Текст книги "Сикстинская мадонна"

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЧЕКИСТЫ

Небольшое совершенно дело, по которому как раз был вызван подполковник в часть, решилось скоро. Было три. Ну и чего б не ехать допивать домой с родимым братцем в ожидании сюрприза-зятя. Слово, сказанное братом «клоун», пьяным летчиком в мозгах блудило, и заставило чекиста думать. В строевой отдел пошел немедля, Балалайкин чтоб еще поближе познакомиться со странным зятем. Дело личное его взял там и в кабинет к себе пошел скорее.

Не спеша шагал чекист и думал: «В деле личном не найдешь особо совершенно ничего такого, что поможет парню в душу глянуть. Пишут личные дела стандартно бюрократы в строевых отделах. Как две капельки воды похожи в основном они в безликой массе. Для проформы разобрать бумажки, так для совести очистки только повозиться-то, конечно, нужно, но без толка та затея будет. Ну да надо начинать с чего-то».

Лейтенанта в штабе дело взявши, чуть подумал особист, прикинул, и звонок в комендатуру сделал, и узнал чекист, вчера кто с Лешей заступал в наряд дежурным вместе. Правый летчик это был Талдыкин, капитан, поддать любивший очень.

В эскадрильи штаб потом звоночек прямо сразу же:

– Где ваш Талдыкин? – И начальник эскадрильи штаба:

– Здесь он мается, – ему ответил, – отлетал и ждет до дома транспорт. Трубку дать ему?

– Не надо трубку. Пусть, скажите, на дорогу выйдет, я за ним сейчас как раз подъеду.

И закончив разговор, из штаба особист неторопливо вышел. И в «УАЗ». И поспешил на встречу.

Перепуганный до смерти летчик ожидал как раз дороги возле. Удивление в глазах и ужас. Чем внимание привлек чекистов, безуспешно разгадать пытаясь. Тормознула перед ним машина.

– Залетай давай, пилот, скорее, – Балайкин пригласил, и влез тот, поздороваться забыв с чекистом, так испуган летчик был серьезно. Настороженно и тупо глядя, весь напрягся, угадать стараясь, угодил где под колпак тяжелый грозных рыцарей плаща-кинжала.

Чуть отъехали затем и стали. Особист задал вопрос:

– Скажи мне, капитан, прошел вчера наряд как?

– Как обычно.

– А помощник как твой службу нес?

– Обыкновенно тоже.

– Не заметил ты чего такого необычного за ним?

– Нет, вроде. – И пилот насторожился, ушки на макушке навострив, напрягся, в ожидании вопросов скользких.

– Хорошо, тогда вопрос конкретный: от Емелина за время службы не заметил запашка случайно?

И как только особист про запах речь завел, так отлегло от сердца у пилота. Робкий мыслей шепот, с облегчением, с надеждой тайной констатировал тот факт, что просто двухгодичник-лейтенант нажрался и по-пьяни намолол чего-то несоветского, балда дурная. И теперь вот особисты ищут с кем и где, когда и как пил олух.

Уяснив себе, что страх напрасен. Правый летчик сделал вдох глубокий и, из пушки кормовой как будто рубанул скороговоркой длинной:

– Если думаете, что в наряде с лейтенантом выпивать позволил, это зря! Я никогда на службе сам ни-ни и, упасите боже, подчиненному чтоб дал повадку! У меня не побалуешь очень. На дежурстве то, что был порядок, подтвердит вам комендант, а также патрули, и комендантской роты рядовые. Вы их, надо если, допросите. Все расскажут четко, что с помдежем мы вчера не пили.

И умолк правак, чекист же, глядя на пилота с укоризной, молвил:

– Хорошо, но ты, Талдыкин, вспомни. Может быть чего заметил все же, необычное?

Пилот подумал, нос ладошкой почесал и:

– Вспомнил! – громко хлопнул по коленке, – вспомнил! Ни на ужин не ходил Емелин, ни на завтрак и обед. А что так? Я вот этого уже не знаю. Может было с животом чего-то? Может нет. Но я считаю это отклонение от нормы явно.

– Ну, спасибо, хоть на этом. Ладно. – Балалайкин проворчал. – О нашем разговоре никому ни слова. Брать подписку от тебя не стану. Но в виду имей, он неспроста был… Что до штаба довезти обратно?

– Нет, не надо, сам дойду. Чего тут. Прогуляюсь чуть полетов после. Вы езжайте, дел поди по горло.

И расстался особист с пилотом.

Балалайкин развернул «УАЗик» и, подумав чуть, свой путь направил к оружейной эскадрильи третьей.

Оружейная. В ней дверь открыта. Полчетвертого. Один на месте Зачепило. Он читает книгу.

Подполковник: «Молодец! – отметил про себя. – Читает книжки, видишь, средь военных что сегодня редкость. Значит, будет разговор культурный, не такой, как с капитаном только…»

В дверь раскрытую вошел неспешно особист и:

– Зачепило, здравствуй! – поприветствовал с улыбкою теплой.

Оторвался капитан от чтенья, резко встал и, натянувшись стрункой, громко:

– Здравия, – сказал, – желаю!

А ему тот дружелюбно руку протянул свою, как друг хороший, не такой с кем на макушке ушки вострО надобно держать не съел чтоб .

– Как, товарищ Зачепило, служба? – обратился особист с вопросом.

– Все нормально.

– А нормально если, это все у вас на месте значит? Ничего не пропадало то есть?

– Ничего. Так разве б вы не первый о пропаже от меня узнали?

– Это точно. А скажи Емелин брал оружие вчера?

– Так точно. Он помдежем шел в наряд, в который без оружия нельзя, известно.

– Ну и сдал?

– Конечно, сдал! А как же? Коли нет, так я б забил тревогу!

– А сличал ты номерочек с книжкой?

Зачепило побледнел. Конечно, не сличил он номерок. И так их оружейники сличают редко, а при вони, что была, понятно, уж совсем не до сличений было, и почуял капитан подставу. «Двухгодичник-то принес вонючий пистолет. А для чего? А чтобы оружейник не подумал даже поглядеть на злополучный номер!» – Зачепило заключенье сделал.

«Ну и хлюст! – мозги терзали, мысли, – это надо же, в полку неделя, а сексот уже чекистов штатный! Нет, я зря его вчера, собаку, не отделал, все б страдать со смыслом», – колотило в голове тяжелой.

В тике нервном заходили веки: сильно правое и чуть поменьше то, что левое. Щеку при этом повело, перекосило в страхе побледневшее лицо, и пулей к пирамиде капитан метнулся, к той, где Лешин пистолет хранился. Он схватил его и сверил с книжкой номер, выбитый на стали черной, и вздохнул – все совпадало точно.

Зачепило удивленным взглядом посмотрел на особиста, что, мол, мне горбатого, товарищ, лепишь? Что морочаешь мозги впустую?

Балалайкин же с улыбкой только головою покачал и очень назидательно сказал, серьезно:

– Эх, Витек! Ну разве так вот можно службу ратную нести? Нет, братец. Относиться так к делам серьезным, разумеется, нельзя, дружище. Раз единственный решил проверить, сохраняете вы как оружье, и вот на тебе сюрприз тот час же. Ну да ладно, раздувать не стану я пожар большой, но ты гляди мне, намотай себе на ус, красавчик, в раз другой уже спускать не стану.

На лице у Зачепило тики поутихли, но однако сердце из груди не вылетало чуть ли, билось так что Балалайкин слышал. В пол уставившись понуро взглядом, приходил в себя с трудом помеха. А чекист ему вопрос:

– Скажи мне, Виктор Игоревич, не заметил за Емелиным вчера чего ты нестандартного? Ничем не пахло, нехорошим, от него, когда он приходил к тебе сдавать оружье?

– Не заметил? Не заметить как же вообще такое можно было? – возмутился Зачепило страшно. – Этот хлюст полувоенный, чертов, появился аж под восемь только, негодяй, когда в четыре должен. И разило от него так, будто три недели откисал в сортире. Запах мерзкий исходил от типа, да такой, что я сознанья было не лишился, лишь почуяв только. Хорошо успел раскрыть окошко, а не то была труба бы точно. Идиоту я сказал, на пол чтоб пистолет ложил и дергал к шуту. Коль не запах, Николай Петрович, я б студенту надавал по шее. Шалапут мне перепортил праздник. Обмывал звезду правак, а я вот не попал к нему. И все ублюдок недоделанный оболтус этот. Значит, весь мой экипаж гвардейский тянет водочку, грызет колбаску, ну а я сиди и жди мерзавца. Разве мало, чтоб побить за это?

– Разумеется, совсем не мало. А Емелин, не сказал, где эдак провонялся-то?

– Да нет. На пол гад положил свой пистолет такой же, непомерно как и сам вонючий, и ушел. Я в керосине после ночь держал ПМ, никак иначе не поставить в пирамиду было.

– Хорошо. О разговоре нашем не болтай и номера сличай мне.

– Есть! – ответил Зачепило кратко и расстались офицеры тихо.

Рассуждая по дороге к штабу, особист про коньячок вдруг вспомнил, в кабинете что томился в сейфе, и к нему пошел, предельно ясно разобравшись, кто виновник вони, столь наделавшей беды в квартире. До конца уже совсем не сложно, до деталей разобраться было.

Вот и штаб. Второй этаж. Отдел вот полковой, да не простой – особый. Только что это!? Печать на двери без веревочки. За ручку дернул. Изнутри закрыта дверь. Ну что же, отомкнул чекист, вошел и видит Сашу спящего. Клубком свернувшись, почивает на диване сладко.

«Вот и кстати, – про себя отметил особист, – ключи как раз с печатью заберу, а то, не дай Всевышний, потеряет алкашина хренов». Но будить сперва не стал: сначала остограммиться решил и к сейфу на носках посеменил тихонько. Приоткрыл железный ящик мощный и рюмашку коньяка прихлопнул. Дело ясное, увидеть это почивающий не мог. Оно и хорошо: зачем соблазн ненужный.

Сейф закрыл потом, не хлопнув дверцей осторожно Александр Петрович, и за письменным столом уселся. Дело личное Алеши после пред собою положил, и начал изучать его, и где-то добрых полчаса на то потратил дело. Ничего не отыскал такого, что могло бы бросить тень хоть как-то. Ничего. И стал смотреть на фото офицера на двенадцать девять. И отметил: «КрасавЕц мужчина! Чем-то смахивает очень даже на меня в далеком прошлом, правда».

Тут проснулся особист Сашуля:

– Извините, Александр Петрович, – встал с дивана, – я зашел печать вот и ключи отдать, – невнятно очень пробурчал скороговоркой глупой. – И нечаянно приснул, представьте, ночь проспал и даже дня прилично прихватил еще, хотя был трезвый – в рот не брал хотя дурдома после.

– Замечательно, давай-ка, Саша, и ключи, и к ним печать, а то уж из дивизии вчера звонили.

– Понимаю, – сделав вздох глубокий, вынул бывший особист смиренно из кармана брюк ключи с печатью. Протянул. – Вот, Александр Петрович!

Балалайкин связку взял, и сунул в сейф скорей ее, а после дело Леши личное хотел захлопнуть, что лежало на столе, однако, подошедший в тот момент Сашуля, вдруг вчерашнего увидев глюка, неожиданно пунцом налился. Балалайкин то набитым глазом, разумеется, сумел заметить.

– Узнаешь? – спросил, на что Сашуля, улыбнувшись очень грустно как-то:

– Ну, а как же? Узнаю! – ответил. – Как же глюка не узнать возможно, бегал голым что вчера у штаба.

– Что за глюк?

– Я, Александр Петрович, недолеченный, видать. Вчера вот в кабинет зашел, в окошко глянул: голый мчится лейтенант вот этот и, что главное, говном облитый. Волочится словно хвост веревка по земле, обмотан был которой. И еще бегут гурьбою, вижу, разъяренной технари галопом, вслед за ним, поймать желая, явно. Я глаза закрыл в испуге жутком: это чувствую болезнь проказит недолеченная. Ну и снова, как открыл глаза, обратно вижу глюка этого: уже он чистый, как ошпаренный, назад несется и веревку за собой не тянет. Я зажмуриваюсь, значит, снова и Всевышнего зову на помощь. Бесполезно. Открываю только вновь глаза, а этот глюк обратно с пистолетом негодяй несется. Реагировать не стал я больше на жестокие плоды горячки. Перепуганный, гляжу в окошко, а глючок туда-сюда-обратно. Испугался я, прижух, боясь, что тронусь начисто умом последним. И заснул вот в кабинете вашем.

Подполковник сделал вдох тяжелый, почесал себя за ухом левым и, сочувствуя, сказал коллеге:

– Да, плохи твои дела, Сашуля. Но держись, мой друг, крепись. Со змием ты теперь повремени, с зеленым и глядишь оно: ума здоровье постепенно возвратится снова. А сейчас прости, идти мне надо, много дел. Тяну две части сразу. За тебя вот конопачусь тоже, а замены, понимаешь, нету.

Понял бывший особист, что это избавляются культурно-мило от него и, тяжело вздохнувши, не спеша пошел, смакуя горе, на прощание кивнув лишь только.

Балалайкин же захлопнув дело, обождав чуть, за Сашулей следом. В строевой вернул обратно дело и у штаба прогуляться вышел. Откровения Сашули просто ошарашили и все смешали, в дело следствия внеся неясность.

«Только встреча с драгоценным зятем может все над «i» расставить точки, – про себя чекист подумал, – надо на стоянку к обормоту ехать». И почуял вдруг знакомый запах, сходный с тем, какой сразил супругу. Носом по ветру повел, и вот он, туалет источник дряни той же, что наделала беды довольно.

Балалайкин подошел к объекту, оглядев его вокруг, увидел сбоку рваную дыру в бетоне, явно свежую. Как пасть дракона, растворенная, она зияла, в ожиданье вкусных жертв, заблудших, зазевавшихся в гвардейской части.

Подполковник внутрь дыры взгляд бросил, ну и так как туалет был полон, ад во всей красе узрел ужасной. «Неужели здесь зятек мой плавал?» – особист успел подумать только, как с солдатами «УРАЛ» подъехал, со стройбатовцами, и из штаба сам майор Офанареев вышел, гарнизона комендант. К чекисту подошел и так серьезно очень, озабоченно сказал:

– Ну, надо ж в нашей доблестной гвардейской части прямо-таки терроризм какой-то. Ну, делишки, Александр Петрович, контрразведка обратить вниманье тут, мне кажется, должна конкретно. Поглядите: ведь дыру пробили, человек чтоб мог пройти свободно…

– Вот поэтому как раз и здесь я, – улыбнулся Балалайкин, – наша, как вы видите, не спит контора.

Попрощался особист с майором крепко за руку, затем в «УАЗ» сел и водителю сказал:

– Давай-ка в эскадрилью поскорее третью! И на восемьдесят пятый мухой!

Прикатили. На стоянке нужной к завершению идет чехловка. В сердце Леши мило-сладко пели соловьи, и в ожиданье встречи, в невесомости парил как будто. В эйфории лейтенант Емелин не заметил особиста даже, но коллеги навострили ушки, КГБэшника узрев. Чекисты на стоянки приезжают редко. Вообще их ждать с хорошим чем-то несерьезно, понимали четко.

Балалайкин же за ручку с каждым поздоровался, а после к Леше подошел, когда чехлил движок тот. Удивились не на шутку вовсе технари и поглядели косо на недавнего еще тихоню, сам к которому чекист с поклоном вроде как на самолет явился. Вызывают в кабинет обычно, если нужен. Тут же сам, ну надо ж? Успокаивало, правда, только подсознательно, что так свободно не приходят особисты к тем, кто подрядился к сатане на службу.

Рядом папу увидав, почуял нехорошее душою Леша. А его же особист под ручку, словно барышню, да и пошел так фюзеляжа вдоль к корме неспешно. Под кабиной зачехленной, задней подполковник остановку сделал и в глаза взглянул предельно строго, и сердечко лейтенанта в пятки от испуга опускаться стало. «Знает!» – вдарило по мыслям больно, и чекист не развенчал догадки. Он не громко, но сурово начал:

– Коли так уже, Алеша, вышло, жизни что калейдоскоп веселый вместе нас перемешал, то значит, ясность полная во всем должна быть. Потому допрос чинить не стану, и расскажешь без обмана если, было что с тобой вчера, то может и получится чего. А коли хоть на маленькую сбрешешь йоту, можешь сразу позабыть о Лене.

Зять, бледнея:

– Хорошо, – промямлил. Покраснел, печеный рак как будто, и, сбиваясь, объясненья начал:

«Дни последние живу, как будто завороженный – лишь дочкой вашей постоянно голова забита. И вчера вот я, чудак влюбленный, как закончился наряд, так сразу поспешил скорей сдавать оружье. В оружейку раньше всех явился, Зачепило же на месте нету, где-то шлялся. Я совсем извелся в ожидании его и, чтобы не транжирить золотое время, в туалет решил сходить у штаба. Ну а там вот проявил халатность: уронил в дерьмо ПМ нечайно, недотепа, с кобурою вместе. И оружье осквернил и так же несмываемым покрыл позором безответственно себя болвана… Соскользнули с ремешка и точно в дырку юркнули в полу бетонном. Вот такая незадача вышла.

Испугался не на шутку вовсе. Не подумайте, что я боялся очень здорово больших взысканий. Вовсе нет. Мне просто страшно было сознавать, что коль узнает Лена про дурацкий мой конфуз, то точно ни за что уже женой не станет. Нужен был ей идиот-растяпа? Разумеется, что нет, конечно. Застрелиться было в пору прямо. Так и сделал бы, сомнений нету, было если б из чего. Петлю же вот набрасывать не стал на шею, посчитав такой исход каким-то не мужским сведеньем счетов с жизнью. Два подряд поступка гнусных сразу совершать моих сил выше было.

Игнорировав петлю, решил я побороться за любовь с судьбою. Думать стал: как, и достать оружье, и все это сохранить в секрете. Попросил у экипажа помощь, и откликнулись друзья-коллеги».

Тут закашлялся рассказчик что-то, речь прервал свою, а тесть подумал про себя: «Пока не брешет, вроде. Я вчера у туалета видел экипаж его в составе полном». Видя то, что после кашля Леша подзамялся, добрым словом тут же подбодрил чекист:

– Пока что, вижу я, ты правду говоришь Алеша. Хорошо, в таком же духе дальше.

– Ну, а далее бетон долбили. И в проделанную дырку после я, раздевшись, был на фале спущен. Фал страховки роль играл на случай, потеряю вдруг сознанье если в том аду, невыносимо жутком. Можно, думаю, себе представить, как мне было хорошо во чреве, в пасти гнусной сатаны вонючей, в туалете, под завязку полном… Но, в кулак зажав всю волю, запах игнорируя смертельный, страшный, я любви своей несчастной ради, стал по дну ходить, ища пропажу… Тут и вы…

– А я-то что?

– А то, что, перво-наперво, мочой горячей оросили шевелюру мощно и гешефтом одарили смачным после этого еще два раза, между прочим, в цель попали точно.

– Как ты выдержал такое, Леша!? Не свихнулся как с ума, бедняга!? – с состраданием спросил, с понятьем удивленный особист. – Вот я бы ни за что, ни за какие деньги на такое не пошел мученье, а пойдя уже б, не вынес точно. Удивляюсь, как живым остался, милый зать, ты в том аду кромешном?

– А любовь меня хранила к Лене. За нее я умереть готов был!

Сим высказываньем все сомненья Балалайкина развеял Леша.

– Ладно, правду говоришь, – прервал он тот поистине рассказ ужасный, – потому, как обещал, тебя я, распиздяя, так и быть прощаю. Даже спрашивать про то не стану, почему ты голышом у штаба, в жопу раненый носился будто. Но, однако же, твои мученья не кончаются прощеньем этим. Жизнь нам вводную внесла крутую: просочился из тебя, Алеша, на постель от туалета запах, что жену чуть не угробил было. Аллергия у нее большая к разным гадостям… Еще б немножко и покойная б в гробу лежала. Кстати, мылся ты, когда к нам в гости представляться шел?

– Конечно, мылся, – Леша снова покраснел, – хотя и то не очень помогло: сочился из меня противный запах все же. Надоумил кочегар, спасибо, чтоб побрызгать на костюм духами. У жены его такие были, забивающие все и напрочь.

Тут про запах интересный вспомнил особист, что исходил от Леши, говорила про который Лена, и спросил:

– Духи какие были, не французские?

– Они. Так точно.

– Дорогущие поди. Неужто так вот запросто дала супруга кочегарова костюм обрызгать?

– Нет, не запросто, бортинженер мой обманул ее, сказав, что это на стоянке уронили бомбу, из которой газ пошел вонючий и что я был всех уделан больше дрянью той, а на помолвку надо.

– Ладно, Леша, все предельно ясно мне теперь, – сказал чекист, – а ты же дуй скорее в городскую баньку, и пропарься там, пробейся мощно, крепко веничком, потрись мочалкой хорошенько до костей, да мыла не жалей, оно гляди и выйдет окончательно говно из тела. Ну и к нам потом. Я все улажу.

– Как?

– А это не твоя забота, в контрразведке день поди не первый. Все. Поехал я. А ты проделай, как советовал. И то запомни, не нырять в говно с головкой чтобы, не мешает вспоминать про старших, коли здорово припрет, голубчик. Расскажи ты мне про пистолет свой, я б нашел кому доверить поиск и в говоно кого послать… А так вот… Ну да ладно, – и пошел к «УАЗу» особист один беседы после.

А Емелин к экипажу сразу и в подъехавший «УРАЛ» запрыгнул, что до дома забирать приехал. И поехали. Денек так летный завершился в экипаже дружном.

Правда, в кузове заметил Леша, что косятся на него коллеги. Никаких не задают вопросов, про незваного большого гостя. Но Емелин не заставил долго в неведенье пребывать гвардейцев:

– Я женюсь, – им объяснил, – ребята. Тесть наведывался вот сегодня. Разговор вели как раз о свадьбе. Так что всех вас приглашаю, братцы. Это вы мне сохранили счастье. Всем огромное за то спасибо: за участие, за помощь вашу.

Сразу в кузове светлее стало от улыбок заводных и теплых. И «УРАЛ» военный, грубый, жесткий от того повеселей поехал, показалось мне помягче даже.