Текст книги "Польские трупы (сборник)"

– Хотя бы в том, что ты подумал, не была ли я случайно тем самым стукачом в «Свободном слове». И решил меня разоблачить.

– А была? – спросил он почти всерьез.

– Нет. Но хватило бы, чтобы кто-нибудь так написал. Ты или кто-то другой. Я бы не отмылась до конца жизни. Пьянчужка, распутница, да еще и агентша. Великолепно!

Сейчас в ее шутливом тоне послышалась горечь.

– Одно утешение – оказалась бы в хорошей компании, – добавила она.

Протянула руку к столику, взяла сумку. Вынула сложенный вчетверо листок.

– Что это? – спросил он.

– Составила гипотетический список. Подумай, поразмышляй. Может, что-нибудь надумаешь. Хотя задача не из легких. – Она развернула листок. – Ну, вот. Одиннадцать теперешних и семнадцать бывших депутатов парламента. Девять сенаторов. Четыре министра. Двадцать два замминистра и госсекретаря. Два епископа. Четырнадцать прочих священнослужителей. Четыре знаменитых альпиниста, покорители гималайских восьмитысячников. Двенадцать актеров и режиссеров, известных антикоммунистическими взглядами. Один нынешний генерал разведки. Пятнадцать профессоров. И, внимание: сорок два журналиста из разных изданий. Надо признать, что Червякевич, мать его, ценил нашу силу!

– Ты права, это чистая паранойя, – вздохнул он.

– Именно. Но кто-то все же убил Мручека. Мы не должны об этом забывать.

– Я наверняка не забуду, – его передернуло. – Постой! Тебе эти фамилии дал он?

– По-моему, это должна была быть приманка, чтобы я согласилась стать госпожой Мручек. Но никаких бумаг он не показал. Всё только на словах.

– Мою фамилию тоже назвал? – воскликнул Буковский возмущенно.

– Твою нет. Может, боялся, что я тебе протреплюсь и пропадет эффект неожиданности.

Дорота поднялась с постели, и он несколько мгновений мог видеть ее тело в ярком свете полудня. Оно мало изменилось за эти годы.

– Куда ты? – спросил он с обидой.

Она наклонилась и быстро его поцеловала.

– Час прошел. Мне пора начинать расследование. Тебе нельзя показываться в городе. Сиди здесь, никому не открывай, не подходи к телефону. Выспись, а потом немного подумай. Я поработаю ногами, а ты попробуй головой. Мы разгадаем эту чертову загадку, увидишь.

* * *

Он ничего не смог придумать. Провалился в неглубокий беспокойный сон, в котором появлялись люди из списка, оставленного Доротой. Был ли это настоящий список из папки Глисты или хотя бы его фрагмент, он не знал. Не имел понятия, в чем мог обвинить персонажей своего сна, каким образом к ним подобраться, заставить признаться, кто из них убил историка Мручека.

Поэтому, наверное, они обнаглели. Когда, ненадолго проснувшись, он опять погрузился в сон, все появились снова и все на него ополчились. В каком-то задымленном холле, похожем на вокзальный зал ожидания, вдруг раздались крики: «Это он! Этот писака убил! Убийца! Хватай убийцу!» Бежать было некуда. Он стоял и кричал: «Люди, не слушайте! Это не я! Я не виноват!» Ему ответил громкий хохот: «Он не знает! Не знает, что в квартире была видеокамера!» На огромной стене вдруг появился кадр, снятый видеокамерой. Четкие очертания фигуры, проскользнувшей в полумраке по комнате. Буковский помертвел во сне.

Это действительно был он! На фигуре была его куртка, его бейсболка, которую он носил в плохую погоду. В ужасе он смотрел, как фигура на цыпочках приближается к открытым дверям балкона, где доктор Мручек поджидал прибытия полиции. Буковскому опять захотелось крикнуть: «Нет!» – однако он не сумел издать ни звука. Но ведь это не мог быть он! Кому, как не ему, это знать. Кто-то прикинулся им. Кто? Во сне ему стало холодно. Кто знал его настолько хорошо? Знал, как он ходит, его жесты… Дорота! У нее были его куртка и бейсболка. Она убила Мручека? Исключено. И все-таки… Он должен сказать об этом разъяренным людям, которые наступали на него со всех сторон, размахивая кулаками. Напряг все силы…

* * *

– Не ори. Это я, – сказала Дорота.

Внезапно разбуженный, Буковский судорожно хватал ртом воздух. Несколько минут не мог отличить, где сон, а где явь. Потом до него дошло, что он в чужой квартире. Сидит голый на матрасе, смятая и перекрученная простыня съехала на пол. На улице было уже почти темно. Из окна дуло, наверное, сквозняк его отворил.

– Слава богу, – сказал он. – Надеюсь, что мне все это только приснилось.

– Я тоже, – ответила она. – Одевайся, у нас гость.

На пороге гостиной Буковский остановился как вкопанный, увидев человека, который сидел за столом, весело на него глядя.

– Ну, вот мы и опять встретились, пан журналист, – заговорил комиссар Фуляра.

– Ты… – произнес Буковский, заикаясь. – Ты предала меня.

– Спокойно, пан журналист, – усмехнулся Фуляра. – Если бы у всех преступников были такие адвокаты, как пани Май, тюрьмы стояли бы пустыми.

– Что-что?

– Я пришел не для того, чтобы вас арестовать. Мы встретились здесь, так как пани Май утверждает, что квартира не прослушивается. Будет лучше, если это дело останется в тайне.

– Ничего не понимаю. – Буковский бессильно опустился на ближайший стул. – Вы знаете убийцу?

– Вроде того.

– То есть?

– Я нашла свидетеля, – сказала Дорота.

– Значит, был свидетель?

– Оказалось, что был, – поддакнул комиссар. – Одна пожилая дама… Обратите внимание, опять пожилая дама! И вдобавок – сторонница ЛПС. Между прочим, мы допросили старушку еще утром, но она нас обманула. Видимо, пани Дороте свидетели больше доверяют. Сила масс-медиа, – закончил он с легкой язвительностью.

– О, пожалуйста, не преувеличивайте, комиссар, – скромно сказала Дорота. – Просто с этой женщиной я была знакома раньше. Помогла ей, когда родственники хотели отправить ее в психушку, чтобы завладеть квартирой. Это была услуга за услугу.

– Ради бога, что она тебе сказала? – потерял терпение Буковский.

– Сам послушай.

Дорота вынула диктофон и нажала на кнопку.

«Дорогая пани Дорота, вам я расскажу все, что видела, – раздался дрожащий голосок. – Тем, из полиции, или каким другим чертям я бы не сказала. Все это, милочка, одна мафия. – В этом месте комиссар Фуляра хмыкнул. – Знаете, я не могу спать после того, что пережила. Да и жаль тратить время на сон. Хочу еще немного на этот свет поглядеть. Особенно с утра, когда солнышко всходит, птички просыпаются. Сегодня я тоже встала рано. Светало, и я сразу узнала мужчину на балконе напротив. Это был пан Мручек, говорят, он ученый, но – между нами, милочка, – немного тронутый. В голове у него помутилось от науки, ну и от одинокой жизни – все женщины ему отказывали. Мне ли не знать, я ведь помню его с младенчества, понятное дело, соседи. Не везло ему в любви, вот и неудивительно, что жить расхотелось».

– Что она говорит? – произнес пораженный Буковский.

– Ш-ш-ш. Слушай дальше, – остановила его Дорота.

«Ох, милочка, никак не могу успокоиться. Разве ему одному расхотелось – только посмотрите, что творится вокруг! Но взять на душу смертный грех? Сперва-то я не догадалась, в чем дело, когда он перелез через перила, думала, антенну хочет поправить или что. Только когда руки от перил оторвал и поднял вверх, у меня прямо сердце остановилось. Закричала во весь голос: «Матерь Божья!» А он наклонился и бах!..»

– Его точно никто не толкнул, пани Богуслава? – раздался голос Дороты.

«Клянусь Божьей Матерью! Видела, как вас сейчас», – заверил голосок.

Дорота выключила диктофон.

– Ну, повезло вам, пан журналист, – сказал комиссар Фуляра. – Мои поздравления.

Буковский долго молчал. Наконец спросил:

– Вы верите этому, комиссар?

– А что, вы бы предпочли, чтобы Мручек погиб в результате сговора агентов? А еще лучше, чтобы сам тайный агент Сократ, сегодня уважаемый нравственный авторитет, столкнул его с балкона. Вот была бы тема!

– Прошу не издеваться, – вскинулся Буковский.

– Почему? Вы считаете, что ко всему этому следует относиться серьезно? Это комедия, хоть и с трагическим финалом. Бедный Мручек так заигрался, что плохо кончил. Так хотел, бедняга, заслужить похвалу, так мечтал попасть в ИНП, что начал болтать о папке Глисты раньше, чем до нее добрался. Загнал себя в угол, в чем вы ему изрядно помогли, пан журналист.

– Не чувствую за собой вины, – возмутился Буковский.

– Конечно, вы ведь боролись за право общества на информацию, верно? Так или сяк, после появления вашей первой статьи Мручек должен был представить общественности папку Глисты. А у него ее все еще не было. Надежда на место в ИНП становилась призрачной. Ну он и предпочел смерть позору.

– А заодно решил погубить Адама. Невероятно! – покачала головой Дорота.

– Наоборот, совершенно логично. Таким образом могло создаться впечатление, что папка Глисты действительно у него, только ее забрал убийца. В этом случае он сам становился мучеником за правду. И губил соперника, которому проиграл в борьбе за благосклонность некой дамы. Что ему оставалось? Только попытаться после смерти сохранить доброе имя. Не предполагал, бедняга, что у пани Богуславы бессонница.

Теперь молчание длилось еще дольше. Наконец Буковский спросил с легким разочарованием в голосе:

– Следовательно, папка Глисты вообще не существует?

Полицейский развел руками.

– Кто знает? Может, где-то ждет своего часа? А если и нет, то, может быть, надо ее выдумать?

Перевод С. Равва

Послесловие Анджея Стасюка

Я пытаюсь представить себе детективный роман, где говорится не об убийстве, а о другом преступлении, – и ничего у меня не получается. Может ли сюжет с ограблением так захватить нас, чтобы мы несколько часов были не в силах оторваться от чтения? Или с мошенничеством? Или с изнасилованием? Конечно, подстегиваемые своим воображением, мы можем пуститься на поиски лжесвидетеля, охальника, вора, двоеженца или разбойника с большой дороги, но такая книга будет скорее литературной игрой, нежели полнокровным детективом.

То-то и оно – только пролитая кровь способна заинтересовать нас настолько, что мы, как гончие псы, помчимся по пятам убийцы. Убийство и смерть возбуждают в нас любопытство. Особенно когда на мокрое дело идет за нас кто-то другой. Доискиваясь, вынюхивая, кто убийца, мы в глубине души хотим убедиться, что он ничем не отличается от нас: «нормальный», неприметный человек, преступивший границы своей нормальности.

Дело в том, что детективный роман – это наша трансгрессия[49]49
  Одно из основных понятий постмодернизма, обозначающее преодоление границы, и прежде всего – границы между возможным и невозможным.


[Закрыть] в мягкой обложке. Наше преступление на сон грядущий в теплом свете настольной лампы. Мы жаждем, чтобы свершилось убийство, и боимся, что оно будет слишком быстро раскрыто и нам недолго придется наслаждаться своими опасениями и подозрениями. Да мы просто мечтаем, чтобы преступник остался недосягаем для правосудия и избежал наказания. Мы одни должны знать, в чем его вина, только между нами образуется теснейшая связь «палач – жертва». Тогда мы сможем заставить его с первых страниц постоянно поверять нам мотивы своих действий, раскрывать душу и разъяснять методы. Терзая злодея, мы получаем шанс влезть в его шкуру и удовлетворить свою жажду преступления, оставаясь невиновными. Более того – еще и воображая себя при этом орудием справедливого возмездия.

К сожалению, мы лишь бессильная тень некоего инспектора, лейтенанта или частного детектива. Мы поспешаем за ними, не имея возможности шепнуть душегубу: «Осторожно!», чтобы тот сумел ускользнуть из ловушки и совершить еще более кровавые злодеяния. Ведь, чем серьезнее преступление, тем суровее кара и тем толще книга.

Лихорадка чтения должна длиться бесконечно. Преступник должен постоянно ускользать, его зверства должны разрастаться до таких размеров, чтобы кара превосходила наше воображение. Да, хотим мы того или нет, наше сердце на стороне убийцы. Это он доставляет нам наслаждение, он нас искушает.

Однако существует и совершенно другой тип книг – я бы назвал их антиподом детектива. Нас перестает интересовать преступление, наказание, кровь и тому подобное. Мы ждем, когда легавый, частный детектив или кто другой встанет поутру и выйдет из дома, чтобы столкнуться лицом к лицу с действительностью. Часто он страдает от похмелья, сложностей в личной жизни и денежных затруднений. Но его отношение к миру, его лишенный иллюзий взгляд и горький юмор притягивают нас так, что мы готовы провести в его обществе целый день до самого вечера. Он без всякого удовольствия общается со смертью, и поэтому от книги, в которой описана картина мира, увиденная его глазами, остается хорошо ощутимый благородный привкус настоящей прозы. Но и тут мы хотим, чтобы злоумышленник как можно дольше ускользал от правосудия, потому что мы привязались к главному герою, от чьего лица, как правило, ведется повествование, и просто-напросто боимся одиночества. Боимся момента, когда этот усталый и всё понимающий парень последний раз закроет за собой дверь.

Перевод М. Курганской

Разное, или Послесловие к послесловию

Фрагмент письма Анджея Стасюка к Иреку Грину:

Свой непритязательный текстик я сначала хотел завершить каким-нибудь актуальным акцентом: когда на Новый Орлеан обрушилась «Катрина», я, конечно, осознавал, что это поистине ужасно и т. д., но в глубине души больше беспокоился о детективе Робишо, его доме над озером Пон-шартрен, его любимом кабаке и лодках напрокат[50]50
  Детектив Дейв Робишо – главный герой популярных криминальных романов современного американского писателя Джеймса Ли Берка. Оставив работу в полиции Нового Орлеана, Робишо поселился с женой на побережье Мексиканского залива, где держал собственную лодочную станцию.


[Закрыть].

Само собой, я переживал и за Клита Пёрсела[51]51
  Клитус Пёрсел – персонаж романов Джеймса Ли Берка, бывший коллега Дейва Робишо по работе в полиции.


[Закрыть], но как-то меньше.

Потом, однако, мне пришло в голову, что этот намек на Джеймса Ли Берка вряд ли будет понятен.

С наилучшими пожеланиями, а.с.

Перевод М. Курганской

Указатель трупов Составил Павел Дунин-Вонсович

Принцип составления указателя: фиксируется первое сообщение о чьей-либо смерти

NN – рассказчик, взлетел на воздух в подаренной женой машине (М.П. Прус. «Она убьет меня в четверг»)

4 не названных по имени мужчин, зарезаны в Англии ножами и оставлены с измазанными собственной кровью лицами (Я. Дукай. «Дьявол в структуре»)

отец Адам – доминиканец, зарезан ножом в зале капитула краковского монастыря возле гроба отца Порембы (И. Грин. «Бесхозный пес»)

Вероника – юная немка, обнаружена мертвой на крыше гостиницы на Майорке, была прикована к системе нагревания воды, ее кровь текла из гостиничных кранов (П. Братковский. «Смэш на Майорке»)

Гжегож по прозвищу Гжесь-дурачок, или Сирота – церковный сторож из подкраковской деревни, обнаружен повесившимся в дверном проеме своего храма (И. Грин. «Бесхозный пес»)

девица – студентка I курса Краковского педагогического института, убита ударом ножа в спину у костела на углу Святого Иоанна и Святого Фомы в январе 2005 г. (М. Светлицкий. «Котик»)

Донован-старший – судостроительный магнат под семьдесят, зарезан ножом, оставлен с измазанным собственной кровью лицом (Я. Дукай. «Дьявол в структуре»)

Казик – деревенский дурачок из Залесья, убит выстрелом из револьвера в 1919 г. в лесу у Чертова моста в окрестностях Мендзыхода (Р. Групинский. «Последнее дело следователя Гощинского»)

Казик – тесть рассказчика, найден мертвым, лицом в ведерке с мороженым (М.П. Прус. «Она убьет меня в четверг»)

пан Мирек – поставщик садовых растений, найден мертвым в собственном доме в Варшаве (или под Варшавой), в комнате, напоминающей городскую скотобойню (И. Хмелевская. «Зажигалка»)

доктор Мручек, Вацлав – краковский историк, умер в результате падения с балкона собственной квартиры в 2005 г. (М. Харны. «Папка Глисты, или Ловушка для писаки»)

Новак Чеслав – убит выстрелом в висок из «вальтера» модели 1933 г., обнаружен на пленере (А. Гурский. «Версия Чеслава»)

Обегло Бартек (а также его брат и сестра) – якобы скончавшиеся от смертельной болезни дети супругов-людоедов из деревни Зимнодол (С. Схуты. «Дорога через лес»)

генерал Писарек Марьян – летчик, национальный герой в альтернативной истории Польши, убит в 1987 г. (А. Пилипюк. «Самолет Риббентропа»)

отец Поремба Болеслав – доминиканец, найдет мертвым в своем краковском монастыре в стоматологическом кресле (И. Грин. «Бесхозный пес»)

Сивый – см.: Чажастый Роман

Стефан – бандит, застрелен в Констанчине (В. Бересь. «Аська»)

студентка мединститута – жестоко изнасилована и задушена рядом с парком в Зимнодоле (С. Схуты. «Дорога через лес»)

Хайди – юная немка, найдена распятой на лесенке бассейна на Майорке (П. Братковский. «Смэш на Майорке»)

Чажастый Роман, он же Сивый, 21 год, бандит, застрелен в Констанчине (В. Бересь. «Аська»)

Кроме того, не известно, выжила ли Чайковская Иоанна – молодая учительница из деревни Зимнодол, которой нанесли удар топором (С. Схуты. «Дорога через лес»)

Перевод Е. Верниковской

Об авторах

Иоанна Хмелевская

Прозаик, публицист, сатирик, автор радиопьес, соавтор киносценариев. Принадлежит к числу самых популярных польских писателей последнего пятидесятилетия.

Родилась 2 апреля 1932 года в Варшаве.

В годы войны жила с родителями в городе Груец, где ее отец был директором банка. После войны неразрывно связана со столицей. Окончила варшавскую гимназию им. Королевы Ядвиги, затем, в 1954 году, – архитектурный факультет Варшавского политехнического института, получив диплом инженера-архитектора. Во время учебы вышла замуж за инженера Станислава Куна. Прожив вместе больше десяти лет, супруги разошлись. У Иоанны Хмелевской два сына и две внучки. После развода в официальном браке не состояла.

До 1971 года работала архитектором в Бюро энергетических проектов (1954–1958), в строительном управлении (1958–1961), где принимала участие в строительстве варшавского Дома крестьянина и других общественных зданий по всей Польше, в проектных бюро «Блок» (1961) и «Столица» (1964–1965). В 1966–1968 годах дважды побывала в Дании, работая в проектных бюро в Копенгагене.

С 1970 года занимается только литературной деятельностью.

Начинала как публицист в профсоюзных журналах циклом репортажей на архитектурные темы.

Дебютный роман «Клин» опубликован в 1964 году К настоящему моменту Хмелевская – автор более 50 художественных и публицистических произведений.

Награждена Офицерским крестом Ордена Возрождения Польши, присуждаемым президентом Республики Польша, который был вручен ей 3 мая 2004 года; является почетным гражданином города Крыница Морска.

Общий тираж произведений И. Хмелевской, изданных в Польше, превысил 6 млн. экземпляров, а в России, по данным российских издателей, – 10 млн. экземпляров. Следует добавить, что российская литературная критика считает ее создателем уникального вида детективного романа, именуемого «ироническим детективом».

Произведения Иоанны Хмелевской послужили основой для многочисленных кино– и телеэкранизаций, в том числе кинофильмов «Украденная коллекция» и «Лекарство от любви», телевизионного шоу «Свидание с дьяволом», а также российских многосерийных фильмов «Что сказал покойник» и «Пан или пропал» (по мотивам романа «Все красное»).

О произведениях И. Хмелевской в различных польских университетах написаны и защищены двадцать с лишним дипломных работ.

Поклонники творчества Хмелевской создали фан-клуб: Общество «Все Хмелевское».

С 1973 года И. Хмелевская – член Союза польских писателей. В течение всей своей жизни она оставалась беспартийной и не связывала себя ни с одним политическим объединением.

Романы, а также публицистические и сатирические произведения И. Хмелевской переведены на чешский, эстонский, испанский, литовский, немецкий, словацкий, русский (все произведения) и шведский. Готовятся к печати новые переводы на испанский, немецкий, шведский и другие языки.

Витольд Бересь

Родился в 1960 году. Публицист и сценарист. Едва начав различать буквы, написал рассказ «Инспектор Риск начинает следствие», который, к счастью (для любого следствия), был положен под сукно. Потом взялся за ум и начал соединять буквы так, чтобы это приносило какую-никакую прибыль. Написал несколько сотен статей для самых разных издательств: добропорядочных и сомнительных, больше десяти сценариев и штук тридцать публицистических книг (в одиночку или совместно с друзьями), был продюсером нескольких фильмов. Сейчас же, ловко загнанный в угол издателем, Бересь вернулся к истокам, снова взявшись за уголовщину. Впервые он публикует прозу и задается вопросом, не пора ли начать рвать на себе волосы, утешая себя только тем, что еще больше проблем с этим текстом возникнет у издателя. Является одним из отцов основателей Общества любителей детективов и приключенческих романов «Труп в шкафу». Член жюри премии «Крупный калибр» за лучший польский детективный или приключенческий роман.

Петр Братковский

Родился в 1955 году в Варшаве. Дебютировал в прессе в 1975 году. Литературный и музыкальный критик, публицист, постоянно печатался в таких изданиях, как «Литература» и «Газета Выборча», в последнее время сотрудничает с «Ньюсвиком». Опубликовал поэтические сборники «Университет» (1981), «Зона заражения» (1983), «Наука стрельбы» (1991), «Старые и новые стихотворения» (2003), роман «Состояние свободы» (1983), а также сборник посвященных рок-музыке фельетонов и эссе «Личная фонотека» (2003). Перевел книгу Тони Мейсона «Страсть миллионов. Футбол в Южной Америке» (2002). Является одним из отцов основателей Общества любителей детективов и приключенческих романов «Труп в шкафу». Член жюри премии «Крупный калибр» за лучший польский детективный или приключенческий роман.