Текст книги "Сикстинская мадонна"

КОНСПЕКТ

«И если строгая моногамия является вершиной всяческой добродетели, то пальма первенства по праву принадлежит ленточной глисте, которая в каждой из своих 50-200 протоглотид или члеников тела имеет полный мужской и женский половой аппарат и всю свою жизнь только и делает, что совокупляется сама с собой».

«Происхождение семьи, частной собственности и государства».

Ф. Энгельс

Шухов, старший лейтенант, жил в ДОСе, это значит, в городке военном, вместе с дружною семьею славной. Сам да дамы две – жена и дочка – с небольшим четыре года было.

Офицер служил в полку, летая на большом ракетоносце, дальнем, инженером бортовым успешно. Служба ладилась, и все карьеру предвещало без сучков, задорин.

Кочегара я застал в ту ночку спящим вместе со своей супругой, очень мило, при окне открытом. Утро южное весницы ранней двум прижавшимся телам дарило в ароматах от цветов прохладу.

Чу! Будильник зазвенел надсадно и, кромсая тишину на части, кочегара из нирваны сладкой вывел первым, ну и тот проснулся. А глаза когда продрал, то сразу на будильнике нажал кнопчонку, не тревожить чтоб жену без дела. Ей зачем? Ей на работу, что ли? Для чего ей в рань вставать такую, сон как раз когда хороший самый?

Петушок досужий замер резко, ну а Шухов, с укоризной глядя на будильник, стал о нем нелестно и с досадою большою думать: «Без мозгов металл, что взять с болвана, с дундука, сам не заглохнет рожа. Где уж, прямо замполит наш хренов, подполковник Чебурашко! Этот только ежели толдонить станет, так, поди, останови, попробуй!»

Улыбнулся на сравненье, что вдруг в ум пришло, и потянулся Шухов, встал с кровати, да пошел неслышно на балкон как раз открытый настежь. Воздух терпкий в организм ворвался и неистово винцом пьянящим суетиться стал, шалить, умело сна последние гоня остатки.

– Благодать ты погляди какая! – кочегар пролепетал чуть слышно. – Катаклизм! Апофеоз природы! Не весна, а фейерверк какой-то, благовония сплошное буйство. Сверхъестественное, прямо, нечто.

Растворившись в ароматах утра, неожиданно вдруг вспомнил Шухов, что растяпушка тетрадь посеял по марксухе. И когда? Пред самым наиважным годовым зачетом, катастрофе что вполне подобно.

Настроенье как рукой смахнуло, и при этом кочегар ругаться в мыслях скверно стал ядреным матом и вернулся, недовольный, в спальню.

Не спеша затем собрался тихо, и к дверям уже он было, только набежавших вереница мыслей удержала, за рукав схвативши: «И куда же это вы идете без конспекта, офицер советский? Как же можно так? На вас глядеть ведь, как на белую ворону будут, без тетрадки на зачеты коли вы заявитесь. Вам надо это? Разумеется, совсем не надо! На зачеты так шагать одно, что без штанов и без туфлей на службу в день вдобавок строевого смотра!»

Озадачился бортач. Повел он, призадумавшись, вокруг глазами и наткнулся на тетрадку взглядом, что лежала на столе на кухне – кулинарные жены рецепты.

Взял тетрадь ту офицер под мышку тяжело при том вздохнув и горько, но не белою уже вороной – упакованный – служить подался.

Топал Шухов деловито-чинно, как совсем не бесконспектный воин, а отличник ОБП, серьезный. Но довольно не спокойно было очень даже на душе у парня: «Кулинарные рецепты – это только вид один, и все, не больше, лишь оттяжка катастрофы жуткой! Без конспекта сдать нельзя зачеты. А взыскания потом такие ожидают, что подумать страшно. Отлетался, знать. С борта на землю как дать пить, не сомневайся, снимут!»

Невеселый, подошел к стоянке инженер и влез в «Урал» последним. Тронул тот кряхтя, урча, а Шухов поругал еще разок марксуху, правда, мысленно – не в слух, понятно.

По военному стандарту дальше утро шло: сперва приезд, и завтрак, и чаек был «Три слона», индийский, – дефицит, что не купить свободно. Шоколадочку в пятнадцать граммов Федор Палыч, завстоловой, выдал, аппетита пожелав при этом и спросивши: «Хорошо ли кормим?» Аппетитом же как раз похвастать кочегар никак не мог, пропал тот. Построение потом. А вот и – карла-марла. Застучало сердце.

Группа Шухова как раз сдавала в уголке, что назывался «Красным», раздымалось и кричало все где о наследии великом Маркса. Где из рам больших смотрели зорко умудренные отцы ученья, углядеть, видать, желая очень ересь жуткую в военных душах. Для чего? А на кусочки чтобы непременно разорвать крамольца, нехорошее найдут в котором. Так что Шухов их как раз клиентом был сейчас при чем вполне достойным – бесконспектность в карле-марле это грех большей, точней сказать – великий.

Кочегар промеж коллег конспектных затесался, неприметно тихо и, конечно же, жены тетрадку положил перед собой на столик, только крашеный к зачетам ярко.

Чуть освоился – и стал глазами по пособиям водить, наглядным, скоротать до казни время чтобы.

Вот из гипса бюст – товарищ Ленин. Вот плакат «КПССу Слава» – «у» там не было, то я шуткую. Чуть поодаль две картины рядом: «Л. И. Брежнев на Землице Малой». «Л. И. Брежнев – удалой целинник». И портреты в ряд: «Ю. В. Андропов», «Ленин», «Маркс» и «Фридрих Энгельс» с ними. И генсек еще цветущий – Леня, ныне действующий. Он в мундире, на погонах со звездой большою, мощной, маршальской. Вся грудь в наградах. КрасавЕц – четыре раза целых. Я герой, хотел сказать, а вышло – красавЕц, но все равно неплохо.

А Карл Маркс, что был знаком до боли, с укоризною глядел как будто на принесшего жены тетрадку, явно чувствуя, что нет конспекта у товарища, что тот блефует и, как глупых, объегорить жаждет замполитов, карлы-марлы стражей.

Только Шухов уловил такое отношение в глазах у Маркса к незначительной своей персоне, адекватно отплатил немедля:

«С бородищею дурацкой вашей, уважаемый товарищ классик, – кочегар съязвил, – на выстрел даже вас к войскам не подпустили б нынче. На бомжаку вы, Карл Маркс, похожи, на бича, на прощелыгу, дядя. В Красной армии таким не место! Вам не то, что с укоризной зыркать, отвернуться вам скорее надо от меня, не нагонять досады».

Не заерзал Карл да Маркс в картине, слыша думки о себе такие, но задумался, получше как бы кочегару насолить, нагадить. Как боднуть еретикА больнее.

Ну, а Шухов отвернулся просто от мужчины с бородой и взгляд свой на генсека перевел обратно. И конечно на душе гораздо веселее и приятней стало. Ну, а как же быть могло иначе. Я и сам заулыбался тоже.

Леонид Ильич сиял и пахнул, как нарцисс в саду, в красивой клумбе. Краснощеким молодчагой смачно он смотрелся в золоченой раме. Настоящий эталон мужчины. На груди звезды в рядок четыре. «Человек-коньяк», – подумал Шухов. Улыбнулся и шаги услышал. То бездушные шагали судьи. Сердце сразу застучало громче, размышления прервавши стуком. Побледнел бортинженер, и пальцем застучал вдруг по столу зачем-то, пульсу в такт. На лбу надулись жилы.

боже! Входит корпусной полковник – замначальника политотдела! И совсем тут кочегар пал духом, потому как хорошо знал очень о пристрастии того к конспектам.

Крик команды, надоевшей, резкий, дал понять, что надо встать, и Шухов встал со всеми, а затем смиренно также сел, по ритуалу строго, и, стремясь не выделяться очень, пронесет что, на авось надеясь. Что последнею надежда гибнет – факт, я думаю, известный это.

Плохо стало кочегару, страшно. Он в прострации, в тумане видел, корпусной что не один, что рядом замполиты с ним по руки обе: подполковник Чебурашко, то бишь полковой, и капитан Бабашкин, эскадрильский их. Втроем есть будут.

Замначальника политотдела в Чу с проверками бывал нечасто. Но зато, коль посещал, то память оставлял уже надолго злую. Упаси господь к нему явиться на зачеты без конспекта – это означало смерть, закат карьеры. За великую любовь к тетрадке, ручкой писаной, полковник метко и удачно был Конспектом прозван.

Бесконспектный становился сразу для Конспекта червяком плюгавым, растоптать кого, кого размазать – делом чести офицера было.

Трибунал места степенно занял: в самом центре – корпусной полковник – проверяющий Конспект, а слева – подполковник Чебурашко, ну, а капитан Бабашкин – справа этот.

– Так, товарищи, начнем! – полковник, оглядевши зал суровым взглядом, суд открыл. – Так! Блиц-опрос сначала. Мы готовимся к чему? Кто знает?

Капитан Пушкарский руку пОднял раньше всех. Прыть офицера эту не замедлил корпусной заметить:

– Так, товарищ капитан, а ну-ка?

Встал Пушкарский и, глаза набычив:

– Мы готовимся к войне! – ответил.

– Превосходно, капитан, садитесь… Значит так, а вот еще вопросик, замечательный такой, несложный: нашей армии сильнее нету почему?

Рук над столами море. На пилота пал Бревнова выбор. Тот поднялся и, слегка надувшись, отвечал, по стойке смирно стоя, важность дабы подчеркнуть вопроса.

– Нашей армии сильнее нету, потому как сил ее источник есть великое ученье Маркса!

– Тоже верно, капитан, похвально! Хлеб народный вы не зря жуете, и еще один вопрос, последний, в, так сказать, экспресс-опросе нашем: без чего в ученье том всесильном, о котором капитан нам только говорил, никак нельзя? Кто знает?

Знали все. И море рук обратно. Как стандартные не знать вопросы, плешь которые к шутам проели? Но Конспект вопросы в блиц-опросах все равно ценил, и, тех, кто бодро отвечал на них, тех мучил меньше.

И поэтому опять рук море, каждый хочет поскорее сдвинуть карлу-марлу от греха подальше.

Море рук. Но всех Блудилин штурман обхитрил: руки один не пОднял и таким своим поступком, странным, на себя как раз привлек вниманье.

– Так, товарищ лейтенант! Неужто вы не знаете в ученье Маркса без чего никак нельзя? Ответьте!

И Блудилин встал и четко:

– Знаю! – отчеканил.

– Поделитесь с нами, – корпусной ему, на что Блудилин:

– Без конспекта! – отвечал и мину, пренаивнейшую скорчил мудро.

Что ж ответом был Конспект доволен.

– Точно, правильно. Не лыком шиты, знать, товарищ лейтенант, коль важный освещаете вопрос так просто. Замечательно. Ну что ж, садитесь.

И Блудилин сел за стол довольный.

А полковник встал:

– Все, что хочу я здесь отметить, тут, на что вниманье обратить хочу, – сказал, надувшись, – это то, что наш советский воин и конспект живут в единстве плотном. Есть конспект – так значит есть и воин, нет конспекта – нет субъекта рати. Хорошо! Окончен блиц на этом! Переходим к основной работе, непосредственной, рутинной, нашей.

– Так! – об стол слегка рукою шлепнул корпусной, и подскочили разом и графин с водой, и с ним стаканчик, на сатине что стояли рядом. Замполит не полковой когда бы, обязательно б упали на пол. Он поймал их на лету и снова водрузил уже поближе к центру, от конфуза чтоб большого дальше.

Кочегар же бесконспектный, Шухов, павший духом совершенно, думал, созерцая представленье это:

«Не голимая ли чушь собачья, что конспект – основам всем основа? Лажа полная! В помине нету у буржуев ничего такого, а, однако же, живут ребята, и летают нас совсем не хуже, и лопатой загребают деньги без тетрадок, идиотства полных. А у нас, ты хоть с тетрадкой этой, без нее хоть, все равно по уши в КВП до окончанья службы».

– Так, так, так, – прервал раздумья голос. – У кого с собою нет конспекта, встать прошу и в сей момент покинуть помещенье. Есть у нас такие?

Тишина.

– Молчите – нету значит! Начинайте, ну а мне конспекты непосредственно на стол. Сам лично постранично проверять их стану. У меня здесь не прокатит, братцы, с кандачка да на халяву-маму.

Капитан Бабашкин взглядом зорким бегло вдруг притихший зал окинул. И ведь надо же его вниманье почему-то кочегар привлек наш, без конспекта трепетал который.

– Шухов, – крикнул замполит, – а ну-ка, собери-ка со столов тетради и сюда давай неси скорее.

Шухов встал и пошагал, бледнея, собирать своих коллег конспекты. А тетрадочку свою при этом положил под самый низ, чтоб время до расправы потянуть немного – вдруг великое свершится чудо. Вдруг да сжалится судьба-индейка. И затем перед Конспектом стопку водрузил бортинженер большую.

Все занятия по карле-марле проводились по стандартной схеме: рядовые что и что зачеты одинаково из трех вопросов состояли. И был должен каждый понемножечку на них ответить, разумеется, конспект имея.

Испускались из Москвы вопросы. Каждый раз сам генерал-полковник их дефисом утверждал раскосым, некто Ебишев, пардон ошибся, то бишь Епишев который главным замполитом был в стране Советов.

И сейчас их, как обычно, было ровно три, и самый первый это: «Л. И. Брежнев «Целина» (по книге). А второй: «Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Их ученье о семье и браке». Ну а третий: «Л. И. Брежнев – самый выдающийся борец планеты за согласие, за дело мира».

Разумеется, что трех вопросов не хватало на толпу, и надо потому их понемножку было, в равных порциях, делить меж теми, кто конспект имел, а не имел кто, не рассматривался тот как личность. И полковник корпусной умело авиаторов по ложке чайной стал микстурой угощать марксизма.

Взяв конспект и пробежав глазами по нему сначала сверху, после замначальника политотдела начинал листать тетрадь и тут же отвечать ее просил владельца. Ну и, если начинал вдруг воин запинаться и теряться сразу, замполит ему тянул тетрадку. Поглядеть не возбранялось вовсе. Но талдычить, упасите боже, по бумаге, что псалтырь у гроба. Не приветствовалось то особо, дурачина как любой сумеет, а не правильный советский воин.

Началось. И капитан Антонов, в списке первый, был майором пОднят. Отвечать довольно сносно начал он, уверенно, а в это время перекладывать Конспект стал стопку, визуально вид конспектов чтобы и количество их всех проверить. Ну-ка вздумает надуть кто, шустрый, да придет без самой вещи важной на занятье. Или даже хуже: принесет с собой портянку просто, недостойную, конспектом зваться.

И пока Конспект был делом занят, в суть ответа не вникал особо, так Антонов проскочил почти что на халяву. И за ним успела точно так же офицеров тройка. Ко второму перешли вопросу, в тот момент когда Конспект включился, завершив осмотр короткий внешний.

Он, в руках держа тетрадь, поднял вдруг остроклювые глаза на жертву.

– Капитан Стальной, прошу! – воскликнул. – Начинайте-ка второй вопрос нам.

Долговязый инженер отряда, старый, кряжистый поднялся грузно и, прокашлявшись, повел ответ свой, не спеша и тему явно зная. Ветерана корпусной полковник мучить здорово не стал, и вскоре выступление прервал Стального:

– Хватит, ладно, капитан, неплохо, понимаете вы тему вижу. Но один еще прошу вопросик, незначительный, и все на этом. Будет брак при коммунизме, или вот как раз таки его не будет? Что об этом Маркс и Энгельс пишут?

Призадумался мужик, замялся, задом чувствуя подвох в вопросе. А полковник засиял в восторге, понимая, что подсек рыбешку.

– Будет, – выдавил Стальной, подумав малость самую. – Конечно, будет. Как ни быть при высшей фазе браку, коль порядочнее станут люди.

Смолк Стальной, а корпусной обратно:

– А подумайте. А вы понятья не смешали в кучу те, какие очень близкие, но все ж различны? Мне вот кажется, смешали-таки.

Призадумался технарь, затылок теребя, не понимая, что же от него полковник хочет, это? Что за тернии ему готовит? И в какие же еще там джунгли маркса-ленинские подло тянет?

Корпусной же, видя, что замялся капитан, стал помогать как будто:

– Брак, семья, хотя близки по смыслу, – подсказал, – но не одно и то же. Что такое есть семья? Коль просто, – это дети, муж, жена, дед, бабка. Брак же – это договор меж ними по имуществу, и все, и только. Можно думать то, что в ЗАГС шагают – закрепить любовь печатью круглой? Только штампом не закрЕпишь чувство, договор же о нажИтом можно, тут печать как раз нужна как воздух. В ЗАГСах ей договорА скрепляют уж совсем не от любви великой – это личное супругов дело, а о том, как при разводе станут меж собой они делить богатство. Справедливо было чтоб и честно. Ну, уж думаю, теперь по ноткам разжевал вам, капитан, вопрос я. Потому хочу услышать внятно: будет брак при коммунизме? Думай!

Пластилин мозгов давя усердно, капитан Стальной на лбу морщины то сдвигал, то раздвигал, однако, в голове перемешалось все так, был такой сумбур, в котором только не хватало со спиртным стакана. Но смекалистый мужик, серьезный, не одну уже собаку съевший на марксухе, так прикинул мудро: «Если брак есть договор лишь только по имуществу, то значит это: не бывать при коммунизме браку, так как каждому дается вдоволь человеку в этой фазе высшей. Договариваться что, коль все есть: по потребности – в три горла лопай».

Так, помыслив про себя, ответил капитан:

– При коммунизме брака быть не может.

– Молодец! Стальной вы! – похвалил замначполит-

отдела. – Наконец-то вы попали в точку. Подзамялись чуть, слегка, да ладно. Не простецкий был вопрос, серьезный, об который обломали зубы неплохие замполиты даже, что хочу я подчеркнуть, отметить. Это просто хорошо, похвально, что, товарищ капитан, вы все же не особенно блуждали долго, надлежащего ища ответа. Повнимательнее впредь быть надо. С марксо-ленинской наукой просто очень даже не всегда бывает. Думать надо, шевелить мозгами, рассуждать и призывать на помощь что, сомнения, когда возникнут? – поглядел поверх голов сидящих корпусной, и зал:

– Конспект!!! – ответил громко, дружно, в унисон, как будто на параде прокричал «Ура!» он.

– Молодцы! А вы, Стальной, садитесь. Вам я твердое «усвоил» ставлю, – похвалил свою полковник паству.

В РККА так испокон ведется, что марксизма-ленинизма знанье измеряется шкалой двухбалльной.

Сел Стальной, а корпусной продолжил принимать у остальных зачеты.

– Так. Домучили мы брак, – добили, а теперь пора семьей заняться.

Взял конспект замначполитотдела.

– Так. Вот. Старший лейтенант Бредихин. Штурман?

– Штурман, – офицер поднялся.

– Первый?

– Первый.

– Первый-первый, помню, не про вас ли доводили как-то, заблудились что во льдах?

– Так точно.

– Что ж, посмотрим на конспект, Бредихин. Аккуратный вроде с виду, чистый. Как же в воздухе-то маху дали, уважаемый товарищ штурман?

– И не знаю как, – пожал плечами штурманец, – вдруг отказали разом все приборы, взбунтовались будто. Шли до Мурманска чутьем и чудом таки сесть на берегу успели, керосину оставалась капля.

– Да. Бермудский треугольник, значит, вы на севере открыли новый. Замечательно, теперь посмотрим как познания в марксизме ваши. Тут один компАс, товарищ штурман, ваш конспект, и так, вопрос к вам первый. Расскажите нам, семья какою быть по классикам должна, Бредихин, коммунизм когда наступит в мире?

И, не думая особо, штурман отвечал молодцевато четко:

– Из марксизма-ленинизма ясно, что семья при коммунизме будет, потому, как есть она ячейка.

– И какая же семья?

– В которой есть и лад, и что для жизни надо.

– Что же надобно?

– Как что? Машина, и квартира неплохая тоже, и зарплата, и… любовь, и… – штурман поперхнулся, на Конспекта глянув вопросительно, а тот скривился.

Он хотел уже журить серьезно штурманца за меркантильность, просто буржуинскую в воззреньях, только вот не стал и диалог продолжил:

– Так-так-так, вы говорите, значит, что в любви… А что о ней нам Энгельс говорит как раз в своей работе, разбираем мы сейчас какую?

Тишина – летает муха слышно. В рот воды набрал как будто штурман. Никакого шевеленья в зале. Призадумались, замялись братцы. Не веселенькое вовсе дело в марксо-ленинских подвохах плавать.

Ждут, прижухли, на кого же выбор страшный выпадет, и тут заметил кочегар в душе искру надежды. Маячком она мелькнула слабым в злом окутавшем тумане плотном. Был по жизни юмористом Шухов. Исключительно большую тягу ко всему имел мужик смешному. Карла-марла потому особо привлекала бортача. В ней видел Шухов сгусток анекдотов глупых, и заумных, и порой забавных. Потому и знал маркисизм поглубже замполитов инженер и щелкать заковыки мог его свободно. И сейчас вот он прекрасно понял, что услышать корпусной желает.

«Эх, блесну-ка я, и ведь похвалит, точно знаю, Инквизитор главный. И потом, когда подлог раскусит, гнусный мой, то неудобно будет, после мнение менять. Гляди, так и, под дурочку, прорвусь, пролезу!»

– Ладно, старший лейтенант, немного посидите, отдохните малость, – недовольно замполит-полковник штурманцу сказал, и тот уселся. – Кто товарищу из вас поможет? – корпусной свой взор повел по залу.

И поднял несмело руку Шухов.

– Отвечайте! – Инквизитор главный предложил бортинженеру, – ну-ка!

И поднялся кочегар и начал:

– Карл Маркс, – сказал, – и Фридрих Энгельс утверждают нам в своем ученье, что как только коммунизм наступит, то семья совсем иною станет. Моногамия в своем развитье, диалектике согласно, будет вовсе противоположным нечто.

– Поточнее. Поточнее можно?

– Отчего нельзя? Конечно можно. В данном случае, считаю, лучше нам у классиков спросить об этом.

– Не желаете конспект?

– Не надо, – стал бледнее апельсина, Шухов, – все, что нужно, наизусть я знаю.

Все опешили. Полковник тоже. Ну а Шухов, стал марксизм свободно, декламировать, как стих ребенок:

– Если нравственным является брак по любви, то он и остается таковым, только пока любовь в браке продолжает существовать. Но длительность чувства индивидуальной любви весьма различна у различных индивидуумов, в особенности у мужчин, и раз оно совершенно иссякло или вытеснено другой, более страстной, любовью, то развод становится благодеянием, как для обоих сторон, так и для общества. Надо только избавить людей от необходимости брести через ненужную грязь бракоразводного процесса.

Значит, можем мы сказать конкретно, что семья при коммунизме будет та лишь, только есть любовь в которой. А по классику она конечна. То бишь, кончилась любовь, взаимность – начинается семья другая… Здесь неточность допустил Бредихин.

Корпусной ошеломлен был прямо. И полез он суетливо к Марксу, то бишь к Энгельсу. Из рук брошюру взял скорей у Чебурашко нервно. Полистал. Нашел довольно быстро место нужное, сравнил и понял, то действительно была цитата, а не просто пересказ дешевый.

– Да, отлично, – похвалил. – прекрасно! Но скажите мне, товарищ Шухов, как с моралью увязать возможно вами сказанное нам вот только? Показаться ведь кому-то может, что плохому откровенно учат, Маркс и Энгельс, призывая к блуду.

– Объяснить чтоб сей момент, вернемся снова к Энгельсу.

– Конспект?

– Не надо.

– Хорошо.

И вот опять цитата:

– С приходом средств производства в общественную собственность семья перестает быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом, общество одинаково будет заботиться обо всех детях, будут они брачными или внебрачными. Благодаря этому спадет беспокойство о последствиях, которые в настоящее время составляют самый существенный момент – моральный и экономический – мешающий девушке не задумываясь отдаться любимому мужчине. Не будет ли это достаточной причиной для постепенного возникновения более свободных половых отношений, а вместе с тем и более свободного подхода общественного мнения, и к девичьей чести, и к женской стыдливости?

Шухов смолк, а корпусной полковник, и помощники его, и зал весь с полминуты просидели молча, пораженные крутым ответом.

– Да! Сразили на повал! Вы, Шухов, вижу я, бортинженер?

– Так точно!

– Вам не там, а в замполитах место.

– Так судьба распорядилась видно, – кочегар слегка пожал плечами.

– Непременно я о вас припомню как-нибудь, – сказал Конспект, и даже о конспектах позабыл как будто. – А еще, – вернулся вновь к предмету обсуждения. – Еще, согласно диалектике, семья, когда-то моногамная, иною будет по великому ученью Маркса. А не жалко вам ее, старушку, уважаемый товарищ Шухов?

– Нет никак, – не растерялся снова инженер, – ее жалеть не стоит моногамную семью. Нам Энгельс говорит о том конкретно, прямо: «И если строгая моногамия является вершиной всяческой добродетели, то пальма первенства по праву принадлежит ленточной глисте, которая в каждой из своих 50-200 протоглотид или члеников тела имеет полный мужской и женский половой аппарат и всю свою жизнь только и делает, что совокупляется сама с собой».

Шухов смолк.

– Оценка пять! Отлично! – При двухбальной что системе просто исключительно эмоций выплеск. – Ваш ответ в пример коллегам ставлю. Сесть прошу, и перерыв на этом.

До обеда был судьбою Шухов осчастливлен. Но еще довольно оставалось до конца процесса. Гром в момент любой мог грянуть грозно и повергнуть в пух и в прах, в кусочки кочегара разнести, низвергнуть из поэзии небес на землю, в технаришку превратив жестоко. Потому не расслаблялся очень.

Отобедали и снова в зале собрались. Вопрос остался третий. «Леонид Ильич – за дело мира выдающийся борец планеты!»

И полковник корпусной конспекты, те, остались что, подвинул ближе да фамилию назвал гвардейца, чья тетрадь лежала в стопке первой. Тот поднялся, взял конспект и начал отвечать обыкновенно, сносно, чуть подглядывая, что считалось тоном вовсе не дурным – рабочим.

Время шло, и вот уже осталось пред полковником одна тетрадка, та, что Шухов положил последней, и забилось кочегара сердце.

– Это кто ж у нас еще не вызван? – потянулся корпусной к конспекту.

– Я! – воскликнул инженер, поднявшись, от тетрадки чтоб отвлечь вниманье. И отметить надо: четко вышло.

– Так и думал я, товарищ Шухов, – корпусной, не раскрывая даже злополучную тетрадь, промолвил, – так и понял, что конспект ваш этот. Аккуратен он и чист. Похвально. Уважение большое, вижу, проявляете к сей вещи, важной. Вот и знания как раз оттуда. Что конспект у вас в порядке полном, сомневаться не имею права. Потому и проверять не буду я его. Но соблюсти порядок надо все-таки. И вас прошу я чуть по третьему пройтись вопросу.

О генсеке расскажите нашем что-нибудь как о борце, великом, выдающемся, за дело мира. Так, экспромтом – пару слов, и хватит. За блистательный ответ доселе привилегию даю такую вам сегодня я, товарищ Шухов.

И к тетрадке аккуратной снова потянулся замполит зачем-то, обещание свое не трогать, как забыв определенно, вроде. Задрожал весь, весь затрясся Шухов, вдруг почувствовал себя прескверно. И внимание отвлечь чтоб снова от рецептов, стал чихать и кашлять громко так, что удалась затея.

– Извините, – он промолвил тихо, лишь спасительный унялся кашель.

– Вот попейте, – протянул полковник в зал стакан с водой. Блудилин тут же, до Конспекта ближе всех сидевший, взял его и передал коллеге. Тот же залпом полстакана выпил и сказал затем:

– Спасибо, – так как каждый должен человек, культурный. А потом, опять же чтоб вниманье приковать к себе как можно крепче, с выражением, с душою начал:

– В выходной я был направлен, в прошлый, как ответственный, к солдатам в роту. Рассадил их вечерком в казарме, чтоб по части не болтались, ну и сразу начал проверять конспекты, потому как без конспекта воин – это нонсенс!

И увидел Шухов, как довольно закивал полковник.

– Ну и что же? Проверяю, значит. Как положено, у всех в порядке. Но в одном гляжу описка вроде. Пригляделся так и есть описка. Написал один солдатик «Брежнев» вместо «Мир», вот ведь беда какая.

Показал ему. Прошу. «Читайте», – говорю. Он прочитал, а после: «ОписАлся», – виновато молвил. Я сказал, что исправлять не стоит, что синонимы слова, считаю, и что правильно ефрейтор мыслит.

И когда домой дежурства после шел, представьте, посетила Муза. В голове стихи рождаться стали неожиданно, хотя доселе тяги к ним не замечал особой. Вот послушайте на ум пришло что.

После паузы короткой Шухов с выражением, как прежде, начал:

Разговор о политике как-то

Вел с солдатами командир.

И фамилию Брежнев взял да

Перепутал со словом МИР.

Было принято с одобреньем,

Невысокая в том вина —

Перепутать ума движеньем

Эти близкие имена.

– Хорошо! – успел Конспект воскликнуть и хотел еще сказать чего-то, подполковник Чебурашко только по часам стучать рукою начал. Построению уже, мол, время.

И полковник корпусной:

– Ну что же, – резюмировал, – орлы, ребята! Молодцы все, выступленья ваши мне понравились. Особо Шухов отличился. Да, ему конспект вот передайте, так любезны будьте.

И Блудилин, оператор-штурман, к корпусному всех сидевший ближе, взял тетрадь и передал владельцу.

С облегченьем тот вздохнул, великим. От души поотлегло серьезно. А Конспект:

– Своим успехам каждым вы обязаны?.. А ну-ка вместе!

И:

– Конспекту! – рубанули громко авиаторы, закрыв занятье.

И закончились на том зачеты.

«Пронесло! – вздохнул довольно Шухов. – Слава богу! Пощадил Всевышний! Кочегара темным силам таки не отдал на растерзанье все же!»

В эйфории от большой удачи, фантастической, стрелою время пролетело – пронеслось, и Шухов вот домой уже в «Урале» ехал, грубой жесткости сидений твердых, бьющих в зад, не замечая даже.

Но, однако, на подъезде к ДОСу, кочегар стал замечать, что странно как-то смотрят на него коллеги те, которые сдавали только по марксухе с ним зачеты вместе.

И вздохнул бортинженер, и грустно обратился к сослуживцам:

– Зря вы так глядите на меня, ребята, как на чокнутого. Я стихами поливал не от хорошей жизни и из Энгельса бомбил на память не по случаю смещенья крыши. То я просто отвлекал вниманье от конспекта своего, который заменяла мне жены тетрадка, кулинарные рецепты в коей благоверная хранит супруга. Да вы только посудите сами: разверни ее Конспект, что б было? Кто не верит, вот прошу, смотрите. Полюбуйтесь, и пошли рецепты кулинарные гулять вдоль борта.

Ознакомившись с причиной цирка и пощупавши вещдок руками, авиаторы не стали больше на товарища глядеть как прежде. А сочувствующе даже очень посмотрели на него, с понятьем. И Блудилин восседавший рядом, объяснил феномен сей:

– От страха открываются порой большие сверхспособности. Вот так и Шухов взял да вдруг заговорил стихами.

Согласился кочегар:

– Быть может. Что-то, правда, вдруг во мне открылось. Но, однако, сверхспособность эта чуть к беде не привела серьезной. Я когда повел экспромт, то чую, тянет в бездну стих меня, в пучину, вижу надо тормозить скорее.

Капитан Стальной, сидящий рядом:

– А чего, – спросил, – куда экспромт мог потянуть тебя, скажи на милость?

– А туда, куда совсем не надо, – отвечал бортинженер, вздыхая. – Я ведь вырезал кусочек текста. Весь прочту когда, поймете сразу, я о чем и что ввиду имею.

– Интересно.

– Почитай.

– А ну-ка, – понеслось со всех сторон. И Шухов с выражением как прежде начал:

Разговор о политике как-то

Вел с солдатами командир.

И фамилию Брежнев взял да

Перепутал со словом МИР.

Было принято с одобреньем,

Невысокая в том вина —

Перепутать ума движеньем

Неразлучные имена.

В цель удачная мысль сержанта

Угодила. Но я ж чудак,

На марксуху готовясь как-то,

Описался совсем не так,

Но считаю, что стал таким же

Удивительных слов ловцом.

Накропал вместо «Мир» и «Брежнев»

Слово ХУЙ! Всем словам словцо!

Вышла явно моя описка