Текст книги "Тело угрозы"

10

Тело же никак не желало прекращать свои странные маневры. А именно: если еще совсем недавно скорость его, несомненно, увеличивалась, то сейчас по какой-то причине начала снижаться – скорость относительно Солнца и его известных нам спутников, мы имеем в виду. Словно кто-то мягко нажимал на тормоза и одновременно плавно поворачивал руль, так что траектория тела в очередной раз изменилась, и тело теперь, похоже, стремилось не пронизать плоскость эклиптики, а напротив – изменить свою орбиту таким образом, как сделал бы это пилот самолета, заходящего на посадку, после крутого снижения выравнивающий машину, чтобы не врубиться в землю, а мягко прикоснуться колесами к бетону ВПП. И по такой вот плавной кривой наблюдаемое тело приближалось к орбите Юпитера – до которой, правда, надо было еще лететь и лететь, так что никто не взялся бы предсказать, а что она себе еще напозволяет, приближаясь к сфере ощутимого влияния гиганта планетной системы.

Что же касается наблюдателей, то гипотеза сбежавшего спутника удовлетворяла далеко не всех: слишком уж она казалась необъяснимой. Куда более естественными казались сомнения в естественной природе тела, которые начали возникать не только у людей, имеющих к астрономии самое отдаленное отношение, но и у людей, куда более профессиональных. И кое-где – а именно в обсерваториях, чьим оружием были радиотелескопы, – начали даже предпринимать попытки установить с телом связь. Испробовались разные частоты. Телескопы, правда, использовались не самые мощные, а такие, которые проще было переориентировать; но все равно их мощности хватило бы, чтобы принять ответ – если он последует.

Но, к сожалению, единственным, что иногда удавалось уловить, был слабый отраженный сигнал. И только.

Так что пока, как мы видим, – одни разочарования.

Будущее, однако же, хорошо тем, что на него всегда можно надеяться.

Вот и надеялись. А что еще оставалось?

Наверное, страшно оживились бы тарелочники, узнай они…

Но уфологи никак не относились к людям с нужным уровнем допуска на такой уровень секретности. Они не знали и потому не радовались.

Ну и Господь с ними. Для нашего повествования они вовсе и не нужны. Да и не только для него.

Глава пятая

1

Президент России, находясь где угодно – хотя бы и на Камчатке, как вот сейчас, – вовсе не выключался из повседневной жизни государства. Пожалуй, как никто другой, он имел право применить к себе древнее изречение: Omnia mea mecum porto, что в переводе на русский означает, как известно, «Все мое ношу с собой» (хотя уже известному нам Хасмонею принадлежит иное толкование – «все мое ношу в портках»; вряд ли нужно говорить, что то была лишь очередная его попытка сострить). Вместе с президентом на земле, в небесах и на море перемещается много чего, что нельзя отделить от его должности – а следовательно, и личности. И вовсе не только пресловутая «красная кнопка», но и – в частности – те средства связи, которые делают доступным для него разговор на самом высоком уровне, где бы президент в этот миг ни находился.

Поэтому все предварительные действия служб связи обоих президентов, необходимые для проведения разговора, были выполнены практически без всяких проволочек. Президент был несколько удивлен: такой разговор не планировался, и объяснить вызов можно было лишь какими-то срочными и совершенно непредвидевшимися обстоятельствами. Поэтому когда американский голос, пройдя все этапы кодировок и перекодировок, прозвучал и тут же был сдублирован переводом, глава России ощутил некоторый дискомфорт: знал, что неожиданности редко бывают приятными.

После непродолжительного обмена протокольными репликами (вежливость прежде всего!) хозяин Овального кабинета сразу же перешел к делу:

– Я хотел бы услышать: в предстоящей беседе с Председателем Китая будете ли вы вводить его в курс последних событий, которые могут повлиять на ход Конференции? Или предпочтете сохранить информацию в тайне?

Ничего подобного россиянин и вправду не ожидал. Какие там еще события? Вернее – какая муха его там укусила?

– Не могли бы вы уточнить – о каких событиях идет речь?

Чтобы время не уходило на перевод, он говорил по-английски; у него с молодых лет было поставлено хорошее оксфордское произношение, чем он в глубине души немало гордился.

– Я высоко ценю вашу сдержанность, – последовал ответ, – но поверьте: мы целиком в курсе. И считаю, что отсутствие полной откровенности между нами не пойдет на пользу того дела, которым мы совместно с вами занимаемся.

В голосе американца слышалась даже какая-то обида, не иначе. Но что же, черт бы побрал, он имеет в виду?

– Я целиком за полную откровенность. И поэтому – может быть, вы назовете проблему, которая вас волнует?

– Хотелось бы, чтобы она тревожила и вас не в меньшей степени. Потому что, если бы она вас совершенно не беспокоила, это было бы, с нашей точки зрения, весьма плохим признаком.

…Его мать. Похоже, экс-сенатор от Кентукки имеет в виду что-то действительно существенное. Догадаться бы вовремя – что именно. Вроде бы никаких существенных изменений в мире за последние дни не произошло: никто из влияющих на большую политику лиц не умер, никто не воскрес, никто никого не подверг ракетному обстрелу… Но ведь невозможно просто взять и ляпнуть ему: «Я понятия не имею, о чем это вы, – скажите открытым текстом!» Не имеет права президент державы, все еще великоядерноракетной, не знать чего-то… чего-то такого. Остается только делать хорошую мину при плохой игре. Или по их терминологии – блефовать.

– А, вот вы о чем… Ну, откровенно говоря, я не склонен придавать этому такое уж большое значение. Мало ли что бывает…

– То есть вы считаете, что все обойдется? Может быть, нам следует сопоставить данные наблюдений? Как вы, безусловно, знаете, обмен результатами прервался еще позавчера. Почему вы приняли такое решение?..

Час от часу не легче. Да не принимал российский президент никаких таких решений! Интересный разговор получается: словно идешь по минному полю без миноискателя. Или как это: шаг влево, шаг вправо считается попыткой к бегству, огонь открывается без предупреждения…

– Хочу успокоить вас. Я не отдавал таких распоряжений, скорее всего переусердствовал кто-то рангом пониже. Выясним и наведем порядок. Если вы скажете, на чем именно прервался обмен, мы примем меры, чтобы вы получили все, что следует.

– Я думаю, ваши наблюдатели в курсе, и они сообщат вам все с наибольшей полнотой. Но меня волнуют пока не столько цифры – в конце концов, время еще есть, – сколько природа тела. Скажите откровенно: это вы запустили? Наши эксперты склоняются именно к таким выводам. И от вашего ответа сейчас, по сути дела, зависит судьба и Конференции, и Соглашения. Вы ведь не хуже меня понимаете: если это не ваших рук дело, а кроме нас с вами, такие вещи никому не под силу, даже тем, кого вы собираетесь навестить, то вопрос о судьбе стратегического оружия приобретает совершенно иной облик. Этим и вызван мой вопрос: собираетесь ли вы информировать председателя. Если они подумают, что мы от них что-то скрываем, то могут обидеться и заупрямиться, а без них ничего поделать нельзя будет: их арсенал заслуживает большого уважения, да и без него нам с этой штукой не справиться – таковы предварительные расчеты, во всяком случае.

Нет, разговор надо заканчивать прежде, чем угодишь в какую-нибудь замаскированную ловушку. Важно оставить американца сейчас в уверенности, что я в курсе дела. Поставить всех на уши, чтобы немедленно получить разгадку того – о чем это он. Потому что уже сейчас ясно: без этого нечего и думать о разговоре с китайцем: можно ненароком загубить все дело. Сворачиваем треп.

– Знаете, я нахожу, что вы совершенно правы: действительно, надо как следует продумать, что и как сказать председателю. Я сейчас как раз раздумывал над этой темой, думал переговорить об этом с вами несколько позже. Но раз уж вы позвонили – я с удовольствием выслушаю ваш совет.

– Бэзил, я тут не в состоянии что-либо посоветовать. Все, как вы понимаете, зависит от того: вы это сделали или нет. Имейте только в виду: это, во всяком случае, не мы. Мне дали самые серьезные заверения по этому поводу. Решение же целиком на вас; вот все, что я могу сказать сейчас.

– Я очень благодарен вам за эту последнюю информацию. Со своей стороны могу сказать, что и у меня имеются такие же заверения наших специалистов. Знаете что? Я еще поразмыслю над этой проблемой и как только приму решение – сообщу о нем вам. Разумеется – до того, как начнется моя встреча с председателем. А сейчас – прошу извинить…

– Я понимаю, у вас, как и у меня, остается мало времени на разговоры. Спасибо за то, что отнеслись к моим тревогам с пониманием. Удачи вам.

– Взаимно.

Закончив связь, российский президент с минуту сидел, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, приводя в порядок дыхание и нервы: сейчас все в нем кипело, велико было желание устроить кому-то разнос, покричать, постучать кулаками, выругаться позамысловатей… Стравить пар, одним словом. Увы – сейчас это было ему невместно. Спокойствие, достоинство в любой обстановке – вот единственное, чего от него ждут и на что он имеет право. Ладно, быть посему. Но на уши я их все-таки поставлю!

Он вызвал помощника – одного из троих, сопровождавших его в этой поездке. Мидовцы и большинство экономистов и военных должны будут ждать его уже там, в Улан-Баторе. Но туда он не покажется прежде, чем войдет целиком в курс дела. И попутно решит: чья голова покатится в воздаяние за то, что вовремя не довели нужную информацию. Если даже окажется, что ничего серьезного в ней нет и американец напрасно гонит волну, – все равно: если там считают необходимым информировать своего президента и главнокомандующего о чем-то – значит и тут, у нас, не должны пропускать такое мимо внимания. Куча народу, в конце концов, кормится тем, что прогнозирует реакцию партнеров по внешней политике на всякий чих, где бы он ни раздался. Где же все они, когда нужно действительно пошевелить мозгами и потопать ножками?

– Соедините со Старой, – проговорил он негромко, сухо, глядя мимо помощника. – А после этого разговора – с нашим главным оппозиционером.

Кого президент имел в виду, пояснять не надо было.

– Нормальной связи с ним нам сейчас не установить. Только по мобильному…

– Вот новости. Где же он, что до него не достать?

– В Штатах – я полагал, что с вашего ведома…

Ну вот, пожалуйста. Этот – в Штатах. Прелестно. Стоит выйти за порог, как… Но не с его ли подачи янки тут нес околесицу? Выяснить, и если…

– Ах да, я упустил из виду. Тогда – соедините же наконец со Старой!

Не хватало только, чтобы и тот куда-то слинял.

Но и главы администрации не оказалось на месте – ну да, в Москве же рабочий день начнется только через три часа.

– Хорошо. Тогда будь любезен – поторопи с обедом. Боюсь, потом на него и минуты не останется.

Так. Пока накрывают стол – проанализируем только что состоявшийся разговор. Спокойно, без эмоций. Послушаем запись – раз, другой. Какие-то намеки в словах американца, безусловно, содержатся – надо только их увидеть. Конечно, не царское это дело. Но приходится.

– Ну, что там еще?

– Там Панкратов просится на прием. Говорит – очень срочно и важно.

Тут в пору было не поверить своим ушам.

– Кто-о?

– Панкратов. Генеральный директор шестьдесят четвертого.

Господи, твоя воля! Что, даже тут, на краю света, от них не отвязаться? Ну достали, честное слово, достали! Нет, какая наглость, а? И как он сюда попал? На каком-нибудь военном лихаче, конечно: те стараются летать в любую погоду – был бы керосин. Я и сам бы…

– Пошли его – знаешь куда? Догадался? Действуй.

И когда помощник был уже в дверях:

– Постой.

А может, так оно и лучше? Здесь лишних людей нет, и можно без помех высказать наглецу все, не опасаясь, что сейчас же разговор станет всем известен. Тут легче всего перекрыть ему связь; а до Москвы он доберется не сразу, если у него даже дружки в ВВС, – ему можно дня три не давать вылета: прогноз погоды остается неблагоприятным. Хватит деликатничать. Или он дает полную гарантию того, что канал прекратит всякие обструкции и начнет вести себя пристойно, или же… Прокурор уже землю копытами роет – не терпится ему начать громкий процесс. Ладно, Панкратов, я тебя не звал, ты сам напросился – так что уж не обессудь…

– Хорошо. Полчаса у меня есть. Пресса всегда заслуживает внимания. (Помощник тонко усмехнулся, президент же оставался совершенно серьезным.) Пригласи его. И проверь, кстати: как он сюда вообще попал и не нарушил ли при этом каких-то правил. Доложишь по телефону – пока он еще будет здесь. Но чтобы все тихо, мирно.

– Все понял.

2

Минич выходил из запоя медленно, страдая, то и дело вновь оказываясь на той пограничной линии, откуда можно с равным успехом возвратиться к жизни – или вновь рухнуть в сладкую отключку, в которой центр и смысл мироздания заключаются в бутылке, когда даже не глядя – глаза, пусть и открытые, мало что способны увидеть, – но просто по весу определяешь: там еще есть, есть живая, очень живая вода, а память спешит осчастливить кое-как собравшейся в неустойчивую конструкцию мыслью: и ведь не последняя еще, есть и запас, и местонахождение его известно… Минич так и не вернулся бы к жизни: угас тихо и незаметно, когда печени надоело бы пропускать через себя такое количество дряни (хотя, скажем прямо, достаточно качественной); сам по себе организм скорее всего и не справился бы с обстоятельствами – не будь рядом Джины-Зины.

В первые дни пьяненький, почти не просыпавшийся Минич ей все быстрее становился донельзя противным; хочет подыхать – пусть дохнет, так решила было она в полном соответствии с правилами нынешнего безыдеального и потому безжалостного мира. В эти дни спасало его только здоровье. Но чем дальше, тем более возобладали другие чувства: изначальная женская жалость к слабенькому и затаившаяся, но вовсе не исчезнувшая симпатия к этому парню, а еще больше, может быть, подсознательное ощущение того, что его срок еще не вышел, что в этом существовании у него есть еще какие-то задачи.

Может быть, ощущение это возникло у нее не просто так, а основывалось на какой-то информации, которую она, сама того не сознавая, получала – откуда? Об этом мы можем только догадываться, но – получала. И вот по сумме этих причин она принялась выполнять за него ту работу, на которую сам он сейчас ну никак не был способен: пробуждать сознание, успевшее уже совсем потерять себя в этиловом тумане. И дней через десять он почти совсем уже пришел в себя и начал как-то определяться в этом мире.

Конечно, эта декада в памяти никак не отложилась, но то, что ей предшествовало, понемногу сформировалось из обрывков и осколков: сперва – факты, потом – связь между ними, и, наконец, общая картина. Слабый еще, не способный принять внутрь ничего, кроме бульончика, первые же возникшие силы Минич употребил на то, чтобы спросить – Зину, конечно, никто другой и не смог бы ответить:

– Статью… дали?

Чуть помедлив, она лишь покачала головой.

– И… никак иначе? – продолжал допытываться он.

Та развела руками: нет, никакой информации так и не возникло в мире.

Эта новость – а вернее, отсутствие новостей оказалось для Минича допингом куда более сильным, чем любой патентованный. Он сел на диване, свесил ноги. И, помолчав минуту-другую, окончательно восстанавливая в сознании картину прошлого и настоящего, проговорил решительно:

– Надо что-то делать.

– Что же, Марик? – Больше ничего она и не могла спросить.

– Сейчас, сейчас… Позвони… позвони Гречину…

Зина не дала продолжить:

– Я не могу позвонить никому. Не разрешают.

– Мы… все еще там?

Она поняла, что он имел в виду.

– Да. И похоже, нас не хотят выпускать.

Минич посоображал еще.

– Мы, выходит, под арестом?

– Похоже.

– Это чтобы ты не переставала лечить его?

Она пожала плечами:

– Наверное, нет. Я уже заканчиваю, и, кажется, удачно: перехватили вовремя, повезло, что ни хирургии, ни химии еще не было – тогда наверняка ничего не вышло бы. Думаю, не потому нас держат, а из-за того, что ты ему рассказал.

– Что же я рассказал ему?

– Все, что сам знаешь, – о небесном теле и тэ дэ.

– Ах, черт… Значит, он в курсе – и тоже молчит, да?

– Так выходит.

– Черт. Черт. Получается, что никто, совсем никто… – Он не закончил мысли, умолк, но через несколько минут сказал решительно: – Надо бежать.

Зина не удивилась; похоже, что и сама уже думала об этом.

– Да, – согласилась она. – Только как? Тут все очень серьезно поставлено.

– Еще не знаю. Но мы убежим. И как можно скорее. Самое позднее – через три дня. Так что готовься.

– А я всегда готова, – по-пионерски ответила она.

3

Гридень пригласил главу президентской администрации поужинать в принадлежащей магнату подмосковной усадьбе – и заночевать, разумеется. Хозяин Старой площади сразу же согласился, отлично понимая, что разговор обязательно пойдет о делах, в которых оба были заинтересованы. Так и получилось; правда, дела оказались не совсем такие, на какие высокий чиновник настраивался; однако это вовсе не означало, что они были менее интересными. Скорее наоборот.

Собственно, когда Гридень приглашал человека со Старой, магнат и сам не предполагал, что разговаривать придется не только на заранее обдуманные темы. Однако за несколько часов, протекших после их телефонного разговора, обстановка изменилась. Вернее – не обстановка даже, но тот объем информации, каким располагал Гридень. И пришлось сразу же перестроить имевшиеся замыслы.

Дело в том, что Гридень, даже придя к выводу, что блокироваться с Кудлатым нет смысла, вовсе не перестал интересоваться всем, связанным с деятельностью Кудряша. И регулярно знакомился со всеми сведениями, какие поставляла ему его собственная разведка. А она работала никак не хуже, скажем, подобной же государственной службы – и потому, что кадры ее были не менее, а скорее более профессиональны (применение своим талантам и умениям в команде Гридня находили люди, по каким-то причинам не захотевшие – или не смогшие – продолжать службу в государственной разведывательно-контрразведывательной машине), и потому еще, что платил Гридень не в пример больше – по той, может быть, причине, что его бюджет никаким парламентом не контролировался. Так что ручеек информации о житье-бытье бывшего (да не только бывшего) авторитета не иссякал. И как раз в самое последнее время его течение принесло такие сведения, на которые просто нельзя было не отреагировать быстро и всерьез.

Ознакомившись с ними, Гридень чуть не решил отменить встречу с главой администрации, но после быстрого анализа возникшей ситуации подумал, что напротив – все получалось очень кстати, потому что именно этот человек сейчас и мог сыграть нужную роль, и не придется искать нового человека, как сгоряча показалось.

Главной новостью, произведшей на магната столь сильное впечатление, оказалась информация о создании на орбите Кудлатого новой шоу-фирмы под названием «Минос». При регистрации указывалось, что содержанием деятельности новой конторы являются развлечения; подобных учреждений существовало уже множество, так что никаких подозрений тут вроде бы не возникало. Однако такого старого воробья, каким обоснованно считал себя Гридень, на подобной мякине не провести было. Он обратил внимание на два обстоятельства. Прежде всего – на личность генерального директора новой фирмы; из имевшегося на него досье следовало, что он не принадлежал к группе экономистов Кудряша, к уголовному миру прямого отношения вообще не имел и в круг весьма доверенных лиц Кудряша вроде бы не был принят. Обычно таким людям Кудлатый – это все знали – руководства своими фирмами не доверял; и то, что на этом посту в новом заведении оказался человек с образованием и опытом работы горного инженера, срочно вызванный откуда-то из Якутии, где он налаживал работу конторы, посредничавшей в алмазном бизнесе и не так давно перекупленной Кудлатым, – это просто не могло не навести на определенные размышления. Тем более – если сопоставить этот факт кадровой политики с тем, что стало известно днем раньше: с информацией о заключении арендного договора фирмы «Минос» не с кем-нибудь, а с Министерством обороны; в результате этого соглашения фирма получала в весьма длительную аренду бывший запасной центр главного командования. Людям Гридня удалось одним глазком заглянуть в текст договора; сумма вызывала уважение, и даже прикидочный анализ показал, что вернуть вложенные деньги (не говоря уже о тех, какие придется еще вложить, чтобы действительно создать там развлекательный центр пятизвездочного класса) при жизни Кудлатого вряд ли удастся. И даже само название новой фирмы заставило Гридня впасть в некоторые подозрения: эрудиция Кудряша вряд ли включала в себя сведения о царе Кноса, скорее уж слово это ассоциировалось у него с минным делом (а взрывчатые вещества в его биографии возникали не раз и не два), а еще вернее – с горным делом (если говорить по-английски). Далее: заинтересовавшись новыми сведениями, Гридень запросил – и без особых усилий в течение часа получил данные о закупках новой фирмы и о материалах, которые потекли в арендованное место – на большегрузных автопоездах, а кое-что – даже и на вертолетах. Сочетав все это воедино, Гридень получил общую картину; если бы после этого он не понял что к чему, то недостоин был бы занимать то место, и не только в экономике, на котором находился.

Помимо выводов чисто технических, он пришел и еще к одному заключению и упрекнул себя в том, что за последнее время как-то ослабил внимание к этой стороне вопроса. Речь была, разумеется, о состоянии здоровья Федора Петровича. Возникшее у Гридня некоторое время тому назад представление о том, что Кудряш перестроился уже на размышления о божественном и занят подведением итогов своего земного бытия, оказалось неверным. Не Гридню было успокаивать себя подобными рассуждениями: от Кудряша всегда следовало ожидать всяких каверз, в том числе и этой: жить, когда тебя мысленно уже похоронили, – и жить весьма активно. Конечно, тут главная вина лежала на людях, чьей задачей было – держать руку, фигурально выражаясь, на пульсе Кудлатого. Но Гридень в таких случаях прежде всего взыскивал с самого себя: если твои люди что-то сделали не так, то либо ты не смог настроить их на работу нужным образом, либо же – это вообще не те люди, и их следовало бы заменить еще раньше.

Пришлось вставить перо кому следовало и пошевелить; в результате сразу же была вытащена на свет информация, которая, как оказалось, поступала своевременно, просто ее не удосужились доложить, посчитав, что эти сведения могут и обождать. Выяснив, что приговоренный получил полное помилование, причем от какой-то никому не известной дамочки или даже девицы, никаких академических титулов не имевшей, Гридень только покачал головой: воистину, в этом мире все пошло наперекосяк.

Уточнения показали, что лекарша эта и по сей день состояла при Кудлатом. Гридень подумал, что эта вновь возникшая проблема тоже нуждается в решении. Однако пока приходилось принять за факт, что Кудряш на своем посту и в хорошей форме; а значит – следовало заново продумать линию общения с ним. Потому что отклонить предложение верха об участии в предстоящих выборных делах человек с опытом Федора Петровича мог бы только в случае, если бы такое участие противоречило каким-то другим, более значительным и выгодным замыслам, какие требовали бы полной свободы рук – во всех смыслах. Кудлатый отверг предложение; следовательно – эти более крупные замыслы у него возникли; ну а к чему они могли относиться, если не к тому же, что сейчас более всего волновало и самого Гридня?

Главным сейчас стало, конечно же, именно это. И время, остававшееся до приезда человека со Старой, Гридень посвятил (накрутив хвосты всем, кому следовало) анализу действий и установлению целей, преследуемых Кудлатым. И без особого труда заключил.

Первое – что Кудряш целиком в курсе дел, связанных с Телом Угрозы и исходящей от него (предположительно) опасностью.

Второе – что в арендованном, в прошлом военном, объекте Кудлатый намерен создать не что иное, как убежище – на случай, если приближение тела вызовет на планете какие-то достаточно серьезные катаклизмы.

И третье, хотя оно и не вытекало непосредственно из предыдущих: зная обстановку, Кудряш просто не позволит себе не использовать ее для укрепления своего могущества – и, естественно, для ослабления конкурентов. Из которых именно он сам, Гридень, безусловно, являлся главным.

Обстановка требовала принятия срочных и серьезных мер. И Гридень был намерен заняться ими, начиная уже буквально с этой минуты.

Гостю в этих планах отводилась отнюдь не самая значительная роль. Но тем не менее достаточно существенная. Потому что хотя Гридень и понимал, что идея Кудлатого – создать достаточно надежное убежище на случай серьезных осложнений – и не является абсолютным выходом из положения, но все же пренебрегать ею тоже не следовало: вероятность частных катастроф при сближении тела с Землей была значительно больше, чем возможность соударения. Так что следовало предпринять действия и в этом направлении.

К сожалению, Кудряшу удалось схватить самый лакомый в этом смысле кусок. Однако (тут Гридень внутренне усмехнулся) нигде не сказано, что ему удастся им воспользоваться: стоит верховной власти полностью войти в курс дела, как она начнет заботиться и о собственной сохранности – и будет при этом совершенно права. И сколь бы правильным и законным ни был заключенный Кудлатым с военными договор, когда в игру вступает власть – право всегда оказывается на ее стороне. Во всяком случае, в этой стране. Так что и не стоит жалеть об упущенной возможности. Для себя надо найти другую – такую, какой не смогла бы перехватить – если даже и захотела бы – никакая самая высокая власть.

Вот и вырисовываются неотложные действия. Дать в разработку сценарий по Штатам – первое: чтобы пребывать в курсе всех дел главного оппозиционера и как-никак союзника: хорошо, что он там – это может еще пригодиться. Переговорить с девицей-целительницей – второе. Для этого доставить ее сюда. Лишить Кудряша ее общества и помощи. Говорят, он все же еще не до конца выздоровел? Хорошо бы. Как это сделать практически? У меня на службе не состоят уголовники, фу. Но специалисты есть. Бойцы, так сказать, что вспоминают минувшие дни… Только подсказать им: чтобы ни в коем случае никакие следы не вели ко мне. Пусть ведут в любое другое место. Как мне докладывали, этой дамой интересовалась служба СБ? Прелестно, на нее и свалим. Пусть генерал доказывает, что он не верблюд, а всего лишь лама. Гуанако. М-да.

Он тут же снял трубку. Набрал номер – один из тех немногих номеров, которые всегда набирал сам, не поручая этого секретарю и отключая предварительно все остальные линии. Услышав ответ, сказал:

– Олег Сергеевич? Не заняты? (Он всегда был вежлив, и более всего – с людьми, от него зависящими.) Есть одно поручение, просьба – обдумать метод его выполнения и обсудить со мной прежде, чем действовать. Я бы назвал дело так: бесследное исчезновение. Но упаси Боже – без какого-либо ущерба для… Вы поняли. Речь идет о том, чтобы пригласить ко мне для доверительной беседы человека… нет, даже двух человек, которым препятствуют встретиться со мною. И сделать это так, чтобы осталось совершенно неясным – куда и как они исчезли. Что? Нет, это не имеет отношения к этим службам, можете не опасаться. Сколько времени нужно вам на обдумывание? Ах, не нужно? Вы просто маг и чудотворец. Итак – каким же образом?.. Да… Так… Так… но там большой дом, особняк. Да вы знаете – он в вашем списке идет, если не ошибаюсь, номером восьмым. Да-да, совершенно верно. Сколько вам потребуется на уточнение? Хорошо. Буду ждать вашего звонка. Да, по красному номеру, я буду здесь. Всего доброго.

Так, это поручение дано. А что касается…

Частые звонки прервали ход мыслей. Международный. Кто? Кстати – или совсем наоборот?

Гридень включил звук. Картинку – не стал.

– Господин Гридень, вас беспокоит Кистер из «Весли, Штейнмец и Кант». Касательно соглашения о покупке супертанкера «Мисс Эва Ли». Как и было условленно, мы ожидаем вашего представителя со всеми полномочиями послезавтра в нашей главной конторе во Фриско. Последнее предложение продавца… Он видит цену плюс пять процентов против той, на какой закончились переговоры в мае. Ваш ответ?

Ответ этот у Гридня был готов заранее:

– Ни цента. Вообще – никакой цены. Я прерываю переговоры.

– Господин Гридень, боюсь, что я ослышался. Вы…

– Думаю, вы услышали правильно. Повторяю: цена меня не устраивает, и я выхожу из переговоров. Я не возобновлю их в ближайшее время, если даже продавец откажется от своих требований и сбросит еще пять процентов. И даже десять. Прошу извинить, господин Кистер: я очень занят. Мой представитель не явится. Как вы помните, мое право прервать переговоры в любой миг было оговорено еще в самом начале. До свидания, господин Кистер.

Он едва успел выключить связь, как последовал доклад привратника:

– Приглашенный прибыл. С водителем и двумя телохранителями.

– Принять всех, как обычно, – распорядился Гридень. Перед тем, как выйти навстречу, бегло оглядел себя в зеркало: внешности он всегда придавал большое значение, она являлась немалой частью впечатления, которое он всегда должен был – и старался – производить на любого собеседника. И это ему удавалось. Что же: вполне импозантный вроде бы мужчина средних лет, не атлет, но и не хлюпик, лишнего жира нет, легкая седина – но, в общем, на взгляд ему можно дать меньше, чем он уже на самом деле прожил… Гридень кивнул своему отражению и вышел, выбрав ту из доброжелательных улыбок, какая в данном случае была наиболее уместной.

Гостю он сказал:

– Дорогой мой! Очень рад вас видеть. Простите за беспокойство в столь поздний час. Но дела, поверьте, неотложные. Серафим Петрович, нам кофе, пожалуйста, в кабинет. У меня арманьяк сорокалетней выдержки; хотите продегустировать?..

И только после соблюдения всех требований политеса Гридень сказал:

– Итак, обсудим два вопроса. Первый: предстоят интересные переговоры с командованием флота. Военного, я имею в виду. Дело в том, что я решил отказаться от покупки в обозримом будущем того супертанкера, о котором говорил вам. Помните? «Мисс Эва Ли». Причина достаточно банальна: на него сейчас нет денег. Вы хотите спросить, что с ними стало?

Гость вовсе не собирался задавать такого вопроса: он был человеком воспитанным и понимал, что с хозяином об этом не говорят, если ты любопытен – найди другие источники информации. Но чтобы не противоречить, он лишь неопределенно улыбнулся.