Текст книги "Консорциум"

– Ну ладно, – улыбнулся и Максим. – Проживем? – повернулся он к Снежане.

– Конечно, – легко сказала она.

– Не спешите, – вдруг сказал Сергей.

4

И лицо его странно изменилось – уже знакомым отголоском все того же дальнего, одному ему ведомого.

– Не спешите, – повторил он.

– То есть? – Максим напрягся.

– То есть мы сейчас к главному подходим. И тут вроде бы все просто, но…

Все просто и сложно. Просто сказать, не просто сделать.

В том мире, где Сергей стал риэлтором, прикоснулся к тайне и откуда его так успешно вымыло сюда – в том мире альтер эго Максима попало в такой переплет обстоятельств, что от него теперь зависят судьбы множества людей, а может, и всего того мира… а может, и не только одного его.

– Я не могу оценить масштаб, – сказал Сергей. – Могу сказать одно: ему, то есть тебе там, нужно выйти в междумирье. Обязательно!

– Сюда?

– Сюда. Он может это. Надо только помочь.

– Ага… – Максим насупился.

Он начал понимать, что здесь к чему, и понимание в первый миг оттолкнуло его… но в глубине души он уже знал, что никуда от этого не денется. И он уставился взглядом в землю, смотрел и думал.

Надо выручать себя – того, которого я совсем не знаю, но мы оба – отражения одного большого Я, созданного по образу и подобию. И в него, в это Я, надо собраться всем нам, оторванным друг от друга отражениям, отблескам, отзвукам из разных, ближних и дальних окраин мироздания.

– Я должен помочь, – сказал Максим вслух.

Сергей кивнул.

– Мы, – тихонько поправила Снежана.

Конечно. Теперь мы. Там, выше всех миров, наши большие Я всегда вместе – значит и здесь, в сонмах отсветов и отголосков, тени Максимов и Снежан тянутся друг к другу, не зная этого, и где-то, может быть, так и расходятся пути, и эти люди никак не могут понять – что не сбылось в их жизни, что пошло не так, почему их память не равна прошлому…

Но здесь все сошлось и сбылось. И значит, надо помочь другим.

– Я должен вернуться? – спросил Максим. – Туда где я был тенью?..

– Мы, – вновь поправила Снежана.

– Мы, – повторил он.

Сергей пожал плечами:

– Вы не должны ничего. Ваш выбор. Воля.

– Свобода, – понимающе кивнул Максим.

– Все-таки воля, – мягко настоял Сергей.

– Мы и воля, – Максим улыбнулся, взглянул на девушку. – Ну что ж, надо помочь! Ты как думаешь?

– Я – как ты скажешь, – отозвалась она.

Помолчали. Ветер легко гладил лица, волосы. Тихонько шумели листья. Максим почувствовал, как не хочется отсюда уходить.

– Так, – сказал он. – Ну и как это сделать?

– Очень просто. Выходи, откуда вошел, вот и все.

Вот и все…

Максим обвел взглядом этот мир напоследок. Осень едва тронула рябиновые листья, но пунцовые гроздья налились тяжело, спело, гнули ветви.

– Здесь всегда осень? – спросил он.

Как захочешь, – был ответ.

Как скажешь, как захочешь… Все стрелки сошлись на мне. Чувствую ли я, как на меня оперлась Вселенная?.. Шут его знает. Об этом, должно быть, думать нечего – держи и все, и никаких гвоздей.

Он похлопал Снежану по плечу:

– Ну, идем, красота неописуемая.

– Идем, – и оба легко встали. Поднялся и Сергей.

– Прощаться, думаю, незачем, – сказал ему Максим, – а «до свиданья» ясно и без слов.

– Конечно.

Женщина и мужчина пошли, не оборачиваясь, Сергей смотрел им вслед, а потом отвернулся. Ветер зашумел посильнее, Сергей вспомнил небо в огромных окнах, капельки дождя на них…

Он подумал о своем «большом Я». Оно рядом, хочешь – ступай. Хочу. Но…

Но пожалуй, еще немного подожду.

– Покой и воля, – сказал он и вслушался в эти слова. Хорошо. Покой – это не смерть, это такая жизнь. Будем жить.

Часть шестая
Завершающая…

1

– Постойте, – сказал Максим, остановившись.

Спутники, обернувшись, воззрились на него с удивлением.

– Ты чего, Макс? – спросил Дима.

Тот помедлил, виновато пожал плечами.

– Сам не знаю. Что-то почудилось так странно, будто я в лесу каком-то… ну, ладно, все это чушь. Как, ты говоришь, того парня, что до меня был – Сергей?

– Да. А что?

Максим вновь помолчал.

– Да что-то вспомнил я его, – сказал он и оглянулся. – Как будто это как-то связано. Но как…

У Никонова зазвонил телефон. Старик полез в карман, а Макс все озирался, все смотрел, и чем дольше смотрел, тем отчетливее понимал, что ему хочется туда вернуться. Что-то там есть! Да, не открылось с первого раза, но первый – не последний, даже не второй. А вот сейчас пойду…

– Максим!

Он вздрогнул.

– Что?

Геннадий Тихонович сунул телефон на место, подозвал кивком. Макс подошел.

– Звонил Ярченко, – спокойно, как о чем-то обыденном, объявил Никонов. Впрочем, Максим и не удивился:

– Тот самый?

А вот Дима удивления не смог скрыть:

– Ничего себе! Это он как парламентер, что ли?

– Да нет, – Геннадий Тихонович улыбнулся улыбкой Екклесиаста. – Скорее перебежчик.

Дима присвистнул со значением:

– Даже так?!..

– Нет ничего нового под солнцем, – Геннадий Тихонович вздохнул, и непонятно: то ли с сожалением, то ли с иронией… а вероятно, и с тем и с другим вместе.

– Предлагает встретиться? – спросил Макс.

– Ждет уже, – подчеркнул Никонов.

– Шустрый дядя, – одобрил Дима.

– Отбросов нет, есть кадры, – Никонов подмигнул молодежи. – Ну-с, идемте, он к дому подъедет.

2

Максим догадывался, что внешность журналиста окажется никак не соответствующей слову «отброс», но все же не подозревал, что до такой степени.

Когда они вернулись к дому Никонова, из серебристой «Тойоты» вышел, улыбаясь, дородный лощеный мужчина лет под сорок, одетый не просто щеголевато, но дорого, почти роскошно, а когда он подошел, все ощутили аромат грубовато-изысканного, тонко подобранного парфюма. Дима даже удивленно вскинул брови: в облике спецслужбиста Ярченко выглядел куда скромнее.

– Здравствуйте, – мягким, обволакивающим баритоном произнес тот. – Максим?.. Очень приятно. С вами-то я знаком… по разным поводам, – поклон в сторону Димы и Никонова, – а вас вижу впервые. Весьма рад!

– А мы рады умеренно, – уголком рта улыбнулся Геннадий Тихонович. – Не боитесь, что ваши обнаружат вас?

– Нет, – безмятежно ответил Ярченко.

– Основания?

– Во-первых, я распорядился снять наблюдение за вами. О, разумеется, потом они спохватятся, но потом – для нас уже иметь значения не будет. А во-вторых…

Он помедлил самую малость.

– Во-вторых, они теперь не мои.

– Ах, во-от как!.. – Никонов тоже умел разыгрывать ложное изумление. – И отчего же так? – совсем уже издевательским тоном.

Но Ярченко предпочел этого не заметить.

– Как говорится… – с иронической расстановкой произнес он, – ничего личного, только бизнес. Они проиграли.

Тут Никонов позволил себе желчно усмехнуться:

– Ну, в таком случае, тоже как говорится – пройдемте, товарищ. Прошу!

Поднялись в квартиру.

– Со мной, – предупредил он супругу, хотя ее давно уже можно было ни о чем не предупреждать. Прошли в кабинет… и Максим вдруг с отчаянной скукой понял, о чем будет говорить Ярченко. Он приготовил Консорциуму-1 сюрприз – да только для Максима Полканова в этих интригах никакого интереса уже не было. И делая вид, что слушает, он задумался о своем.

Странной была эта задумчивость. В ней не было хода мысли как таковой, она остановилась возле того места в парке – и превратилась в беспокойное созерцание. Не мог уже Макс отделаться от той точки, и чем дальше, тем больше проникался уверенностью в ней. Да, не вышло с первого раза. Выйдет, со второго, третьего… десятого!

…– перефразируя классику, – соловьем разливался Ярченко, – его слабость есть следствие его силы. Да, он создал систему, в которой стал закрытым центром. Закрылся так, что никому его не найти. Все так. Но тем самым он стал слишком зависеть от меня. Образно говоря, ситуация повернулась так, что в моих руках оказался ключ от гильотины. И мне решать, казнить или миловать.

– У гильотины есть ключ?.. – пробормотал макс.

– Образно, молодой мужчина, я же говорю – образно!..

– И вы решили казнить, – понял Геннадий Тихонович. – Тоже, конечно, образно.

– Разумеется! – Игорь улыбнулся по-королевски. – Повторюсь: ничего личного. Сугубо системный подход. Обстоятельства сложились так, что единственно разумное решение… вот оно, здесь. Собственно, он сам эти обстоятельства и сложил…

– Простите, – прервал Макс, – о ком речь?

Речь шла о том, о ком уже догадывался Никонов, хотя и не знал кто он: об истинном организаторе и вдохновителе деяний Консорциума-2, бывшем сотруднике центрального аппарата КГБ СССР, в недавнем прошлом – капитальнейшем и респектабельнейшем столичном бизнесмене, а ныне – находящемся в розыске подозреваемом. Каким путем узнал он о гипотезе Лосева, о том, что именно в этом городе сложилась уникальная сумма условий, инициирующих человеческие сверхспособности?.. Этого Ярченко не знал, да и не думал о том, предполагая, что высокопоставленный чекист, конечно, в первую очередь владеет огромным объемом информации.

Ну и надо ли говорить, что это был не кто иной, как Герман Маркович…

– Он обратился напрямую к вам? – уточнил Геннадий Тихонович.

– Прямо, непосредственно и лично, – подтвердил Игорь. – Как узнал? Право же, не интересовался. Надеюсь, мне не надо объяснять, что в людях я разбираюсь профессионально?.. Так вот, я сразу понял, что он не врет. Он все продумал – и решил, что игра стоит свеч. И взялся за нее.

– А Бубнов? – встрял Дима.

– Тоже часть игры. Кстати, могу погордиться: его придумал я.

– То есть?

– То есть увидел в нем как раз тот типаж, что нужен этой игры.

– И что он?

– Ну, что! Был на седьмом небе. Как же, посвященный в тайны… Поверьте, знаю я такие натуры, их больное самолюбие…

Ярченко увлекся, говорил с декламацией, с аффектами – видно, что любит он, чтобы его слушали, и сам себя послушать. Ну и вообще себя любит.

Он разъяснил, что Герман помог организовать и лже-наследника Кузьмича и ушлую адвокатшу – такие вопросы он решал как по волшебству. Его же идея была и выставить квартиру на продажу: чистый эксперимент, посмотреть, как будет работать точка…

– Посмотрели, – буркнул Дима.

– Совершенная ваша правда, Дмитрий! – воскликнул Игорь.

И поведал, что тогда-то у него и зародилось первое сомнение. Мелькнула мысль: да ведь этот тип, такой рассудочный, такой земной, с такой жесткой хваткой… а не прячется ли где-то в самом дне его души провал в никуда, в безумие, выбрасывающее вдруг невидимые миру вспышки адского огня.

– …мне доводилось читать серьезную литературу по психиатрии. Серьезную – понимаете? – а не популярную чушь. И я знаю, что есть люди с таким вот открытым окном в безумие, хотя с клинической точки зрения они пациентами не являются. Всю жизнь может человек жить и тихо помереть, и никто так и не узнает, кем он был. А кто-то живет себе благополучно, и вдруг чуть ли не на старости лет вдруг выкинет такой трюк, что все диву даются, и никто понять не может, что с человеком случилось…

– Ну, эдак про всякого можно сказать, – Максим зевнул.

– Да! – живо вскричал Ярченко. – Все так и есть! Но большинство людей как-нибудь да контролируют это окно, а некоторые – может, и сами не зная почему – так и сигают в него. Я понаблюдал за нашим тайным вождем… и пришел к выводу, что он из таких.

3

– И Лосев… – начал Геннадий Тихонович, но Игорь перебил его, упреждающе вскинув руки.

– Да! Да! Это его идея. Он решил, что Юрий Дмитриевич очень мешает ему.

– Вам… – сумрачно поправил Никонов, но Ярченко вновь вскинул ладони:

– Нет! Я здесь безгрешен. Эту операцию провернул он лично. У него со времен… так сказать, плаща и кинжала сохранялись связи с ликвидаторами из того же ведомства… Кстати! Киллеру этому, по моим данным, Герман соврал: сказал, что надо убрать коррупционера… ну, и со всеми вытекающими. Тот заказ и выполнил.

Никонов вспомнил свою тяжкую ночь:

– А потом был выписан заказ на меня?

– Да. И опять же, уверяю вас, я к этому непричастен. И между прочим, когда все обернулось так – душегуб погиб, а Герману пришлось из Москвы срочно исчезать…

Понятно, что исчез Герман Маркович сюда. Искусством конспирации он владел в высшей степени и о квартире его знал один только Ярченко. Даже Бубнову это было неведомо – Павел мог только звонить боссу, причем по телефону местонахождение определить было невозможно.

Вот тут-то Игорь и задумался всерьез.

Складывалась очень неустойчивая, очень необычная динамика событий, где можно либо крупно выиграть, либо все проиграть – смотря, какой выбрать расклад.

От природы неглупый, он чувствовал, как в Консорциуме – что в первом, что во втором – его интуиция прояснилась, и он стал если не видеть людей насквозь, то куда острее чувствовать их. И должен был признать, что идея с Кузьмичевой квартирой была рискованной, острой, но плодотворной. Герман выправил Игорю удостоверение сотрудника ФСБ, не отличимое от подлинного, познакомил с основами агентурной работы, и Ярченко взялся за разработку… здесь он отвесил вежливый полупоклон в сторону Димы, тот смущенно потупился… И параллельно с этим Игорь думал, думал и думал!

Он вполне сознавал, что Герман Маркович оказался в зависимом от него положении. Но играть следовало ювелирно. Фальшь он мог прочувствовать сразу. Правда, и сам Ярченко не лаптем щи хлебал – в результате в Консорциуме-2 воцарилось неустойчивое равновесие, причем Игорь явственно понимал, что долго так продолжаться не может. Случай с Евгением Ильичом испугал его даже не столько жутью произошедшего, сколько реакцией Германа Марковича. Да, тот был исключительно сдержан, но кому как не Игорю было разглядеть за этим показным спокойствием изощренную радость, мысленное потиранье рук – оттого, что все так интересно закручивается…

– И вот тогда я вполне понял, что дело табак. Пропадешь с ним.

Но сначала пропал Сергей. И почему-то Ярченко не испытал при этом особых волнений. Почему?..

– Я предчувствовал, что вслед за этим случится нечто грандиозное. Оно и случилось. Понимаете, о чем я?

Он смотрел на Максима, а тот, конечно, понимал.

Максим Полканов, одаренный, возможно, не более, чем иные из его собратьев по этому дару – Кузьмич, например…

– Да хоть бы и я… – заметил Игорь скромно…

…оказался в компании с Димой той последней каплей, что способна переполнить чашу.

– Вы ведь, наверное, чувствуете в себе эти силы?!

Максим кивнул.

Чувствовал, конечно. И сейчас тоже чувствовал. Но ему неприятен был Ярченко и его разговоры… и все-таки даже не это сейчас смущало его.

Да и смущало – не то слово, но другого он подобрать не мог.

Он никак не мог отделаться от мысли, что все это, вообще вся ситуация вокруг Консорциума – все это уже было в его жизни. Нет, они не могли быть точной копией, там была другая обстановка, и люди, возможно, другие, хотя кто-то мог быть очень похож на этих… но это ведь частности, а сама суть в том, что события с Максимом Полкановым происходят сразу в нескольких точках мироздания… собственно, Максим Полканов есть многосложная сущность, мне самому до сих пор неведомая.

Совершив такой вывод, Макс ощутил себя таким усталым, словно какую-то тяжесть в гору втащил. И он спросил Ярченко:

– Ну, если так… то, почему же там, в квартире, ничего с нами не случилось?

– Да потому что не пришел он, как видно, ваш час, молодой и одареннейший мужчина! Не пришел. Но мог прийти. И потому, когда вы туда, простите, поперлись, я доложил Герману – не мог не доложить, ибо он бы заподозрил…

– А теперь не заподозрит? – скривился Дима.

– Теперь это уже не важно.

– Почему?.. – спросил Макс, хотя понимал – почему.

Ярченко цинично ухмыльнулся:

– Потому, что я как Наполеон, всегда на стороне больших батальонов.

Усмехнулся в ответ и Никонов:

– Ну, все же на той стороне не Наполеон…

Игорь рассмеялся, а затем заговорил всерьез, с напором:

– Мы сейчас можем взять его как подарок! Именно сейчас такой момент. А он, я говорю, он со всеми своими тараканами, мыслит здраво. Большие батальоны… и что сила солому ломит – это он поймет сразу же. И поведет потом себя разумно. Разумеется, оставляя за собой мысль сделать по-своему. Но ведь и в ваших силах сделать по-вашему! Тут, как говорится, чья возьмет.

Максим вспомнил перестрелку возле дома Кузьмича, нехорошо осклабился:

– Видели мы с Димоном этот ваш разумный подход…

Но журналист замахал руками, даже слюной забрызгал, утверждая, что в данном инциденте безгрешен не только он, но и Маркович. Да, тот страшно взволновался, велел отряжать группу перехвата, но ничего худого в мыслях не было, просто переманить парней к себе… и если бы этот идиот-опер не открыл пальбу…

Максим равнодушно отметил лживость этих слов. Ничего худого… А впрочем, кто их знает, может, с их точки зрения и правда, ничего…

– А Рябко, – произнес он, думая о своем, – тоже ничего худого?..

Ярченко говорливо оправдался, что смерть Рябко – трагическая случайность. Никто этого не хотел, но вот послали двух придурков… ну, что здесь поделаешь? Грустно, конечно, сочувствую…

– … и сокрушаюсь искренне. Но, однако же, давайте решать, коллеги! Сейчас самый реальный шанс восстановить единство Консорциума. Повторяю, никуда он не денется, примет как данность. Про Бубнова и не говорю – этот тля, сам приползет. А Марковича если брать за хобот, то брать сейчас! Он не Илья Муромец, никаких там особых спецов не надо. Двух-трех мужчин поздоровее – и возьмут голубчика как тушку!..

Макс ощутил, что Никонову хочется знать его мнение. А какое у него было мнение? Сейчас Игорь был совершенно чист и гладок в желании взять Германа Марковича «за хобот» и «как тушку». Это Максим мог сказать точно.

Так и сказал. Выслушали его внимательно. Ярченко довольно ухмыльнулся:

– Ну вот, – вымолвил он с интонацией: какие, мол, еще могут быть сомнения…

Геннадий Тихонович решился.

– Ладно, – сказал он. – Кто бы мог подумать… Но хорошо то, что хорошо кончается. Примем меры.

И взялся за телефон.

4

Чем дальше «Тойота» Ярченко везла его от парка, тем томительнее ощущал дежа-вю Полканов. Это было сильное, навязчивое чувство, трудно передать словами. Такого не было ни в квартире Кузьмича, ни час назад, когда он первый раз посетил место. И он ехал и жалел, что ввязался в эту поездку – как будто у него был выбор.

После того, как Никонов «принял меры», к подъезду прибыл старенький БМВ с тремя крепкими молодцами – водились и такие ребята в первом Консорциуме. Ярченко, увидев, одобрительно хохотнул:

– Самое то! Готовь к обеду ложку… – он был мастер выразиться метафорически.

И вот они ехали подводить финишную черту.

Дима и Макс, сидя рядом на заднем сиденье, не разговаривали. Дима покосился на приятеля, понял, что лучше сейчас к тому с расспросами не приставать, и благоразумно умолк. А Максим с каждой минутой все больше и яснее понимал, что та самая точка в парке – главный поворот в его судьбе, и самое главное – таковой она стала после неудачного визита… ну, и, стало быть, визит все же не был неудачным, и та самая капля, которая никак не могла переполнить чашу, на сей раз в самом деле будет последней.

Максим не любил слова «последний», но сейчас почему-то мысленно произнес именно его, и произнеся, задним числом поморщился: вот черт дернул за язык… за внутренний.

Темная тучка тревоги набежала на душу. Максим постарался отогнать ее, но…

Машина тем часом въехала во двор – самый обычный, такой же, как тысячи других городских дворов.

– Ну вот, – с веселой бесшабашностью сказал Игорь, – здесь наш граф Монте-Кристо и обитает.

Дима хмыкнул:

– Это и есть конспирация?

– Еще какая! Знаете: хочешь быть незамеченным, остановись ночью под фонарем. Нет, насчет тайных дел он великий мастер, он и мне, признаю, несколько превосходных советов дал… Впрочем, черт с ним! Вот его дом, я ближе подъезжать не стану.

Он тормознул у бордюра, выскочил и пустился к БМВ.

План действий был простой, но необычный. Беглый чекист снял квартиру на первом этаже – рассудив, что кому же в голову придет?.. И окна держал открытыми по летнему времени – по той же причине. Решение дерзкое и оттого неглупое, но опять же уязвимое…

Правда, делать все нужно было в течение секунд. Парням прыгнуть в окна – и взять. Примитив, но вполне разумный: густо разросшиеся кусты скрывали окна первого этажа, так что все и вправду можно было сделать ловко.

Ярченко плюхнулся на шоферское сиденье.

– Открыты окна! – радостно провозгласил он. – Значит, дома. Успели! Ребята справятся, толковые. Одного я помню еще по тем временам… ну, до раскола.

Он глянул влево, возбужденно ерзнул:

– Все, пошли!

А Максим, до этой секунды тщетно пытавшийся унять душевную хмарь, вдруг обнаружил, что она прошла. Прошла – и все тут! И никаких следов. На душе стало ясно и спокойно, как… как в детстве?.. Нет, в детстве было все же не так. Это спокойствие было взрослым, за ним стояли годы – которых вроде бы у Максима Полканова и не было.

Но он теперь знал, что они есть.

Эти годы – они были и будут, их предстоит пройти. И пусть будет так! Другие годы. Другое время. Другая жизнь.

5

Максим, однако, не успел задуматься над этим. Философская тема прервалась возвращением группы захвата. Мужики показались из-за кустов, и шли они расслабленной походкой людей, для которых на сегодня все закончилось.

– Что такое?.. – выпучил глаза Ярченко и опустил боковое стекло.

Шедший первым рослый, плечистый парень нагнулся к открытому окну машины:

– Опоздали.

– В каком смысле?.. – Ярченко так опешил, что начал задавать глупые вопросы.

– В прямом, – парень пожал широченными плечами. – Смылся этот ваш перец.

– Как?! – Ярченко чуть не подавился словом. – Как… Нет, подождите, это чушь какая-то! Как так может быть?!

– Не знаю, как, – в голосе, показалось Максу, прозвучала неуловимая усмешка. – И куда, не знаю. Но записку оставил. Видимо, это вам.

Он протянул вчетверо сложенный лист. Игорь выхватил его, вмиг развернул, вмиг прочел – и застыл.

Максим перегнулся к нему:

– Можно?.. – и взял листок.

Дима тоже заинтересовался:

– Ну-ка…

И вместе они прочли следующее:

«Игорь Сергеевич!

Меня так и подмывает написать: если вы читаете эти строки, то это значит, что меня нет на этом свете, и мы больше не увидимся… Но нет, конечно. Я не собираюсь покидать этот свет, напротив, собираюсь осложнять его своим присутствием как можно дольше. И от своих планов не отступлю. Что вы предадите меня, я знал. Думаю, даже знаю, что вы при этом скажете: „бизнес и ничего личного…“ Но настоящий бизнес таким не бывает. Мне жаль расставаться с вами, говорю это искренне. Но я не прощаюсь! Думаю, что мы увидимся, хотя и не знаю, какой выйдет эта встреча. Не ищите меня. Ищите покоя. До свидания!»

Дима одобрительно кивнул:

– Про «ищите покоя» хорошо сказано.

– Хорошо… – хрипловато проворчал Ярченко. – Это он умеет. А я вот ушами прохлопал! Недооценил…

– Кого? – спросил подошедший Никонов. Он остановился у открытого окна.

– Да Бубнова, паразита! – с сердцем высказался Игорь. – Его работа! Позвонил, догадался, собачий хвост… Н-да, обыграл, ничего не скажешь.

– Подвиньтесь, Дмитрий, – велел Никонов, – я присяду.

Максим незаметно для себя отключился от этого действа. Мужчины что-то говорили, обсуждали, Ярченко сопровождал свою речь энергичными рубящими взмахами ладони, глаза его беспокойно бегали…

«Боится,» – равнодушно подумал Макс.

Сам он уже ничего не боялся. И сидеть, слушать это вдруг сделалось до крайности тошным.

– Вы извините, – прервал он кого-то, – что-то мне не очень…

– Что? – так и вскинулся Ярченко.

– Не знаю, – Макс повертел рукой, – голова что-то… – болезненно поморщился.

– Так немудрено, – сочувственно поддержал Никонов. – У кого хочешь голова кругом… Конечно, Максим, отдохните, прогуляйтесь. Теперь это безопасно.

Полканову показалось, что Геннадий Тихонович его понял. А Ярченко, наоборот, насторожился. Но Максу на это было плевать. Он распрощался и быстро покинул их.

6

Оставшись один, он сразу почувствовал себя спокойнее и легче. Прав Геннадий Тихонович – надо пройтись. День хорош, слава Богу! И он свернул вправо, чтобы пройтись тихими улочками и дворами.

Со стороны, конечно, могло показаться необычным, мягко говоря: молодой парень бредет, руки в карманах, взгляд в себя, в свой космос – а если приглядеться, то и губы чуть шевелятся.

Это правда. Максим думал о том, что за двое суток его жизнь изменилась неузнаваемо – и вместе с этим изменилась жизнь Вселенной. Он говорил об этом с собой, и губы невольно повторяли контуры слов.

Память! – говорил он. – Странная вещь. Она знает больше, чем помню я. То есть, теперь это не странно. Теперь я знаю, почему так. Это мое настоящее Я, пока так и не открытое мною. Терра инкогнита. Вернее, эго инкогнито.

Он усмехнулся этому. Вот я иду открывать его. Осталось всего ничего: дойти и шагнуть туда. Так? Или и в этот раз оно не откроется мне, ускользнет, как призрак… а может, оно и есть призрак, и я погнался за пустотой? А, Максим Полканов, бакалавр наук?!

Нет, ответил он себе. Нет. Откроется оно тебе или нет – другой вопрос, но оно есть. Огромный мир, куда весь наш легко войдет со всеми потрохами, как то: звезды, планеты, гравитационные и электромагнитные поля… Оно есть! Я чувствую его присутствие, дыхание его живых пространств, полей, дорог, ветров над ними… чувствую единство наших судеб. Ничего разделенного на свете нет. Там, где нам видятся разлуки и забвение – это не настоящий свет, только и всего. Очень просто. Он нам кажется. Мы не живем в нем. Мы в нем умираем. А смерти на самом деле нет.

Максим шел, иногда останавливался, смотрел в невозможно синее небо с легчайшими облачными росчерками в дальней стороне.

– Смерти нет, – тихонько говорил он, слушал эти слова и радостно удивлялся им. – Смерти просто нет!

И шел дальше.

Он не спешил. И время потихоньку менялось. Миновал полдень, потянулся долгий, долгий склон летнего дня. Максим поймал себя на том, что ему не хочется, чтобы этот летний день уходил от него – и еще на том, что все то, что было с ним раньше, теперь кажется таким далеким, как будто между ним и вчера пролегло Бог знает сколько верст и лет. Но от этого не было грустно. Ну, если и было, то немного.

Так он и пришел в парк.

Там было многолюдно. Где-то играла музыка. Люди гуляли, смеялись, радовались чудесному дню… и Максим ни к селу ни к городу вспомнил Кузьмича и несчастных маклера с его бабой – и это заметно осадило его.

Тоже ведь никто не думал, не гадал! Никто не хотел ничего плохого. Но благими намерениями вымощена дорога в ад, и кто знает, что вымощу я сейчас этим шагом, который готов сделать. Все эти люди… никто из них не подозревает ничего о том выборе, который мне за них надо сделать.

Он не заметил, как остановился на обочине прогулочной дорожки, уставясь в заросли почти отцветшей сирени.

Вот я стою. Чувствую ли я тяжесть мироздания на своих плечах?..

Ничего не стоит развернуться и пойти домой. Пугаться нечего. Консорциум восстановится, обсудим все, там и решим, что делать. Так?

Вроде бы так. Разумно. Но…

Но он сознавал себя сейчас вопреки разуму. Незнакомый ему мир был рядом с его сердцем – и это было сильнее всех доводов.

Максим еще раз взглянул в открытое небо и решительно пошел вперед.

КОНЕЦ