Текст книги "Комментарии к «Государю» Макиавелли"

Обратим внимание, что в России ситуация была в несколько иной плоскости, чем ее описывает Макиавелли. В числе пророков или тех, кто может считаться таковыми, были Сергий Радонежский, протопоп Аввакум, старцы, юродивые. Те из них, кто действовал в одной системе с государством, не пострадали. Даже Иван Грозный не карал юродивых. А вот те, кто шли против государства (Аввакум), кончали плохо.

Ибо, в добавление к сказанному, надо иметь в виду, что нрав людей непостоянен и если обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно. Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в народе иссякнет, заставить его поверить силой.

Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они безоружны, не могли бы добиться длительного соблюдения данных ими законов. Как оно и случилось в наши дни с фра Джироламо Савонаролой: введенные им порядки рухнули, как только толпа перестала в них верить, у него же не было средств утвердить в вере тех, кто еще верил ему, и принудить тех, кто уже не верил.

В переводе Марка Юсима: «… Помимо всего прочего, народ обладает изменчивой природой, его легко в чем-либо убедить, но трудно удержать в этом убеждении. Поэтому нужно быть готовым силой заставить верить тех, кто потерял веру. Моисей, Кир, Тезей и Ромул недолго могли бы поддерживать соблюдение своих законов, если бы были безоружными, как показывает происшедшее в наше время с братом Джироламо Савонаролой, который претерпел крах со своими новыми порядками, как только масса перестала ему верить, а он не мог удержать тех, кто поверил ему раньше, и заставить поверить сомневающихся».

Слова «нрав людей непостоянен» – один из краеугольных камней политической концепции Макиавелли. В них можно видеть, как это уже делалось, начало «политического пессимизма», линии, включившей в себя, в частности, Гоббса и отделявшей политику от морали[299]299
  Ebenstein W. Modern political thoughts: The great issues. New York: Holton, Rinehart and Winston, 1960


[Закрыть], однако на самом деле здесь речь идет скорее о куда более реалистичном понимании политического поведения масс, чем это было до работ флорентийца.

Макиавелли утверждает в этом маленьком отрывке следующее:

– необходимо учитывать возможность изменения общественного мнения и политической ситуации;

– общественное мнение изменчиво по своей природе;

– новые идеи могут быть восприняты обществом относительно легко;

– хотя новые идеи могут быть восприняты обществом относительно легко, изменчивость настроения масс приводит к тому, что впоследствии народ отворачивается от реформаторской идеологии;

– успех реформ зависит от умения правителя предвидеть изменение политической ситуации;

– изменение политической ситуации может потребовать применение силы для завершения реформ;

– государь должен быть готовым к использованию принуждения в отношении своего народа;

– общественное мнение является ключевым в политическом процессе вообще и политическом процессе во время реформ в частности;

– общественное мнение можно и должно регулировать;

– насилие является необходимым элементом управления общественным мнением;

– Савонарола являлся пророком-реформатором (если учесть крайне негативное в то время отношение к данному монаху католической церкви, то эта мысль могла дорого обойтись Макиавелли);

– причина поражения Савонаролы состоит в невозможности использовать принуждение для регулирования общественного мнения. Поскольку сам Савонарола и его последователи насилия не чурались, можно предположить, что Макиавелли имел в виду, что для использования принуждения при регулировании общественного мнения нужен особый аппарат. Хотя, скорее всего, это была слишком смелая мысль для того времени.

На пути людей, подобных тем, что я здесь перечислил, встает множество трудностей и множество опасностей, для преодоления которых требуется великая доблесть. Но если цель достигнута, если государь заслужил признание подданных и устранил завистников, то он на долгое время обретает могущество, покой, почести и счастье.

В переводе Марка Юсима это место выглядит следующим образом: «Итак, подобные деятели сталкиваются со множеством трудностей, и все опасности, встречающиеся им на пути, они должны преодолевать своей доблестью. Но пройдя через опасности и завоевав уважение, расправившись с теми, кто должен испытывать к ним зависть, они пребывают в могуществе, почете, безопасности и довольстве».

Один из ключевых моментов книги. Для основания собственного государства и проведения там необходимых законодательных преобразований правителю требуется «великая доблесть». Без virtù государю в такой ситуации делать нечего.

Еще один постоянно встречающийся у Макиавелли момент (вообще ключевые тезисы у него постоянно повторяются, что было видно из предыдущего анализа и последует далее). Суть его сводится к тому, что в интересах государя обеспечить себе положение быстро и жестко (устранив «завистников»), а потом править в обстановке стабильности. Этот тезис в целом противоречит еще одной максиме автора, согласно которой необходимо учитывать постоянную смену ситуации. Впрочем, автора в данном случае надо понимать скорее ситуативно.

Вообще высказывания и понятия Макиавелли можно понять только в контексте того, о чем он рассуждает в конкретный момент[300]300
  Pocock J.G.A. Machiavelli in the liberal cosmos // Political theory. 1985. Vol. 13. N 4. P. 559


[Закрыть]. Здесь он подчеркивает, что успешное правление должно опираться на поддержку общественного мнения и устранение оппозиции. А дальше обещает читателю, что выполнение его советов приведет государя к полному успеху. Самореклама в собственной книге – прием обычный и эффективный. Ниже выяснится, что для того, чтобы удержаться у власти, правителю потребуется еще много знаний и много различных качеств. Перечислять которые будет, разумеется, сам Макиавелли. Но это будет уже потом.

К столь высоким примерам я хотел бы присовокупить пример более скромный, однако же сопоставимый, и думаю, что его здесь достаточно. Я говорю о Гиероне Сиракузском*: из частного лица он стал царем Сиракуз, хотя судьба не подарила его ничем, кроме благоприятного случая: угнетаемые жители Сиракуз избрали его своим военачальником, он же, благодаря своим заслугам, сделался их государем. Еще до возвышения он отличался такой доблестью, что, по словам древнего автора, nihil illi deerat ad regnandum praeter regnum[301]301
  «Для царствования ему недоставало только царства»


[Закрыть]. Он упразднил старое ополчение и набрал новое, расторг старые союзы и заключил новые. А на таком фундаменте, как собственное войско и собственные союзники, он мог воздвигнуть любое здание. Так что ему великих трудов стоило завоевать власть и малых – ее удержать.

Чтобы мысль Макиавелли была яснее, уточню, что под «судьбой» здесь в тексте стоит fortuna, а под «благоприятным случаем» (у Юсима «подходящий случай») – occasione. Под союзниками здесь Макиавелли наверняка имел в виду внешние альянсы Гиерона, которые играли ему на руку в защите и государства, и собственной власти. Однако тут следует иметь в виду важность и внутреннего союзника сиракузского правителя – населения, поддержка которого была не менее важна, чем внешние союзы. Другое дело, что Макиавелли, скорее всего, не мог не знать адресованных Гиерону панегириков со стороны античных авторов и мнения Полибия о том, что к власти тот пришел только благодаря своим достоинствам, а не «подарку судьбы»[302]302
  Вот как, например, пишет о нем Полибий: «Гиерон сам собственными силами приобрел власть над сиракузянами и союзниками, не имея опоры ни в богатстве, ни в славе, ни в каких-либо иных дарах судьбы. Впоследствии он никого из граждан не убил, не изгнал, не обидел и стал царем сиракузян только благодаря своим достоинствам, что весьма знаменательно. Этими средствами он не только приобрел власть, но и сохранил ее за собой. В протяжение пятидесятичетырехлетнего царствования Гиерон обеспечивал мир для родного города, собственную власть оградил от покушений, избежал зависти, которая следует по стопам за всяким превосходством. Так, всякий раз, когда он хотел сложить с себя власть, его удерживали общие просьбы граждан. Весьма щедрый по отношению к эллинам и ревнивый к доброму имени, он стяжал самому себе громкую славу, а сиракузянам оставил в наследие всеобщее благорасположение. Он был постоянно окружен величайшею роскошью, негой и наслаждениями, но прожил за девяносто лет и сохранил невредимыми все способности души и все части тела – мне кажется, вернейшее свидетельство умеренности в образе жизни». – Полибий. Всеобщая история в сорока книгах. ТТ. I–III. Том II. СПб.: Наука, 2005. С. 53–54


[Закрыть].

Принципиально важно, что в этом сравнительно коротком примере дана иллюстрация сделанных выше теоретических размышлений. В частности, следует подчеркнуть, что особое значение для Макиавелли имело вынесенное в заголовок, но не упоминаемое в главе понятие собственное оружие (armis propriis). В данном случае речь идет о собственном войске и собственных, то есть личных, союзниках. В дальнейшем автор «Государя» еще неоднократно коснется необходимости полностью контролировать вооруженные силы для того, чтобы гарантировать свою личную власть. В настоящее время это положение кажется само собой разумеющимся. Однако в Италии периода Макиавелли по ряду причин, к которым еще предстоит обратиться, столь же естественным казалось ограничиваться привлечением наемников на ограниченный срок ведения военных действий.

Глава VII
О новых государствах, приобретаемых чужим оружием или милостью судьбы

У Юсима заглавие выглядит следующим образом: «О новых принципатах, приобретаемых благодаря чужому оружию и счастью». Его перевод более адекватен, поскольку в итальянском тексте опять же, как и в заглавии предыдущей главы, стоит предлог и. Макиавелли здесь объединяет в одну группу чужое оружие и фортуну, противопоставляя их рассмотренных прежде понятиям собственное оружие и virtù. Следует также напомнить, вероятно, что здесь имеется в виду режим личного правления. Данная глава также примечательна характеристиками, данными Макиавелли герцогу Чезаре Борджиа. Написанное в ней дало возможность некоторым последующим комментаторам считать, что автор видел именно в последнем едва ли не идеального государя, возможно даже для объединенной Италии[303]303
  König R. Niccolò Machiavelli. Zur Krisenanalyse einer Zeitwende. Erlenbach-Zurich: Eugen Renrsch, 1941. S. 200-201


[Закрыть]. Есть даже точка зрения, что в «Государе» показывается, каким образом политическая судьба Италии могла бы измениться во времена Борджиа[304]304
  Beck H. Machiavellismus in der englischen Renaissance. Duisburg: Drück von Dietrrich-Herman, 1935. S. 32


[Закрыть], если бы им – отцу и сыну – не пришел конец.

Впрочем, куда более вероятно, как уже говорилось выше, что Чезаре был для Макиавелли преимущественно выдуманным героем, кем-то вроде литературного персонажа, которому он приписывал свойства, необходимые для иллюстрации своих тезисов.

Тем, кто становится государем милостью судьбы, а не благодаря доблести, легко приобрести власть, но удержать ее трудно. Как бы перелетев весь путь к цели, они сталкиваются с множеством трудностей впоследствии. Я говорю о тех гражданах, которым власть досталась за деньги или была пожалована в знак милости. Такое нередко случалось в Греции в городах Ионии и Геллеспонта, куда Дарий[305]305
  Персидскую державу возглавляли в общей сложности три человека с именем Дарий. Невозможно определить, которого из них в данном случае имеет в виду Макиавелли


[Закрыть] назначал правителей ради своей славы и безопасности; так нередко бывало и в Риме, где частные лица добивались провозглашения себя императорами, подкупая солдат.

По Юсиму: «Те частные лица, которые стали государями только благодаря везению, достигают этого без труда, но с трудом удерживают власть. На своем пути они не встречают преград, как бы взлетая ввысь; осложнения же начинаются, когда цель достигнута. Это бывает в случаях, если кто-то приобретает власть за деньги или по милости дарителя. Так, Дарий посадил в Греции, в городах Ионии и Геллеспонта, многих государей ради своей славы и безопасности. Таким же образом были избраны императорами частные лица, которые получили свою власть, подкупив солдат».

Под милостью судьбы и везением скрывается на деле фортуна, понятие в те времена, в том числе и у Никколо, почти мистическое. Правда, Макиавелли, как почти всегда лукавит. Тут довольно четко приводятся два конкретных проявлений фортуны: наличие денежного капитала, благодаря чему был осуществлен приход к власти путем подкупа преторианцев или армии в целом, и присутствие политического капитала, который позволял обратить на себя внимание внешнего владыки. Все исключительно рационально, никакой мистики. В обоих случаях, как легко понять, новоявленные правители естественным образом оказывались марионетками тех сил, которые привели их к власти.

Макиавелли здесь следует своему прежнему приему, доводя противопоставление до логической крайности. В предыдущей главе обладателю virtù было трудно придти к власти, но легко ее удерживать. В текущих размышлениях автор книги исходит из того, что тот, кому помогает фортуна, сталкивается с противоположной ситуацией. Никакого благоговения перед фортуной. Скорее, жесткое к ней отношение.

Следует отметить также, что в данном случае Макиавелли не мог не понимать, что кое-кто мог бы счесть, что он переходит границы: в 1512 г. Медичи вернулись во Флоренцию волей Священной лиги (антифранцузской коалиции большинства итальянских государств и Испании) и под угрозой дальнейшего наступления испанской армии. Данную ситуацию можно было интерпретировать как приход к власти в результате милости судьбы, т. е. фортуны. Едва ли автор «Государя» не осознавал двусмысленность своего тезиса. Отсюда, возможно, оговорки относительно тех, кто становится правителем «милостью судьбы, а не благодаря доблести».

Макиавелли не мог не осознавать, что «поздние» Медичи восторжествовали над республиканской Флоренцией не потому, что кого-то подкупали, или кто-то оказывал им милость. Основная проблема была скорее в правительстве Содерини, которое совершило крупнейшую ошибку, оставшись в решающий момент традиционно для себя нерешительным, почему оно до конца противилось присоединению к победоносной Священной лиге. В глазах Макиавелли Содерини был государем-неудачником из-за отсутствия virtù, что очень повлияло на его точку зрения относительно эффективного лидерства в республиках, как это и было представлено в «Государе»[306]306
  Cooper R.P. Machiavelli, Pier Soderini and il principe // Altro polo. 1982. P. 140–144


[Закрыть].

Впрочем, легко предположить, что Макиавелли был готов идти на риск. Имеющий истинную доблесть правитель не нуждался в услугах советника. Пришедший к власти благодаря фортуне государь должен был опасаться изменчивости судьбы. Именно ему был нужен очень хороший помощник, каким теоретически и мог бы стать автор «Государя».

В сказанном есть одно огромное противоречие. Такие размышления и такая логика была бы свойственна человеку книжному. Далекому от реальной политики, в которой очень многое определяется сиюминутными изменениями ситуации. Макиавелли прежде – согласно его биографии – был человеком дела, а не книги. Спрашивается, как он мог совершить такую ошибку в отношении Медичи?

Ответ на этот вопрос может быть один. Макиавелли только хотел быть человеком дела. На практике же его сущность всегда была – человек книги. Отсюда все его ошибки в практической политике и жизни. Он никогда бы не стал великим дипломатом и великим советником государя. Ему было суждено просто по его врожденным качествам стать великим политологом.

В этих случаях государи всецело зависят от воли и фортуны тех, кому обязаны властью, то есть от двух сил, крайне непостоянных и прихотливых; удержаться же у власти они не могут и не умеют.

Итак, Макиавелли объявляет волю и фортуну (voluntà e fortuna) покровителей государей обстоятельством крайне непостоянным и прихотливым. Совершенно очевидно, что противопоставив virtù и собственное оружие, с одной стороны, и фортуну и чужое оружие, с другой, автор психологически делает выбор в пользу первой «пары», считая ее более надежно обеспечивающей интересы государя.

Это – основная максима, во имя которой Никколо идет даже на некоторые издержки в аргументации. Скажем, он не мог не понимать, что выбор Дарием своих «назначенцев» почти всегда не был случаен (хотя ошибки временами происходили). Наверняка царем оценивалась возможность удержать власть в конкретном городе, опираясь не только и не столько на помощь персидских солдат, сколько на свое умение создавать политические коалиции и при необходимости подавлять возмущение сограждан грубой силой или хитростью. Кроме того, чтобы нажить богатство, требуется очень серьезное умение и даже доблесть в макиавеллиевском понимании; впрочем, конечно, исключением остается капитал, полученный в наследство, хотя сохранить его и, тем более приумножить, тоже бывает непросто.

Не умеют оттого, что человеку без особых дарований и доблести, прожившему всю жизнь в скромном звании, негде научиться повелевать; не могут оттого, что не имеют союзников и надежной опоры. Эти невесть откуда взявшиеся властители, как все в природе, что нарождается и растет слишком скоро, не успевают пустить ни корней, ни ответвлений, почему и гибнут от первой же непогоды. Только тот, кто обладает истинной доблестью, при внезапном возвышении сумеет не упустить того, что фортуна сама вложила ему в руки, то есть сумеет, став государем, положить те основания, которые другие закладывали до того, как достигнуть власти.

В переводе Юсима: «… Не умеют, потому что частное лицо, если оно не выделяется особым умом и доблестью, навряд ли научится повелевать, а не могут, потому что за ними не стоят надежные и преданные им силы. Затем, новоиспеченные государства, как и все скороспелые порождения природы, не располагают корнями и разветвлениями, которые спасли бы их от первой непогоды. Если только лица, неожиданно сделавшиеся государями, как мы уже сказали, не обладают такой доблестью, которая позволила бы им сохранить полученное по милости фортуны и построить для этого тот фундамент, на который другие опираются еще до прихода к власти». Отметим, что в тексте Макиавелли во втором предложении данного отрывка действительно стоит, как это у Юсима, не «властители», а государства, stati.

Здесь Макиавелли, видимо, поставил перед собой две основные цели. Первая состоит в том, чтобы отмежеваться от подозрений, что данная часть книги имеет в виду клан Медичи, который в 1512 г. действительно пришел к власти во Флоренции благодаря стечению обстоятельств и чужой армии. Отсюда, возможно, четкое размежевание между теми, кому благоволит фортуна, с откровенным намеком на то, что новые правители родного города автора «Государя» относятся к той группе, которой не грозит опасность.

Вторая цель заключается в рассмотрении конкретной ситуации. Здесь можно выделить несколько моментов, в том числе

– те, кто пришел к власти благодаря фортуне[307]307
  Еще раз о фортуне у Макиавелли см. опять же хотя бы Santoro M. Machiavelli e il tema della “fortuna” // Fortuna, ragione e prudenza nella civilita letteraria del Cinquencento. Naples: Liquiori, 1967. P. 179–231


[Закрыть] и чужому оружию, особо уязвимы;

– Макиавелли в очередной раз прибегает к дихотомии как стилистическому и логическому приему. На этот раз: у власти такие люди сохраниться «не умеют» и «не могут»;

– быстрота прихода к власти может стать причиной уязвимости нового государя;

– принципиально подчеркивается, что для выполнения роли правителя нужен соответствующий политический опыт. Исключением к этому правилу является наличие virtù и ума. Хотя, видимо, не так уж плохо добавить эти качества к политическому опыту;

– выделяется необходимость опираться на надежную опору. Пожалуй, добавление Муравьевой термина «союзники» в данном случае является оправданным, хотя и отсутствующим в оригинальном итальянском тексте;

– несмотря на то, что в данной главе рассматривается приход к власти в результате помощи со стороны фортуны и чужого оружия, здесь Макиавелли подчеркивает решающую роль virtù для сохранения у власти.

Отдельно следует сказать относительно различий в переводах Муравьевой и Юсима. Во втором случае он, возможно, слишком буквалистский. По контексту видно, что тут речь идет о правителях. Макиавелли, скорее всего, был здесь в очередной раз просто небрежен в выборе термина, что, конечно, не означает, что при переводе его следует поправлять. Можно, разумеется, при большом желании интерпретировать текст таким образом, что станет оправданным появление понятия государства. Как бы то ни было, читатель должен иметь в виду, что автор написал чрезвычайно сложное предложение, в котором в итальянском оригинале девять запятых и две точки с запятой. Так что Муравьева и Юсим вполне оправданно разбили его на две части. Чтобы понять запутанность, которую допустил Макиавелли, приведем перевод Фельдштейна: «Кроме того, государства, образующиеся внезапно, как все другие создания природы, которые сразу появляются и развиваются, не могут иметь таких корней и опор, чтобы их не унесла первая буря, разве только, как уже сказано, люди, неожиданно ставшие властителями, настолько искусны, что умеют сейчас же приготовиться сохранить дарованное им судьбой и позже заложить те основы, которые другие заложили, еще не сделавшись князьями».

Обратим внимание, что Макиавелли здесь, как, впрочем, и в некоторых других местах своей книги, воздерживается от примеров из текущей итальянской истории, но он и вообще старался в своих сочинениях по возможности не затрагивать личности живущих[308]308
  Эта же линия проведена в записке «О том, как поступать с восставшими жителями Валькидианы», написанной в 1502 г. и касавшегося современной Макиавелли политике.


[Закрыть]. Не знаю, было ли это благоразумной осторожностью или же проявлением этического подхода; важно, однако, что это было характерной чертой его трудов.

Обе эти возможности возвыситься – благодаря доблести или милости судьбы – я покажу на двух примерах, равно мне памятных: я имею в виду Франческо Сфорца и Чезаре Борджа. Франческо стал Миланским герцогом должным образом, выказав великую доблесть, и без труда удержал власть, доставшуюся ему ценой многих усилий. Чезаре Борджа, простонародьем называемый герцог Валентино, приобрел власть благодаря фортуне, высоко вознесшей его отца, но лишившись отца, он лишился и власти, несмотря на то, что, как человек умный и доблестный, приложил все усилия и старания, какие были возможны, к тому, чтобы пустить корни в государствах, добытых для него чужим оружием и чужой фортуной. Ибо, как я уже говорил, если основания не заложены заранее, то при великой доблести это можно сделать и впоследствии, хотя бы ценой многих усилий зодчего и с опасностью для всего здания.

В переводе Юсима: «Франческо из частного лица сделался герцогом Миланским, употребляя должные средства и пользуясь своей великой доблестью; приобретенное бесчисленными трудами он с легкостью сохранил за собой. В свою очередь, Чезаре Борджиа, которого в народе звали герцогом Валентино, получил власть вместе с возвышением своего отца, и когда фортуна от того отвернулась, потерял ее, невзирая на все его старания и усилия, как подобает благоразумному и доблестному правителю, пустить корни в тех владениях, которые достались ему благодаря оружию и везению других. Ибо, как мы уже говорили выше, кто не заложит фундамент вначале, располагая великой доблестью, может построить его потом, хотя бы это и шло вразрез с замыслом архитектора и угрожало целости самого здания».

Здесь мы видим обычный для Макиавелли прием лобового противопоставления. На этот раз – virtù Сфорца, который шел к герцогству долгие годы, против фортуны Борджиа, который получил власть благодаря отцу очень быстро и должен был заботиться о том, чтобы ее расширить и закрепить. Может даже показаться, что симпатии автора находятся на стороне герцога Миланского. Правда, затем основная часть главы будет посвящена все же Борджиа, которого Макиавелли знал лично. Высказывалось мнение, что, рисуя портрет Чезаре, Макиавелли представляет двусмысленную модель идеального государя. В соответствии с этой точкой зрения, картина, представленная автором, должна была разрушить миф о человеке virtù, поскольку даже такой выдающийся политический деятель оказался подвержен власти фортуны[309]309
  Stern T.N. Machiavelli’s lie: Amoral realism or moral Satire? // International review of history and political science. 1972. Vol. 9. P. 16–17


[Закрыть].

По поводу реплики о том, что Чезаре Борджиа лишился власти после смерти отца, следует вспомнить, что Александр VI и его сын в 1503 г. одновременно жестоко заболели. Поговаривали, что они пытались на пиру у кардинала Орсини дать хозяину яд, однако по ошибке или из-за измены виночерпия выпили его сами[310]310
  Впрочем, есть большая вероятность того, что причина смерти папы и болезни его сына – сочетание распространившейся тогда эпидемии малярии с несварением от плохо приготовленных блюд (Клула И. Борджиа. Ростов-на Дону: Феникс, 1997. С. 393).


[Закрыть]. Как бы то ни было, болезнь Чезаре совпала со смертью отца, но не привела к полной утрате власти. Более того, Чезаре принял активное участие в избрании нового папы, взявшего себе имя Пий III. Однако новый понтификат длился менее месяца, после чего понтификом стал Юлий II*, такой же коварный, как Борджиа. Чезаре потерял Романью, пережил затем несколько приключений, бежал в Неаполь, находившийся под властью Испании. Был арестован и выслан в Испанию, где заключен в тюрьму.

Бежал в 1506 г. в Наварру, где стал кондотьером у своего шурина, брата жены. Погиб при осаде замка Виене. Смысл сказанного стоит в том, что даже после смерти Александра VI Чезаре имел шансы успешно продолжить свою политическую карьеру, однако не смог ими воспользоваться.

Рассмотрев образ действий герцога, нетрудно убедиться в том, что он подвел прочное основание под будущее могущество, и я считаю не лишним это обсудить, ибо не мыслю лучшего наставления новому государю. И если все же распорядительность герцога не спасла его от крушения, то в этом повинен не он, а поистине необычайное коварство фортуны.

У Марка Юсима: «Я считаю нелишним обсудить это, потому что не могу дать лучших предписаний новому государю, чем следовать примеру герцога, и если его поступки не принесли ему пользы, то винить его не в чем, ибо он пострадал из-за чрезвычайной и необыкновенной враждебности фортуны».

Здесь и далее Макиавелли явно преувеличивает способности Чезаре Борджиа, что неоднократно было отмечено в литературе[311]311
  См., например, Moska G., “Il principe di Machiavelli” // Saggi di storia dells scienza politica. Roma, 1927, p.67ff.


[Закрыть]. Повторю еще раз, что Никколо в его рассуждениях нужен был герой, который хотя бы теоретически мог бы освободить и, быть может, объединить под своей властью Италию[312]312
  Есть, правда, и другая точка зрения, согласно которой Борджиа не был героем для Макиавелли; последний только видел в нем тип характера, пригодного для выполнения главной цели – объединения Италии. – Morley J. Machiavelli // Dunn J. and Harris I (eds.). Machiavelli. Cheltenham; Lyme: Edward Elgar Publishing, Inc., 1999. P.90


[Закрыть]. Как уже говорилось выше, «литературный герой», если угодно. Причем именно в тот временной промежуток, когда жил Макиавелли. Можно, разумеется, снова и снова ссылаться на неожиданную болезнь герцога, помешавшую ему решительно действовать сразу после смерти отца. Но даже если бы он был здоров, то выполнить ту задачу, которую мысленно, возможно, ставил ему флорентийский политолог, едва ли смог бы. Основная проблема состояла в том, что в тот период это было недостижимо – ни политически, ни экономически, ни с военной точки зрения.

Впрочем, есть большие сомнения в том, что Чезаре смог бы вообще удержаться у власти в Романье сколько-нибудь долгое время. Значительная часть его влияния действительно держалась на могуществе его отца – папы Александра VI. И Макиавелли здесь явно преувеличивает влияние его болезни на развитие событий: самые жестокие удары Чезаре получил тогда, когда уже полностью выздоровел. У него начисто отсутствовали союзники – он умудрился прежде предавать практически всех, с кем вступал в альянс, в том числе французов – так что изоляция и поражение было закономерным. Более того, Чезаре Борджиа столкнулся с поистине макиавеллиевским обманом со стороны нового понтифика Юлия II, после чего уже не мог восстановить свое прежнее влияние.

Здесь следует обратить внимание на вроде бы явное противоречие в двух утверждениях Макиавелли. С одной стороны, его тезис заключается в том, что только фортуна позволила Чезаре Борджиа возвыситься, и он закономерно потерял все, что имел, когда она от него отвернулась. С другой стороны, флорентиец настаивает на том, что новый государь должен безусловно следовать примеру герцога, который потерял власть только из-за «чрезвычайной и необыкновенной враждебности» все той же фортуны. Скорее всего, никакого противоречия здесь нет.

Александр VI желал возвысить герцога, своего сына, но предвидел тому немало препятствий и в настоящем, и в будущем. Прежде всего, он знал, что располагает лишь теми владениями, которые подвластны Церкви, но всякой попытке отдать одно из них герцогу воспротивились бы как герцог Миланский, так и венецианцы, которые уже взяли под свое покровительство Фаэнцу и Римини.

По Юсиму: «Перед папой Александром VI, который замыслил возвысить герцога, своего сына, встало множество действительных и ожидаемых препятствий. Во-первых, папа мог его поставить только во главе государства, выкроенного из церковных владений, а посягать на них он опасался, зная, что герцог Миланский и венецианцы будут против этого, ведь Фаэнца и Римини уже находились под покровительством венецианцев».

Здесь Макиавелли начинает обрисовывать расклад сил, который сложился к моменту начала политического возвышения Чезаре Борджиа. Римские папы постоянно сталкивались с тем обстоятельством, что не имели возможности действительно править в собственных владениях. Во многом отсюда военная активность с их стороны, особенно в случаях с современниками Макиавелли Александром VI и Юлием II. Но если первый доверял военное дело своим командующим (самым талантливым из них был как раз Чезаре Борджиа), то второй неожиданно для священника оказался преисполнен воинственным духом и сам участвовал в походах своей армии.

Кроме того, войска в Италии, особенно те, к чьим услугам можно было прибегнуть, сосредоточились в руках людей, опасавшихся усиления папы, то есть Орсини*, Колонна* и их приспешников.

Очень интересный момент – Макиавелли знает, в чем можно было бы упрекнуть последующую политику Чезаре Борджиа, поэтому фактически уже с самого начала анализа объясняет сложность положения, в котором тот оказался. Речь идет о нехватке военных отрядов, которые можно было бы нанять для своих целей. Отсюда последующая зависимость герцога от кондотьеров. Постоянно враждовавшие римские княжеские роды Орсини и Колонна фактически контролировали центр папских владений – Кампанью, Маритиму и Патримоний. Кроме того, их влияние распространялось и на другие территории. Об истории этого противостояния длинной в несколько столетий можно писать книги, но здесь для этого нет места[313]313
  Из последних работ о данных семьях см., например, Rendina, C. Le grandi famiglie di Roma. Rome: Newton Compton, 2004


[Закрыть].

Таким образом, прежде всего надлежало расстроить сложившийся порядок и посеять смуту среди государств, дабы беспрепятственно овладеть некоторыми из них. Сделать это оказалось легко благодаря тому, что венецианцы, в собственных интересах, призвали в Италию французов, чему папа не только не помешал, но даже содействовал, расторгнув прежний брак короля Людовика.

Фактически Макиавелли говорит здесь о том, что фортуна была благосклонной к Чезаре уже в самом начале его политического предприятия. Кроме того, в этом отрывке легко заметен обычный для автора антивенецианский настрой. Характеристика Макиавелли действий венецианцев отражает, на мой взгляд, прежде всего давние противоречия между Светлейшей и Флоренцией. Иными словами, в своих антивенецианских пассажах автор выступает главным образом как флорентиец. В конкретном случае можно согласиться с тезисом о том, что писать о Макиавелли нужно как о флорентийском политике[314]314
  Юсим М.А. Этика Макиавелли. C. 29.


[Закрыть]. Данной идее в современной литературе посвящено довольно много места.[315]315
  См., например, Rubinstein N. Machiavelli and the world of Florentine politics // Gilmore P. (ed.). Studies on Machiavelli. Firenze: Sansoni, 1972. P. 3–28


[Закрыть] Одновременно, если брать книгу в целом, можно и нужно поддержать большинство современных авторов, который считают Макиавелли в первую очередь итальянским политиком (хотя его флорентийский патриотизм был неоспорим). Но итальянским не тогда, когда он пишет о Венеции. Он, например, даже не принимает в расчет участие Венеции в первый период «итальянских войн» в антифранцузской Лиге, в которую вошли, кроме нее, Лодовико Моро, Александр VI, германский император и Испания.

К тому же реплика Макиавелли о «призвании» венецианцами французов в Италию почти наверняка была сделана под влиянием событий 1513 г., т. е. года, когда и был в основном написан «Государь». В это время анти-венецианская коалиция (папа, Франция, Испания, Империя) уже распалась, потеснив позиции венецианцев и резко усилив могущество папы. В этих условиях Венеция действительно заключает союз с уже практически вытесненной за пределы Апеннин Францией в противовес влиянию блока папа – Испания. При этом папой в этот момент был Лев X, Джованни Медичи из Флоренции.

Резюмируем, что Макиавелли не любил Венецию. Но его антивенецианские пассажи связаны не только с этим. Не забудем, что книга была обращена к Медичи, которые не любили Венецию, видимо, еще больше.