Текст книги "Консорциум"

Глава 4

1

Здесь Геннадий Тихонович прервался. Из старомодного графина плеснул воды в стакан, отпил, улыбнулся:

– Извините. Отвык от долгих монологов…

Итак, в Консорциуме завелись свои черви. Сразу этого не заметили. Впрочем, Лосев вслед за скрытным Кузьмичом тоже уловил тревогу и попытался добросовестно разобраться в ней. Разобрался. Вывод был таков: у Консорциума по-прежнему нет ясной программы действий. А ведь теперь характер его сильно изменился, изменились сами его члены: оказавшись вместе, они сильно повлияли друг на друга, сверхспособности каждого резко выросли… а раз так, значит и нечего сидеть тишком, ждать у моря погоды. Надо вперед, открывать тайные пространства, врываться в них, упиваться бешеной радостью открытий, чувствовать себя первопроходцем, конкистадором! Это казалось близким, пьянило разум, горячило кровь… И в общем-то, горячие головы были недалеки от истины.

Среди всего Консорциума Кузьмич оставался самым мощным экстрасенсом. И его дар, конечно, в коллективе вырос, и пространства, прежде смутно брезжившие за горизонтом бытия, придвинулись совсем близко. Причем вовсе не в тех местах силы, к которым он привык, а в его собственной квартире, где вот уже несколько лет он жил один.

2

Это было внезапно и страшно.

По вечерам Кузьмич обычно в дружбе с пивком и телевизором просиживал за полночь, пока сон не наплывал невидимыми мягкими волнами. В эти мгновенья не раз проскальзывали виденья, предчувствия – одно из «мест» он абсолютно точно угадал в одном из таких озарений. Позже выяснилось, что несколько членов Консорциума нащупали это же место независимо от Кузьмича.

Но это дело прошлое. А в тот самый день… будь Кузьмич более трепетной натурой, он бы назвал его роковым – он с утра чувствовал себя без настроения, хотя в воздухе было разлита радостная близость весны. Но нечто темное, нехорошее поселилось в душе, и как Кузьмич не пытался бороться с этим, не помогло. День начал тускнеть, таять, пришли сумерки, и вечер быстро ушел в ночь.

С тяжелым сердцем Кузьмич бродил по квартире, не зная, куда себя девать. Телевизор смотреть не хотелось, интернет использовался стариком чисто практически, интереса к нему не было. Наконец, промаявшись час-полтора, все же уселся перед экраном, тупо глядя в него. Так и вогнал себя в полузабытье, дремал, сопел носом… он расслабился, тени будущего тихо поплыли в промежуточном пространстве…

И вдруг все пропало.

Разверзлась пропасть – не в простом обиходном смысле, как мы привыкли называть взгляд с высоты вниз, а в настоящем, исходном – от слова пропадать.

Стены и весь дом исчезли. Одинокий человек очутился висящим в бездне – последний миг перед падением, ледяной холод ужаса, немота и бессилие. Но все-таки это не было самым страшным.

Страшнее всего были безмолвные тени, ожидавшие его внизу. Там не было света, лишь мрачное багровое пожарище, подобное углям медленно потухающего костра. Он не видел этого, но знал. Знал! Если он упадет, то попадет в объятия безликих и безгласных фигур.

Вот от этого и зашлось сердце так, что еще секунда – и разрыв. Именно эта секунда и спасла его.

Зарево и тьма съежились, стали гаснуть – и оставили Кузьмича в его квартире, с равнодушно бубнящим телевизором, и ночью за окном.

Ночь только началась – и почти до утра злосчастный маг не мог заснуть. Закрыть глаза казалось ужасным, невозможным. Закроешь – и опять багряный сумрак… Нет, нет! Только не это. И не сам он страшен, но те зловещие его обитатели, которых он не видел. Кто они?.. Почему-то чудилось, что они много лет лежали в забытых могилах, а теперь не то, что воскресли – они все те же мертвецы, бесчувственные, безжалостные, только могут двигаться, ходить… и пожирать живых.

Под утро все-таки его сморил сон. Уснул, как провалился в никуда – и вынырнул едва не в полдень. С дневным светом жуть вроде бы исчезла, И Кузьмич, кое-как позавтракав, бросился звонить Никонову.

Геннадий Тихонович выслушал сбивчивый рассказ очень серьезно.

– Надо посоветоваться, – сказал он и вызвал Лосева.

Втроем, устроившись в затрапезной столовой, они обсудили ситуацию.

– Доигрались, – хмуро припечатал Лосев. И конфиденты вынуждены были согласиться с ним.

Вердикт таков: а с чего это, собственно, товарищи дорогие, мы решили, что искомые нами пространства и миры – обитель света, добра, счастья… далее по списку. С чего?.. Да ни с чего, кроме наивного прекраснодушия. Новый, огромный прекрасный мир! – кто его знает, может и огромный, да не прекрасный.

Доигрались, других слов нет. Открыли дверь в преисподнюю.

Трое сидели за столиком хмурые, молча. Никонов понимал, что соратники ждут ответа от него, как от лидера – и он должен дать ответ. Отделаться «не знаю» нельзя ни в коем случае.

Но он и вправду не знал! Он только сейчас ощутил, насколько они заигрались и как это может быть опасно. Но сознавал и то, что точка невозврата пройдена. Забыть о происшедшем как о страшном сне? Постараться скрыть это?.. Вряд ли. Они все вместе по недомыслию стронули какой-то кирпичик мироздания, который трогать было нельзя. И теперь найдутся охотники…

Никонов сдвинул брови:

– Слушай, Кузьмич, не сочти за труд, повтори, как все это было.

При свете дня, в компании ночные страхи отступили. Кузьмич терпеливо описал их; о невидимых фигурах без лиц и сейчас вспоминать было непросто, душа тяжелела как при мысли о внезапной смерти. Но он понимал, что его рассказ нужен для пользы дела. Он сроду не был краснобаем, но от зловещей достоверности сказанного незваный холодок пробегал по спинам собеседников. Они слишком хорошо представляли себе эти картины.

Когда Кузьмич умолк, Никонов уже знал, что у него есть одно-единственное решение. Плохое. Может быть, очень плохое. Но других нет.

– Что ж, коллеги, пора выносить резюме. Я полагаю, о случившемся никому ни слова. Кузьмич, дорогой мой: ты ведь свой дар умеешь контролировать, держать в руках?

– Н-ну, в меру сил… скромных…

– Не прибедняйся. Так вот: постарайся в ближайшее время никак себя не проявлять. Понимаешь? Закройся, так сказать. Ведь это… отродье, оно прямо на тебя и вышло потому, что ты такой у нас продвинутый. Потому и схоронись пока. Думаю, все обойдется… А дальше решим, что будет.

Последние фразы Геннадий Тихонович постарался произнести бодро, даже улыбнулся – но в глубине души у него застряло что-то цепкое, безжалостное, так и въелось, и ничем не вытравить его. Никонов пытался – не вышло.

Глубина души оказалась права. Вскоре события повернули в самую худшую сторону.

3

Человека по имени Павел Бубнов на «съезде» Никонов не приметил, хотя тот там был. И потом, сколько ни пытался Геннадий Тихонович вспомнить, не смог вспомнить первую встречу. Бубнов как-то возник сразу и из ниоткуда.

Кстати! Интересен был социальный срез, представленный на том первом собрании. Кто были эти люди, если рассматривать по разным признакам?.. По гендерному: были и мужчины и женщины. Первых заметно больше: тринадцать против пяти, но тут надо делать естественную ссылку на то, что мужчины попросту более активны и пронырливы, у женщин времени нет на глупости вроде вольготного шатания по городу… Затем, аспект демографический: большинство среднего возраста, сорок-пятьдесят. Никонов и Кузьмич были самыми пожилыми. Довольно много оказалось молодежи «второго срока», кому вокруг тридцати. Социальный состав – средний класс, работники вузов и колледжей, отчасти офисный планктон, были и медики и чиновники… Один, вернее. И самый, надо сказать, бездарный среди всех. Узнав в Никонове коллегу, да еще из губернаторской канцелярии, он, рядовой клерк районной администрации, так и прилип к нему, как банный лист.

По здравому размышлению Никонов и Лосев заключили, что закон больших чисел работает и здесь. Среди отобранных наверняка оказались и пустые люди. Ну, почти пустые. Какие-никакие данные у них есть, но… Что ж, придется признать ошибку и терпеть таких.

Лидеры не обошли вниманием вопрос о конспирации и пришли к выводу, что пока с этой стороны опасности ждать не стоит. Вряд ли кто из серьезных взрослых людей захочет навлекать на себя подозрительные взгляды баснями о каком-то там таинственном обществе. Расчеты оправдывались: желающих заявить о Консорциуме во весь голос или тайно по начальству не находилось.

Беда пришла с другой стороны.

Итак, Павел Бубнов. Тридцать шесть лет. Программист. Место работы – информационно-технический отдел колледжа. Когда-то, поступая на факультет информатики, Павел был преисполнен самых свирепых амбиций. Уж кто-кто, а он-то рожден для того, чтобы стать вторым Биллом Гейтсом!..

Жизнь, однако, быстро приткнула юношу на место. Однокурсники оказались не хуже и не глупее его, а главное – оказалось, что талантами в области точных наук он не блещет. Он учился очень старательно, корпел над учебниками… но не мог не видеть, что другие мигом хватают то, что он одолевал натужной зубрежкой. Этих других после выпуска влет расхватали крупные компании на солидные оклады, а Бубнову со скрипом удалось пристроится в колледж на тухлую зарплату. Сначала он еще хорохорился, но пошли, постоянно ускоряясь, год за годом, а он все оставался рядовым сотрудником, обслуживавшим компьютерные классы. О продвижении его по службе никому не было ни малейшего дела.

И это при огромном, болезненном самолюбии! Которое имело основания – Павел вовсе не был бездарен. Он тонко чувствовал природу, людей, точно улавливал мотивы их действий, предугадывал поступки. Все это было. Только никому не было нужно.

Павел осознал, что промахнулся с профессией, погнавшись за модой. И что теперь? Менять жизнь?.. Как-то неохота. Пристроился, пригрелся, худо-бедно зарплата, уют, стабильность… Так и не решился на резкий шаг, остался киснуть в своем информационно-техническом отделе.

Жизнь мотала его от надежд к отчаянию. Одно время он впал в едкий цинизм, изображая непризнанного гения, коему не нашлось места в мире, где все теплые места заняты блатными сынками… Надоело. Тогда натянул маску всепонимающего мыслителя, постигшего великую тайну: найти свою тихую норку, скрыться в ней, чтобы все бури этого мира проносились мимо, сметая тех, кто не понял главного в жизни. Философия премудрого пескаря, словом. Но и она оказалась непрочной: слухи об успехах его однокурсников, об их собственных домах и даже яхтах – враз и вдребезги разбивали эти хитромудрые умствования. И Павел Бубнов оставался наедине с бессильной завистью и мыслью о том, что он самый банальный неудачник, при всех своих талантах.

Годы все шли. Какая-то от них даже была польза: зависть и обиды на судьбу притупились. Павел стал равнодушнее, увяз в житейских мелочах, полюбил бесцельно шататься по городу…

И надо ли повторять, что его дар никуда не делся, что он мог так же видеть людей насквозь, угадывать, что человек сделает в следующий миг! И надо ли говорить, что блуждания привели его к одному из мест силы, где он и столкнулся с Кузьмичом…

От этой встречи точно второе солнце вспыхнуло в небе. Вот! Вот оно, то самое! Он задохнулся от счастья. Не мог же редкий дар остаться незамеченным?! Не мог. Есть в мире высшая правда! Эта группа, Консорциум, это же острие человечества. Первые. Высшие. Единственные!

Но Павел был не просто неглуп, а умен. Он сумел ничем не выдать радости. И на «первом съезде» держался как можно более скромно. И конечно, ощутил, как резко вырос его дар от общения с себе подобными. И решил, что теперь он должен стать первым – или никаким.

4

Геннадий Тихонович прервался. Максим вдруг понял, что хозяин как-то особенно смотрит на Диму. И вслед за этим еще острее пронзила мысль, от которой Макс вздрогнул и внезапно выкрикнул:

– Димон! Ты… ты что-то знаешь?! И молчишь!

– Не молчу! – огрызнулся Дима. – Я сам только что… Только сейчас все срослось вот тут, – он ткнул пальцем в висок.

– Так говори!

– А я что? Говорю.

И заговорил.

Однажды вскоре после гибели Евгения Ильича в «Олимп» пришел клиент. Солидный, спокойный мужчина средних лет. Проявил интерес к недвижимости в разных районах, в том числе и в Димином – но ничего конкретного. Кольцов дал гостю визитку, на чем вежливо расстались.

А назавтра мужчина позвонил:

– Дмитрий, здравствуйте. Я хотел бы с вами встретиться, но в нейтральной обстановке…

Никонов усмехнулся, перебил:

– А звали этого мужчину?..

Дима уставился на Геннадия Тихоновича как школьник на волшебника:

– Ярченко…

– Игорь Сергеевич, – докончил Никонов.

– Да, – кивнул Дима.

Игорь Сергеевич Ярченко предложил Диме встретиться на улице – в уютном месте на бульваре. Ладно, встретились. Тут-то Ярченко и преподнес риэлтору первый сюрприз.

Он вынул из кармана плотную красную книжечку. «Федеральная служба безопасности» – Дима обомлел. Посланник же спецслужб заговорил приветливо, даже слишком как-то медово… «Вербовать будет», – догадался Кольцов.

Ярченко сообщил, что события вокруг «нехорошей квартиры» Кузьмича заинтересовали компетентные органы. Три странные смерти!.. Конечно, милиция и прокуратура занимаются своим чередом, но милиция милицией, а наша контора свои ходы пишет. Мне поручено провести негласное расследование, и я решил, Дмитрий, привлечь вас, как человека, владеющего ситуацией. Что?.. Нет, что вы! Никаких расписок, никакой бюрократии. Чисто джентльменское соглашение. У вас, знаете ли, устарелые представления о наших методах, хе-хе… А что касается материального вознаграждения, то это вполне приветствуется, и опять-таки без лишней формалистики. Извольте!

И на свет явилась пара крупных купюр.

Деньги лишними не были, но не они прельстили молодого человека. Спецслужбы! Таинственный, скрытный мир… И купился на это.

– Поверили? – с грустной иронией спросил Никонов.

– Тогда – да, – хмуро буркнул Дима.

– А потом?

А до «потом» надо было еще дожить. Сначала же Дмитрий был очень вдохновлен поручением. Ну как же! Прикоснулся к тайнам. И когда Сергей открылся ему, он в тот же день отзвонился Ярченко. Тот сразу потребовал встречи, несмотря на поздний час.

Дима постарался доложить о беседе с Сергеем максимально подробно. Ярченко слушал с огромным вниманием, кивал. Диме казалось, что он старается скрыть азарт и даже восторг… Конечно, он не веселился не плясал, напротив, явно сдерживал себя, но вот это как раз и насторожило внимательного Диму. С чего бы вдруг такие детские чувства у матерого чекиста?.. Впрочем, тот выслушав, похвалил и деловито распорядился продолжать наблюдение, ни в коем случае не обнаруживая себя перед Сергеем.

Дима все выполнял в лучшем виде, исправно докладывал куратору. Тот слушал, глубокомысленно кивал, выражался сентенциозно…

И вот тогда странность, почудившаяся Диме, стала перерастать в беспокойство. Он впустил в себя мысль, что этот офицер что-то не договаривает или скрывает. И у него идет такая партия, которой Дима не знает, а кормят его легендой.

Но дергаться поздно, коготок увяз. Оставалось лишь двигаться вперед. Он и двигался, до того самого дня, когда Сергей пропал.

Это случилось – и Дима увидел, что его старший товарищ из ФСБ не слишком удивлен, тем более не огорчен. А чего-то похожего и ожидал. Эксперимент идет по плану. И теперь Диме было предложено наблюдать, что будет дальше, кто придет на место Сергея и т. д.

– Значит, действовал по заданию, – в голосе Максима можно было услышать упрек.

– Нет! – отрезал Дима. – То есть… не совсем так. Я решил сыграть в свою игру.

– Сыграл, – буркнул Макс. – Чуть живы остались…

Наедине с собой Дима рассудил: пусть Ярченко не договаривает. Ладно! Но и я не буду болванчиком в этих раскладах. И решил раскрутить новичкам-риэлтора на интерес к тайне. И самому пойти в загадочное место. И пошел.

Геннадий Тихонович прошелся по комнате. Круто обернулся:

– Ну-с, а теперь, юноша, понимаете, что крылось за этим?

– Ваш Консорциум, теперь-то ясно…

Никонов помолчал и ответил:

– Консорциум-то Консорциум. Да не наш.

Глава 5

1

Когда Бубнов освоился, узнал людей, выяснил диспозицию, он серьезно задумался. А чем я хуже? – острым шильцем поддевала мысль. Какого черта я должен плестись за этими хрычами, что старым, что молодым?.. Нет уж, не дождетесь, теперь я сам буду все решать!

Он слишком долго был никем. И вдруг мир для него сорвался со всех орбит – в этом мире он хотел стать всем. Все и только всем. Все или ничего! – от этой мысли уносило так безбрежно, что он и сам пугался этого, но как-то сладко, по-сумасшедшему пугался, было весело и жутко.

Игра увлекла его, он жадно дышал ее острым, терпким воздухом. Огромным наслаждением было вести прежний образ жизни, не высовываться, знать, что никто не знает, кто он такой. Тайна! Тайна!..

С членами Консорциума он выстраивал отношения аккуратно, осторожно. Так и познакомился с Игорем Ярченко, человеком свободной профессии. Журналист-фрилансер, легко владеющий английским, он сотрудничал со множеством изданий по всему миру. Писал браво, хлестко, талантливо. Принципы? Принцип был один: кто платит, тот и заказывает музыку. Надо – он либерал, надо – коммунист… В последнее же время увлекся темой аномальных зон, сам от себя не ожидал, что так увлечется. Перелопатил тонны информации, естественным путем пришел к идее поиска подобных зон в своем городе… ну и прямым ходом попал в Консорциум.

И вот встретились Бубнов и Ярченко, два самолюбия, считавших, что они рождены быть звездами. Никонов с Лосевым позже вынуждены были признать, что проглядели «кротов», заведшихся в системе и утратили контроль над ситуацией.

«Кроты» Бубнов и Ярченко быстро нашли уязвимую точку – Кузьмича. Тот в самом деле после страшной ночи и «совета трех» держал свой дар под контролем, крепясь изо всех сил. Почти не выходил из дому. Происшествий не было, но не было и покоя. Каждая ночь была испытанием. Придет? Не придет?.. Пока не приходило, но где ж тут гарантии!

Товарищи понимали это и старались не докучать пенсионеру. А вот кроты не постеснялись. И досаднее всего было то, что лидеры не просекли… Хотя не удивительно: и бывшие коллеги, незаметно ставшие врагами, немалому научились. Как они сумели не только войти в доверие к Кузьмичу, но и надавить на него?.. Это осталось вне поля зрения лидеров, а Кузьмич по каким-то причинам не стал им сообщать. Черная кошка в темной комнате!

Так выразился сам Никонов.

– И главное, – невесело улыбнулся он, – что эта кошка там на самом деле была. И мы ее упустили. И так и не нашли.

Максим промолвил вежливо, но твердо:

– Простите, Геннадий Тихонович, а если без таких сложных аллегорий?..

Если без аллегорий, то внезапно разразилась трагедия.

В последние дни Кузьмич сделался совсем замкнутым. Первым на эту тему встревожился Лосев.

– Слушай, Геннадий Тихонович, – беспокоился он, – а как бы наш Кузьмич не того… Не хочу говорить таких слов, но…

– В уме не повредился?

– Ну, в общем, да.

Никонов задумался. Честно говоря, тень подобной мысли скользнула у него недавно…

– Ладно, – сказал он. – Позвоним.

Позвонил. Трубку никто не взял.

– Странно… – Геннадий Тихонович ощутил неприятное беспокойство и тут же поспешил утешить и себя и коллегу: – Ничего! Обойдется.

Лосев помолчал.

– Да? – произнес после паузы. – Н-ну, ладно, посмотрим. Честно сказать, не нравится мне это, очень уж вокруг него закрутились эти… рыцари удачи. Темная публика!

Никонов понял, что коллега имеет в виду Ярченко с Бубновым, действительно неладных типов, хитрых, скрытных, о которых разговор как-то уже был. Но Геннадию Тихоновичу уж очень не хотелось думать о худшем. И он сделал ошибку.

– Думаю, обойдется, – повторил он.

И они расстались. А назавтра Никонову позвонил тот самый чиновник – несмотря на служебное ничтожество, он был в курсе почти всех городских событий.

– Геннадий Тихонович! – заголосил он в трубку. – Геннадий Тихонович!..

И Никонова обдало холодом. Не обошлось.

Но уже через миг был спокоен и готов ко всему.

– Не кричите так, – осадил он чинушу. – И не по телефону.

2

То, что он узнал, шоком для него не стало. Хотя на самом деле хуже быть не могло. Внешне Никонов остался совершенно бесстрастен, поблагодарил собеседника, попрощался с ним и вызвал Лосева.

Тот, узнав, схватился за голову:

– Да как же это?!..

– Вот так, Юра. И успокойся ты, пожалуйста. Ты же ученый! А эти твои эмоции мешают делу.

– Но как же так!.. Слушайте, но ведь это же они, совершенно ясно! Это они! Я чувствую, я знаю!..

– Юра, – терпеливо повторил Никонов. – Я тебе еще раз говорю: успокойся. То, что ты говоришь, очень может быть. А может и не быть. В любом случае надо трубить общий сбор. Там и выясним.

На сборе волновались, шумели, с подозрением косились друг на друга… Чувствовались растерянность, сбитость с толку. Лосев был бледен и напряжен, и когда общее собрание раскололось на кучки озабоченно дискутирующих, он отвел Никонова в сторону.

– Это они! – обдал горячим шепотом. – Я убежден! Прямо-таки чувствую, как они закрылись, сжались… ментально, разумеется. Никто так не закрыт, как они! Уж поверьте мне…

– Верю. Ладно, Юрий Дмитрич, сейчас я их отшлифую.

Опыт администрирования – великое дело. Никонов ловко отвлек Бубнова и Ярченко в сторонку, ясно ощутил, как оба напряглись – и приготовился повести извилистый дипломатичный диалог… но все карты спутал Лосев.

Он, видно, давно уже был на взводе. И обрушился на диссидентов с упреками и обвинениями.

– …это вы, я знаю! Вы подстрекали старика, довели до суицида!.. – и в таком духе.

Все бросили споры, мгновенно сгрудились вокруг конфликтной группы. «Ну, будет дело…» – обреченно успел подумать Никонов.

Ярченко принял вид оскорбленного достоинства.

– Я не собираюсь отвечать на эти унизительные реплики! – гордо бросил он. – То есть, мы оба… вот, оба не собираемся.

– Да, не собираемся, – поддакнул и Бубнов.

И разговор пошел на ножах, причем инициативу отчетливо захватил журналист. Он заявил, что Консорциум – тоталитарная секта, что они терпеть это намерены и оставляют за собой право выйти и действовать самостоятельно.

Отбарабанив это, Ярченко сказал: «Идем!» – и они поспешили покинуть собрание. Лосев раздраженно крикнул им вслед:

– Ну и убирайтесь к чертям!

– Юрий Дмитрич! – резко перебил Никонов. – Ну что ты несешь…

Но Лосева как муха укусила. Все растерялись, замялись, не знали, что сказать… и собрание само собой скомкалось и затухло.

Геннадий Тихонович вернулся домой в настроении хуже некуда. В кабинете посидел, пусто глядя в стену, тяжело вздохнул и стал звонить Лосеву.

– Ну как, остыл?.. Ты вот что, давай-ка завтра приезжай. Потолкуем.

3

Потолковать-то назавтра потолковали, да не столковались. Лосев, обычно мягкий, обходительный, здесь уперся как бульдозер – и не сдвинешь.

– Геннадий Тихонович! – взывал он. – Вы же знаете, что наша интуиция сильнее всяких доказательств. А она мне твердо говорит, что эти… два мудреца в одном тазу… они для нас уже отрезанный ломоть. Все! И более того, еще начнут работать против нас.

– Как так? Этим же они себя выдадут, разве это в их интересах?.. Сам подумай!

– Думал, – кивнул Лосев. – Думал! На первый взгляд, как будто так. Но я уверен, что они не боятся. Почему?.. Не знаю, почему. И очень хочу знать!

– Юра… – Геннадий Тихонович поморщился, – вот только не надо самодеятельности. Слышишь меня?

– Слышу, – теперь поморщился Лосев.

Реакция Никонову не понравилась.

– Нет, Юра, – сказал он серьезно. – Сдается мне, что ты меня не слышишь.

Лосев помолчал, затем улыбнулся.

– Ладно, – признал он. – Теперь слышу. Буду аккуратен.

И поначалу, правда, было мирно. Дни шли, Консорциум продолжал свое подпольное бытие и даже пополнялся новыми людьми. Тут ему крупно повезло: среди этих новых оказался один опер из городского угрозыска, чье феноменальное чутье удивляло его коллег. Он не очень-то и удивился, познакомясь с Лосевым, с Никоновым и узнав о существовании организации.

– Да вы знаете… – хмуровато, без эмоций произнес он, – я за собою давно замечал. Сам не знаю, как это выходит. Вот идем какую-то сволочь брать – а я уж знаю, там он или нет. И где он может быть, гнида… извините за выражение.

Его и попросили проследить за отступниками – он это сделал профессионально и не обнаружил в их действиях ничего подозрительного. Лосев, однако, мнения не изменил:

– Пока притихли, – согласился он. – Но… все это цветочки. Ягодки будут впереди.

И кандидат наук не ошибся. Чему, понятно, сам не был рад.

Где тонко, там и рвется. За возней с «раскольниками», за опасениями о конспирации… за всеми этими повседневными заботами – как-то отошел на второй план покойник Кузьмич и его нехорошая квартира. Она стояла закрытая, пустая – ее не то, чтобы упустили из виду, но специально не смотрели. Даже проницательный Лосев не придал объекту должного значения: не буди, мол, лихо, пока оно тихо. Никонов же по давней чиновничьей осторожности такое дело только одобрял.

Вот и доодобрялись. История с Евгением Ильичом ударила как обухом по голове. Лосев рвал и метал:

– Черт! Как же я оплошал… Это же они, ясно! Нашли олуха, спровоцировали его, подставили, он по незнанию и качнул эту грань миров… Геннадий Тихонович, клянусь вам, они не успокоятся, пока не выпустят джинна из бутылки. А вы представляете, что тогда может быть?!

– Представляю, Юра, представляю, – бормотал Никонов. Он старался собраться с мыслями, но чувствовал, что заражается от Лосева каким-то незнакомым прежде мандражом. – Постой. Давай подумаем. Я полностью разделяю твое мнение: да, эти ребята заигрались, они на грани. Скажи, ты чувствуешь, они могут пойти в разнос? Вот мне что-то в это не очень верится.

Лосев сосредоточенно помолчал, кивнул.

– Да, Геннадий Тихонович. Что верно, то верно: они не идиоты, не маньяки, ни в коем случае. Все делают абсолютно продуманно. Они уверены, что сумеют подчинить себе всю эту нечисть, оседлают ее. Вот в чем закавыка! Они не понимают до конца того ужаса, в какой лезут. Эта их уверенность может очень дорого обойтись всему миру!

Никонов подумал.

– Ладно… Давай попробуем переговорить с ними. Раз они не идиоты, то должны понять.

Но поговорить так и не вышло. События вдруг полетели, закружились так, словно их подхлестнул некто неведомо зловещий – тень в сумерках. В какой-то миг Никонов ощутил, что не он правит событиями, а они несут его куда-то, и ничего не может он с этим поделать.

Случилось это дикое несчастье с Евгением Ильичом и его любовницей. Колыхнуло весь город, вырвались на белый свет самые невменяемые слухи. Через день состоялся тот разговор Никонова с Лосевым, а назавтра еще один.

И Юрий сразу же огорошил старшего друга. За эти два дня часть членов Консорциума откололись от команды. Переметнулись в стан противника. Решили, что там выгод больше. Перебежчики! Вот так.

Пережив первые секунды, Никонов взял себя в руки.

– Ну что ж, – молвил он, – расколы, распады… неприятно, конечно, но такова жизнь. Все же надо по-хорошему поговорить с ними.

По-хорошему не получилось. Хотя разговор все же состоялся. Но, во-первых, он оказался усеченным: на встречу явился один Бубнов.

Он сильно изменился. В движеньях, повадках, речи явились надменность, вальяжность, слова цедил как золотые капли, как бы не желая раздавать такие сокровища всяким встречным-поперечным…

– Ярченко? – через губу перекинул он. – Не знаю, где. Да и знать не хочу.

Никонов если и оторопел, то никак себя не выдал.

– Вот как, – самым спокойным тоном сказал он. – Значит, и у вас раскол? Как же делиться будете?

– Делиться? Да никак делиться я не собираюсь, – заявил Павел дерзко и уверенно. – Я собрал команду, с ней и буду работать. А что там Ярченко собрался делать, меня не волнует.

Вот такое «во-первых». А во-вторых, Бубнов объявил: он, то бишь, его Консорциум-2 будет действовать совершенно независимо, ни в чем не нуждаясь, а потому просил его больше не беспокоить и обещал ни в чем не мешать – позиция «дистанционного нейтралитета», как он сам выразился. Проще говоря, не замечать друг друга. А дальше… поживем – увидим.

Все это было высказано покровительственно-снисходительно. Бубнова, должно быть, очень грело то, как годящийся ему в отцы руководитель Консорциума-1 смиренно выслушивает наставления и сентенции.

Никонов действительно постарался принять такой вид. Выражение «дистанционный нейтралитет» несколько озадачило его и навело на любопытные мысли…

4

– Стойте! – перебил Дима. – Кажется, понял. Если ошибаюсь, поправьте меня…

Он понял так, что пока Бубнов туманил мозги конкурентам, Ярченко сделал вид, что откололся от компаньонов, обзавелся фальшивым удостоверением, и пока внимание Консорциума-1 было привлечено к Консорциуму-2, взялся обрабатывать риэлтора Дмитрия Кольцова, с целью все же выявить суть происходящего в квартире Кузьмича…

Геннадий Тихонович бледно усмехнулся:

– Близко к истине.

На самом деле, после встречи с Бубновым Никонов вызвал опера.

– Надо бы Ярченко этого найти и проследить за ним. Разумеется, незаметно для него.

– Сделаем, – сдержанно заверил собеседник.

Но сделать это оказалось невозможным. Не по вине наблюдателя. Просто наблюдаемый не пожелал наблюдаться.

Установить адрес не составило труда. А вот дальше…

Дальше дело встало. Квартира оказалась пуста. Офицер умело расспросил соседей, те охотно выболтали: да, жил-был такой, да вот уже с неделю как не видим. Куда делся? – сами головы ломаем. Был – и нету.

Это задело сыщицкий азарт. Взялся сам, подключил все свои связи. И… никаких результатов.

Невольно хмурясь, докладывал он Никонову:

– Все сделал! Проколов нет. Но и результатов нет. Как в воду канул! Я все поднял, что мог. И никаких следов. Никаких заявлений. Никто его не ищет. Нигде не обнаружен. Пусто!

– Профессионально, – заметил Геннадий Тихонович.

– Вот! – взгляд опера полыхнул внезапным жестким огнем. – И я о том же. Как этот журналюга так наловчился?! Это ж какой навык нужно иметь!

Геннадий Тихонович задумался…

5

– Задумался, ребята, – сказал он.

Итак, сводя воедино разные линии событий…

Ярченко исчез из поля зрения Консорциума-1, и сделал это виртуозно – опытный сыскарь не смог его найти. А между тем Ярченко расхаживал по городу с поддельным документом и, судя по всему, особо не пугался.

Когда Лосев и Никонов взялись за эту тему, им ясно стало, что Бубнов врал. Ни черта те не рассорились и не разбежались! А журналист – мозг, центр Консорциума-2! – залег на дно и оттуда влияет на события.

– Что делать будем, Юра? – просто спросил Никонов.

Лосев сощурился, нехорошо ухмыльнулся:

– Есть идея.

И тут Никонов подумал, что его ученый друг сильно изменился. Интеллигентские мягкость и деликатность исчезли безвозвратно. Он стал настоящим предводителем тайной организации – суровым и решительным. И Геннадию Тихоновичу почему-то стало от этого грустно.