Текст книги "Загробный мир. Мифы разных народов"

«Чистилище святого Патрика»

«Чистилище святого Патрика» – трактат, составленный английским монахом в конце XII века, стал весьма популярным в западном средневековом мире.

Святой Патрик с разрешения Господа показал некоему ирландскому рыцарю Овейну вход в чистилище, который располагался на острове Исланд, посреди Красного озера на севере Ирландии. Овейн спустился туда и оказался во власти бесов, что норовили ввергнуть его в адский пламень и погубить навечно. Но имя Господне спасало Овейна в критические моменты: ему удалось даже выбраться из пропасти, которая находилась на дне чистилища и куда зашвырнули его бесы, иначе он навеки попал бы в самый ад. Терпящие муки в чистилище пребывали вне адской пропасти: чистилище как преддверие ада располагалось на плоской равнине. Мучимые видели явившегося к ним живого и умоляли передать родным, чтобы они молитвами сократили их муки. Выход оттуда был лишь по узкому и скользкому мосту над бездной, он вел в земной рай, откуда открывался вид на врата рая небесного.

Мотив моста над адской пропастью известен многим религиям. В упоминавшихся диалогах Григория Великого рассказывается о кузнеце Стефане, который попал на тот свет и споткнулся на мосту: немедленно демоны стали увлекать его в адскую пучину, но ангелы бросились на помощь его душе, увлекаемой вниз грешной плотью, вступив в борьбу с бесами.

В соответствии с мрачной средневековой традицией, пытки были дифференцированы: мучимых, в зависимости от степени греховности, могли погружать в расплавленный металл по самые брови, губы, до шеи, пупка и т. д. Демоны истязали грешников вместе с нечистыми животными – гадами (драконами, змеями, жабами), пожирающими их плоть. Как видим, хотя в аду и пребывают души умерших, они терпят телесные муки, а пространство чистилищ наполнено их криками, зловонным запахом.

Бесы пытаются подвергнуть мукам и Овейна, но он защищается именем Христа. Рыцарь минует разные отсеки чистилища: черный луг, огромное огненное колесо, увлекающее души, парильню с нестерпимым жаром и гору, омываемую ледяным потоком. Оттуда путь ведет к мосту через огненную реку; падающие туда навеки пропадают в адской пропасти. Бесконечные переходы от нестерпимого жара к страшному холоду – характерный сюжет адских мук. Пространство пересекаемых визионером отсеков не поддается исчислению, даже парильня, устроенная в виде дома, не имеет видимого конца.

Не все визионеры, посещавшие преисподнюю, возвращались оттуда целыми и невредимыми, как Овейн; не верящие в существование святилища и силу имени Божия, могли погибнуть там, погубленные бесами. В одном из «примеров» священник-визионер, незаметно пристроившись у входа, наблюдал, как сам Сатана разбирается с явившимися к нему душами. Дьявол, однако, обнаружил незваного пришельца и велел подручным бесам опустить в горючую жидкость некое одеяние, которое те затем швырнули в лицо наблюдателю. Выяснилось, что это одеяние священник получил от умирающего, но при этом не позаботился должным образом о его душе. Несчастный визионер очнулся от ожогов, и его унесли в больницу.

Душа и тело в видениях того и этого света

Вопрос соотношения духовного и телесного относительно загробных мук и райских наслаждений оставался сложной проблемой теологии: могут ли души испытывать телесные муки или адские пытки лишь видимое выражение мук духовных, причина которых разлучение с Божеством? Перед Страшным судом умершие должны восстать из гроба в невредимом телесном состоянии. Древние фольклорные сюжеты, согласно которым могила отождествлялась с преисподней, продолжали существовать и в христианскую эпоху.

Рассказывают о некоем священнике, который, получая пожертвования, не заботился о душах прихожан. Однажды он проходил по кладбищу и рука мертвеца ухватила его за ногу и держала до тех пор, пока не явился епископ, чтобы освободить клирика. Мертвец успел посетовать, что схваченный за ногу священник не молится за умерших.

В другом рассказе злословивший близких не находит упокоения на кладбище: один отшельник увидел его вышедшим из могилы с изрезанным и свисающим до пояса языком. Его окружали прочие мертвецы, клянущие его за то, что он не давал им покоя своим злословием ни до, ни после смерти.

Мертвые тела сохраняли прижизненные привычки: однажды главы двух враждующих крестьянских кланов были погребены в одной могиле. Мертвецы повернулись в могиле спинами друг к другу и принялись драться, как пара жеребцов. Пришлось выкапывать их и хоронить в разных могилах. Известно было и о том, как в самом аду души не прекращали вражды и бросались одна на другую с топором; таким, конечно, не могли помочь и заупокойные молитвы.

Тело неотделимо от души, и дьяволу – князю мира сего, мира материального, – бывает мало одной души. В одном из «примеров» дьявол подстерег грабителя, явившегося к могиле ростовщика и пытавшегося отобрать у него золото, в которое тот по привычке вцепился. Удушив грабителя, дьявол заявил, что теперь завладел и телами грешников, швырнув оба трупа прямо в ад.

Разделение материального и духовного не могло быть абсолютным в культуре, где даже грехи и добродетели имели определенный вес, ибо взвешивались архангелом во время Страшного суда. Бесы пытались надавить на чашу с грехами, чтобы она перевесила добродетели, но архангел отгонял их мечом. Кроме этого, Богородица в «примерах» часто помогала увеличить вес добродетелей.

Проблема грядущего воскресения из мертвых перед Страшным судом волновала людей не меньше, чем посмертный суд над душой. Это касалось в первую очередь погребального обряда, ведь воскресение должно было быть телесным, то есть тело должно встать из могилы на звук архангельских труб. В Европе христиане первым делом начали отказываться от языческого обряда кремации: тело в могиле стали класть лицом на восток, откуда должен был появиться мессия при Втором пришествии. Но как быть с людьми, не сохранившими до смертного часа целостности тела: погибшими в пожарах, пожранными дикими зверями (так, например, расправлялись с христианами в римских цирках)? Уже великий учитель Церкви Блаженный Августин со ссылкой на Евангелия («Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Мф. 10: 28) утверждал, что Господу под силу совершить воскрешение из мертвых.

Способ смерти, столь важный для язычества (считалось, что от него зависела посмертная судьба: погибший в битве попадал в воинский рай и т. п.), не имел значения для христианина. Тем не менее Церкви приходилось постоянно вести борьбу с предрассудками: в конце XIII века владимирский епископ Серапион убеждал верующих, что засуха, неурожай и прочие бедствия не зависят от «нечистых» покойников (которых потом стали называть заложными), якобы оскверняющих своими телами землю. Наиболее благочестивые христиане, особенно в среде русских старообрядцев, проявляли заботу о целостности тела после смерти, собирая остриженные ногти и волосы (в народных верованиях считалось, что ногти пригодятся, когда придется взбираться на гору, ведущую на тот свет). Поэтому указ Петра I о бритье бород воспринимался многими как исходящий от Антихриста, не верящего в воскресение из мертвых.

Вампиризм

Естественно, вера в то, что тело в ожидании воскресения и Страшного суда, продолжает жить в могиле, способствовала и возникновению народных суеверий о живых мертвецах, встающих из могилы и нападающих на живых. То были мертвецы, умершие без покаяния: самоубийцы, опойцы, отлученные от Церкви и т. п. Страх перед вредоносными мертвецами принимал массовый характер после эпидемий вроде «черной смерти», опустошившей Европу в XIV веке. Древние верования о календарном возвращении мертвецов, дикой охоте, хэллоуине, а также дне всех святых, поддерживали эти представления.

Тела «нечистых» покойников не подвергались разложению (пока не избудут отпущенного им срока «жизни»), но эта нетленность была противоположна нетленности мощей святых: злые духи, вырвавшиеся из чистилища, вселялись в эти тела и, чтобы вселить в них жизнь, должны были напитать их свежей кровью. Кровь считалась источником жизненной силы и вместилищем души в верованиях многих народов: еще Одиссей привлекал души в Аиде жертвенной кровью. С XII века, одновременно с кровавыми наветами об использовании крови младенцев для ритуальных целей, стали распространяться рассказы о демонах, вселявшихся в живых людей и заставлявших их пить кровь, перегрызая горло жертве. Вампиры выходят ночью из могил и, нападая на людей, высасывают у них кровь, после чего те угасают, а по позднейшим верованиям, сами превращаются в вампиров. Целые деревни могли оказаться жертвами выходца из могилы.

Два исторических персонажа XV века традиционно ассоциируются c вампирами. Один из них Жиль де Рэ, сподвижник Жанны д’Арк, который увлекся поисками философского камня для добывания золота и использовал для этого кровь; его экспериментам приписывают гибель трехсот младенцев. Другим кровавым злодеем считают валашского воеводу Влада Цепеша, или Дракулу. Бесконечные войны и расправа с пленными (традиционная казнь – сажание на кол, откуда и его прозвище: Цепеш, что значит «кол») превратили его в полумифического Дракона – Дракулу. Ассоциации с драконом привели к представлениям о летучих кровососущих тварях-оборотнях. Кол же был лучшим средством избавления от ходячего покойника: так его можно было пригвоздить к могильной земле.

Дракулу характеризует одна из рассказанных о нем средневековых историй.

Однажды он велел собрать в своей резиденции всех убогих – нищих и калек – и досыта накормил и напоил их (дело богоугодное, этими пирами славился и русский князь Владимир Святославич после выбора им христианской веры). Насытившиеся бродяги предались веселью, и Дракула спросил их, что им еще нужно. Довольные угощением отвечали, что Господь должен подсказать правителю, какие благодеяния он может еще совершить. Воевода спросил, хотят ли они и впредь ни в чем не нуждаться и, естественно, получил утвердительный ответ. Тогда Дракула велел запереть двери покоев и сжечь всех собравшихся там заживо, отправив их прямиком в рай…

Представления о вампирах наиболее характерны как раз для Центральной Европы, где жил Дракула. Само слово «вампир» считается производным от венгерского обозначения ведьмы – «убыр». Вероятно, к тому же слову восходит и славянское «упырь». Недаром у славян считается, что в упырей превращаются после смерти колдуны. Но в упырей могли превратиться и обычные покойники, если через их гроб перед похоронами перескочило животное или перелетела птица, если хоронящие оборачиваются от гроба к дому, показывая дорогу мертвецу, и т. п. Поэтому упыри могут быть оборотнями. Представления о них близки вере в волколаков, или волкодлаков, – волков-оборотней, нападающих на людей.

Одним из первых, кто ввел сюжет о вампирах в литературу, был Проспер Мериме, описавший случай, свидетелем которого он стал в Сербии в 1816 году.

Однажды ночью его вместе с хозяином разбудили женские крики. Мать держала потерявшую сознание дочь и вопила: «Вампир! Вампир!» Девушку удалось привести в чувство, и она рассказала, как через окно в комнату проник человек в саване, укусил ее и пытался задушить. Крики вспугнули злодея, но жертва успела узнать в нем местного жителя, похороненного две недели назад. На шее несчастной обнаружилось красное пятно, но просвещенный французский автор сомневался, был ли это укус чудовища.

На рассвете весь городок поднялся на ноги, мужчины были вооружены кто ружьями, кто ножами, женщины несли раскаленное железо, дети – камни и палки. Когда могилу разрыли, обнаружилось, что тело не тронуто тлением; с криками люди принялись палить в труп, размозжив выстрелами его голову. Родственники пострадавшей терзали тело ножами, а женщины собирали жидкость, текущую из трупа. Тряпьем, которым собирали жидкость, обмотали шею жертвы, чтобы девушка не стала вампиром. Труп же потащили к костру и под дикие выкрики сожгли.

Типичный рассказ о смерти колдуньи, которую именовали упырем, записан у русского населения Дербента в Дагестане.

Перед смертью женщина долго мучилась, что свойственно людям, чья грешная душа слишком привязана к телу. Наконец ее уложили со скрещенными руками и образком, но, когда стали переносить тело в гроб, увидели, что ведьма перевернулась, а образок лежит внизу. Сказать об этом священнику побоялись: ведьма стала бы мстить. Так ее и схоронили, но после похорон у соседки умер ребенок, а следом другой. Осмотревший детей врач нашел на их руках следы зубов упыря. В присутствии знахаря и священника могилу разрыли: покойница лежала лицом вниз, саван ее был покрыт кровью. Знахарь велел прибегнуть к испытанному средству: вбить в труп осиновый кол, но священник воспротивился этому суеверию, он заверил, что труп холодный и не мог встать из могилы. Над старухой прочли молитву и зарыли могилу опять, но знахарь все же забил в могилу три осиновых кола.

В самарской сказке умирающий колдун велел нанять постороннего человека, чтобы тот похоронил покойника. Совершить обряд согласился солдат, который не знал, что умерший колдун и горький пьяница. Правда, он набил на гроб железные обручи, но провозился до ночи и лишь к полуночи на тройке достиг леса по дороге к кладбищу. Тут лошади встали, обручи сорвались, и из гроба поднялся мертвец… Солдату осталось спасаться, залезши на березу. Мертвец принялся грызть березу, и дерево упало, но солдат успел вскочить на одну из лошадей. Тогда упырь вцепился в пристяжную и, съев ее с хвоста до гривы, принялся было за вторую, но солдат увидел огонек и бросился к нему, пытаясь спастись. Выяснилось, что огонек теплился в келейке над гробом, откуда также поднялся упырь, намеревающийся съесть солдата. Тут, откуда ни возьмись, выбежал пес, который бросился на упыря и таскал его до тех пор, пока не пропели петухи. Мертвец улегся обратно в гроб, солдат же зарекся наниматься на чужие похороны.

Сюжет этой сказки контаминирован: в других сказках, в том числе записанных А. Н. Афанасьевым (№ 360), не собака нападает на мертвеца, а два выходца из могил дерутся друг с другом из-за добычи, пока не запоют петухи. Это и позволяет солдату спастись. Появление собаки также не случайно: собака – древний страж того света, который не допускает выходцев из преисподней в мир живых.

Мертвецы русских сказок хоть и не являются благодетельными предками, но оказываются все же ближе к миру живых людей, чем нечистой силы. Сказка о Силе-царевиче из сборника Афанасьева (№ 575) рассказывает о младшем сыне царя, что напросился в дальнее заморское путешествие со старшими братьями.

Кораблю было суждено натолкнуться на гроб с железными обручами. Царевич высадился с ним на земле, похоронил мертвеца, а сам отправился дальше. По дороге его догнал человек, назвавшийся Ивашка Белая рубашка: то был преданный земле мертвец, решивший сопровождать своего благодетеля (ясно, что белая рубашка – это саван). Был он колдун – великий «еретик», и грехи его были так велики, что мать прокляла его и после смерти велела забить гроб обручами и бросить в море.

Ивашка направил царевича к чудесной невесте, заморской королевне, но предупредил, что жених не должен вступать с ней в связь в брачную ночь, ибо ее посещает нечистая сила – шестиглавый летучий змей (летучий змей – традиционный соблазнитель женщин в русской и византийской традициях). Напротив, учил Ивашка, невесту следует избить палкой, чтобы она не могла встретить змея. Царевич последовал «доброму» совету, а мертвец три дня бился с прилетающим змеем, пока не срубил все шесть его голов. Тогда царевич зажил со своей женой и наконец отпросился с ней в обратный путь. По дороге Ивашка разжег костер и рассек королевну своим мечом надвое. Царевич расплакался, но увидел, что из рассеченного тела жены поползли всякие гады: то были злые духи, зародившиеся от змея. Ивашка пожег всех гадов, тело королевны спрыснул живой водой, и та ожила, сменив злобный нрав на кроткий. Ивашка же исчез перед возвращением на родину облагодетельствованного им царевича.

«Божественная комедия»

Жанр видений того света повсеместно распространен как в фольклоре (уже шла речь о «божественной комедии» у австралийцев-аборигенов), особенно в многочисленных рассказах о путешествиях шаманов в иной мир, так и в книжности начиная с «Одиссеи». Книга Еноха послужила основой средневековой традиции видений. Венчала эту традицию «Божественная комедия» великого флорентийца Данте Алигьери, созданная в начале XIV века.

Югорская «Божественная комедия»

Обско-угорское «священное сказание» о культурном герое хантов и манси (югры) Мир-сусне-хуме – Желанном Богатыре, Купце Нижнего Света, Купце Верхнего Света – повествует о путешествии героя в иной мир у народов северной окраины ойкумены. Оно именовалось священным, потому что слушать его можно было только посвященным: женщины во время исполнения мифа не допускались в дом.

Верховный бог Нуми-Торум предназначил Желанному Богатырю и его супруге-утке (которую тот обрел в чудесной Птичьей стране) одну-единственную дочь. Странствуя по всему свету, покупая и продавая дорогой русский товар, Богатырь собрал для нее невиданное по богатству приданое. Но не суждено было родителям выдать невесту замуж…

Из священного темноводного северного моря выплыли берестяные лодки со стрелками; невелики были их стрелы, но разили насмерть и мужчин и женщин. Поразила стрела, выпущенная злыми духами болезней, явившимися с того света, и единственную дочь Богатыря. Как ни пытались родители отпоить ее наваром из гусиного и утиного мяса, душа ее угасла. Приданое ушло на погребальные дары…

Через некоторое время горе забылось, и Богатырь вернулся на свою веселую купеческую дорогу. Кони понесли его сани к устью Оби и дальше – в устье темноводного священного моря. Так он ехал, уже не ведая дороги, пока не попалась ему нарта с белоснежными оленями: хозяин нарты предложил поменять товар Богатыря на меха. Отправились они дальше, но заслышали шум от вырываемых с корнем деревьев. Страшный мертвец, почуявший живую кровь, стал угрожать им, но спутник спрятал Богатыря меж своих оленей. Еще дважды приходилось попутчику спасать купца от мертвецов, пока они не прибыли к дому, где в переднем углу сидел седовласый старик. Хозяин велел некоей женщине накормить путников, и, пока та занималась приготовлением еды, Богатырь не мог отвести от нее глаз – так напоминала она его дочь.

Тут хозяева раскрыли перед гостем тайну: сам повелитель загробного мира, Куль-отыр, прослышав о богатствах, что собирает впрок на приданое купец, послал духов болезней, чтобы они отняли жизнь у невесты. Пусть люди не загадывают о будущем – его предопределяют боги и духи. Дочь Желанного Богатыря стала снохой Куль-отыра – женой его сына.

Встреча отца и дочери была радостной и долгой, но со временем герой стал скучать по своей земле и жене. Он решил отправиться домой и перед отъездом получил подарки: соболью шапку, сапоги с семислойной медной подошвой и семисуставный посох. Пришла пора думать о том, как пробиваться через землю злых мертвецов, что подстерегали на пути в иной мир. Зять дал тестю своих оленей, а сам хозяин-старик – семь вожжей: в дороге можно порвать шесть из них, но потеря седьмых может стать роковой. И правда, герою удалось уйти от двух мертвецов и даже вырваться от третьего, но при этом он порвал последние вожжи и лишился чувств.

Предметы, подаренные герою в ином мире, состоят из семи частей: чтобы выбраться с того света, нужно пройти все семь слоев вселенной.

Когда герой очнулся, он был уже не в сумрачном загробном мире, а в мире солнечном, но олени его обессилили, лишившись последних вожжей. Человеческим голосом они поведали хозяину, что силы к ним вернутся, когда он доберется до семи берез, растущих из одного пня. Путник снова отправился в путь и уже сбился с ног, когда наткнулся на гнилой березовый пень. Оттуда выскочила старуха, белая, как заячья шкура, и едва не изрубила героя своим топором за то, что тот чуть не разрушил трубу ее чувала – очага. Герой помирился со старухой, и та пригласила его в дом. В этот дом заходили пушные звери – старуха оказалась хозяйкой зверей и родственницей путнику. Герой заметил, что уже стоптал к этому времени свои медные подошвы и стер весь посох. Когда за самобраным столом он стал расспрашивать о семи березах, хозяйка образумила его: он прошел почти весь мир, это и есть семь берез, воплощение Мирового дерева.

У основания семи берез – Мирового дерева – пребывает сама Калтащ-эква, воплощение матери-земли, тотемическим символом которой был заяц. В угорских похоронных причитаниях упоминается не только мрачная преисподняя Куль-отыра; умерший отправляется также к владычице подземного мира, которая живет на берегу озера, богатого гусями и утками. Ясно, что речь идет о земле Калтащ-эквы, расположенной у корней Мирового дерева и в низовьях Оби, неподалеку от входа в преисподнюю, но оказывающейся райским местом.

Тогда герой вернулся к своим оленям и двинулся дальше. На пути его стояли три города: Медный, Серебряный и Золотой (как царства в русских волшебных сказках). Хозяева этих городов жестоко расправлялись с незваными странниками: оленей они рубили на куски. Но герой умел оживлять животных, соединив кончики носов и кончики ушей. Тогда духи (а это были духи верхних миров) сделали на носах оживших оленей зарубки своими волшебными саблями, наказав, чтобы они переносили на тот свет людей, которым предопределили судьбу духи верхнего мира, а не духи преисподней. В Золотом городе некий человек (сам Торум) дал герою золотую бумагу, которую тот должен прочесть во время священного праздника на своей земле.

Манси рассказывают, что, когда видишь во сне, будто тебя посадили в лодку, – это к болезни и смерти: Куль-отыр везет тебя на тот свет. Правда, за больного может заступиться сын Нуми-Торума Тайт-котл-Торум и заставить Куль-отыра вести его обратно. Тот же, кого пропускает вниз по реке сын Торума, обречен: он попадает в загробный мир. Тайт-котл-Торум может появляться в виде железного или серебряного ястреба; как и все сыновья Нуми-Торума, он одновременно и небесный дух, и земной покровитель людей.

Но и дальнейший путь купца был неблизким: герой видит, как наказываются проступки людей на том свете. Того, кто пожалел рубанок для товарища, стругают в загробном мире, ссорившиеся супруги не могут поделить покрывала. Зато дружно прожившая пара счастливо живет на том свете, наслаждаясь изобильным столом.

Смысл увиденных сцен растолковывают герою волшебные олени, которые исполняют роль проводников по царству мертвых, подобно Гермесу в греческих мифах или Вергилию в «Божественной комедии» Данте.

Наконец, олени довезли героя до дома, и он отпустил их. Путник зашел в дом, увидел работающую жену и радостно поприветствовал ее. Трижды обращался он к ней, но она его будто не слышала. Тогда Богатырь рассердился и ударил женщину – та же только принялась ковырять в ухе да приговаривать: «Кажется, покойные предки кричат мне что-то в ухо». Тут купец понял, что он еще не снял шапки, подаренной ему на том свете, поэтому живые люди его не видят. Когда же он снял загробный дар, жена бросилась к нему на шею, а герой рассказал ей о своей встрече с дочерью и о странствиях на том свете.

Земная жизнь продолжалась, пока не наступил священный день, и Богатырь собрал вокруг пиршественного стола весь народ, чтобы прочесть данную ему золотую грамоту. В грамоте говорилось о том, что Торум назначил герою и его жене отправиться на священный мыс на беловодной Оби, где им будут приносить бесконечные жертвы с каждого охотничьего лука. На этот мыс у священного озера Торум спустил лиственницу с золотыми корнями и ветвями, а на ее вершину – волшебный город с необъятным домом и сотней слуг. Превратившись в речных гусей, герой с женой отправился туда. В доме новые хозяева нашли грамоту, где Богатырь назначался царем с данью весенней белки и с данью осенней белки и получал прозвание Золотая Коса Восходящего Солнца. Там, за самобраным столом с пивом и медовухой, они праздновали обретение нового жилища.

В архаических мифах, обско-угорском и австралийском, главным остается описание того света и его персонажей; о загробном возмездии почти не говорится. Шаманы и многочисленные герои, напоминающие Орфея, пускаются на тот свет, чтобы вернуть оттуда своих возлюбленных или похищенные злыми духами болезней души.