Текст книги "Агасфер. Вынужденная посадка. Том II"

32. Якутск

– Ну, помогай, господи! – Горохов незаметно перекрестился, достал из нагрудного кармана рубашки небольшой бумажный пакетик, вытряхнул в ладонь несколько таблеток, кинул в рот и запил водой.

Женщина в соседнем кресле с опаской покосилась на Горохова, вздохнула, но ничего не сказала.

– Минут через десять должно подействовать, – сам заговорил мужчина и подмигнул соседке. – Появятся признаки острой сердечной недостаточности, как говорят медики. Я тут маленькое кино прогоню со стонами и закатыванием глаз, а ты сразу тревогу поднимай. Только поаккуратнее! Не переиграй!

– Вот поймают на симуляции, и что тогда делать будем? – Женщина в соседнем кресле беспокойно поерзала.

– Не твоего ума дело! Пострадаю-то я, если что… А ты знай свое дело – за такие бабосы тут голой по проходу колесом прокатиться можно!

* * *

Телефон связи с пассажирским салоном негромко мурлыкнул. Малашин не глядя протянул руку, поднес трубку к уху:

– Да, Тамара? Слушаю…

– Виталий Сергеевич, у нас, кажется, проблема тут с одним пассажиром. Плохо ему стало вроде. Сейчас по трансляции объявить хочу – есть ли на борту медики…

– Что, совсем плохо? Настолько серьезно?

– Пока не знаю, командир. Похоже на сердечный приступ. Пассажир летит с женой – она утверждает, что он сердечник. Два года назад перенес обширный инфаркт, потом операцию.

– А визуально как пассажир выглядит? Как сама думаешь?

– Очень похоже. Пассажир из тех, опоздавших. Абсолютно трезв. Так я объявляю?

– Конечно, Тамара, о чем разговор!

Командир еще не успел вставить трубку телефона в гнездо, как из динамика над его головой донеслось:

– Уважаемые пассажиры! Экипаж просит откликнуться медиков! Если на борту нашего самолета есть медики, просим вас пройти в хвостовую часть самолета, к ряду номер тридцать восемь. Одному из пассажиров внезапно стало плохо. Повторяю…

Через восемь минут – Малашин автоматически отметил время НС – нештатной ситуации – телефон снова замурлыкал.

– Командир, я зайду в кабину? – голос бригадира бортпроводников был по-прежнему спокойным, однако желание пообщаться с командиром с глазу на глаз вкупе с официальным обращением говорило о том, что ЛП весьма серьезно.

Пилоты переглянулись. Верочкин поджал губы и нажал кнопку электронного замка, отпирающего пуленепробиваемую дверь кабины. Появившаяся вслед за этим Тамара Райтер, не проходя далеко, прислонилась спиной к переборке.

– Плохо дело, Виталий Сергеевич! – без вступлений начала она. – Медиков среди пассажиров оказалось целых трое – медсестра и два доктора. Причем один из них – кардиолог. У пассажира, похоже, вторичный инфаркт. Похоже, надо садиться, командир! Иначе не довезем…

– Значит, надо садиться, – повторил Малашин и вопросительно поглядел на напарника. – Где, Толя?

Тот пожал плечами:

– Якутск. Как раз вошли в зону ответственности диспетчерского центра Якутска. Даже маневрировать особо не придется, полагаю. Но, Виталий…

– Иди-ка сам в салон, погляди, Толя! – мягко прервал командир. – Скажи больному, что в течение сорока минут будем на земле. Улыбайся, успокой. Докторам следовательские вопросы не задавать! Серьезность оценишь сам. Давай, давай, Толя! Если кто-то из докторов может подойти ко мне – приведи. А я пока свяжусь с КДП Якутска.

– Командир, а может, сначала с Суреном поговорить? – задержавшись в двери, словно невзначай предложил Верочкин.

Малашин только и успел, что нехорошо прищуриться, однако партнер, не дожидаясь ответа, уже исчез за дверью. Командир поправил гарнитуру с микрофоном, переключил тумблер и заговорил:

– Якутск-Контроль, доброе утро. Росавиа Двадцать-Двенадцать. У нас на борту нештатная ситуация: возникла необходимость срочной госпитализации. Кардиобольной, подозрение на второй инфаркт миокарда. Прошу разрешения на экстренное снижение и заход на посадку в аэропорту Якутска.

Динамики немедленно отозвались:

– Росавиа Двадцать-Двенадцать, Якутск-Контроль. Берите курс в точку Бикур. Снижайтесь первоначально до эшелона Два-Восемь-Ноль. Вам обеспечивается приоритет.

Повторив услышанную команду, Малашин добавил:

– Прошу обеспечить по прилету карету скорой помощи и носилки, – командир тут же переключил микрофон на внутреннюю трансляцию и продолжил: – Говорит капитан. Дамы и господа, наш самолет приступает к снижению. Она вызвана необходимостью срочной медицинской помощи одному из наших пассажиров. Я рассчитываю произвести посадку в аэропорту Якутска примерно через тридцать пять минут. Прошу всех вернуться на свои места и застегнуть ремни безопасности. Благодарю за внимание.

Малашин, еще не договорив, ввел в бортовой компьютер новые данные, отключил автопилот и перевел самолет на снижение. Приборы на панелях перед командиром и вторым пилотом немедленно отреагировали, показывая изменение режима работы двигателей и прочие показатели.

Верочкин еще не успел вернуться, как в динамиках снова зазвучал голос якутского диспетчера КДП:

– Росавиа Двадцать-Двенадцать, Якутск-Контроль. Рассчитывайте заход по схеме: «Булонь-Три-Браво», посадочный курс триста сорок.

Подтвердив указание с земли, Малашин снова добавил:

– Прошу обеспечить дозаправку двадцать тонн топлива и приоритетное обслуживание самолета.

– Ох, Виталий, аукнутся нам эти двадцать тонн и приоритет! – вернувшийся из салона Верочкин сел в свое кресло, нацепил головную гарнитуру и посмотрел прямо в глаза командиру. – Может, десятью обойдемся и без приоритетного обслуживания? Нас же коммерческий директор компании со света сживет!

– Посмотри-ка по справочнику длину ВПП в Якутске, – словно не слыша напарника, распорядился Малашин. – И почему не докладываешь – как там в салоне?

– А что там может быть? – пожал плечами Верочкин. – Один доктор вообще в сердечных делах ни бум-бум, он иглотерапевтом оказался. Второй, который с опытом работы в кардиологии, и медсестра хлопочут вкруг страдальца. Напичкали таблетками, какие были, даже укол вкатили. Доктор обещал подойти сюда, как только сможет. Да, насчет ВПП: у Якутска она два тысячи четыреста метров. Можем не вписаться, командир: топлива еще и наполовину не выработали!

– Запроси погоду у Якутского КДП. Если сухо – как раз хватит полосы.

– А если мокрая полоса? – тут же отреагировал напарник.

– Если дождь, то придется после посадки реверс двигателей некомфортный для господ пассажиров включать, – невесело усмехнулся Малашин. – Сливать топливо некогда уже…

* * *

Генрих поперхнулся очередной чашкой кофе, плюхнул ее на стол так, что половина черной жижи расплескалась:

– Звонок из диспетчерской, дядя, – он оглянулся на Самсонова. – На скорую звонят!

– Ну и чего ты нервами бренчишь? Принимай звонок! Ты же слушал их, знаешь – как отвечать надо! И связь громкую включи, послушать хочу!

– Ага… – Генрих вытер потные ладони о джинсы, щелкнул тумблером. – Скорая-четыре слушает!

– Здравствуйте, – раздался из динамика спокойный мужской голос. – Скорая? КДП аэропорта беспокоит, диспетчер Малахов. У нас тут чепэ небольшое – транзитный самолет запросил неплановую посадку. У пассажира с сердцем плохо…

– Малахов? Счас запишу… Ма-ла-хов, аэропорт. Что там с пассажиром-то?

– Не знаю, – терпеливо отозвался диспетчер. – Самолет в небе, как вы понимаете, а я тут, в КДП. Говорят, инфарктник, был оперирован. Самолет ожидаем минут через тридцать-сорок.

– Подозрение на рецидив инфаркта миокарда, – повторил компьютерщик, заглядывая в бумажку-«шпаргалку». – Медики есть на борту? Первая помощь оказана? Консультация по связи не нужна?

– Медик есть, консультацию не запрашивали.

– Понятно… Куда там к вам подъезжать-то, летчики-пилоты?

– Сообщите мне номер кареты скорой, я дам команду на вахту. У первого поста вас будет ждать машина сопровождения. Шоферу своему скажите: только следом за ней, без самовольства!

– Не первый год замужем, дядя! Пиши номер: вторая кардиологическая бригада, госномер «восемьсот три».

– Записал. Да, еще носилки нужны, говорят!

– «Кардио» без носилок не ездит, дядя, не дрейфь! Вызов принят, ожидайте…

Едва дождавшись конца диалога, Самсонов схватил компьютерщика за шкирку, крутнул его за ворот, нешутейно встряхнул:

– Ты что, подонок – провалить все дело хочешь?! Ты как разговаривал, обмылок хренов?! «Дядя», «не дрейфь»! Да разве медики так говорят, сука ты позорная? А ну как перезвонят сейчас, заподозрят чего?

– Воротник отпусти, дядя! – попытался вырваться Генрих. – Как могу, так и говорю! Я на дикторов не учился! Чего они перезванивать будут? Все путем получилось… Ты лучше молись, чтобы твоя «липовая» скорая подозрений не вызывала в аэропорту!

– Не твоя забота, обмылок! – Самсонов немного успокоился, отпустил воротник компьютерщика. Диспетчерскую слушай!

Генрих покрутил занемевшей шеей, с обидой покосился на Самсонова.

– А чего ее слушать? На вахту звонит мужик, ну, диспетчер который… номер скорой передает – чтобы пропустили. Машину сопровождения вызывает…

Самсонов сел на диван, постарался дышать ровно. Не удержавшись, отхлебнул из приготовленного стакана пару глотков бренди. Покосился на придурка-компьютерщика, криво усмехнулся: нет, рано пока с ним ссориться… Он свое получит – только попозже, попозже!

Он взялся за брусок рации:

– Рома, ты на месте? Прием!

– На месте.

– Ну, с Богом, Рома! Выдвигайся! Но не сразу – самолет через полчаса сядет. Подгадай так, чтобы подлететь к проходной уже после того, как он сядет и остановится. Чтобы на вахте не было времени шибко тебя разглядывать. Сиреной не злоупотребляй, включишь перед самым аэропортом. Ну, а потом – как договаривались! Все понял?

– Да понял, понял…

– Ну и лады. До связи!

Самсонов отключился, нащупал к кармане халата маленький цилиндрик двухкубикового шприца, оценивающе поглядел на Генриха… Нет, пожалуй, рано ему на тот свет. Подождать еще немного надо – вдруг что не так пойдет, коррекция потребуется…

* * *

Малашин чуть сдвинул с правого уха наушник, покосился на напарника:

– Ты мне, кстати, о самом больном ничего не сказал. Как он – довезем?

– С виду мужик как мужик, в теле. А что там внутри у него происходит – это доктор скажет. Вид у мужика, конечно, неважный: пот градом, лицо как ошпаренное…

– Ну, помогай ему Бог, – покачал головой Малашин. – Теперь, Толя, давай о Сурене Ашотовиче поговорим! Ты мне о нем два раза уже напомнил, Толя…

Новый коммерческий директор «Росавиа» Сурен Вартанян появился в высших эшелонах этой одной из крупнейших авиакомпаний относительно недавно. Однако уже успел прослыть весьма крутеньким. По слухам, в полемику с ним опасались вступать и старые заслуженные «зубры» авиакомпании. До прихода в большую авиацию коммерческий директор «рулил» в одном из российских монстров нефтяного бизнеса, имел своих людей и в правительстве, и в Госдуме. Его появление в «Росавиа» связывали с насущной задачей экономии во всем – каковую задачу прежний коммерческий директор, честно поднявшийся на самый верх служебной лестницы из авиаремонтной мастерской, решал с обязательной оглядкой на людей. На кадры. Сурен Ашотович подобные «мелочи» просто игнорировал…

– А чего тебя учить, Виталя? Ты взросленький уже, – невесело усмехнулся Верочкин. – Только вот с памятью у тебя, командир, что-то, видать, неважно становится…

– И чего ж я забываю, по-твоему?

– Про Дениса Климовича, например! Где он сейчас? Нигде, Виталя! И звать его никак! А почему, спрашивается? А потому, что Климович, бедолага, имел неосторожность поссориться с Суреном!

Малашин и сам хорошо помнил эту историю с заслуженным летчиком Климовичем. Пилот с налетом более 10 тысяч часов совершил экстренную незапланированную посадку из-за внезапно заболевшей пассажирки, и «Росавиа» «попала» на крупные деньги. Дозаправка на «чужом» аэродроме, по завышенным ценам. «Задранные» там же расценки на внеплановое обслуживание самолета «неродной» компании – большей части этих трат удалось бы избежать, выполни Климович указание коммерческого директора. Ну, посидели бы пассажиры лишних пять-шесть часов, пока из соседнего города свой для Вартаняна оптовик не доставил бы топливо по нормальной цене. Но Климович посчитал, что пассажиры не при чем, и томить людей ожиданием не стал. Подписал нужные бумаги и улетел через полтора часа после посадки.

Многие утверждали, что первопричиной конфликта была не сама нештатная посадка не то, что имело место позже, а язык заслуженного летчика. И что промолчи он на последовавшей «разборке полета» – ничего и не случилось бы. Но Климович не промолчал, и в ответ на резкую реплику Сурена – надо было, мол, позвонить ему, посоветоваться еще раз – довольно ехидно отрубил, что методика кавказских цеховиков, которую кое-кто пытается насадить и в славянском городе Москве, для него неприемлема.

Потом у Климовича началась полоса неприятностей, организованных мстительным Суреном. И в результате летчик сначала потерял престижные «длинные» рейсы, а потом и саму работу в компании.

– Погоди, Толя! – попросил Малашин. – Погоди: ты полагаешь, что я напрасно трачу деньги компании, вместо того, чтобы попытаться довезти умирающего до Москвы?

– Не передергивай, командир! Не понимаешь, о чем я толкую? У нас же спутниковая связь, возможность позвонить куда угодно! И диспетчер якутский все равно сообщит о чепэ в компанию. Взял бы и опередил его! Позвонил бы Сурену сам: так, мол, и так. Хочу посоветоваться, уважаемый господин Вартанян. И все, Виталя! Поломался бы наш коммерческий босс для вида и дал бы добро!

– Толя, в моей должностной инструкции четко расписано – какие решения в компетенции командира самолета, а какие нуждаются в согласовании с начальством. И хватит об этом, понял? Давай лучше бери управление и рули на посадку!

– Есть принять управление, командир! – скривил губы Верочкин.

* * *

– Товарищ подполковник, Москва по скайпу стучится.

Дворкин открыл глаза и тут же скривился от спазма шейных мышц. Проведя бессонную ночь в передвижной техничке якутского Управления «К», он и под утро отказался пойти отдохнуть пару часов в гостиницу. Техничка стояла в трехстах метрах от дома, в который вчера переселился Самсонов, вызывая подозрительные и недовольные взгляды респектабельных обитателей тихого элитного коттеджного поселка. Дворники и охранники ближайших домов даже пытались заглянуть внутрь, однако стекла зазеркалены были качественно и, кроме собственных недовольных физиономий, любопытствующие ничего внутри салона разглядеть не могли.

Местных псов обмануть кажущейся необитаемостью автомашины оказалось невозможно. Двое дежурных техников и московский подполковник прямо-таки замирали, едва в улочке появлялись местные аборигены с четвероногими любимцами на поводках и без таковых. Однако собаки, очутившись возле микроавтобуса, начинали настороженно прислушиваться и принюхиваться, а вслед за этим поднимали истошный визг и лай.

Дворкин пересел к откидному столику, на котором стоял раскрытый ноутбук, щелкнул мышкой по зеленой иконке «Ответить с видео».

– Не спится, Отто Валентинович? Здравия желаю!

Зинкявичус вгляделся в экран и хмыкнул:

– А вы себя-то в зеркало видели, Сергей Васильевич? Вид, извините, как с вокзальной скамейки в зале ожидания… Почему не в гостинице?

– Какая гостиница? Тут утро уже, Отто Валентинович, время самого клева наступает!

– Ну и что нам новенького ваше утро принесло?

– Сначала новости от майора Щербака. Ему удалось немного разговорить Алдошина, и тот передал ему флеш-накопитель с данными о встречах и контактах Самсонова на последние лет этак пять. Данные еще в обработке, но кое-что уже есть.

– Про Горохова я уже наслышан. Версия Щербака заслуживает самого пристального внимания. Надо очень внимательно проанализировать все движение товаров и поставок в этом его предприятии.

– И еще одна деталь, Отто Валентинович. Московский рейс 20–12 вылетел из Южно-Сахалинска около часа назад, с десятиминутным опозданием. Из наших «друзей» на его борту двое – Алдошин и Горохов. Причем последний едва не опоздал на регистрацию и посадку. Поскольку багаж пассажиров был уже в самолете, Горохову разрешили взять его сумку в салон. Щербак обратил внимание на большой объем сумки и, после того как Горохов прошел на посадку, навел справки у ребят из Службы авиационной безопасности…

– Так… По тону вашему чувствую, меня ждет какой-то сюрприз. Ну, не тяни душу, Сергей Васильевич!

– В сумке у Горохова было полно сувенирного холодного оружия испанского производства, Отто Валентинович! Восемнадцать килограммов.

– Кто ему разрешил проносить в салон оружие? Сабовцы что, с ума там посходили?

– Два инспектора службы безопасности сейчас пишут объяснительные в кабинете у своего начальника. Но, строго говоря, особого нарушения он тут не видит. Оружие-то сувенирное, Отто Валентинович! Сабли и кортики незаточенные. Причем, согласно сертификату, при их изготовлении используется особый сплав, который рассыпается при сильном ударе в хлам… Щербаку показали нормативные документы правил перевозки багажа – в исключительных случаях пассажирам разрешается брать в салон сумки и чемоданы, если багажные отсеки уже заперты и опломбированы.

– Дичь какая-то…

– Это первое. Второе: Горохов при прохождении спецконтроля предъявил целую кучу сертификатов и таможенных деклараций, разрешающих провоз сувенирного оружия на борту пассажирского судна. Третье: с багажом московского рейса действительно, похоже, поспешили и заперли отсеки. Четвертое: Горохов часто летает в Москву и обратно с небольшими партиями подобного оружия, его хорошо знают. Пятое: бортпроводники рейса предупреждены о наличии в багаже у пассажира необычного груза и по инструкции должны были запереть сумку Горохова в особом отсеке гардероба салона бизнес-класса.

– Тогда для чего вы все это мне рассказываете?

– Мне никогда не нравились совпадения, Отто Валентинович!

– Мне тоже… А не мог Горохов по документам этих испанских ремесленников вывезти то, что нашел Алдошин?

– Инспектора службы безопасности в аэропорту открывали сумку. Оба клянутся, что все эти сабли и мечи были в упаковке, в новеньких блестящих лакированных ножнах…

– Ладно. Дам команду по инстанции, в Москве рейс встретят, и груз Горохова тщательнейшим образом проверят. Хотя, честно признаться, мне не очень верится, чтобы клад стоимостью пятьдесят миллионов долларов повезли в затрапезной сумке, в самолете. Причем с большой долей риска запрета к перевозке…

– Хм-м… А заморозить катаны в брикеты с треской и отправить через всю страну, с риском попутать партии, выгрузить по разгильдяйству железнодорожников где-нибудь не на той станции – по-вашему, менее рискованно?

– Ну, с этим мы начнем разбираться прямо сегодня, Сергей Васильевич! Я получил добро от Роспотребнадзора и РЖД на глобальную проверку всех партий свежемороженой рыбы от Хабаровска и Владивостока до Урала. Привлекаем саперов, внутренние войска – страшно подумать, что я услышу, если операция окажется нулевой…

– Ого! Как это вам удалось, если не секрет, Отто Валентинович?

– Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Прошел слушок, что японский премьер сугубо конфиденциально информировал нашего премьера о попытке вывоза с российского Дальнего Востока национального достояния Японии, попавшего в руки международных аферистов. Проинформировал и попросил негласного содействия в проверке информации. Так-то, Сергей Васильевич! Ладно… По Якутску там ничего новенького на щербаковской флешке не всплыло?

– Почти ничего. Живет здесь, в Якутске, один старый мерин, некто Закрайский. В начале восьмидесятых, одним из последних цеховиков, Закрайский сел по-крупному, освободился в конце девяностых. От старых криминальных дел вроде как отошел, возглавляет мутный, но вполне респектабельный негосударственный фонд содействия чему-то там полезному. У местных властей на хорошем счету, меценатствует, в президиумах заседает. Однако есть основания полагать, что если и забросил Закрайский старые дела, то не совсем. Ходят слухи, что его фонд отмывает грязные денежки и финансирует не только белое и пушистое…

– С Самсоновым как-то связан?

– По оперативным каналам удалось узнать, что сразу после отсидки, будучи гол как сокол и без всех растерянных связей, Закрайский в девяностых объявлялся вроде в Москве. Однако времена были для старого жулика новые, незнакомые, неведомые. Помыкался в столице и уехал несолоно хлебавши. И единственным человеком, который Закрайскому тогда помог, был наш Самсонов.

– Нынче в Якутске они встречались?

– Встреч, к сожалению, не зафиксировано. А вот один слушок старая агентура поймала: обмолвился недавно Закрайский в тесной дружеской компании, что добро помнить умеет. И доказал это старинному приятелю, который приезжал в Якутск за старым должком… Что должок вернул с лихвой. Да не деньгами, а людьми, что по нынешним временам гораздо более ценно.

– Скудно, Сергей Васильевич, весьма скудно… Поподробнее этот момент нельзя провентилировать?

– Если откровенно, то, боюсь, что нет. Местная милиция-полиция, пережив реформирование, напрочь растеряла, на мой взгляд, все оперативные качества. И кураж заодно. Агентурная работа вообще в загоне… Не знаю, то ли это только здесь в «краю алмазов и мамонтов», то ли повсеместно по России.

– Грустная история. Но это мы с тобой попозже обсудим, слезами горючими обольем… Сейчас-то что у тебя? Конкретно?

– Конкретно? Сижу со вчерашнего для в техничке в квартале от коттеджа, куда съехал Самсонов. Пытаемся слушать дом, однако спецы говорят, что, несмотря на высокочастотную активность, аудиоперехват невозможен.

– По-русски, пожалуйста, Сергей Васильевич! Я ведь все-таки прибалт, не все понимаю…

– В коттедже установленная мощная электронная защита, включая сюда генерацию «белого шума». Всплески электронной активности свидетельствуют о том, что обитатели дома общаются по телефонам, принимают звонки – но мы их не слышим!

– Очень мило… Кто в доме?

– Самсонов, какой-то гастарбайтер-прислуга и прибывший сегодня утром неизвестный мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Вчера с вечера в дом завезли целую кучу коробок и ящиков. То ли к осаде готовятся, то ли к войне…

– И то и другое сиречь военные действия, Сергей Васильевич… Мы с вами как-то обсуждали возможность проникнуть в дом. Либо временно ввести туда нашего человека. Никаких идей не появилось?

– Раз Самсонов поставил над домом «электронный колпак», то всякий несанкционированный визит в дом незнакомого человека будет неминуемо расшифрован. Можем спугнуть…

– Или подтолкнуть к незапланированным действиям. Заставить ошибиться и, как следствие, вызвать ответные меры.

– Я уже говорил вам, Отто Валентинович, что местные ребята рассматривают любые мои инициативы и побуждения к активным действиям как досадную помеху их спокойной жизни. Поймите меня правильно, я не жалуюсь, но…

– Хорошо, все понял. Придется давить через Москву. Кстати, а Щербак надолго на Сахалине застрял?

– У него есть соображения насчет застрявшего там телохранителя Самсонова. Как он полагает, уже бывшего. Скорее всего, Мезенцев обозлен своей отставкой и что-то предпринимает против бывшего работодателя. Флешка Алдошина, скорее всего, попала к нему именно от Семена… У Щербака в Южно-Сахалинске хорошая оперативная поддержка местных органов. Думаю, он сидит там не зря, Отто Валентинович!

– Ну, дай ему бог, как говорится. Значит, московский рейс он проводил – пару часов назад, вы сказали? Сколько им еще до столицы лететь?

– Всего восемь с половиной чисто полетного времени. Стало быть, шесть с чем-то осталось. Я думаю, что встречу Горохова организовать успеете!