Текст книги "Возвращая к жизни. Истории реаниматолога из «петербургского Склифа»"

Кто получает больше главврача

И, кстати, в российских больницах все-таки есть медики, получающие больше главврачей. Это, как правило, профессионалы очень высокого класса, заточенные на «хайтек» – кардио-, нейрохирурги, хирурги, специализирующиеся на позвоночнике, может быть, сосудистые хирурги.

Они, делая операции по совершенно законным федеральным квотам, сегодня имеют зарплаты выше, чем у главврачей. И если главврач нормальный, адекватный человек, он прекрасно это понимает и только приветствует. В том, что такие специалисты получают высокую зарплату, нет ничего удивительного и тем более плохого. Хотя многим обывателям и это может не понравиться.

Но никто не мешал другим людям выучиться на кардиохирурга и заняться пересадкой сердца. Это вопрос способностей, ума и колоссального труда. Это достигается лет за двадцать. То же самое и в Америке. Американский кардиохирург лет до 25 учится, лет 10 работает ассистентом и только потом становится основным кардиохирургом. А после 45 у него уже здоровье не то. Надо либо идти преподавать, либо вообще уходить. Так что за эти 10 лет – с 35 до 45 – он должен заработать себе на пенсию на всю оставшуюся жизнь. Это нормально и справедливо.

Сделать карьеру за год в какой-нибудь крупной региональной или даже межрегиональной компании – это из мира эффективных менеджеров, где можно за 3 месяца научиться, потом еще 3 месяца расти, а потом начать получать ежемесячно миллионы. Это из мира спекулянтов. В мире профессионалов такого нет и быть не может. В мире профессионалов любой проект – долгоиграющий.

Глава 13
Медицина и власть

Пока жареный петух не клюнет

Расскажу притчу о незадачливом владельце легкового автомобиля. У одного человека была не новая, уже с пробегом машина. Однажды он приехал в сервисный центр и попросил мастера ее осмотреть. Тот, открыв капот и посмотрев щуп в бензобаке, сказал, что старое масло нужно слить и заменить на новое. Иначе двигатель заглохнет и будет все плохо. Владелец машины заехал в автомагазин, увидел цену масла и решил, что он с его заменой пока подождет. К тому же впереди маячит отдых в Турции, ремонт компьютера, покупка новых штор. На следующее утро он сел в машину, вставил ключ в зажигание, мотор заработал. Он решил, что механик его обманывал. На другой день история повторилась. Двигатель снова завелся, машина поехала. И так продолжалось 20 дней. Владелец автомобиля смеялся над глупым механиком, который хотел его принудить купить какое-то там масло. А через 20 дней двигатель вдруг заклинило. И перед человеком встала серьезная проблема – замена двигателя, которая по стоимости перекрывала все его планируемые расходы. Эта притча о том, что есть проблемы, которые не проявляются сразу. Но их нельзя игнорировать. Потому что они все равно придут и их решение будет стоить гораздо дороже. Проблемы нашей медицины, которые мы пытались не замечать десятки лет, могут по нам очень больно ударить. И мы вдруг поймем, что на капремонт могут понадобиться астрономические суммы.

До прихода коронавируса у нас сокращали медицинские ставки. Мы слышали, что столько врачей стране не нужно. А во время пандемии вдруг поняли, что их не хватает. Но за несколько месяцев новых врачей не подготовишь. То, что было сделано неправильно в процессе подготовки медицинских кадров, аукается через 10–15 лет. И наоборот, чтобы добиться улучшений, надо вкладываться с расчетом на 10–15 лет. Но кто у нас думает вперед на 10–15 лет? Мы надеемся, что Верховный думает. По крайней мере, в его политике чувствуется какой-то взгляд в будущее. А на среднем уровне? Если медицинский начальник работает по трехгодичному контракту, нужно ли ему думать о том, что будет с его больницей через 10–15 лет?

Есть такие сферы деятельности, в которых важна длительность, а не кратковременность. Важна непрерывность. Медицина одна из них. Но сейчас повсюду стало много «эффективных менеджеров» – руководителей со специфической философией. Подчиненные говорят: для спасения лишних десяти человек надо сделать то-то и то-то. А ему это невыгодно, он думает о деньгах. У нас уже было два министра здравоохранения без медицинского образования. Не говорю, плохие или хорошие. Но такое ощущение, что многие руководители сегодня живут одним днем, не думают на перспективу, не просчитывают последствия.

Непрерывность медицины

У нас сегодня легко могут решить, что какой-то медицинский вуз или кафедра больше не нужны, и закрыть их. Причем люди, принимающие такие решения, почему-то часто бывают убеждены, что при необходимости снова откроют вуз или кафедру – для этого будет достаточно издать постановление правительства, изыскать средства и сразу уже где-нибудь на поляне между Петербургом и Москвой вырастет с нуля Оксфордский университет. Для них главное, чтобы Минфин деньги выделил. Но вузы создаются даже не десятилетиями. Для этого нужна профессура, нужна школа. А если все рухнуло, люди разошлись и нашли себя где-то в другом месте, они обратно уже не соберутся.

Точно также процесс непрерывности важен в лекарственном обеспечении. Если бы не случился COVID-19, в России весной 2021 года разразился бы лекарственный кризис – из-за введения в действие закона об обязательной маркировке лекарств специальным QR-кодом. Если препарат импортный, то маркировать его должна была фирма-производитель. Но какая фирма будет это делать, ставить дополнительное оборудование на своих заводах, если, например, поставки лекарства в Россию для нее минимальны – составляют каких-нибудь 3 процента от всех продаж? Фирме это просто невыгодно. Ей проще отказаться от экспорта в Россию. Результат – отсутствие лекарств в российских аптеках. А ведь по некоторым позициям мы зависим от импорта довольно сильно.

Благодаря COVID-19 этот кризис удалось устранить – появились возможности ускоренной регистрации лекарств.

Это всегда сложное дело – вносить любые изменения в систему поставки жизненно важных средств. Бесперебойность снабжения очень важна. Это все равно что часовщику поручить заменить шестеренку на часах Спасской башни, но с условием, чтобы они ни на секунду не останавливались – ведь на них смотрит вся страна. Сделать такое на ходу исключительно сложно. Но у нас все время пытаются.

Примерно то же самое происходит и с закупками медицинской аппаратуры. В 2008–2012 годах в России была реализована программа модернизации здравоохранения. Она была очень прорывной. Мы получили огромное количество аппаратуры, о которой до этого и не мечтали. Причем все больницы – крупные и небольшие – попали под эту программу. Это огромное количество аппаратуры вывело нас на новую орбиту. Но средний срок службы медицинского изделия – 7–10 лет. 7 – номинально, 10 – если бережно относиться. Мы в НИИ имени Джанелидзе бережно относились. Что это значит? Это значит, что в 2021 году всю аппаратру пора менять. Нужен новый национальный проект модернизации, который потребует даже больших денег, потому что из-за инфляций цены растут. А будут ли эти деньги? Вопрос. К сожалению, ни одну проблему невозможно решить одномоментным вливанием денег. Подняв какую-то сферу, ее нужно постоянно поддерживать.

Глава 14
Отношение к врачам

Профессия, позволяющая знакомиться с девушками

Есть замечательный советский фильм «Врача вызывали?», снятый в 1974 году. Его главная героиня – девушка, окончившая тот же вуз, что и я (Первый мед), которая приходит работать участковым врачом. Там показана правда, как она есть. В одной квартире старушка спросит: «Девочка, ты, наверное, устала? Давай я тебе чайку налью». А в другой хамло базарное на нее наорет, унизит, жалобу напишет. Все, как сегодня. А когда я читаю «Записки врача» Викентия Викентьевича Вересаева, вышедшие в начале XX века, у меня складывается впечатление, что мало что изменилось и с дореволюционных времен. Читаю вечером перед сном и плачу – там все про меня. Ничего не изменилось в отношениях врача с государством, обществом, пациентами.

И все же различия есть. В наши дни в обществе потребления выбор профессии в основном определяется деньгами. А для моего поколения, которое еще было «сделано в СССР», значимость человека определялась делом, которому он служил. Твой статус в твоих собственных глазах и в глазах окружающих зависел от того, насколько серьезным делом ты занимаешься. «Героями нашего времени» в СССР были летчик-космонавт, моряк-подводник, авиаконструктор… В 1970-е годы в СССР уже были люди, имевшие много денег, – теневики, барыги. Но приходя с толстым бумажником в советский ресторан и знакомясь с симпатичными девушками, барыга представлялся авиаконструктором (очень хорошо это показано в фильме «Следствие ведут знатоки – Дело 10»). Он не мог легализовать свои деньги, назвавшись бизнесменом. Пускать девушкам пыль в глаза с помощью денег не получалось. Надо было, прежде всего, показать свой социальный статус. А потом уже можно было засылать в оркестр 50 рублей, но в конце все равно не забыть заказать «Журавли» (что обыграно в известной песне Высоцкого).

Профессия врача в советское время не имела героического ореола, но все же считалась серьезной и нужной. Она позволяла знакомиться с девушками, не выдавая себя за кого-то другого. Хотя и не все было так однозначно.

Существовал один интересный психологический момент – к людям разных врачебных специальностей и относились по-разному. В СССР в почете был не просто труд, а труд физический. Он обывателю был понятнее. Труд травматолога можно было мысленно уподобить труду автослесаря, труд уролога – труду водопроводчика, труд стоматолога – труду сверлильщика. Но кардиолог, который сидит в тепле, уюте, в белом накрахмаленном халате и шелестит бумажками ЭКГ, он что делает? Ничего. Бездельник и дармоед. Я уж не говорю про психиатра. С точки зрения простого советского обывателя – это вообще шарлатан. Когда я служил в армии, работал в гарнизонном госпитале, был лаборантом – брал кровь у людей. Пациенты – не только действующие солдаты и офицеры, но и родственники, жены комсостава, отставники, ветераны. Когда я брал пальцы пациентов своей рукой, мне не раз говорили с укором: «О, молодой человек, какие у вас руки нежные. Вы, наверное, не работаете». Имея в виду, что на моих ладонях нет трудовых мозолей, что я этими руками молотом по наковальне не бью. Это было такое чисто советско-пролетарское отношение к труду. Тот факт, что я делал анализ их крови, на основании которого врач потом мог их вылечить, не производил никакого впечатления.

Теперь все изменилось на 180 градусов. Как раз сегодня мозоли на руках – это плохо. Я могу знакомиться с девушками, показывать свои нежные руки и говорить, что я биржевой игрок. Не так давно во время обхода молодые врачи мне доложили: такой-то больной получил травму, по специальности рабочий. Я изумился, вернулся посмотреть – уже лет пять не видел рабочего. Герой нашего времени теперь как раз барыга.

Карл Маркс чего-то не додумал про наш XXI век. В его время, в XIX веке, были пролетарии – заводские работяги. А сегодня их нет. Скажу больше, в апреле 2020 года, когда все были на самоизоляции из-за пандемии коронавируса, а врачи продолжали ездить на работу, я вдруг остро ощутил, что теперь пролетариями становимся мы.

Врачи «настоящие» и «ненастоящие»

Часто в разговорах с обывателями мы слышим: «Мы очень уважаем врачей, но только настоящих врачей!». Вариант: «Мы всегда благодарим врачей (в этом контексте речь идет о материальной благодарности), но только настоящих врачей!». Из этих фраз со всей очевидностью следует, что большинство обывателей абсолютно убеждены в своей способности с легкостью отличать «настоящего» от «ненастоящего». Ну, собственно говоря, что здесь такого? Посмотрел внимательно и отличил. А кто же еще, кроме нас?

Для того что бы понять, насколько это просто – распознать «настоящего» врача, я расскажу одну историю, которая мне очень запомнилась. В начале 70-х годов прошлого века мой отец работал в оборонном НИИ. Будучи прекрасным инженером-электронщиком он занимался разработкой инфракрасных прицелов для принимаемых на вооружение нашей армией танков Т-72. Но тогда, как и сейчас, оборонка кроме основного продукта давала и побочный, в том числе и для гражданского здравоохранения. Занимаясь разработкой медицинской аппаратуры, мой отец сотрудничал с НИИ Джанелидзе. Я тогда еще был «курсантом» детского садика. Через 20 лет я, закончив Первый медицинский, пришел работать в этот самый НИИ Джанелидзе. Мой отец любил рассказывать про свою работу с нашим НИИ (про основную работу он никогда и ничего дома не рассказывал – их поколение было научено крепко хранить военную и государственную тайну). Поэтому, узнав, что я устраиваюсь туда работать врачом, он напутствовал меня примерно следующим образом:

«Ты идешь работать в НИИ Джанелидзе, я хорошо помню этот институт. Там есть хирург А (разумеется, я не буду называть имена, ветераны НИИ всех помнят) – вот это настоящий Врач и Хирург с большой буквы. Очень хотелось бы, что бы ты брал с него пример и был похож на него. И еще там есть хирург В, так вот он… Пожалуй, здесь, в книге, из оценочных характеристик, данных ему моим папой, я могу привести только «живодер» и «коновал». Мне категорически рекомендовалось ни в чем не быть на него похожим. Начав работать, я стал участвовать в операциях, в том числе оказывался в бригадах, в которых работали хирурги А и В. Первое время я пребывал в недоумении. Потом начал сомневаться и размышлять. Дело в том, что хирург В, получивший из уст моего отца самую нелестную характеристику, оказался изумительным профессионалом. Сложнейшие операции выполнялись им за 40–50 минут, казалось (да так оно и было в действительности), что его руки не совершают ни единого лишнего движения. Общая кровопотеря при таких операциях, если собрать всю потерянную пациентом кровь, вряд ли наполнила бы кофейную чашечку. И совсем иначе разворачивались события в операционной, где работал хирург А. Типичные (плановые!) операции выполнялись им за 5–6 часов, кровопотеря при этом могла превышать три литра. Я был молод, и мнение моего отца всегда было для меня очень авторитетным. Но здесь мне было очевидно, что мой папа ошибался. Причем, если так можно выразится, ошибался «на 180 градусов»! Я попытался понять причины этого недоразумения. Дело в том, что мой папа не был врачом и не ходил в операционные. Как один из инженеров-разработчиков новой аппаратуры он общался с врачами, если так можно выразиться, в «немедицинской» обстановке. Хирург А даже внешне был очень симпатичным человеком. В общении же он просто очаровывал окружающих своим обаянием; таких обычно называют душой компании. Вот таким он и был в любой компании: остроумно шутил, пел, прекрасно музицировал. Последнее обстоятельство могло быть дополнительным фактором, повлиявшим на восторженную оценку моего отца, любившего классический джаз и виртуозно игравшего на фортепьяно. Хирург В был прямой противоположностью хирурга А. Он не был душой компании, потому что у него вообще не было и не могло быть никакой компании. Высокомерный и надменный, он презирал окружающих его людей, и люди, разумеется, отвечали ему взаимностью. Чтобы дополнить психологический портрет хирурга В, я замечу, что он был болезненно амбициозен и патологически жаден. Мой отец не видел хирургов А и В в операционной – он общался с ними по другим вопросам и в других местах. И произошло то, что психологически вполне объяснимо – милого и обаятельного А мой папа наделил прекрасными профессиональными качествами, а хирурга В – отвратительными. Но «хирургом от Бога» все-таки был В. Когда я рассказал о своих наблюдениях отцу, он посмотрел на меня долгим взглядом и пожал плечами, ничего мне не ответив. Я убежден, что он мне так и не поверил…

Мне кажется, что этот пример очень хорошо иллюстрирует простую и очевидную истину: отличить «настоящего» врача от «ненастоящего» может только врач. Как говорили в годы моей юности мои учителя с кафедры хирургии: «Хороший парень – это не профессия». Тысячу раз верно…

Как найти своего врача

Есть старый анекдот. Вопрос: в какие институты в Ленинграде и Москве можно поступить без связей и денег? Ответ: в Москве – в институт Склифосовского, в Питере – в институт Джанелидзе. Но до этого доводить все же не надо. Мой идеальный совет – лучше найти своего врача. Если речь не идет о критическом состоянии, когда необходима незамедлительная скорая медицинская помощь, то лучше всего лечиться у одного доктора. Этот доктор должен знать вас лучше всего не один год. Знать историю вашей жизни, индивидуальные особенности и еще очень много других «мелочей», которые крайне важны. Если понадобится консультация «узкого» специалиста, то именно «ваш» врач сможет посоветовать хорошего и направить к нему. Мы ведь в своем узком профессиональном мире прекрасно знаем, кто чего стоит, вне зависимости от официальных регалий, выведенных красивым шрифтом на двери кабинета. Вы спросите: а как же найти «своего» врача? Поверьте мне, это не сложнее, чем найти себе жену: сначала она должна вам понравиться, а потом вы должны ей понравиться, и у вас все получится! Именно такими были врачи 100 лет назад – «семейные» доктора в подлинном смысле этого слова. Еще одно немаловажное обстоятельство – такой врач не заинтересован в назначении вам дорогостоящих исследований, процедур и лекарств, как это порой бывает в частных медицинских центрах. Его задача – чтобы вы выздоровели, а не обеднели.

Так как же найти своего врача? Для этого, прежде всего, нужно врача уважать. Не то чтобы это прямо обязательно. Боже упаси. Но это значительно упрощает поиск врача.

Как научиться уважать врача

Первый критерий уважения к врачу – это отношение к его времени. И в большом, и в малом. Пациент пришел на прием к врачу за советом, но ему вдруг захотелось рассказать еще и о своей собачке, с которой что-то случилось. Но доктор поликлиники – не ветеринар.

В половине третьего ночи звонит мне, я даже не скажу приятель, а знакомый, с которым мы вместе служили в вооруженных силах. После армии мы случайно встретились в метро, поболтали, обменялись телефонами. Он работает автослесарем, я – реаниматологом. То есть оба выбились в люди. И вот он мне звонит ночью, как я понял, сидя за столом в компании с какими-то своими друзьями. У одного из них есть теща, у которой случился инсульт. Причем случился не сейчас, а некоторое время назад. И он даже не может сформулировать ни одного вопроса. Просто кореш ему рассказал историю про тещу, а он в ответ рассказал, что у него есть знакомый врач. И тут же набрал мой номер, даже толком не зная зачем.

Описанный феномен объясняется очень просто. По представлениям моего однополчанина, я врач, давал клятву Гиппократа (автослесари иногда говорят – Домкрата), я сплю в накрахмаленном белом халате и в уши мои вставлен стетофонендоскоп. Узнав о том, что у друга моего однополчанина заболела теща, я вскакиваю с кровати (беру с собой собачку Авву), сажусь на корабль и мчусь спасать. Поэтому нет смысла пытаться сформулировать хоть один вопрос ко мне (например, какими лекарствами лучше полечить), поскольку в правой моей руке есть саквояж, наполненный необходимыми таблетками и пилюлями. Просто нужно послать мне сообщение: «Обезьяны (брр, Excusez moi s’il vous plait, – Теща!) заболели!» и дальше все произойдет само собой и наилучшим образом…

Или вот еще один пример, с которым я и другие врачи сталкивались не раз. Обращение знакомого с просьбой найти ему хорошего специалиста, который проконсультировал бы в сложном случае – дал совет, как правильно лечиться. Один такой знакомый звонит мне и рассказывает, что ему не могут поставить диагноз. Здесь я замечу, что это может быть мой знакомый (виделись в жизни 2–3 раза на каких-то массовых мероприятиях), знакомый моего знакомого (см. выше), знакомый знакомого моего знакомого или же троюродный племянник последнего. Это совершенно не важно. Я по его просьбе нахожу ему специалиста – величину российского масштаба, каких в стране, наверное, всего около десятка. Договариваюсь с ним о времени приема. Сообщаю знакомому и слышу в ответ: «Ой, а в это время я не могу – мне надо получать визу на загранпаспорт». Я сразу же начинаю мучительно соображать: «Что я должен теперь соврать уважаемому профессору, объясняя, почему вынужден отменить консультацию?». Потому что честный ответ про визу будет для него, как плевок лицо. Возникает резонный вопрос: если у нас люди позволяют себе так относиться к профессору, на что же тогда рассчитывать обычному врачу? У него есть шансы на уважение в обозримом будущем? Это проблему нельзя решить, добавив в систему здравоохранения еще один триллион рублей. Но я позволю себе цинично и прагматично заметить, что знаю, как решить ее всего за 5 минут. Мне нужно было всего лишь сказать, что консультация у этого профессора будет стоить каких-нибудь 500 долларов. Уверен, в этом случае были бы отложены все «важные» дела. Просто у среднего обывателя нет представления о ценности консультации профессора. Это – оборотная сторона бесплатной медицины.

Вот еще один эпизод, который хорошо иллюстрирует, какими нас видит среднестатистический обыватель.

Воскресенье, 15.00 по Москве. Я пообедал и мирно лежу у себя дома на диване, читая книгу И.С. Шкловского «Вселенная. Жизнь. Разум». В это время раздается телефонный звонок (мобильный телефон) – мне звонят родственники какого-то из моих пациентов, который пару дней назад успешно покинул отделение реанимации. «Успешно» – это значит переведен в профильное отделение нашего института для дальнейшего лечения.

«Мы сейчас к вам заедем», – говорят мне эти родственники. Я несколько внутренне напрягаюсь, потому что помню, что я давал им номер своего телефона, но не помню, чтобы сообщал им своей адрес. «Пробить» меня по базе данных они тоже вряд ли могли – я прописан в другом месте.

«А откуда вы знаете, где я?» – осторожно спросил я их.

«Ну как же, – с энтузиазмом отозвались мои телефонные собеседники, – мы как раз сейчас проезжаем по улице Фучика!» (НИИ им И.И. Джанелидзе расположен на углу улиц Фучика и Будапештской.)

«Вы полагаете, что я сейчас на работе?» – еще более осторожным голосом спросил я.

«Конечно, а где же еще!» – с еще большим энтузиазмом отозвались они…

Судя по интонации их голоса, я мог даже предположить, что они были благодарны мне за спасение жизни их родственника. Возможно даже, что они планировали меня как-то материально вознаградить. Но у них и в мыслях не было, что я могу находиться где-то еще, кроме своей реанимации. Когда я сообщил им об этом, они были крайне изумлены.

Помните, в фильме «Мертвый сезон» нацистский преступник, профессор Хасс, мечтает изменить мир при помощи созданного им психотомиметика RH (на самом деле – сюжет фильма практически документально описывает события вокруг работы британцев по созданию вещества BZ в Портон-Дауне)? Профессор Хасс мечтает о том, что под влиянием его газа будут созданы человек-пекарь, человек-пахарь… Очень многие обыватели «домечтали» за старого нациста и создали в своем воображении человека-врача. Существо, которое 24 часа в сутки 365 дней в году занимается только своим профессиональным делом и счастливо оттого, что ему позволено этим заниматься. И ведь в приведенном мною примере это не были какие-то фашисты, которые меня ненавидели и презирали. Это были добрые бюргеры, исполненные ко мне чувства благодарности. Вот ведь в чем штука-то…

Во время пандемии коронавируса нашумели две истории с загоревшимися аппаратами ИВЛ, что привело к гибели пациентов. А до пандемии в начале 2000-х годов примерно с этого же завода-производителя к нам в НИИ скорой помощи привезли тогда еще новый, только что разработанный аппарат. К сожалению, он получился проигрышный. Из того года, что находился у нас на апробации, семь месяцев он пребывал в ремонте. А в остальное время работал, но плохо. И потом в конце производители подошли ко мне, заглянули в глаза и проникновенно так спросили: «Скажите, вы патриот?» Я ответил утвердительно. «А если вы патриот, – сказали они мне, потирая руки, – так поддержите отечественного производителя. Купите наши аппараты». Мне пришлось вежливо объяснить им мою позицию: «У меня, наверное, извращенное представление о патриотизме, но я патриот не ваших аппаратов, а моих больных. У патриота на первом месте должны быть люди, которые здесь живут. А уже потом березки, тополя и река Волга. Поэтому я не могу согласиться с вашим предложением».

Отношение общества к людям разных профессий может играть чрезвычайно важную роль для страны. У нас в мединституте была кафедра общественных наук. Там в конце 80-х годов работали отставные офицеры Госбезопасности. Один из них нам читал политологию. Сейчас я понимаю, что это были потрясающие лекции. Он в 1990 году рассказал нам все, что будет со страной до 1999 года. Что будет бандитизм, первичное накопление капитала, а потом те бандиты, которые останутся живы, чтобы сохранить свой капитал, станут первыми борцами за возвращения законности и порядка. И еще он раскрыл глаза на другую интересную вещь, которая меня тогда потрясла. Рассказал про Чехословакию. Про то, что, действуя в 1948 году по советским лекалам, чешская власть обидела учителей, значительно снизив их социальный статус, зарплату и т. д. В результате, учителя, которые до этого были элитой чешского общества, были опущены на советский манер до каких-то низкооплачиваемых клерков. И в 1968 году антисоветский мятеж в Чехословакии устроили как раз те ученики, которых выучили учителя, обиженные в 1948 году.

У нас до пандемии коронавируса врачей тоже не раз и не два обижали: сокращали, оптимизировали. И вдруг оказалось, что делать этого не стоило, что врачи на переднем крае, что многие из них – герои, что их не хватает. И они очень нужны.