Текст книги "Польские трупы (сборник)"

Я вошел в ворота музея и пересек несколько раз весь обширный парк.

– В экспозиции нету, – бормотал я себе под нос. – Но ведь где-то, черт побери, он должен стоять…

Главное здание отпадало. В открытых галереях, где были выставлены танки, слишком неглубокие фундаменты. Зато ангар… Я свернул туда и двинулся меж самолетных рядов. Вентиляционные решетки на стенах есть? Есть. Я перешел в зал, посвященный завоеванию космоса. Здесь тоже есть. Кроме того, наверняка под зданием имеются подвалы… Подземные склады? Весьма вероятно. Я вышел наружу. С запада к ангару примыкал большой газон. Он был неровный, и, как мне показалось, местами слегка проваливался.

Я присел на траву в нескольких метрах от загорающей блондинки. Вынул из портфеля выдвижной металлический стержень и осторожно воткнул его в землю. В метре от поверхности он ткнулся во что-то твердое. Я повторил попытку чуть дальше. Метр двадцать.

– Засыпанный пандус, – сделал я вывод.

Несколько простых расчетов… Наклон около пятнадцати градусов, вероятно, бетонная основа. Самолет могли вытащить из зала ночью, спустить по пандусу и вкатить в подвал под ангаром… Я усмехнулся.

Теперь нужно придумать, как туда попасть. Хотя способ напрашивается сам…

Мы сидели в лаборатории. На столе стояла непочатая бутылка лучшего армянского коньяка. Искусный вентилятор из птичьих крыльев шумел под потолком. Легонько колыхались модели самолетов.

– К черту, – проворчал Витек. – Как ты себе это представляешь? Если моя техника где-нибудь застрянет и попадет в чужие руки…

– Ну и что? Фотографировать экспонаты не запрещено. – Я пожал плечами.

– В выставочных залах. А ты хочешь, чтобы моя летучая мышь пролетела по вентиляционной шахте в подземный склад!

Он тяжко вздохнул. Прошелся по лаборатории. Глаза его сверкали нездоровым блеском – похоже, идея ему понравилась.

– А, пропади все пропадом, – пробурчал он. – Все равно не получится…

Он вынул модель из коробки и вставил новые батарейки.

– Мы подъедем к музею и… – предложил я.

Он пожал плечами и, приоткрыв форточку, выпустил устройство. Затем включил телестену и взялся за рычаг управления.

– Она сумеет долететь туда и вернуться? – изумился я.

Он кивнул.

– Микроэлементы на красной ртути, – пояснил он. – Только никому ни слова…

– Понятно.

Аппарат достиг музея меньше чем за полчаса.

– Которое из зданий?

Я показал на ангар, потом разъяснил, какой из воздухоотводов может вести на склад. Летучая мышь приземлилась, схватилась коготками за решетку и вырвала ее. Около десяти метров вниз, новая решетка…

– Не снимет она ее, – процедил Витек. – Нужно резать.

– Лазером?

– Точно… Но так сразу заметят, что там кто-то хозяйничал…

– Ничего не поделаешь.

Летучая мышь влетела в зал. Витек включил тепловые видеокамеры и программу обработки изображения.

– Качество почти как при нормальном освещении, – похвастался он.

Самолет выглядел в точности таким, каким я его запомнил. Большая четырехмоторная машина ТБ-3. На борту надпись. В картере двигателя зияла огромная дыра величиной с лисью нору. Во втором – аналогичная. Третья перфорировала середину корпуса.

– И что ты об этом скажешь? – спросил я.

– Мощно его приложили. – Витек приказал летучей мыши сделать еще несколько кругов. – В любом случае попали в него наверняка снизу. – Он показал на дыру.

– Почему ты так думаешь?

– Там есть пятый двигатель, который нагнетал воздух. Благодаря ему эта громадина могла подниматься на такую высоту и летать в разреженных слоях атмосферы.

– Ух ты, черт. Я и не знал…

– В любом случае врезали ему в самое сердце. Когда прекратилась подача воздуха, он пошел вниз с высоты пяти или шести тысяч метров. Там его уже ждали. Он получил еще два выстрела по двигателям, а затем его крылья изрешетили из автоматов. Наверно, для того, чтобы вытекло топливо, а то бы он сгорел. Эх, горячее, наверно, было дельце… Вот только как его достали? Наши машины в принципе могли летать на такой высоте, но значительно уступали ему в скорости…

– А вот чего я не понимаю – почему Риббентроп после нападения не уничтожил договор?

– Может, запаниковал, а может, был уверен, что поляки не тронут иностранного дипломата.

– Возможно…

Летучая мышь сделала еще несколько кругов вокруг самолета. Теперь мы могли досконально изучить все повреждения.

– У стены какие-то витрины, – обратил я внимание.

Через секунду перед нами появилось изображение.

– Бутыли с кислородом, – определил Витек. – Видать, наши использовали чистый кислород или сжатый воздух, чтобы на несколько минут поддержать работу двигателей.

– Чтобы приблизиться к самолету?

– Точно…

Аппарат повернул, и мы снова увидели кабину самолета.

– Погоди. Что за чертовщина?

На металлическом борту чернели какие-то надписи.

– Можно увеличить?

– Бог ты мой, – прохрипел мой приятель.

Наверху была дата: 23.VIII.1939. Ниже чернели фамилии. Мы смогли разобрать только верхние, они были написаны большими буквами:

– Марьян Писарек и Станислав Скальский, – изумленно расшифровал я.

– Скальский, – пробурчал Витек. – Чтоб мне провалиться…

Я включил компьютер и настучал еще несколько фраз в готовую статью: «Имена остальных участников погони за самолетом Риббентропа в ближайшие несколько лет должны оставаться в глубокой тайне. Как мы знаем, сообщение о том, что генерал Марьян Писарек участвовал в рейде на Лондон, привело к его гибели (вероятно, от рук агентов американской разведки). Мы не можем допустить, чтобы остальных героев постигла та же судьба. Лишь когда последний из них покинет этот мир, придет время опубликовать полный список тех, кому мы обязаны своей свободой и мирным существованием». Я прочитал и скривился. Объяснение звучало слишком напыщенно.

Я положил материалы на стол начальника. Почти готовая статья, описывающая схватку в воздухе и подбитие самолета Риббентропа, отсканированные страницы «Иллюстрированного еженедельника» и фальшивой фотографии, несколько снимков самолета в ангаре. Шеф читал внимательно и неторопливо. Наконец кивнул.

– Ювелирная работа, – оценил он. – Из тебя выйдет толк. Стаж тебе зачислен.

– Я могу получить бесплатный отпуск на три-четыре дня? – спросил я, поколебавшись.

Он взглянул на меня поверх очков.

– Дело Писарека, – потупился я. – Мне бы хотелось в нем разобраться.

– А что с ним не так?

– Все знали, что он летал со Скальским бомбить Лондон. Тогда почему прошло столько времени, прежде чем его убили? Ведь это случилось в восемьдесят седьмом…

– Над этим ломали голову люди и покруче тебя, – ответил начальник. – Или ты напал на след?

– Писарек обрабатывал снимки со спутников для географического атласа Северной Америки, – сказал я. – Считается, что на одной из фотографий он заметил что-то сугубо секретное или американцы испугались, что он это увидит. В любом случае, предполагают, что он поделился своими догадками с библиотекарем.

– Признаться, я уже подзабыл эту историю, – нахмурился шеф.

– Сотрудник архива Института картографии на следующий день исчез без следа. Он мог быть американским агентом.

– Если интуиция подсказывает тебе, что наклевывается стоящее дельце, то вперед. Даю тебе неделю оплачиваемого отпуска, ты неплохо поработал.

Я поблагодарил начальника и вышел.

Я вышел из поезда «Люкс-Торпеда», курсировавшего между Варшавой и Вильно[42]42
  Вильно – польское название Вильнюса.


[Закрыть]. Над городом сгустилась августовская жара. Я вытер пот со лба и нырнул в метро. Через двадцать минут я уже был в Институте картографии.

Здесь много лет работал генерал Марьян Писарек, один из величайших национальных героев Речи Посполитой. Вспоминаю уроки истории в школе… Польская армия увязла на юге Франции в затяжных боях с гудериановцами, наше восточное наступление на время остановлено в киевском укрепрайоне. И именно тогда этот мерзавец Черчилль начал готовить десант… Тупая, проспиртованная падаль. Сначала не сдержал своих обещаний, а когда мы, нарушив союзнические договора, объявили войну Англии, снюхался с гитлеровцами. В последний момент на Лондон отправили Скальского и Писарека. Атомная бомба, сброшенная на английскую столицу, почему-то не взорвалась, но и пропагандистского эффекта было достаточно…

Я вошел в библиотеку. Бодро представился и показал документы.

– Мне бы хотелось взглянуть на ваше собрание орбитальных снимков.

Девушка в мундире государственной картографической службы встревожилась.

– Там в основном секретные и сугубо секретные материалы. Мы выдаем лишь небольшую часть, да и то разное старье, – пробурчала она. – А какие конкретно фотографии вас интересуют?

– Кусочек Канады, снимок восемнадцатилетней давности, – объяснил я. – Я хотел бы взглянуть, над чем работал генерал Марьян Писарек непосредственно перед смертью…

– Нет проблем. Документы уже давно рассекречены. В принципе, это всего один снимок. Генерал занимался им почти две недели. – Судя по всему, девушка хорошо знала подробности. – Но следователи изучили его уже со всех сторон.

– И тем не менее… – улыбнулся я.

Девушка настучала на клавиатуре заказ. Через минуту пневматическая почта выплюнула контейнер с соответствующим кристаллом памяти.

– Место номер пять, – показала архивистка на компьютер.

Я уселся и вставил носитель в считыватель. Неплохая фотография, почти восемнадцать гигабайт… Я окинул ее взглядом: ничего выдающегося, берега Гудзонова залива.

Я подошел к девушке.

– Извините, генерал изучал ее в этом виде? Не в напечатанном?

Служащая задумалась.

– В напечатанном, – сказала она. – Но после сканирования ее ввели в кристалл.

Я еще раз оглядел снимок. Увеличил его, чтобы рассмотреть все повреждения на поверхности. Небольшой кружок, сделанный ручкой, несколько стрелок, отметки картографов или военных… Я представил себе Писарека, сидящего над картой. Старый человек в мундире… Что он так упорно искал две недели? Я опять пошел надоедать девушке.

– Сколько времени обычно работают с такими снимками? – спросил я.

– Недолго, для того и существуют компьютеры.

Кажется, она сразу догадалась, что мне надо, и ее пальцы забегали по клавиатуре.

– С остальными фотографиями он работал по два-три дня, – сказала она. – Брал партиями по десять штук, а через несколько дней возвращал оптом. Пожалуй, именно то время, которое он затратил на этот снимок, привлекло внимание следствия.

Я вернулся на место. Наверняка детективы проверили все эти стрелки и точки… А может, нет? Я в очередной раз подошел к леди и начал препираться с ней, требуя оригинал.

В конце концов мне его выдали. Это был огромный, скрученный в рулон, лист размером полтора метра на три. В кладовке рядом с читальным залом был старый как мир аппарат для просмотра таких снимков – девушка даже не знала, как он работает. Я вставил ролик в верхний зажим, натянул и зацепил за нижний вал. Включил лампы и начал крутить рукоятку. Двигалось хорошо. Я подождал, пока архивистка вернется в читальный зал, вытащил снимок и снова вставил его, перевернув. Теперь, крутя рукояткой, я видел перед собой его оборотную сторону – квадратные метры слегка пожелтевшей, тонкой бумаги.

Любой след, оставленный на лицевой стороне карандашом или ручкой, здесь выглядел чуть заметной выпуклостью. Я установил лампу так, чтобы свет падал сбоку, и начал передвигать лист.

Писарек был осторожен. Обнаружив место, он обвел его карандашом и стер резинкой. Я долго смотрел на кружок и восклицательный знак рядом. Все же генерал проявил неосмотрительность. Он рассказал о своем открытии архивисту. Вероятно, он же стер кружок.

Я обозначил место и посмотрел, что находится с другой стороны. Какой-то поселок? У меня не было лупы. Я записал координаты – все-таки на компьютере работать удобнее…

Запустил поисковую программу. Ввел данные со своего листочка. Градусы, минуты, секунды широты и долготы. И наконец, узнал это место. Деревенька? Нет. Странные длинные здания. Я увеличил резкость. Бараки?

Исправительная колония или трудовой лагерь в канадской тундре… Я дал максимальное увеличение и прочесал квадрат за квадратом окружающую местность. И наконец нашел то, что надо. Примерно в километре от лагеря на небольшом лугу лежали белые камни. Кальцит или песчаник, не важно. Из них была сложена стилизованная фигура летящего гуся или утки и цифры 66. Что бы это могло значить, черт побери? На всякий случай я скопировал рисунок.

По пути на вокзал я купил две иллюстрированные монографии о Второй мировой войне. И еще до прибытия в Варшаву я уже знал все. И знал, кто мне поможет.

Сорок вертолетов мчались над канадской тайгой. Машины новейшего поколения, на ртутных реакторах, тихие, быстрые, способные пролететь без дозаправки восемь тысяч километров. Грузовые отсеки как сельди в бочке набиты пленниками. Наши спецназовцы захватили всех охранников и начальников лагерей. Они держали в заключении польского гражданина, нарушая законы Речи Посполитой. Их ждал суд в Варшаве и неизбежная виселица.

Я смотрел в окно, хотя смотреть там было не на что. Меня не отпускало ощущение, что мы сунули голову в пасть льва. Пусть старого и полинявшего, но все-таки льва… Соединенные Штаты, империя, раскинувшаяся от канадской тундры до Панамского канала, населенная пятьюстами миллионами человек, располагающая второй по численности армией мира. Наш рейд был шпилькой, глубоко вонзившейся в львиный зад, а ни один лев таких шуток не любит. Успеем ли мы смыться, прежде чем пасть захлопнется?

– В общем это все, – сказал Скальский. – Никакого подвига. Мы хорошо отработали манёвр, точно определили время и маршрут полета. В намеченное время сели в самолеты, долетели до места встречи, продырявили ему корпус и двигатели, а когда он потерял высоту – добили…

– Но зачем тогда это скрывают? – воскликнул я. – К чему это все – ложные следы, поддельные снимки – если скрывать нечего?

– Самому хотелось бы знать, – вздохнул Скальский. – Полагаю, все это дымовая завеса. А в действительности речь идет о том типе с чемоданом. Знаешь, у моего приятеля поручика Писарека была собственная теория. Он был уверен, что этот человек прибыл к нам из будущего. Из другого будущего, из мира, где мы проиграли войну. Говорю тебе как солдат – тогда, в 1939-м, у нас не было ни малейшего шанса победить Третий рейх. А о войне на два фронта и говорить нечего. Но тут появился он. Человек, которому известны все слабые стороны противника. Располагающий сведениями, где ударить небольшими силами, чтобы достичь намеченной цели…

– Но зачем вся эта дезинформация?

– Если кто-то заподозрит подвох и начнет копать, то назавтра докопается до второго дна, как и ты. Большинству этого будет достаточно. Решат, что открыли великую тайну. И мало кто догадается, что под вторым дном есть еще третье, а может, и четвертое.

– Хм, – задумался я. – В таком случае и мне, пожалуй, не следует в этом копаться… Что будем делать, если нас запеленгуют? – спросил я генерала.

– Что ты так нервничаешь? – удивился он. – Летим мы низко, защита от радаров действует. Эти напыщенные ослы даже не знают, что мы здесь.

Вдруг включилось радио.

– Говорит президент Соединенных Штатов Северной Америки. Кто вы такие и что, черт возьми, здесь забыли?

Он говорил по-польски с чудовищным акцентом, характерным для американцев, работавших по черному в Центральной Европе. Тот факт, что он обращался к нам по-нашему, указывал, что нас не только запеленговали, но и определили национальную принадлежность. Начальник корпуса взял микрофон.

– Говорит генерал Якуб Ковальский, – рявкнул он. – Наши действия вполне законны. Мой экспедиционный корпус выполнял задание по поиску международных преступников. Мы схватили их и везем, чтобы предать суду. Если вы предоставите нам свободу действий, мы будем вести себя вежливо и культурно.

– Это нарушение всех международных договоров. Сообщите, кого вы хотите осудить и за что. Мы сами найдем их и передадим вам, – добавил президент миролюбивым тоном.

– Исчезни, валенок, мы и без тебя справились. – Разъяренный генерал выключил микрофон. – Так о чем мы говорили?

– Не важно, – бросил я.

– Две машины противника, – доложил пилот.

– Дайте два предупредительных выстрела, а если не отстанут, сбейте, – приказал генерал.

– Есть!

– Вы нарушили воздушное пространство нашей страны, похитили сорок граждан! – Президент США снова был на линии. Судя по всему, он уже знал, что мы захватили всех работников лагеря вместе с пенсионерами из соседнего городка. – Поворачивайте и приземляйтесь на аэродроме в Монреале. Там сдадите оружие. В противном случае я отдам приказ сбить вас.

– Заткнись, не то получишь атомной дубинкой!

– Разрешите доложить: новые данные со спутника. – Адъютант подал Ковальскому распечатку.

– Фью, фью, – присвистнул Ковальский. – Они выставили все, что есть… Скоро тут станет жарко. Сообщи базам в Гренландии, пусть вылетят нам навстречу. У нас вообще имеется связь с полковником Савченко?

– Да. «Карась» на перископической, занял позицию согласно приказу.

– Пусть приготовит четыре обычные ракеты и ждет. Если мы погибнем, пусть что-нибудь взорвет… Чтоб им тошно стало.

– Он готов. Вот предполагаемые цели. – Адъютант передал присланную по факсу фотографию Нью-Йорка.

– Что это за два высоких здания? – ткнул пальцем Ковальский.

– World Trade Center. Всемирный Торговый Центр или что-то вроде этого. Дурной язык, ни черта не разберешь.

– Гражданский объект, отпадает. А жаль… Может, шарахнуть по Пентагону? Только объясните этому психу, чтоб подождал, пока пришлют подтверждение нашей гибели или приказ, а то получится, как в прошлый раз. И пусть использует о-быч-ны-е боеголовки, а не атомные. Повторите ему это по-украински, если не поймет по-польски.

– Есть.

– Говорит генерал Джонатан Вудбайн, командующий Военно-воздушными силами Соединенных Штатов, – пролаяло радио. – Вы окружены. У вас нет ни единого шанса. Сдавайтесь и освободите заложников.

– Польская армия не берет заложников, вбей это себе в башку, дебил! Это уголовники, предназначенные для суда и ликвидации! – Глаза генерала налились кровью. Кажется, он действительно впал в ярость.

– Если спокойно сложите оружие, мы гарантируем вам честный процесс с участием наблюдателей от Лиги Наций.

– Сгинь, холуй. Сначала поймай нас, а потом будешь судить! – Начальник корпуса переключил диапазон. – Малиновский! Как там эти?

– Спокойно сидят в грузовом отсеке. Комендант пробовал кочевряжиться, но схлопотал по морде и затих, – доложил майор.

– Если станет горячо, прочитай им приговор. Обязательно по-американски, чтобы сукины дети все поняли, и выталкивай по одному за борт. Ага, прицепи к каждому тубус с копией приговора. Когда их соберут, будет по крайней мере известно, за что. Коменданта пока оставь, ему устроим публичный процесс в Варшаве, показуха не повредит.

– Есть! У меня предложение…

– Давай.

– Может, лучше приземлиться в каком-нибудь городе и просто повесить их на фонарях? С точки зрения наглядности это было бы эффектнее… К тому же и смерть более позорная, соответствующая тяжести преступлений.

– Хорошая идея, но у нас нет на это времени.

– Приговоры сейчас распечатаем. Пункт двести семьдесят шестой? – спросил на всякий случай майор.

– Да. Научим американцев раз и навсегда, что каждому, кто поднимет руку на нашего гражданина, Речь Посполитая немедленно отсечет эту руку до самой мошонки. И добавь еще упоминание о нарушении Женевской конвенции, пан Скальский ведь был военнопленным.

– Есть!

– Впереди истребители. Штук восемьдесят, – доложил штурман, глядя в экран спутникового наведения. – Противовоздушная оборона выпустила ракеты.

– Включить силовое поле!

– Есть.

– Ну что ж, пусть будет третья мировая. – Начальник корпуса радостно потер руки. – Самое время…

– Стоило ли ради меня одного отправлять целую армию? – огорченно вопросил Скальский. – Еще люди погибнут.

– Для того и война, чтобы мы погибли. – Перспектива гибели не очень расстроила генерала. – Зададим им жару, двести лет будут помнить.

– Не проще ли было отправить несколько человек и втихаря выкрасть меня? – Старик все еще мучился сомнениями.

– Может, и проще, но нужно было напомнить сукиным детям, что нарушение законов Речи Посполитой никому и никогда не сойдет с рук. А если не понимают по-польски, вобьем это в их пустые башки нагайками.

Я вошел в кабинет начальника с конвертом в руке. Главный оживленно беседовал с кем-то по телефону.

– Говорите внятней, черт подери! – рыкнул он так, что стекла в окнах задрожали. – Я уже знаю, что мы прервали переговоры с делегацией США. Да, знаю, что все их дипломаты получили статус «персона нон-грата», а вы выясните, почему! Да, я в курсе операции в Канаде, узнайте подробности. А меня не волнует, что заявление представителя правительства будет вечером! Тогда все будут знать, а я хочу, чтобы узнали из дневного выпуска нашей газеты.

Он отшвырнул трубку и увидел меня.

– Что ты щеришься? – подозрительно спросил он.

– У меня есть дополнение к статье года.

– Номер уже набран. Нужно было прийти тремя днями раньше.

– Ничего, пойдет в макулатуру.

– Яааасно… И четыре миллиона злотых из моего кармана на печать нового номера… Что за дополнение?

– Интервью капитана Станислава Скальского, человека, который сбил самолет Риббентропа, – скромно улыбнулся я.

– Где ты его раскопал? Забрался в армейский архив?

– Нет, встретился лично. Между прочим, у меня имеется эксклюзив на отчет об операции по его освобождению…

– Что?

– Я летал в Канаду с экспедиционным корпусом генерала Ковальского. Мы прорвались на тысячу километров вглубь их территории, сбили примерно половину их самолетов…

Шеф выкатил зенки.

– Ты бредишь? Дури насосался?

– Скальский жив. Америкосы держали его с самой войны в трудовом лагере. Но он перехитрил их. Выложил в степи рисунок летящей утки – тот, который был на борту его самолета, – и номер своей части. Я как раз возвращаюсь с операции по его освобождению. Если бы не смерть генерала Марьяна Писарека, мы отбили бы его еще восемнадцать лет назад. К слову, – усмехнулся я, – если хотите вставить информацию в дневной выпуск, то их торговая и дипломатическая миссии были выдворены именно за это.

Перевод В. Волобуева