Текст книги "Тело угрозы"

4

Никто никогда не узнает, почему расстыковаться обоим кораблям не удалось. Почему этот маневр не был предварительно отрепетирован еще до начала движения. Вряд ли можно поверить, что командир «Урагана» не был знаком со старым правилом: прежде чем войти куда-нибудь, подумай, как будешь оттуда выходить. Предположительно – все-таки деформация стыковочного узла сыграла свою роль: сощелкнуться удалось, а разойтись – не получилось.

По какой-то причине на Землю не поступило никакого сообщения с корабля в эти последние минуты и секунды его существования. Наверное, у экипажа просто не осталось на это времени. Возможно, они, поняв, что корабль обречен, пытались спастись в пространстве, надев скафандры, – но и на это у них скорее всего не хватало минут и секунд. Да и успей кто-нибудь из них выброситься – последовавший взрыв ракет и кораблей, ударившихся об осколок Б, вряд ли пощадил кого-нибудь. Вспышка была замечена «Хабблом», и одновременно связисты на Земле констатировали исчезновение несущей частоты постоянно включенного передатчика «Урагана».

Что касается самого тела Б, то расчеты относительно него оказались, в общем, верными; новая трасса уводила его все дальше от опасного направления. И ракетно-ядерной армаде удалось, ни на что не отвлекаясь, продолжить движение к цели, а затем и успешно завершить его.

Через некоторое время жителям Земли выпало полюбоваться необычайно интенсивным, прекрасным звездным дождем; очень непродолжительным только – к сожалению, или, скорее, наоборот, к счастью. Это означало, что основная масса осколков, в которые превратилось тело А, бывшее Тело Угрозы, промчалась в стороне. Правда, потом недосчитались двух спутников, но это – дело поправимое. Зато те, кто во время этого дождя наблюдал Луну – в другом полушарии, конечно, – могли, если повезет, увидеть, как вздымались и медленно оседали во множестве пылевые фонтанчики: видимо, основной поток обломков прошел ближе к ночному светилу, чем к Земле. И слава Богу, что так.

5

Здоров. Совершенно здоров!

Не гора с плеч свалилась, а целая планета. Счастливых переживаний хватило часа на два.

А дальше пошло то, чего и следовало ожидать.

Здоровый человек – в особенности если этим человеком был Кудлатый – не мог находиться в бездействии более нескольких минут. До сей поры действие было: процесс выздоровления. Со всеми его травками, гимнастиками, молитвами и всем прочим, что доктор прописал. С тщательным уходом за надеждой: это предмет такой, что требует постоянной подкормки, иначе желтеют листики и сохнут корешки. Одним словом, дел было навалом – и очень серьезных.

И вдруг они кончились. Надежда расцвела, имя цветку было – Уверенность. А обязательным спутником уверенности у него всегда было стремление к активности. К действию. Он был как велосипед, который не падает, только пока едет, пока крутятся колеса, и чем быстрее – тем он устойчивее.

Произойди это у него дома – он сейчас бы собрал уже весь свой штаб и накручивал, настраивал, подгонял бы их – дело нашлось бы. И, возможно, почувствовал бы себя не только здоровым, но и счастливым. Тем более что и мальчик Дюша был бы там поблизости – и…

Но сейчас он был не в своей крепости, а посреди океана, на корабле, да к тому же и не своем даже. Не было здесь ни соратников, ни мальчика Дюши, и за делами на суше, на биржах и в банках, промыслах и аэродромах можно было, конечно, следить, но вмешиваться – очень ограниченно: в связи он был ограничен. Как и любой другой, впрочем, включая и самого Гридня; но до других Федору Петровичу никогда не было дела.

Хотя, конечно, дела можно было делать и здесь.

Причем – дела серьезные. Не для развлечения.

Кудлатый знал – какие. И в какой последовательности. Собственно, он начал думать об этом с первого дня, когда оказался на борту «Орла». Но тогда пришлось все откладывать – до выздоровления. И вот – приходит час.

Верный старой привычке готовить планы впрок, он и тут, на воде и под водой, урывал все-таки время, чтобы не только продумать возможные ходы, но и – в той степени, в какой это было возможно и нужно, – ставить задачи перед теми, кто был здесь с ним: перед людьми охраны. Чем больше он просчитывал возможные ситуации, тем более убеждался в том, что с этими силами – плюс внезапность – он победит.

Людей у него было даже больше, чем у Гридня; пусть лишь на одного человека – но лишняя пешка помогает выиграть партию. Гридень, конечно, полагал, что на его стороне – корабельный экипаж, поскольку хозяин корабля именно Гридень, и никто другой, и поэтому команда с капитаном во главе просто-таки обязана его поддерживать и, если понадобится, защищать.

Так оно и было в самом начале. Но Кудлатый с первой минуты проявления своего на корабле сразу же избрал правильную линию поведения. Он был своим парнем, которому богатство не мешало чувствовать себя равным с остальными, запросто общаться с ними на их языке, рассуждать точно так же, как они, уважать их – и тем самым вызывать к себе почти, а может быть, и вполне дружеские чувства. Да плюс еще то, что он был болен, тяжко болен, этого он приказал не скрывать, наоборот; а больненьких в России – даже если кусочек ее болтается сейчас в Тихом океане – жалеют, тем более когда они – свои парни и не твои хозяева. Так что – это было уже известно от своих парней, бывших уже вась-вась с матросами и старшинами экипажа, – симпатии здесь, а может, и не только симпатии, будут, в случае чего, на его стороне, а не Гридня, который запанибрата ни с кем не был и как бы возвышался над прочими – это как-то само собой у него получалось. Сразу было видно, что – интеллигент. Это бывает вредно.

Значит – потерпи, Гридень, недолго тебе оставаться тут хозяином. И корабля, и положения в биржевой операции. Все изменится за мгновения. И твои глобалисты получат кукиш с маслом. Тебя с нетерпением ждет кое-кто в России. И будет очень благодарен всякому, кто тебя доставит туда – тепленького. Предположим, это буду я. Тогда мне простятся некоторые колебания в деле – принимать предложение или не принимать, давать деньги на выборы или зажать. Дам, не волнуйся, теперь – дам. Поскольку теперь все останется в моем распоряжении: соглашение-то мы подписали официально, и его признает любое учреждение.

Нет, приятель, я вовсе на тебя не обижаюсь ни за что, хотя – мог бы. Ничего личного. Только бизнес. Да разве у тебя у самого не вертится что-то такое в голове? Разве не это ты имел в виду, когда с ходу согласился принять меня на борт? Да это же самое. Просто я успею раньше. Ты сейчас отвлекся. Спасибо моей лекарше: с нее получился двойной навар. Жаль, что придется оставить ее без твоей мужской поддержки, без всяких твоих достоинств. Ну – такая селяви.

Как все будет выглядеть практически? Вполне натурально. Имеется отставной хахаль. Он вроде бы ничей: ни Гридня, ни мой. Конечно, пока толку от него – никакого. Но это – пока он не задействован в нужном направлении. Вот об этом мы и позаботимся своевременно. То есть – незамедлительно. Потому что сейчас – самое время начинать, пока мы далеко от всего и никаких помех не видно; а ведь даже хорошо продуманное дело порой ломается от мелкой случайности. Введем-ка отвергнутого жениха в игру. Каким способом? Самым простым и для него приятным. Он же алкаш. Слабый человек. Вот сейчас мы возьмем что-нибудь такое, перед чем он не устоит, и запустим процесс. Посочувствуем его мужскому горю, как-никак – бабу увели, да еще и кто увел! До чего же подло с тобой поступил этот тип: воспользовался положением, что ни девушке, ни тебе деваться некуда, тут он – владыка, чуть что не так – и за борт, рыбам на корм. Акулам. Нет, не по-мужски он поступил. Хорошо бы – хоть ты поступил бы по правилам, показал бы этому – да и ей заодно, – чего он на самом деле стоит. Просто, по-мужски показал бы. Да тебе все помогли бы – только начни, все ведь на твоей стороне, потому что все все видят, знают, понимают – тут тесно, тут от глаз не укроешься нигде… Да-да. Таким способом, пожалуй, можно будет парня так разогреть, что он… А я останусь как бы ни при чем – у них бытовуха, в результате глава вышел из строя – и его место занимаю я, потому что больше просто некому, я компаньон и все такое. Только строго предупредить парня: до смерти не надо, это лишнее, а просто надавать так, чтобы он и пальцем шевельнуть не мог. И девчонка – зуб даю – снова к тебе приползет…

Вот именно так. Ну что же: сказано – сделано. Взять с собой… ну, хотя бы эти две – и прямо к нему.

Федор Петрович так и сделал.

– Можно к тебе? Не помешал? Скучища, понимаешь, такая, что и заняться нечем, и поговорить толком не с кем – кроме вот тебя. Я посижу у тебя немного, а? А то прямо как-то не по себе. Земля далеко, Россия далеко, прямо тоска накатывает – а в одиночку я, понимаешь, не привык. Где у тебя стаканчики-то? Ага, вижу.

– Садитесь, – пригласил Минич вежливо. – Скучно, да. Домой охота.

– Может, и окажемся дома скорее даже, чем думаем.

– Если выживем.

– А если нет – то помирать надо весело, согласен? Ну давай – с приятным свиданьицем!..

Все было вроде бы хорошо задумано и рассчитано. Кроме разве что одного: Минич уже и сам успел оскоромиться. И, как обычно в самом начале, настроен был весьма агрессивно.

– Ты чего приперся, мудак старый?

На гостеприимство это никак не походило. И даже Кудлатый несколько оторопел.

– Ты что себе позволяешь, ты!

– А ты? – последовало немедленное возражение. – Ты нас всех угробил! Всю планету, жулье несчастное! Я же тебе все рассказал, было время – поднять тревогу, ударить во все колокола, спасти! Ты же богатый, влиятельный… А ты? Крупно заработать решил? А все остальные пусть подыхают? Сволочь ты, а теперь ко мне пришел? И все они сволочи. Погоди только, если не сгорим все и не утонем – я обо всех вас такое напишу, что вас народ на лоскутки разорвет, на вонючие тряпочки!..

Такое терпеть, разумеется, не было никакой возможности. Пришлось Федору Петровичу тряхнуть стариной. Хорошим прямым в челюсть он вырубил нахала – тот, не пикнув, рухнул на койку. Счета Кудлатый открывать не стал – ясно, что этот вариант провалился. Повернулся и вышел.

Сам не зная, он оказал, однако, Миничу немалую услугу: не позволил ему сорваться в загул. Когда Минич очнулся – его больше не тянуло к стакану. Пока, во всяком случае. Все-таки интересно было трезвым взглядом увидеть – чем и как все закончится.

– Ничего, – бормотал Кудлатый, широко шагая. – Не хочешь со мной заодно – будешь тянуть вместе с этим срок. А я дела буду делать и над вами весело смеяться… Пришел мой день.

Гридень и Зина были вдвоем в его каюте; сидели на диване, но не рядышком, тесно прижавшись, как можно было бы подумать, но в разных концах его, словно еще только собирались познакомиться – хотя все, что должно произойти, и ей, и ему было совершенно ясно, и обоих радовало почему-то. Хотя никаких реальных оснований для того не было, они друг друга едва знали – шапочное знакомство, как это называется, – но была с обеих сторон некая подсознательная уверенность в том, что вот – пришло наконец, найдено то, что нужно, поискам чего отданы годы (хотя на деле вряд ли это было так), и теперь торопиться было совершенно некуда, потому что все время, сколько бы его ни оставалось впереди, годы или всего лишь часы, – все оно принадлежало только им. И поэтому они пока только разговаривали – и не о чем-то существенном и конкретном, но как бы ни о чем – каждый проговаривал несколько слов о себе, о происходившем и давно, и недавно, о хорошем и плохом, веселом и страшном, о разных людях и своем отношении к ним – в общем, знакомились друг с другом, души их как бы проникали друг в друга – осторожно, опасаясь обжечься обо что-то раскаленно-неприятное, – и с каждой минутой чувствовали себя все уютнее, все домашнее, душа как бы становилась общей – и это было куда важнее и нужнее, чем сразу упасть на простыни и начать строить дом с крыши, пренебрегая фундаментом. Вот чем занимались двое, над чьими головами сейчас вроде бы уже собралась гроза, когда зазуммерил телефон – не дальний, защищенный от всяких помех аппарат Гридня, а корабельный, местной связи…

– Не могли бы вы заглянуть ко мне во второй отсек?

То был голос капитана.

– Я же просил не беспокоить без крайней надобности!..

– Виноват. Тем не менее – могу я рассчитывать?

– Это срочно? Действительно?

– Так точно, ситуация серьезная.

– Ну, если так…

– Мне пойти с тобой? – спросила Зина так, словно всю жизнь уже ходила рядом с ним.

– Мне будет очень приятно, – улыбнулся он.

Это должно было означать: «У меня нет и не будет от тебя секретов».

«Орел» шел в надводном положении, но капитан не предложил владельцу корабля подняться наверх. Он сказал:

– За нами поспешает корвет. US Navy. Возможны сложности. Считаете ли вы, что нужно уходить от него, или не обращать внимания? Уйти можем только на погружение: скорость у него больше, да и навести самолеты для него – дело минутное. Нас же так или иначе видно со спутников.

– А собственно, чего нам бояться? Мы – невооруженный корабль, все документы у нас, полагаю, в порядке, находимся в нейтральных водах – зачем же убегать?

– Трудно сказать, кем считают нас американцы. По документам мы теперь – частная прогулочная яхта. Но ведь с их точки зрения можем оказаться и разведывательным кораблем, отсутствие торпед и ракет еще ничего не значит. Они захотят убедиться, а может быть, и задержать, отконвоировать на их базу – для выяснения.

– Чем это может нам грозить?

– В лучшем случае – потерей времени. Некоторыми неудобствами. Вроде присутствия их людей на борту, если они решат отвести нас в порт.

– Гм… Ну ладно, а уйти от этого корвета мы можем?

Капитан пожал плечами:

– Думаю, что да, но им это не понравится. Тогда они смогут начать форменную охоту. Вплоть до…

– Ну, сдаться никогда не поздно, а?

– Откровенно говоря, я не стал бы рисковать. В такой ситуации лучше разойтись миром.

– М-да, конечно… – пробормотал магнат – просто чтобы заполнить звуками речи паузу, нужную ему, чтобы понять: кто, как и зачем? – и принять решение, которое – он чувствовал – должно быть единственно верным. – Разойтись миром? Только так, только так. Передайте на этот корабль: мы останавливаемся и ждем их приближения. Не забудьте лишний раз подчеркнуть: мы безоружны. А у меня хватит времени, чтобы уладить все с берегом.

И Гридень, вытащив свой аппарат, быстро – одной кнопкой – набрал номер. Ему ответили сразу.

– Вариант два, – сказал он. – Сверхсрочно.

И дал отбой. Капитан тем временем скомандовал «Стоп».

И – как будто это послужило сигналом – центральный пост сразу заполнился людьми. Не моряками. Охранниками Кудлатого. И сам он тоже вошел вслед за ними.

– Что это значит? Кто позволил вам войти?

– Минутку, капитан. Я лишь выполняю свой долг. А долгом своим считаю сообщить вам, что этот человек, – он ткнул пальцем в сторону Гридня, – разыскивается судебными органами нашего с вами государства по обвинению в серьезных преступлениях. И ваша обязанность – не повиноваться его приказаниям, но немедленно арестовать его и направиться к российским берегам, чтобы сдать его органам власти. И сразу же дать радио о его задержании. В ином случае вы сами становитесь его соучастником.

– Если это шутка, – проговорил капитан, – то очень глупая и не ко времени. Мы сейчас…

– Не разговаривайте с ним, – сказал Гридень. Капитан перевел на него вопросительный взгляд. – Лучше попросите у него подтверждения сказанному.

– Срочно радируйте на берег, капитан, – не умолкал Кудлатый. – Вы намерены повиноваться закону? Мы что, стоим? Почему? Что тут творится, хрен бы вас всех побрал?

Зажужжал телефон. Капитан схватил трубку.

– Докладывает вахтенный офицер из рубки. Подошла шлюпка с американца. Требуют разрешения подняться на борт.

Гридень кивнул, едва заметно усмехнувшись.

– Добро, – сказал капитан. – Не препятствовать.

Корвет застопорил машины в двух кабельтовых и выслал катер с группой то ли досмотра, то ли захвата. На борту «Орла» никто не оказал ни малейшего сопротивления. Лейтенант, возглавлявший группу, поспешил прежде всего представиться, назвав себя представителем ракетно-ядерной инспекции США, действующей согласно международному соглашению.

– Что здесь у вас происходит, капитан?

Вопрос никого не удивил: не та была обстановка, какой полагалось быть в командном центре корабля, тем более – такого. Слишком много посторонних, слишком разгоряченные лица, блестящие глаза…

– Вы застали здесь попытку захвата корабля преступниками, – ответил за капитана Гридень. – Вы успели вовремя. Я владелец этого судна и прошу вас принять все необходимые меры.

Лейтенант на мгновение сосредоточился.

– Мистер… Гриден?

– Да, это я.

– Я предупрежден о вас. Мичман, этих – под стражу и под замок. Выключить и опечатать средства связи!..

После осмотра первого, торпедного отсека и ракетных шахт, которые, собственно, и нельзя было больше так называть, командир группы расставил своих людей по нужным местам, лишая команду «Орла» возможности управлять движением корабля, сам же вместе с капитаном и владельцем судна уединился в апартаментах Гридня.

– Лейтенант, – немедленно начал Гридень со вполне уместной интонацией возмущения в голосе: все должно было происходить как полагается, поскольку переговоры писались сразу на два журнала, русский корабельный и американский. – Как вы только что убедились, мое судно не вооружено, приспособлено целиком для туристических плаваний и никак не может представлять ни малейшей опасности для Соединенных Штатов – тем более что мы находимся в нейтральных водах, и между нашими странами нет состояния войны. Скорее, я бы сказал, наоборот. По какой же причине вы задерживаете нас и высаживаете вооруженный десант? И отнимаете возможность даже связаться с посольством моей страны в Вашингтоне? Можете вы объяснить мотивы ваших действий?

– Так точно, сэр, могу. Командир корвета приказал сообщить вам, что эта операция входит в план контроля над морскими стратегическими ракетоносцами любого флага и не имеет адресного отношения именно к вашему судну. Это лишь морской вариант соглашения о всеобщей инспекции, которое подписано президентами и моей страны, и России. – Он слегка кашлянул. – Кроме того, не стану скрывать, сэр, что в мою задачу входит также и обнаружение всякого рода разведывательной аппаратуры, а она, как вы понимаете, может находится и на борту невооруженного судна.

– Ну что же, – сказал капитан, – ваша мотивировка звучит весьма убедительно. Но могу заявить сразу же: на моем судне, назначение которого вам уже объявлено, нет никаких приборов и устройств, которые могут быть причислены к специфически разведывательным; есть лишь те средства наблюдения и связи, которые должно и обязано иметь на борту любое торговое или пассажирское или рыболовецкое судно, выходящее в открытое море. Вы можете убедиться в этом лично и соответственно доложить вашему командиру.

– Да, сэр, – согласился лейтенант. – Вернее, было бы так, если бы не одно осложняющее обстоятельство, второе хотя и не относится непосредственно к ракетно-ядерному контролю…

– Выкладывайте это ваше обстоятельство, инспектор, – перебил капитан.

Лейтенант вздохнул. Вынул из кармана лист бумаги. Развернул. Протянул:

– Ознакомьтесь, сэр, с этим текстом. И вы все поймете.

Из текста, содержавшего «Отдельное требование» морского департамента Интерпола, следовало, что: состоявший в рядах Российского военно-морского флота подводный атомный ракетоносец «Орел» угнан неизвестными лицами с неизвестными же, но – предположительно – преступными целями. В угоне подозреваются члены террористической организации одной из стран, поддерживающих это противоправное движение. Все, кому станет известно местонахождение названного корабля, обязаны принять меры к его задержанию и – в качестве крайней меры – потоплению, а в случае отсутствия средств для выполнения того или другого действия – срочно сообщить координаты замеченного корабля всем, всем, для чего разрешается воспользоваться и частотами «Mayday». После задержания – отвести названный корабль на ближайшую военно-морскую базу ВМС США или другого государства, входящего в Альянс, или на базу ВМФ России.

– Благодарю вас, – сказал Гридень, всем своим видом изобразив крайнее удовлетворение, – вы избавили меня от необходимости подробно объяснять вам ситуацию. Вы находитесь у нас на борту и сами могли убедиться в том, что попытка захвата действительно была, и вам удалось задержать преступников. Что же касается меня, то я немедленно предъявлю вам все документы, доказывающие мое право собственности на это судно, в связи с которым я правомочен нанимать экипаж и выходить в море по любому маршруту, а также…

– Убеждаться в чем-либо и принимать в этой связи решения, – прервал его морской офицер, – не в моей компетенции. Могу лишь констатировать, что на корабле нет стратегических ракет и иного тяжелого вооружения; в остальном же я должен лишь способствовать доставке задержанных в ближайший соответствующий указанным условиям порт, где уполномоченные на то лица и проведут необходимое разбирательство. Кстати, сэр: каковы были ваши намерения – в какой порт вы собирались зайти?

– Такого решения я еще не принимал, – ответил Гридень. – Я, все мы просто хотели насладиться зрелищем предстоящего близкого прохождения небесного тела в обстановке, где ничто не помешало бы смотреть и восторгаться.

– Ну, – утешил его лейтенант, – не думаю, что вы лишитесь такой возможности: до базы, куда мы вас отведем, почти трое суток хода.

– И, разумеется, вести корабль будут ваши люди?

– Боюсь, сэр, что вы совершенно правы. Но поскольку вы не знаете за собой вины…

– Молодой человек, – сказал Гридень, – не дай вам Бог знать все, что знаю я. Иначе жизнь покажется вам очень уж пакостной. А сейчас – мне настоятельно необходимо переговорить с командиром корвета с глазу на глаз. Поверьте, это очень важно не только для меня.

– Не уверен, сэр, захочет ли он…

– Если вы позволите мне сказать ему несколько слов сейчас – по радио, в вашем присутствии, – я уверен, что он не станет возражать.

– Но только в моем присутствии, – сказал лейтенант после колебания.

– О, разумеется.

Связь с дрейфовавшим по соседству кораблем даже не пришлось устанавливать: она поддерживалась постоянно, на рации работал американский матрос. Лейтенант попросил соединить его с мостиком. С командиром.

– Сэр, владелец задержанного корабля просит разрешения переговорить с вами.

– Да? Как там они ведут себя? Осложнений не возникало?

– Все наилучшим образом. Имеется взаимопонимание.

– Оружие?

– Обнаружено лишь стрелковое – у части экипажа, хотя они называют себя пассажирами. Все изъято, сэр, – поспешил лейтенант опередить следующий вопрос.

– Как вы там объясняетесь? Через переводчика?

– Джентльмен – я имею в виду владельца – говорит по-английски не хуже нас с вами.

(В какой-то степени это было искажением истины: по-английски Гридень говорил лучше обоих моряков. Правда, не на американском диалекте.)

– Ну так что же он хочет мне сказать? Но коротко.

– Прошу, – пригласил лейтенант.

– Коммодор, – проговорил Гридень в микрофон, даже не спросив о подлинном звании моряка – наверняка повышая его на ступень-другую. – У меня единственная просьба: прежде чем предпринимать дальнейшие действия, проверьте – доложена ли вам уже расшифрованная радиограмма за подписью начальника сектора «Пасифик» разведки ВМФ США. Если еще нет – свяжитесь с абонентом закрытой связи по номеру… – он произнес с дюжину цифр, – он имеется в справочнике номер ноль в вашем сейфе, и сообщите ему, что в вашем распоряжении находится обладатель номера (еще дюжина цифр). Это избавит вас от серьезной ошибки. Остальное он скажет вам сам.

– Верните микрофон лейтенанту! – приказал возмущенный голос. – Лейтенант? Он в своем уме – этот ваш задержанный? Что у нас тут – переговорный пункт для всяких мафиози? И что за радиограмму я должен был получить…

Командир умолк, и несколько секунд все молчали, пока он не заговорил снова:

– Лейтенант, верните микрофон гостю. Радио получено мною, сэр.

– Я хотел бы поговорить с вами лично, коммодор.

– Я уже дал команду. Встречу вас на вертолетной площадке.

– Я все понимаю, сэр. Но вряд ли возможным будет отпустить ваше судно в свободное плавание. Для этого понадобятся распоряжения с других уровней. И, во всяком случае, уйдет немало времени…

– Безусловно. Поэтому я и не собираюсь требовать освобождения корабля.

– Я обязан отконвоировать его в контролируемый порт – почему-то на этот раз русский. На-кхот-ка, – выговорил он с трудом. – И там передать арестованных…

– Вот и сделайте это. Но я прошу вас о другом: я и часть моих гостей – назовем их так – должны быть не в Находке, а на другой территории, но не в США.

– Да, так указано в радиограмме.

– Как можно скорее.

– Не больше, чем сможет поднять вертолет. Но канадский берег близко.

– Этого достаточно. Благодарю вас. Со мной полетит лишь моя… жена. И, разумеется, небольшая охрана. – Гридень улыбнулся. – Надеюсь, что с теми, кто остается на судне, будут обращаться не слишком сурово?

Коммодор правильно истолковал интонацию гостя:

– Не более сурово – но и не менее, чем полагается обращаться с задержанными по розыску.

– То есть без вольностей? Без связи с берегом, например?

– Практически это полная изоляция – пока не передадим их вашим властям.

Гость заметил серьезно:

– Я признаю лишь одну власть – глобальной экономики. Власть будущего.

– Неплохо сказано, сэр.

«Часа через три, ну пусть – четыре я буду на связи со всеми биржами. И завтра с самого утра, с открытия – в бой! А ты, Петрович, не поспеешь даже к шапочному разбору, вот. Захотел быть хитрее всех? Вот и останешься на мели. Как бы тебе не пришлось под старость стоять в переходе и исполнять «Были когда-то и мы рысаками» – печальный такой романс…»

Так размышлял Гридень, одновременно целуя руку сидевшей рядом Зины, пока вертолет отбрасывал мили, отделявшие их от суши.

Нет, все получилось нормально. Корабля, конечно, жаль – из него действительно могла бы получиться неплохая яхта. Достойная. Но нет смысла грустить о потерянном. Куда приятнее – прикинуть, сколько кораблей, и таких, и всяких, можно будет купить, когда вся круговерть уляжется.

По прикидке – получалось много. И даже очень.

– Где ты хотела бы поселиться сейчас – на время, пока все уляжется?

– Можно я подумаю до завтра?

– Это так сложно выбрать? – улыбнулся Гридень.

– Нет. Просто завтра станет ясно – нужно ли выбирать.

– Не бойся, – успокоил Гридень. – Теперь все просто не может закончиться плохо.