикой. Но его рассудок прагматика отказывался признать возможность появления в Солнечной системе такого феномена, как звездолет неизвестной цивилизации. Не надо валить на тарелочки. В Солнечной системе миллиарды комет, а вот звездолетов пока не наблюдалось ни единого.

Убедительная арифметика. Ну, так что же, если это – просто комета? Угроза от этого не исчезнет, наоборот – станет только страшнее. Невольно рука потянется – голосовать за сохранение ядерно-ракетного арсенала… Чтобы, когда станет совершенно ясно, что камень не пролетит мимо, – поднять все ракеты залпом, нацелив их на…

Да. Да! Да!!!

Вот оно – использование силы противника для его поражения!

Это было как озарение. Нет, не «как»; настоящее озарение. Он понял, что надо будет говорить и делать.

Залп всего существующего на Земле ракетного парка по приблизившемуся телу. Это ведь и есть уничтожение! Не только тела, но и самих ракет! И, надо сказать, не самый дорогой способ уничтожения. Экологически чистый. И не порождающий никаких проблем наподобие переработки и хранения ядерных зарядов.

И все, что нужно – это внести в готовящийся текст Соглашения… Нет. Не в текст, который будет широко обнародован. Лучше оформить это как дополнительный протокол. Секретный. Только для сведения участников. По сути, речь идет ведь лишь о способе уничтожения ракет, а это не такой уж принципиальный вопрос. Просто – технические детали.

Конечно, если информация о Теле Угрозы станет достоянием масс – Конференции просто не позволят открыться. Хотя бы потому, что это окажется прекрасным поводом отказа для тех предполагаемых ее участников, кто соглашается сейчас, стиснув зубы. Ближний Восток. Отчасти – Дальний…

Закрыть наглухо любую возможность утечки! Проследить все ее возможные каналы. Не останавливаясь ни перед какими угодно мерами. История оправдает. Да и вообще – победителей не судят.

До сих пор информация удерживалась явно в узком кругу. Даже его самого (тут президент не очень добро усмехнулся) сочли возможным не поставить в известность. Ну, с этим мы еще разберемся.

Кстати, очень кстати… Как говаривал якобы Вольтер – «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Если угрозы на самом деле никакой – как оно скорее всего и есть, – ее надо создать в общественном мнении. В нужный миг. Испугать – и тут же, не переводя дыхания (чтобы не довести до паники), предложить прекрасный и надежный выход, жестко связанный с уничтожением спорных вооружений таким вот способом.

Ай да Пушкин, ай да сукин сын!..

А сейчас дело первостатейной срочности и важности – переговорить с президентом США. Предложить ему такой вариант уничтожения. Он согласится: человек достаточно умный. И придется ему попутно проглотить пилюлю: инициатива-то вновь будет исходить от России. Вот так!

Хотя… Тут есть условие: сразу же настроить его на полную благожелательность. Как? Ладно, бросим ему кость; пусть идея считается совместной. Янки сразу придет в хорошее настроение: не ударила, мол, Америка лицом в грязь. И тут же надо будет очень доверительно перейти к вопросам, действительно важным.

Президент звонком вызвал помощника:

– Свяжись немедленно с Вашингтоном. Знаю, что время такое – но кто-то ведь дежурит там на связи! Передай: я прошу президента найти время для крайне срочного обмена мнениями в русле нашего последнего разговора.

– Мы будем в Москве через…

– Разве я сказал что-то о Москве? Говорить буду прямо отсюда. А дома к нашему возвращению вызвать ко мне…

Он протянул помощнику составленный уже списочек.

– Прямо из Внукова поедем в Кремль. И так уже сколько часов бездействуем. Пора и поработать.

Он кивнул:

– Иди. Выполняй.

И на несколько минут расслабился в кресле, чувствуя, как медленно спадает донимавшее его все последние дни и часы напряжение.

4

– Пожалуй, долго нам так не протянуть, – глубокомысленно изрек Минич, вернувшись после очередной эвакуации мусора. – Ну ладно, до холодов еще докукуем, не подохнем. А тогда? Все равно придется вылезать на свет. И потом – ну не могу я так коптить небо, ничего не делая. Опять сорвусь, чего доброго. А время идет, и – ни звука ниоткуда. Не пойму: что они – так и решили тихо дожидаться жареного петуха? Ну, я понимаю – если бы установили, допустим, что угрозы нет, оно пролетит мимо без всяких последствий, но уж тогда обязательно появилось бы что-нибудь – в печати или в эфире. Но ведь ни слова! А Хасмоней уж не пропустил бы и намека: старый волк. Нет! Пусто! Тишина!

Джина на его речь отреагировала спокойно: уже привыкла. Поняла, что таким путем человек выпускает лишнюю энергию, которую больше девать некуда. Ворчит – и пусть ворчит. У каждого свои недостатки.

– Да и погода еще, – продолжал он, приняв молчание женщины за разрешение беспрепятственно продолжать апеллировать к судьбе. – Опять ничего не увидеть будет… А надо ее найти! Необходимо! Иначе…

– Ничего, – наконец откликнулась она, даже не уяснив как следует, что еще ему не нравится. – Все устроится. Надо потерпеть.

– А оно там – потерпит?

И он ткнул пальцем куда-то вверх, имея в виду, как она поняла, не начальство и не Господа, а все то же проклятущее тело.

– Что там твои космические каналы говорят по этому поводу?

Но она не стала отвечать – видно, задумалась над чем-то, для нее сейчас более важным. А что, собственно, могло оказаться еще более важным? Ну, не случайный же обмен взглядами с незнакомым человеком! А хотя – кто их может понять, женщин, если они и сами себя не понимают?

Прошла уже неделя с лишним после их состоявшегося побега.

Тогда, скрывшись от якобы санитаров, они долго бежали, никуда, собственно, не направляясь, стремясь лишь увеличить расстояние, отделявшее их от недоброжелателей – только такими могли быть, по мнению беглецов, преследовавшие их люди. А когда замедлили наконец шаг – не потому, чтобы поверили в свою безопасность, но просто сил не осталось для бега, – Джина не удержалась, чтобы не спросить с отчаянием в голосе:

– Ну что мы кому такого сделали, что за нами все гонятся? Зачем?

Минич ответил не сразу:

– Я ведь говорил уже: наверное, это из-за меня. Слишком много знаю…

– Что тебе известно такое, из-за чего…

– То же, что и тебе – сейчас. Тело. Угроза. Раз за столько времени никто не заговорил об этом громко – значит кому-то интересно держать это в тайне. А я могу эту секретность нарушить.

Джина невольно усмехнулась – хотя у нее и в мыслях не было обидеть его.

– Как же? Станешь на перекрестке и будешь громко кричать: «Люди, вам на головы скоро обрушится небесное тело!»? Через полчаса очутишься в дурдоме – если действительно власти не хотят оглашения.

– Как – не знаю, – признался он. – Ладно, сейчас не до этого. Куда мы пойдем?

Самое время пришло – всерьез подумать об этом. Да и ноги, отвыкшие от такой нагрузки, требовали отдыха, расслабления – хоть на небольшое время.

– Постой. Куда это мы забрались?

– Почему «забрались»? Мы еще в пределах Садового кольца. Еще несколько шагов – и окажемся на магистрали. Погоди, я вроде бы определился. Да, точно. Бывал тут не раз. Тут рядом – Арбат, Смоленка… Людные места. Не пойму только, хорошо это для нас или плохо? Ближайший вокзал – Киевский… Только сейчас все равно электричек нет – до шести и не будет наверняка.

– Вспомнил о нашем плане? Уехать за сто километров?

– Почему-то он мне разонравился. Слишком лежит на поверхности.

– Согласна. А что еще можно придумать?

– Сворачиваем направо. Тут должен быть такой пятачок – со скамейками. Передохнем.

Джина послушно последовала за ним. И в самом деле – маленький скверик был пуст, и скамейки приглашали к отдыху.

– Теперь и я узнала, – сказала Джина. – Вот это – резиденция американского посла, верно? Спасо-хаус.

– Она самая. В пору пожалеть, что мы не американские граждане.

– Вот уж нет. Сядем здесь?

– Дойдем вон до той. Там вроде бы потемнее.

Дошли. Уселись, с облегчением вытянув гудевшие ноги.

– Теперь давай думать, – сказал он. – Хотя у нас даже не то чтобы не было выбора – нам и выбирать-то не из чего. За нами теперь гонятся самое малое три…

Минич запнулся, подыскивая слово.

– Три своры, – помогла Джина. – Которые о нас знают, надо полагать, все. И если мы им действительно нужны, то нас ждут по всем трем адресам.

– Постой, Джина. Давай разберемся. Это ведь за мной гонятся. К тебе никаких претензий быть не может. Зачем же тебе бедствовать со мною? Может, тебе лучше вернуться – ну, хотя бы туда, где нас захватили?

Она покачала головой:

– Ты забыл: тогда ведь приехали именно за мной. Вернусь – и завтра же снова окажусь у моего больного. Только на сей раз стеречь будут лучше.

– Ну, в конце концов, пусть так – что плохого? Тепло, светло, сытно, да к тому же еще и денежно…

– Это надо понять так: я тебе надоела. Да?

– Женская логика, – сказал Минич высокомерно.

– Да или нет?

– Да глупости! Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше!

– Мне – или тебе самому?

– Мне лучше, когда ты поблизости, – откровенно сознался Минич.

– Правда?

– Чистая. Присягнуть? Побожиться?

– Поверю. Но почему и мне не может быть так же? Не может хотеться, чтобы ты был рядом?

Некоторое время они молчали: губы были заняты. Показалось сладко – как если бы произошло впервые, и были они школьниками, а не людьми вполне самостоятельными и опытными.

– Ладно, – сказал он, наконец оторвавшись. – Снимаю свой вопрос. Пошли дальше. Ты сказала – три адреса. Но ведь у нас их четыре: про дом Люциана забыла?

– Как раз о нем все время и думаю, – отозвалась Джина. – Он, конечно, тоже на заметке. И туда заглянут обязательно.

– На заметке только у одних. Остальные о нем не знают. И вряд ли СБ поставит их в известность.

– А чем СБ лучше прочих?

– Хотя бы тем, что мы для них – не жизненный интерес, как для твоего больного. И они если и продолжают еще нас искать, то, так сказать, по долгу службы. А это – не всегда сильный мотив. К тому же вряд ли мы у них одни. Вот еще соображение: раз я до сих пор не подал голоса – значит испугался и проглотил язык. Не значит, конечно, что они этот поиск закрыли; но вряд ли станут туда приезжать. Скорее всего время от времени станет наведываться их местный кадр, уполномоченный или как его там.

– А нам от этого легче будет?

– Ну, его мы как-нибудь проведем. Надо только, чтобы внешне дом оставался нежилым. По двору не шастать и вечерами свет не включать.

– Ослепительная перспектива…

– Да ведь не навсегда!

– Ладно, без света еще обойтись можно. Пораньше ложиться, пораньше вставать… Не говоря уже о том, что ночью можно будет наблюдать – раз уж мы окажемся там.

– Верно. Это – убойный аргумент. Если только трубу еще не украли.

– Будем там – и не украдут. Или это – опять женская логика, по-твоему?

– Приношу извинения. Ладно; безумству храбрых поем мы – надеюсь, не марш Шопена. Лучше уж хотя бы «Дорогу на Чаттанугу». Теперь осталась малость: добраться туда.

– Я выбрала бы автобус. Хотя бы до города.

– Может, пойдем сдадимся сразу? Меньше хлопот.

– Думаешь?..

– Знаю. Электрички, автобусы… Для нас город закрыт.

– Что – в самом деле угонять машину?

– Отпадает. Ее же где-то придется бросить. Это даст им направление. Остальное – дело техники, а им ее не занимать. Был бы там гараж…

– Есть сарайчик – но туда и «Оку» не загонишь. Что же остается?

– Способ самый древний, примитивный, но зато и безопасный: ножками топ-топ. Нетипично для беглецов в наше время, правда?

– Марик! Это когда же мы туда доберемся?

– Тогда, когда ищущие успеют уже побывать там и убедиться, что нас там нет. И если даже решат подождать денек-другой, то все равно успеют уехать.

– Сколько же мы будем туда добираться?

– Не день и не два, наверное. Потому что и ходоки мы непрофессиональные, и пойдем не по трассам, а бочком, бочком. Где движения поменьше. Ночевать придется на лоне природы. Некомфортно, зато представь – любовь под открытым небом…

– Ты нахал. Фу!

– Заманчиво, правда? План складывается такой: доедем на городском транспорте сколько можно – и в путь, в путь, в путь, а для тебя, родная, есть почта полевая…

– Господи, что у тебя со слухом?

– Ничего – по причине полного отсутствия. Зато голос! Слушай, тебе есть не хочется?

– Еще как!

– И мне.

– Придется дотерпеть до открытия магазинов. Но до того надо будет уже добраться до окраины. – Минич вдруг повеселел, словно придуманный план и в самом деле обещал безопасность и полный успех. – Да, и еще – до отъезда обязательно надо будет позвонить Хасмонею. Пусть хоть он знает, что с нами творится.

– А ты в нем уверен?

– Как в себе самом.