Текст книги "Сикстинская мадонна"

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. БОЛТУН – НАХОДКА НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ШПИОНА

На другой денек Надюша с Галей, проводив мужей, пошли на рынок, как обычно торговать вещами.

Разложились на цветной клеенке, и с разминки языков начали.

Перво-наперво коснулись темы сексуальности китайца Мао, осудили многоженца крепко. От него затем легко и плавно перешли на секс в стране Советов, запрещен который в ней, и, значит, говорили по вопросу тише. Про кино потом еще немного, – шла тогда как раз «Любовь земная». И потом уже коснулись Коли.

– А шикарно мы вчера с тобою торгонули – ничего не скажешь.

– Сверхудачно. Эх, еще бы Коля к нам с заказами пришел скорее.

– Вообще, он симпатичный, правда?

– Симпатичный. Взгляд такой приятный.

– Обходительный какой и скромный

– Деликатный, по повадке видно, и по выходке мужик культурный.

Погутарили еще о Васе малость самую и к тайнам снова перешли неторопливо дамы.

– Широхвостову-то знаешь?

– Знаю. Муж ее глухонемой. Начштаба.

– Да, да, да. Вчера она застала благоверного с соседкой вместе и ни где-нибудь – в своей квартире. Обещала привязать прилюдно бомбу атомную к жопе ейной…

– Термоядерную что ли бомбу?

Рассмеялись.

– И обычной хватит, просто атомной, уран в которой, чтоб совсем не показалось мало.

– А еще из эскадрильи третьей муж Меркуловой ракету в Каспий постарался уронить, растяпа.

– Без БЧ?

– Когда с БЧ, тогда бы Хиросима.

– Хиросима вряд ли. Не взрываются ракеты, если с блокировки не снимать. Такой есть в самолете специальный тумблер «ВЗРЫВ-НЕВЗРЫВ», я это точно знаю. Не на «ВЗРЫВ» когда стоит БЧ, то не взрывается болванка, сколько не лупи ее кувалдой даже.

– Я вот этого как раз не знала. Только может и на «ВЗРЫВ» поставить деревянный-то предмет нечайно. Как-нибудь уж охламонов знаем недоделанных военных наших?

– Хорши и технари. Чего нам там пилотов обсуждать каких-то, коль чумазики совсем не лучше. Уронили на бетон ракету. Это виданное ль, Галя, дело?

– Хорошо там только газ вонючий находился, а не то бы было. Наши точно бы на «ВЗРЫВ» включили с бодуна. Из гаражей приперся мой в двенадцать перед тем.

– Мой тоже.

– Пьют ханурики.

– А как не пить-то, командир полка когда пример сам подает: по ДОСу в сиську пьяный то и дело рассекает вижу. Говорят, что и летает даже недоделанный под мухой крепкой.

– Да ты что? Вот это да. Не знала!

– Да, представь себе, алкаш конкретный, без похмелья не живет, и как тут удержать штурвал, поди не сиськи.

Коренастый подошел кореец, и прервался разговор торговок. На разложенные вещи глянул и на куртку обратил вниманье, ту коричневый шеврет которой, так заманчиво сиял на солнце. И померить попросил. Прекрасно эта куртка подошла корейцу, по нему была как будто сшита в первоклассном ателье столичном, а не просто по военстандарту.

– Что, понравилась куртенка, парень? Забирай! – заулыбалась Надя. – Задарма тебе отдам.

– За сколько?

– За четыреста цена на рынке, ну а я могу полсотни скинуть.

– Что ж так дешево. Наверно с браком твой товар?

– С каким еще там браком? Как на куртке проглядеть брачок-то, не законченный придурок если? Вся видна она, бери и щупай. А цена моя того такая, офицер, что прокутил получку, мой сосед, а жить на что-то надо. Зря по рынку не ходи, дешевле не найдешь и не пытайся даже.

– Мой размер, – вздохнул кореец тяжко, – будто влитый в эту куртку прямо. Хороша она и мне в ней тоже замечательно, да вот загвоздка: весь до нитки проигрался в карты. Гол как раненый сокОл, в карманах беззастенчиво гуляет ветер.

– Что ж ты, луковое горе, эдак бестолково так совсем с деньгами? Никогда нельзя без башни с ними. Зашибал, поди горбом на поле?

– Не совсем оно горбом, конечно, но однако, все равно их жалко «тЕти-мЕти», эти будь не ладны.

– Что ж, сочувствуем, но только больше уступить совсем никак не можем. Думай, луковое горе, думай, как деньжонок раздобыть на куртку. Да быстрее размышляй, а то ведь улетучится товар фартовый. Не лежат такие вещи долго.

– Это да. Но что придумать можно. Кто в займы три с половиной сотни дать осмелится, когда все знают, без штанов, что голышом остался. А ведь дом был, и была машина…

– «Волга»? – Галя перебила.

– «Волга».

И наказанного жизнью Надя пожалела:

– Я тебе бы куртку и за триста отдала, за столько, как сама взяла, да вот беда-то у тебя и этой нету суммы.

– Точно, нету, и навряд ли будет. Даже не за что сходить покушать.

И растроганная очень Галя протянула мятый рубль корейцу:

– На, возьми, сходи покушай хлопчик.

И волненье подавив, и гордость, принял дар из Гали рук бедняга. Правда, есть ему хотелось сильно. На глазах косых блеснули слезы и, стесняясь очень женщин добрых, удалиться поспешил, волнуясь, в погребок, покушать чтоб, кореец, и исчез в толпе снующих скоро.

Я глядел за тем корейцем, правда, он с рублем своим нырнул в подвальчик и к шашлычнику:

– Здорово, Ваха. Дай мне пиво и шашлык, на рубль вот.

Не хватало двадцати копеек на заказ, но ничего шашлычник не сказал и обслужил клиента, а, вздохнув, его спросил:

– Ну как ты?

– Как? А просто. Хоть петлю на шею!

– Вот покушаю сейчас и может суицидом жизнь дурную кончу. На хрена она сдалась такая!

Ваха было предложить подумал водки гостю, но, когда завел тот речь опасную, не стал, подальше от греха чтоб быть, ушел на кухню. Ну а Кан, теперь уже мы знаем, как корейца звали, пиво выпив, призадумался: «И чем я Богу очень так не угодил? Не знаю. Исключительно успешно луком промышлял, был бригадиром знатным и имел авторитет хороший у товарищей, друзей по делу. И всего дерьмо – страстишка эта все, как есть, перевернула напрочь. Нищий вот и никому ненужный. Отвернулись сразу все, как будто прокаженным стал. О дЕньгах речи, чтобы в долг, и не желают слушать. Да и правильно. Ну, кто одОлжит человеку, головой больному. А подумать: брать рублишко мне ли у вот этих милых женщин, чудных? Стыдно очень! Так ужасно стыдно, что повеситься охота снова. Если вдруг зашевелится только, хоть чего-нибудь в пустом кармане, долгом первым рассчитаюсь с ними, сто рублей отдам, нет, триста лучше».

И пошел себе кореец сытый из шашлычной на толчок гудящий, растревоженным пчелиным ульем. Он шагал и размышлял тоскливо: «Вот иду, а сам куда не знаю. Дома нету, и жена сбежала. А чего ей с, бестолковым, мною, словно нищенке, какой, скитаться без копейки на квартирах съемных? Даже малой перспективы нету снова в будущий сезон подняться, потому как, кто же в дело примет обормота без гроша-копейки. В долг кто денег раздолбаю ссудит. Нет, поди-ка удавиться – это самый правильный и лучший выход».

Поблудив среди рядов бездумно, не заметил бедолага, как и оказался возле женщин тех, что посочувствовали, рублик дали. И услышал разговор меж ними, что привлек к себе вниманье так же, как разведчика – шпиона Васю. Стал он, чуть не доходя, и начал бесконечные поливы слушать.

– Знаешь, Галя, – говорила Надя, – под землею сколько в Чу хранится термоядерных головок?

– Это, что ли у глухонемых в подвалах?

– Ну а где ж еще? У них, конечно.

– Позабыла.

– Сорок восемь штучек.

– Ну а ты сама откуда знаешь?

– Мне Фролова говорила Люба, писарюет что у них при штабе, у глухих, глухонемых, нет, то есть.

И от женщины, рублем погревшей только вот, лишь Кан услышал это, сразу дьявол нашептал на ухо:

– Позабудь, мой раб, добро и совесть! Делай гадость поскорей и будешь в шоколаде игрочишка снова. Как, ответь скорей, подсказку понял?

– Понял ясно, – Кан ответил черту, позабыв добро, упрятав совесть. Злой огонь в косых глазах зажегся, и понесся лукоделец с рынка.

У кирпичного большого дома, от толчка недалеко стоял что, с бесом снюхавшийся стал, и в двери позвонил, да постучал вдобавок. И на стук тотчас кореец вышел, похудее чуть и чуть повыше.

– Ван, послушай! – торопливо начал Кан, в волнении слова теряя. – Обалденное надыбал дело, пополам на пополам не хочешь?

– Деньги надо?

– Да, никак без денег, но ведь сущие всего копейки.

Ван, когда-то друг хороший Кана, поудачливее чуть картежник и дел луковых отменный мастер, с недоверием взглянул, но все же:

– Объясни, – сказал, – о деле чудном.

– Тут на рынке в Чу такие тайны государственные бабы травят, что их если записать, то можно шантажировать вполне успешно их самих и их мужей военных да деньгу на том рубить крутую.

Ван задумался, а Кан все так же торопливо продолжал:

– Ты ж знаешь, как в России КГБ боятся. Не отважится никто вложить нас, не ходи к попу, и деньги станут, как положено, нести гурьбою, успевай лишь скирдовать рублишки. Не богатый пусть народ военный, но зажиточный, иметь он должен сбережения, как пить дать, точно.

– Ну и как ты представляешь это все в реалиях?

– А просто очень. Покупаем диктофон японский мы в комке с тобой и шасть на рынок, на толчок, а дальше что, понятно.

Согласился Ван, совсем не долго обсуждая предложенье друга сам с собой, и, деньги взяв, помчались в магазин комиссионный рядом. Там купили за семьсот целковых, не торгуясь, диктофон японский фирмы «SONY», с коробочек спичек был который лишь всего размером. Непрерывных полчаса работы буржуинов позволяло чудо. Ну и технику скорее в деле поспешили в тот же час проверить.

Надя с Галею на месте старом щебетали как обычно мило. Их местечко у забора было и, приметив то, к болтушкам близко, прямо рядом за стеною, стали дебютанты авантюры гадкой, где их не было подружкам видно. Кану с Ваном же прекрасно слышно было все, что говорили дамы.

Щелк. На кнопочку, и вот включился заграничный диктофон в работу.

– А скажи, Надюша, мне, к каким ты вообще неравнодушна членам: что побольше или что поменьше?

– На вопрос мне твой ответить чтобы точно-правильно, побольше б надо перепробовать тех членов самых. Я такого не имела счастья. Сосчитать могу мужчин по пальцам.

– Ну а все же, как сама считаешь? – все одно не унималась Галя. И, подумавши совсем немного, умудренная побольше жизнью в деле секса отвечала так ей:

– Я считаю: лучше член, который и не маленький особо чтобы, и не так же чересчур здоровый. Мал когда, тогда какие могут ощущенья быть? А коль здоровый, тоже плохо – боль не радость Галя. Но совет тебе: вопросов меньше задавай, а практикуй побольше. А за то, что рассекаешь целкой одномужевой, за то спасибо не дождешься. Им, мужьям, что надо? На рыбалку и в гараж поквасить, а оставленные дома жены, бессердечным, до едреней Фени.

Призадумалась, послушав Нади назидание, Немцова. Вроде все и правильно оно как будто. Правда, слово ей одно серьезно не понравилась. Как оскорбленье резануло слух довольно больно «одномужевая целка». Галя было уж перевести хотела разговор на смысл того словечка, только проповедь свою Надежда повела без остановки дальше.

– Кстати, вот тебе еще о членах замечательный пример из жизни. Служит прапорщик на 104-ом Шахов Леха, знать должна такого.

– Знаю Леху и супругу тоже.

– А ты знаешь, член какой имеет этот уникум?

– Откуда Надя?

– Глянешь, можешь потерять сознанье: по колено у него елдина, представляешь, толщиной с удава.

– Умудрилась ты увидеть где же страсть такую-то, скажи на милость?

– Мне жена его открыла ванну, в мыле сам когда стоял под душем.

– Ну и ну! И мне взглянуть бы тоже.

– А чего, с сухим винцом завалим как-нибудь, организует пусть нам Маша Шахова стриптиз домашний. Я в хороших отношеньях с нею.

– Будет здорово.

– Но что хочу я здесь отметить: член огромный этот поднимается один раз в месяц лишь всего, чего не делай только с ним, упрямым, говорила Маша. Нужен член тебе такой?

– Не нужен. На хрена он, нестоящий, сдался. А взглянуть бы не мешало все же. И не в ванне чтоб мельком, наскоком, а с понятьем, с расстановкой, с толком, не спеша, и хорошо бы сфоткать уникальный экземпляр при этом.

– И такое можно, нужно только попросить, чтоб напоила Маша посильнее мужичка всего лишь.

– А пойдет на стыд такой супруга?

– Очень запросто. Она такая заводная, посмеяться любит.

Очень мило щебетали дамы и не знали, что в каком-то метре зло им чинится, да кем, тем самым, дали рубль кому, покушал чтобы, тем, кого вот пожалели только.

А злочинцы, за забором злобясь, с нетерпеньем ожидали смены бесконечной сексуальной темы, обсуждаемой совсем не кстати. Тайны были им нужны, секреты, да скорее: в диктофоне пленки только лишь на полчаса хватало.

– Ты не думай, – продолжала Надя, – что у Шахова прибор всех больший. Есть совсем неподалеку круче. В деревеньке Хурикау, горной дурачок живет один, который огромадный член такой имеет, ни в какую что не лезет бабу.

– Это что же, как Лука Мудищев? Не читала про него поэму?

– Так, какие-то отрывки в школе. Неужели может быть такое интересное в реальной жизни?

– Значит, может.

– Ну и как же тешит дурачина плоть не знаешь, Надя?

– Как не знаю? Он ишачек жарит, что шатаются в горах без счета.

– Вот бедняга. А сама откуда ты об этом дураке узнала?

– Так ведь весь наш экипаж недавно во главе с бортинженером ездил вместе с Шуховым глядеть красавца. Он любому, кто захочет только и кто рублик дать готов, покажет.

– Не рассказывал мне мой чего-то.

– Так и мой не рассказал. Узнала я потом уже сама. Мне Таня все поведала про то, Зернова.

– Что электрика жена?

– Так точно.

– А чего же это так, мы что их за просмотр у дурачины члена в деревеньке покусали б что ли? Нет, с собою взять взглянуть на чудо.

– Не возьмут и никогда, не парься. Мы помеха им всегда большая. То по-свински выпивать мешаем, то дурацкие вести беседы, бестолковые, с похабным матом, то еще чего. А тут, ну как же взять с собой хуи смотреть чужие? Плохо знаешь мужиков ты наших. Не здоровый интерес чего им это в женах разжигать, пусть дома, мол, затюканные, лямку тянут.

– До чего же ты умна, Надюха.

– Поживи с мое.

Затихли дамы. Передышку язычкам немного дать решили, а корейцы рядом выходили из себя. Так злились, что ругаться им хотелось очень. Но упорно ожидали, молча хоть какой-нибудь, хоть жалкой тайны.

Чтобы записи на пленке время экономить, раза три на кнопки «Пуск» и «Стоп», сердясь, давили нервно, а торговки, сговорившись словно, бесконечно все не то мололи.

– А корейчик-то, Надюнь, бедняга, – разговор возобновила Галя, – как так можно все продуть, не знаю, жалко парня.

– А чего засранца вдруг жалеть-то, расскажи на милость? Мне нисколечко козла не жалко. Головой больной – лежи в дурдоме, а не мучайся, болван безмозглый. Я слыхала: ломовые деньги каждой осенью скирдуют черти, лукодельцы, нам с тобой какие, Галя милая, не снились даже. А потом все продувают в карты, потому как сдвиг большой по фазе в их головушках больных раскосых.

– Дураков ведь тоже жалко, Надя.

– Я слыхала, что они не только головенками страдают крепко, но и письками. У них такие члены маленькие, говорили, лилипутские, что вынуть если и захочет по нужде, то ищет полчаса свою в штанах пиписку.

Рассмеялись. А корейцы в злобе аж зубами заскрипели оба.

Тут Немцова встрепенулась:

– Надя! Елки-палки, что сейчас тебе я расскажу, ты упадешь – не встанешь! Бомба атомная, не иначе информация!

На диктофоне Кан уверенно нажал на кнопку. «Бомба атомная! Наконец-то! Тайна, вот она голубка, счастье!» – пронеслось мельком в мозгах, а Галя, торопливо, спохватившись будто, доводить подруге новость стала:

– Неля Ласточкина мне призналась, что в соседа своего влюбилась!

– Ну, счастливая. В кого же это?

Плюнув, Кан опять нажал на кнопку, останавливая запись снова.

– Угадай в кого? – веселой птичкой, торопясь, прощебетал Галя.

– Как могу я угадать? Давай уж признавайся, не томи, подруга.

– В кочегара.

– Что на нашем что ли самолете кочегарит нынче?

– Угадала.

– Только чем сразил-то Нелю наш бортинженер?

– Духами?!

– Это как же может быть духами? За подарочек влюбилась что ли?

– Ну ты скажешь? Вовсе нет, конечно. Шухов женушке каким-то чудом умудрился в военторге хапнуть дорогих духов флакон, французских. А вот Ласточкиной муж напротив, то узнав, открытым текстом бахнул: «Лишь дурак такое сделать может, окончательный, так как за деньги те одиннадцать бутылок водки в магазине можно взять спокойно». Потому вот и запала Неля на соседа, что любить умеет. Подтолкнул контраст на подвиг, видишь, меж своим и меж чужим мужчиной.

– На здоровье пусть себе и любит, коль запала, от любви пока что я не видела, чтоб умер кто-то.

– А Ромео и Джульетта как же?

– Ну во-первых, их Шекспир придумал. Во-вторых, с придурков спроса нету, даже если бы они и жили в самом деле на земле когда-то.

– Как однако ты, Надюша, грубо, некрасиво о высоком чувстве, – недовольно посмотрела Галя на наставницу свою, – а я вот верю все-таки в любовь большую и порой о ней мечтаю даже.

– Ну, мечтай. Мечтать не вредно вовсе. Помечтать и мне с тобою, что ли?

Рассмеялись хохотушки снова.

– А еще мне рассказала Неля, кочегар что наш, духов французских тех, какие подарил женуле, приказал на технаря истратить, не поверишь, полфлакона целых.

– Это как еще?

– А так. Ты ж знаешь о секретных испытаньях, тех, что обсуждали мы как раз недавно?

– Разумеется.

Ван резко кнопку надавил на диктофоне тут же, как заветные слова услышал.

– Ну, так вот, когда ракету наши уронили с ядовитым газом, то всех больше пострадал Емелин, помазковый лейтенантик новый, двухгодичник, силовик. Настолько в кожу въелась дрянь ему, что даже бедолага сколь не мылся только, от нее никак не смог отмыться. Как с помойки все равно воняло. А у парня-то с родней невесты в этот вечер намечалась встреча. Кочегар решил проблему просто: дефицитом надушил засранца и забил невыносимый запах. И все ладно у салаги вышло.

– Это что же так сильны духи-то?

– Знать, сильны, – и, языкам болтливым передышку чтобы дать, умолкли Галя с Надею, а Ван на кнопку неохотно надавил. Конечно, записать ему намного больше и серьезнее чего хотелось за дебют, но разговоры женщин в степь все более не ту достали.

Друг на друга поглядев, вздохнули шантажисты и пошли несмело к двум не ведающим горя дамам, к очень добрым и болтливым очень.

– Вон гляди, – увидев первой Кана, встрепенулась удивленно Надя, – к нам он снова. Приглянулась, видно, сердобольная, ему ты очень. И товарища ведет с собою узкоглазого, как сам, такого ж, проигравшегося видно тоже. Будет мало на двоих рубля им, раскрывай давай кошель, Галюня.

Но не желтый перемятый рублик, не обтрепанный трояк зеленый вел бессовестных мужчин к подругам. Вовсе нет. Им было больше надо. И с улыбкой на лице широкой, к подопечным подойдя, воскликнул авантюры узкоглазый автор:

– Галя! Наденька! Вот к вам я снова, драгоценные мои чувихи! Совершили вы сейчас вот только преступление, причем большое, государственное, за какое могут дать пятнадцать лет и даже могут вас приговорить к расстрелу – перспективочка – хреновей нету!

Сразу сказанного смысл не поняв, удивленные торговки было на три буквы отослать хотели очень странных шутников, однако пыл подруг угомонили быстро. Из кармана Ван достал знакомый нам японский диктофон и пальцем в кнопку ткнул на нем небрежно резко.

Чудо техники довольно сносно повторило разговор опасный, и торговочкам понятно стало, что особенно не шутят с ними и что рано посылать корейцев в те места, куда хотели только. А кореец Ван:

– Ну что, девчата, положения теперь серьезность понимаете?

Молчанье было, разумеется, согласья знаком.

– Что вам надобно? – спросила Надя.

– За молчание по штуке с каждой.

– Денег нет у нас таких ни дома, ни с собой, – запричитала Галя.

– Если нет, тогда займите, значит. А иначе прямо нынче пленка в КГБ лежать районном будет.

– Хорошо, – решила Надя, – будут завтра деньги вам, давайте утром у клееночки на месте нашем ровно в девять.

– Так и быть, но только не советуем шутить, подруги. А вот это я возьму с собою, как задаток, – указал на куртку, отливавшую на солнце ярком кожей новою, кореец тот, что сердобольно был рублем одарен. И, в охапку взяв шевро, рукою помахал кореец Кан. – До завтра! – под молчание дрожащих женщин.

И довольные ушли с базара Кан и Ван, услугу черту сделав. Шли по Чу они, и жизнь казалась им чертовски перспективной штукой, обещающей лафу сплошную в близком будущем. И Кан воскликнул:

– Впереди нам миллионы светят, так как в Чу не сосчитать военных. Коль покатит хорошо, то с луком будет можно завязать навеки.

А торговочки, одни оставшись, побледневшие, стояли молча, перемолвиться боясь друг с другом, почитай, что четверть часа добрых. А пришли когда в себя, то сразу стали вещи собирать скорее и домой ушли поспешно с рынка. До какой уж тут торговли было.

И потом у Фоминой в квартире вволю вместе наревелись горько.