Текст книги "Загробный мир. Мифы разных народов"

Век сожжений и век курганов

Еще больше озадачивает смысл ритуальных действ, которые сопровождали похороны третьего мифологического правителя шведов – Фрейра. При нем наступил расцвет сказочного царства, который именовали даже золотым веком.

Поэтому когда бог, воплощающий этот расцвет, заболел, его дружина обеспокоилась и скрыла от людей, что Фрейр при смерти. Они насыпали большой курган, сделали в нем дверь и три окна и, когда Фрейр умер, перенесли его туда, сказав людям, что правитель жив (вспомним, как в Китае скрывали смерть Цинь Шихуанди). Так длилось три года, и три года подати поступали в курган Фрейра: в одно окно – золото, в другое – серебро, в третье – медь.

Набор металлов напоминает о трех царствах волшебной русской сказки – золотом, серебряном и медном. Иные миры совмещались в кургане Фрейра.

Когда люди узнали, что Фрейр мертв, а мир и урожай все равно сохраняются, они решили не сжигать его. Фрейр был провозглашен богом благоденствия, и ему стали приносить жертвы. Тогда многие правители перестали сжигать своих родичей и стали их хоронить, насыпая курганы. Конунг датчан Дан Гордый велел похоронить себя в кургане в полном воинском облачении, со взнузданным конем и многим другим добром. Так на смену веку сожжений пришел век курганов.

Еще более удивительный обряд совершили норвежцы на похоронах отдаленного потомка Ингви-Фрейра – конунга Хальвдана Черного, отца исторического норвежского конунга Х века Харальда Прекрасноволосого.

При нем, как и при его божественном предке, были урожайные годы, и когда Хальвдан умер, возвращаясь с празднования йуля, норвежцы из разных областей стали спорить, где должен быть похоронен конунг – от этого зависело благополучие страны. Наконец решили, что тело Хальвдана будет расчленено на четыре части и каждая похоронена под курганом в разных областях.

Этот языческий культ реликвий многое объясняет в жизни архаического общества. Разъезды конунга по пирам (вейцлам) были не только способом прокормить дружину, но и гарантировали благополучие всей стране. Поэтому конунг, как воплощение удачи, должен быть вездесущ. И после смерти сакральный правитель оставался гарантом этого благополучия, а так как у страны не было единого центра, тело умершего следовало расчленить на «реликвии». Сама смерть конунга уподоблялась жертвоприношению во имя урожая (космического блага), подобно тому как в начальные времена творения был принесен в жертву и расчленен первобытный великан Имир во имя сотворения космоса из хаоса.

В древнерусской традиции сохранились предания о двух могилах Вещего Олега: одна была известна в Киеве, другая – под Ладогой. Этот князь в конце IX века объединил северные новгородские земли с центрами в Ладоге и Новгороде и южное киевское Приднепровье. После смерти князя его могилы должны были демонстрировать единство тех областей, которые оказались под его властью на пути «из варяг в греки».

Сходная традиция имеет очень глубокие корни в Египте. После того как в Древнем царстве были объединены Верхний и Нижний Египет, фараоны стали возводить гробницы в Абидосе, центре культа Осириса в Верхнем Египте, и в Саккаре недалеко от Гизы. При этом в Абидосе строились кенотафы, не содержавшие погребения, но символизировавшие власть царя.

На первый взгляд, смысл похорон в кургане ясен: шведы не хотели, чтобы Фрейр после смерти покидал их страну и отправлялся на небо в Асгард вслед за Одином, и не стали его сжигать. Он должен был оставаться гарантом мира и урожая на земле. Курган и напоминал собой жилище конунга: он был с дверью и окнами, куда стекалась дань.

Такие курганы были известны в Скандинавии в последние века язычества – в эпоху викингов. Под их насыпями устраивали просторные погребальные камеры, с полом и потолком, кухонной утварью и оружием, то есть всем, что было необходимо для «жизни» умершего. Но там же оказывались и взнузданные кони. Например, легендарный конунг Дан Гордый велел похоронить себя под курганом во всех своих бранных доспехах вместе со своим конем, но одновременно он следовал и завету Одина.

Более того, в королевских курганах Норвегии, где были похоронены родственники Харальда Прекрасноволосого, в том числе в Гокстаде, где высится курган Олава Гейрстадальва, жилищем умершего становился не дом-могила, а… погребальный корабль. Целые ладьи (в более скромных погребениях это были небольшие лодки) содержали все необходимое для жизни: котлы прямо на котельных цепях, чтобы привешивать их над очагами, пиршественная посуда, вооружение. Самый знаменитый из таких кораблей – украшенная замечательной резьбой ладья из Осеберга – принадлежал не воину-конунгу, а королеве. Название кургана сохранило имя этой норвежской правительницы IX века. Ее звали Аса, или Оса, она была матерью конунга Хальвдана Черного и бабкой Харальда.

Благодаря тому что насыпь кургана состояла из плотной глины, дерево и другие вещи, помещенные в погребение, сохранились и были извлечены при археологических раскопках. Чего только не было в этой роскошной погребальной ладье! Но прежде всего следует упомянуть деревянную палатку на корме, такую же, какую видел Ибн Фадлан на корабле русского вождя (правда, тот корабль был сожжен). Даже ковер с многофигурной композицией – изображением ритуальной процессии – украшал это загробное жилище. Но более всего поражает обилие транспортных средств. Помимо самой ладьи, там были еще колесница и сани, украшенные богатой резьбой. Королева не одна обитала в своем загробном жилище, с ней была служанка. Асе необходим был королевский гардероб, и среди погребальных даров нашли даже лишнюю пару обуви: это напоминает быт богини Фригг, которую сопровождала ее служанка богиня Фулла, носившая за ней ларец с украшениями и обувь.

Мы знаем, что богини не уступали самому Одину в праве распоряжаться в загробных чертогах: не только Фригг, супруга Одина, но и Фрейя была хозяйкой собственного царства мертвых. В одной из саг хозяйка исландского хутора собирается после смерти к Фрейе: видимо, богиня принимала у себя не только павших воинов, но и добродетельных хозяек, недаром ее имя значило «госпожа».

Королева Аса едва ли собиралась к Фрейе: резьба на ее погребальной повозке передает сцену, связанную с культом Одина, там изображен герой, погибающий в змеином рву. Мы еще вспомним об этом герое, когда речь пойдет о кладе нифлунгов-нибелунгов. Пока что мы не можем точно сказать, что должна была делать погребенная с такой пышностью королева в загробном мире: жить в комфортно обставленной ладье под курганом или отправляться в дальнее странствие на тот свет.

Чем глубже мы проникаем в смысл скандинавских мифов и культов, тем яснее становится, что над ними задумывались и сами скандинавы-язычники.

Баллада о мертвом женихе и век викингов

Романтический сюжет европейских баллад о преданной невесте, которая ждет ушедшего в поход жениха, пока за ней не является призрак и едва не уносит деву в могилу, восходит к древним временам. Тогда считалось, что жены следуют за мужьями на тот свет. «Хвали жен на костре», – советует Один в своих речах, донесенных «Старшей Эддой». Считалось, что преданность женщины можно проверить только после смерти.

В одной из героических песен «Старшей Эдды» – «Второй песни о Хельги Убийце Хундинга» – рассказывается о преданности жены этого героя Вёльсунга, брата Сигурда. Вся жизнь Хельги была посвящена деяниям, достойным Вальхаллы, и само имя значит «священный», «посвященный». Этот конунг-викинг совершил много боевых подвигов, в которых ему помогала валькирия Сигрун, дочь конунга Хёгни. Среди жертв его боевой ярости оказался и отец Сигрун. Узнав об этом, Сигрун стала оплакивать родичей, а Хельги принялся утешать деву: такова судьба, велящая ей стать валькирией Хильд для своих родичей. (Хильд – та самая валькирия, из-за которой длится битва между ее отцом, также зовущимся Хёгни, и возлюбленным Хедином.) На это Сигрун отвечает Хельги, что мечтала бы оживить всех убитых и потом оказаться в его объятьях.

Имя Хильд стало нарицательным в эпической и скальдической поэзии. Сама битва в скальдических стихах описывается как брак с Хильд: глава войска разламывает кольцо, чтобы вручить ей свадебный дар. Возлюбленная Хедина готовит брачное ложе для шлемоносцев… Но это ложе – поле боя!

Любителям русской словесности хорошо известна эта метафора. В «Слове о полку Игореве» битва с половцами на реке Каяле описывается как брачный пир: на нем не хватило кровавого вина, но храбрые русичи закончили пир – напоили сватов и сами полегли за Русскую землю. Русская героическая песнь исторически точна: половцы действительно были сватами русских, русские князья женились на половецких ханшах. Но сравнение битвы со свадебным пиром не просто поэтическая метафора, особенно в героическое, эпическое, время. Избранник валькирии – это эйнхерий, он получал ее любовь в воинском рае. Брак с валькирией – это смерть в бою.

Брак в народной культуре всегда уподоблялся смерти: недаром причитания невесты были сродни похоронной причети. Для родоплеменного общества это уподобление было не столько поэтическим, сколько буквальным: невеста должна была отправляться в чужой род, а это было все равно, что отправиться в иной мир. Сватовство было подобно вызову на бой. В эддической песни героическое сватовство Хельги привело к гибели родичей Сигрун.

Неудивительно, что скандинаву в его рождении на свет, браке и смерти покровительствовали одни и те же девы судьбы – дисы, норны и валькирии.

В эддической песни волшебство было уже недоступно эпической героине. Сигрун не могла воскресить родичей, но и не изменила избранному ею герою: она стала его женой и родила ему сыновей. Однако Хельги не суждено было дожить до старости.

Брат Сигрун Даг приносил жертвы Одину, чтобы тот помог ему отмстить за отца. Один дал жертвователю свое волшебное копье. Даг встретил Хельги у рощи под названием Фьётурлюнд, что значит «роща оков». Тацит говорит о такой роще как о священной у германского племени семнонов: туда нельзя было входить без оков. В этой священной роще Даг пронзил Хельги копьем – принес его в жертву Одину. Потом он пошел ко двору сестры и рассказал ей о случившемся.

Эта эпическая песнь отражает драму распадающегося и погибающего рода. Сигрун проклинает родного брата за убийство мужа, насылая на него традиционное заклятье: пусть он погибнет от собственного оружия! Даг отвечает, что не он виною такой судьбе – виноват Один, сеятель раздоров.

Хельги тем временем хоронят под курганом, и он отправляется в Вальхаллу. В песни говорится, что Один предложил потомку Вёльсунгу править вместе с ним. Тогда Хельги велит своему врагу и убийце отца Хундингу (само имя Хундинг имеет уничижительное значение – «собака»), который пал в битве с Хельги, но также пребывает в Вальхалле, омыть ноги эйнхериям, развести огонь, привязать собак и даже дать пойло свиньям (рабская работа!), а затем лишь думать об отдыхе.

Мы видим, что победитель в Вальхалле оказывается в праве помыкать побежденными, как своими слугами. Но эти загробные почести уже не приносят счастья эпическому герою.

Однажды служанка Сигрун шла на закате мимо кургана Хельги и увидела, как конунг с дружиной подъезжает к кургану. Она спросила, не настал ли конец света, – ведь мертвые скачут туда, куда им не дано возвратиться. Конунг отвечает, что конец света еще не настал, и хоть загробная дружина шпорит коней, ей не дано возвратиться домой.

Служанка рассказывает хозяйке, что раскрылся курган и Хельги вернулся. Он просит осушить его кровавые раны. Преданная Сигрун спешит к кургану. Ее радость – радость валькирии: она так счастлива видеть мужа, как соколы Одина (то есть вороны) радуются, увидев еще теплые трупы убитых. Она просит Хельги снять кольчугу, но в объятиях Сигрун оказывается мертвец: его волосы покрыл иней, тело – смертная роса, руки холодны, как лед. Мертвый конунг напоминает, что Сигрун сама повинна в том, что Хельги «обрызган горя росою»: ведь он пал в распрях с ее родичами. Мертвый герой не велит запевать горестных песен, ведь с ним в кургане пребудет теперь знатная дева, «диса воинов».

Сигрун стелет брачное ложе в кургане – она хочет устроить герою Вальхаллу прямо в могиле. Но Хельги уже пора спешить: ему надо скакать на бледном коне по алой дороге, пока петух Сальгофнир не разбудил эйнхериев в чертоге Одина.

Хельги скачет назад в Вальхаллу, а Сигрун и ее служанка возвращаются домой. Но к ночи Сигрун вновь посылает служанку к кургану, следить, не приедет ли Хельги. Напрасно – спускается ночь, а Хельги нет. Но тут разумная служанка произносит загадочную фразу: «Ночью сильней становятся все мертвые воины, чем днем, при солнце». Она отговаривает хозяйку спускаться в курган.

Эти слова могут означать только одно: отправившийся в Вальхаллу Хельги мыслится одновременно присутствующим в кургане – своем загробном жилище. Мы уже сталкивались с подобными представлениями в практике царских погребений: рядом с пирамидой Хеопса покоилась его царская ладья для загробного плавания.

В народной традиции считается, что нельзя долго тосковать и оплакивать умершего жениха или мужа, иначе он явится с того света и унесет с собой тоскующую. В немецкой балладе «Ленора», вдохновившей многих поэтов-романтиков, мертвый жених, павший на поле боя в Венгрии (в Гуннской земле германского эпоса и в краю вампиров), прискакал ночью к своей невесте. Он торопит ее в свой дом на зеленом лугу, пока не пропели петухи, возвещающие рассвет. Но разумная дева отказывается скакать с ним в дальнюю дорогу: его кровать слишком узка, и ему суждено покоиться на ней одному до Страшного суда.

В датской балладе «Оге и Эльсе» мертвый жених слышит из могилы плач возлюбленной.

Он берет свой гроб и является к ней в дом. Подобно Сигрун, Эльсе встречает возлюбленного и расчесывает его волосы золотым гребнем. Она спрашивает, что происходит там, в могильном мраке. И жених сначала отвечает, что в могиле так же, как в небесном царстве, – его невеста может быть веселее. Но когда преданная Эльсе собирается последовать за женихом, Оге признается, что в могиле темно, как в преисподней. Его любовь оказывается сильнее, чем желание быть с Эльсе. Когда невеста оплакивает своего жениха, кровью наполняется гроб и змеи кишат у его ног. Когда же Эльсе смеется и поет, загробное жилище наполняется лепестками роз. Однако признание мертвеца не спасает Эльсе от тоски – она умирает.

Любовь выходца с того света – мертвеца или альва – гибельна для живых. Сигрун в песни о Хельги вскоре умерла от скорби – герой дождался своей возлюбленной в кургане. В конце песни повествуется о том, что в древние времена люди верили, будто умершие рождаются вновь. Говорили, что обрели новое рождение и Хельги и Сигрун: герой получил при рождении прежнее имя, а его возлюбленная стала валькирией Карой. Но злой рок преследовал и эту пару. Кара покровительствовала Хельги в битвах, но однажды в поединке с врагом воин случайно задел мечом парящую над ним валькирию: его дух-хранитель был ранен, и сам Хельги пал в поединке.

Детективный жанр и судьбы умерших в век викингов

Другой литературный сюжет, который также связан с главным для конца родового строя мотивом – распрей внутри рода, стал началом драматической истории, рассказанной в исландской «Саге о Гисли». Это сюжет тайного убийства.

Гисли видит, что приходит конец традиционному миру – родовые связи гибнут в распрях, и пытается противостоять этому. Он пробует связать ближайших к нему людей: своего брата Торкеля, шурина Вестейна и свояка Торгрима – узами побратимства. Для этого нужно было пройти специальный обряд: вырезать полосу дерна, припереть ее копьями с нанесенными на них рунами и, приподняв над землей, пройти под этими «воротами». Затем смешать с землей собственную кровь и поклясться именами всех богов, что побратимы будут держаться вместе и мстить друг за друга, как кровные родичи. Считалось, что побратимы как бы заново рождены самой матерью-землей и их узы становятся нерушимыми. Сам Один почитал узы побратимства.

Но Торгрим не захотел смешивать свою кровь с кровью Вестейна, и тогда Гисли не стал скреплять кровью свои узы с Торгримом. Это и предрешило дальнейший ход распри. Торкель узнал, что его жена – любовница Вестейна. Вместе с Торгримом он позвал колдуна, и тот сковал им копье, на котором были нанесены тайные руны. Колдун также вызвал бурю и ненастье, чтобы Гисли не мог попасть в дом своего побратима и предотвратить расправу над ним. Ночью неизвестный убийца пронзил спящего Вестейна колдовским копьем. Такое убийство считалось подлым: совершившие его попадали в Хель. Гисли вынул копье из груди убитого побратима, и это было знаком того, что Гисли собирается мстить – он поразил копьем Торгрима.

Распря продолжилась во время обряда погребения. Гисли, как помнит читатель, навалил камень на погребальную ладью Торгрима, чтобы она не отплыла в Вальхаллу, а Торгрим завязал башмаки мертвому Вестейну для того, чтобы он не достиг воинского рая.

Распря продолжилась и в поединке колдовском, ибо родич Торгрима нанял колдуна, чтобы тот магическим способом лишил Гисли поддержки его друзей в Исландии. Гисли делает вид, что ничего не знает о распре и устраивает у подножия кургана игру в мяч. В ней против Гисли участвует родич Торгрима, и его люди оскорбляют партнера Гисли по игре. Однако мать этого партнера оказывается колдуньей, и на хутор оскорбивших ее сына людей обрушивается с гор снежная лавина. В отместку родичи Торгрима забивают колдунью камнями, а Гисли велит убить напустившего на него порчу колдуна, и того тоже заваливают камнями. Но удача оставляет Гисли, и он погибает – такова участь большинства героев саг.

Вожди, колдуны и сама природа оказываются втянутыми в родовую распрю, а мертвецы остаются членами рода – связи с ними не разрываются после смерти, они взывают к отмщению.

Мифологический оксюморон: живые мертвецы

Вестейн и Торгрим не могли, подобно Хельги, убийце Хундинга, выйти из кургана и отправиться в Вальхаллу. Однако в исландских сагах много рассказов о мертвецах, которые выходили из могилы, но отправлялись не в загробный мир, а к живым людям, чем доставляли им немало хлопот. «Беспокойный покойник» – это, на первый взгляд, такой же оксюморон, как «горячий лед». Но представления о бесчинствах живых мертвецов были повседневными реалиями исландского быта.

Один из них – Храпп в «Саге о людях из Лососьей долины», – хотя имел злобный нрав, при жизни был рачительным хозяином. Перед смертью он просил, чтобы его похоронили в стоячем положении в дверях дома – так ему легче будет следить за хозяйством. Не осмелившись перечить своенравному мужу, жена исполнила его просьбу. Но после смерти Храпп проявил свой нрав в полной мере, перебив почти всех домочадцев и нападая на соседей. Хутор запустел, и Храппа решили выкопать из его могилы под дверью и перенести подальше, туда, где редко проходили люди и скот, а могилу завалить камнями. После этого он почти перестал появляться.

Однажды один состоятельный исландец решил переселиться на этот хутор и отправился туда на лодке со своим скарбом и домочадцами. Но лодка налетела на камень, а сидевшие в ней увидели большого тюленя с глазами, очень похожими на человеческие: зверь плавал вокруг ладьи, пока не поднялась буря, во время которой все переселенцы утонули. Ясно, что Храпп оказался еще и оборотнем и не желал, чтобы кто бы то ни было владел его хутором.

Через некоторое время в этой несчастливой местности поселился богатый скотом исландец. Его хлев располагался в лесу, и посланный туда работник опять столкнулся с Храппом. Хозяин сам, взявши копье, решил расправиться с мертвецом, но тот отломил наконечник и провалился сквозь землю. Наутро исландцы пришли к могиле и раскопали ее, разбросав камни. Храпп лежал там с наконечником копья. Пришлось извлечь беспокойного мертвеца, сжечь его на костре, а пепел выбросить в море. Только после этого Храпп исчез навсегда.

Мы видим, что совершившие этот ритуал исландцы последовали завету Одина: пепел умершего нужно выбрасывать в море. Конечно, Храпп отправился не в Вальхаллу – он не был павшим героем. Целью обряда было удалить вредоносного покойника в иной мир, в Хель, чтобы он не убивал живых.

Не менее злобен был персонаж «Саги о Греттире». Его звали Глам, и он жил уже тогда, когда в Исландии стало распространяться христианство.

Глам был упорным язычником и потребовал однажды, чтобы на Рождество – йуль – во время строгого поста ему дали еды. Потом он отправился со стадом, но поднялась буря, и Глам не вернулся в рождественскую ночь. Когда люди отправились на его поиски, пастуха нашли в горах, где повсюду видны были следы страшной борьбы. Глам был мертв, черен, как Хель, и огромен, как бык. Говорили, что его убили тролли – горные великаны. Глама так и не смогли довезти до церкви – он был так тяжел, что лошади не могли сдвинуть дроги. Поэтому его закопали неподалеку, завалив камнями. Но Глам принялся вставать из могилы и бесчинствовать: нападать на людей, забираться на конек крыши и ездить на нем, будто на лошади. Он являлся на хутор и ночью и днем. К лету он несколько приутих, но к Рождеству сила мертвеца опять стала прибывать: он нападал и на людей и на скот. Наконец сам герой саги – Греттир, на счету которого уже была расправа с могильным жителем, – явился на несчастный хутор, чтобы провести там ночь и расправиться с мертвецом.

Глам не преминул явиться в свой дом, который к тому времени был совершенно разорен его посещениями, и опять принялся стучать пятками по крыше, как наездник, так что все жилище сотрясалось. Затем мертвец пролез в дом; он был так огромен, что голова достигала крыши. Греттир был силачом и попытался было повалить Глама, но тот сам начал тащить своего противника к выходу. Тогда герой применил хитрость и толкнул Глама наружу: он повалился на спину, а Греттир – на него. Тут из-за туч вышла луна, и Греттир увидел взгляд мертвеца. Потом скальд признавался, что от этого взгляда он впервые в жизни содрогнулся и не в силах был поднять меч, чтобы прикончить выходца из могилы.

Тогда мертвец произнес свое заклятье и напророчил Греттиру, что после встречи с ним он лишится удачи, будет объявлен вне закона, а взгляд мертвеца до самой смерти будет перед его глазами. Глам верно предсказал судьбу герою, ведь ему, выходцу из могилы, как и эддической вёльве, было известно будущее. Но Греттиру хватило сил отрубить мертвецу голову и приложить ее к обезглавленному телу между ляжек – так расправлялись с вампирами. Потом Глама сожгли, прах собрали в мешок и похоронили подальше от жилья и дорог.

Эти мифологические рассказы, именуемые быличками, свидетельствуют о том, что злобные люди и после смерти могли сохранять свой дикий нрав. Будучи существами иного мира, они обретали силу великанов и чудовищ – оборотней. Поэтому, чтобы уничтожить наделенное сверхъестественной силой тело, их нужно было сжечь, то есть отправить из могилы, расположенной возле дома, в далекий загробный мир, куда нужно много дней добираться на ладье и на коне.

Вспомним путешествие Одина в Хель, к могиле вёльвы, от которой бог хотел получить прорицание. Оказывается, что и сама могила находится не возле дома, не в Мидгарде или Асгарде, а в преисподней. Вёльва же, которую поднимает из могилы Один, говорит, что бог заставил ее отправиться в «нелегкий путь». Чтобы разобраться в этих загробных странствиях, не обойтись без мифологической географии, точнее космографии, и знаний о том, как представляли себе могилу скандинавы-язычники.

Выясняется, что словом «хель» первоначально называли могилу – укрытие, в котором хоронили труп. Собственно, могила была воплощением преисподней. Вход в загробное жилище, «ворота мертвых», за которые за-глядывала девушка на похоронах руса, – это одновременно и вход в загробный мир.

Скандинавы не зря уделяли столько внимания погребальным обрядам, смерти, которой умер человек, и его посмертной судьбе. От того, к кому присоединится после смерти сородич – к дружине эйнхериев и благодетельных богов и предков или к полчищам чудовищ и злобных мертвецов, – зависел исход «последней битвы». Оставаясь членом рода, умерший был естественным мифологическим посредником между людьми и миром сверхъестественного – тем светом, Вальхаллой, или Хель.

Залогом того, что эти связи не обрываются и род живых составляет единство с загробной общиной предков, были «домашние» курганы, родовые кладбища. Тысячи могильных насыпей сохранились в Скандинавии (и по всей Европе) от эпохи язычества. Сам Один ссылался на мудрость, полученную от древних людей из «домашних» курганов. Курганы – могилы предков – считались свидетельством тому, что потомки владеют этой землей по праву: языческие могилы, а в христианскую эпоху памятные рунические камни были одновременно и межевыми столбами. Сами же предки могли в представлениях язычников сливаться с альвами – духами природы, покровителями земель-урочищ, обитателями не только «домашних» курганов, но и скал.

Потомок упоминавшегося поклонника Тора из «Саги о людях с Песчаного берега», носивший имя Торстейн, однажды отправился на лодке с экипажем за провизией. Тем временем пастух, пасший овец возле Священной горы, увидел, что весь северный склон ее открыт. Оттуда доносились звуки пиршества и стук питьевых рогов. Когда пастух прислушался, он услышал, что в гору зовут Торстейна со всем экипажем занять почетное место напротив его отца. Наутро узнали, что Торстейн утонул со всеми людьми.

Жертвоприношения альвам должны были способствовать здоровью всего рода и рождению потомства – это был обмен дарами с тем светом.

В «Саге об Олаве Святом» – крестителе Норвегии – рассказывается, что его мать долго не могла разродиться.

Пришлось обратиться за помощью к предку – Олаву Гейрстадальву, духу урочища Гейрстад. Из его кургана достали пояс, которым опоясали роженицу. Этот языческий обряд способствовал появлению на свет первого скандинавского святого. Естественно, что ему дали имя Олав – считалось, что предок возродился в потомке.

Кладбища располагались «за оградой» хуторов и поселений, в Утгарде, но все же это были «домашние» курганы. Погребения в них были устроены так, чтобы умерший мог пользоваться привычными для него при жизни вещами, его личное имущество оставалось с ним в доме-могиле. Считалось, что у знатных людей под курганами могли оказаться большие сокровища или волшебное оружие, овладеть которым мечтали многие герои. Сам Один похвалялся, что умел грабить курганы так, что могильные жители не причиняли ему вреда.

Латинский автор XII века Саксон Грамматик предлагает романтическую версию сюжета смерти Бальдра – Бальдера. В ней Бальдер остается полубогом – он сын Одина. Но убийца Хёдер не брат ему, а доблестный воин и соперник; оба они враждуют из-за руки Нанны, дочери датского конунга.

Хёдер встречает в лесу таинственных дев, которые предостерегают его от поединка с Бальдером: он хочет заговорить с ними, но девы тут же исчезают, а герой оказывается посреди равнины. Такой морок свойствен языческим богам и дисам, которых встретил Хёдер.

Тогда Хёдер идет к своему воспитателю, датскому конунгу, и просит руки Нанны. Тот боится Бальдера, зато дает воспитаннику совет, как убить соперника – ведь он неуязвим для оружия. Хёдеру необходимо раздобыть волшебный меч и кольцо, которые хранит в стране холода и мрака некий Миминг. Имя этого персонажа напоминает о Мимире, хранителе источника мудрости в преисподней у корней Мирового древа.

Хёдер снаряжает повозку, в которую запрягает северных оленей, и отправляется к пещере Миминга. Царство мрака и холода на севере – это преисподняя, а сам Миминг напоминает живущего в скале альва – хранителя сокровищ (Саксон именует его сатиром). Хёдер выманивает Миминга из пещеры и отбирает у него кольцо и меч.

Он совершает много подвигов, но тем временем Бальдер является с войском в Данию требовать руки Нанны. Та говорит, что смертная дева не может стать женой бога. Тогда начинается битва между Хёдером и Бальдером. На стороне сына Одина выступает сам верховный бог, громовник Тор и прочие божества, но у Хёдера есть волшебный меч и панцирь, неуязвимый для оружия. Он наносит богам такой урон, на который только способен смертный. Но с Тором его боевая палица из дуба, и ею он сокрушает рать Хёдера. Его войско уже готово дрогнуть, но тут Хёдер разрубает палицу Тора. И боги бегут от людей.

Христианин Саксон не упускает случая сказать, что это не настоящие боги. Для нас интересен богоборческий мотив – ведь и в Троянской войне герои осмеливались выступить против богов.

Хедёр получает руку Нанны и отправляется с молодой женой в Швецию. Простые люди почитают его, победителя, как бога. Но Бальдер берет реванш и разбивает Хёдера в новой битве. Ночью к победителю является призрак, имеющий облик Нанны, и от этого видения Бальдер лишается сил: теперь он может передвигаться только в повозке. Вероятно, этот ночной кошмар – мара – результат магических действий Нанны.

Однако полубог продолжает преследовать Хёдера, и в решительной битве силы оказываются равны. Когда войска расходятся на ночь, Хёдер отправляется к лагерю врага и видит, как три девы покидают лагерь. Он следует за ними, но те обнаруживают его присутствие и спрашивают, кто он. Герой прикидывается певцом-менестрелем и даже играет на лире. Ему удается увидеть колдовской ритуал: девы готовят пищу для Бальдера, добавляя в нее яд трех змей – это и делает полубога неуязвимым.

Как всегда случается с норнами, одна из них оказывается воплощением злой судьбы своего подопечного: эта дева дает Хёдеру волшебный пояс. Благодаря нему Хёдеру удается ранить Бальдера в поединке. В финале Бальдеру является Прозерпина (она заменяет богиню Хель у латинского автора) и предвещает ему смерть. Тот умирает, и над ним воздвигают огромный курган.

Знакомый нам Греттир прославился тем, что еще до встречи с Гламом спустился в курган за хранящимся там кладом – недаром по ночам над курганом вспыхивал огонь. Желая добыть сокровища, Греттир принялся раскапывать курган и к закату дошел до бревен сруба могильного жилища.

Ночью спускаться в курган было опасно, но Греттир не испугался и, несмотря на страшное зловоние, раскидав бревна, спустился вниз. Сначала ему попались конские кости (умершего снабдили верховым конем), а потом столбы высокого сиденья, которое обычно принадлежало знатным людям. На этом престоле сидел мертвец, а рядом были сложены сокровища. Греттир взял богатства и двинулся было к лазу, ведущему из кургана, но тут мертвец схватил его сзади. Тогда Греттир вытащил свой меч и отрубил могильному жителю голову, а чтобы покойник не смог его преследовать, он приложил отрубленную голову к ляжкам.