Текст книги "Двойная тайна от мужа сестры "

Двойная тайна от мужа сестры
Автор: Яна Невинная, Анна Сафина

Пролог

– Я не отдам вам детей! – хриплю, прижимая руки к горлу.

Давид молчит, только желваки ходят на скулах. Взгляд полон холодной ярости, пригвождает меня к полу, режет без ножа. От страха и омерзения не могу двинуться с места. Сердце колотится, отдаваясь пульсом в ушах.

– Ты скрыла от меня сыновей! – наконец, подает он голос, да таким тоном, что у меня озноб по телу проносится. – Думала, что тебе сойдет это с рук?

Я совершаю усилие над собой и делаю шаг назад. Затем еще один и еще, пока не упираюсь спиной в прохладную поверхность стены. Нахожу точку опоры, и становится чуть легче противостоять гневу Горского. Встряхиваю головой и сильно зажмуриваюсь, пытаясь сбросить с себя оцепенение и выйти из ступора.

– Напомнить тебе… – прокашливаюсь, прогоняя хрип в голосе, затем вздергиваю подбородок, смотря с вызовом ему в лицо. – Напомнить, кто отправил меня на аборт?

Мужские брови сведены на переносице, кулаки сжаты до побелевших костяшек на пальцах. Грудь Давида бурно вздымается, словно внутри жар такой силы, что он вот-вот взорвется от злости.

– Дети есть здесь и сейчас! – рычит, игнорируя мои слова напрочь. – Они – живые, Ева, и им нужен отец!

Он делает шаг ко мне, но я так сильно отшатываюсь, что больше попыток сближения на физическом уровне Давид не делает.

– У них есть отец! – кричу практически на разрыв, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. – Который воспитывает их, любит! А ты кто такой?

Часто дышу, прикладываю ладонь к животу, пытаясь держать себя в руках. Наблюдаю, как дергается его кадык и бешено бьется пульс на шее. Давид Горский, отец моих детей, чужой муж. Человек, который когда-то казался мне спасителем, а затем безжалостно растоптал всё то хорошее, что хранилось в моей душе. Бездушно. Безразлично. Растерзал мое сердце в клочья, а ведь я питала такие надежды…

Встряхиваю головой, прогоняя непрошеные воспоминания о прошлом. Больше нет той милой, наивной и всепрощающей Евы… Теперь я совершенно другой человек. Не позволю никому управлять своей жизнью, а тем более использовать своих мальчиков для чужих корыстных целей.

– Кто отец? – фыркает презрительно Давид, кладет кулаки в карманы серых, отутюженных до идеальных стрелок брюк. – Олег? Это чмо, неспособное заработать ни копейки без своего папочки? Ты серьезно? Что он может дать тебе? Детям?

Его слова бьют хлестко, четко попадая в цель, рану, что кровоточит и гложет меня изо дня в день.

– А ты кто? – кидаю ответный удар. – Донор биоматериала?

Вижу, как от моих слов темнеет его лицо, даже внешне он будто стареет на несколько десятков лет. Грозовая туча нависает над нами, воздух потрескивает от напряжения.

– Не шути со мной, Ева, – цедит сквозь зубы, – завтра же я подам документы на установление отцовства! Ты лишила меня пяти лет их жизни, больше я тебе этого не позволю!

Чувствую, что Давид доведен до предела. Лимит его терпения исчерпан, грядет буря. Сглатываю и молчу, с одной стороны, желая расцарапать его лицо, с другой, опасаясь его буйного нрава.

– Тебе не нужны дети! Ты просто хочешь получить пакет акций, Давид. Я знала, что ты бездушное чудовище, но не настолько же… – сглатываю, хватаясь рукой за горло, в глазах мелькают мушки. Мне дурно. Не верю, что это наяву. Не верю, что наконец настал тот час, который я видела в кошмарах.

Давид узнал о детях и хочет их забрать. Он богат, в его руках так много власти, он безжалостен и перешагивает через людей, сминая их души в крепком кулаке, ради достижения своих целей.

Смотрит на меня волком, в черных глазах плещется презрение. Ощущение, что разговариваю с каменным столбом, а не с человеком.

Но мои мальчики ему не нужны. Он просто хочет их использовать!

– Что я могу сделать, чтобы ты оставил нас в покое? – подаюсь к нему в отчаянии. – Неужели нельзя разобраться полюбовно? Пожалей их… Пожалей нас, Давид…

Неужели в нем не осталось ничего человеческого?

Гадкая ухмылка словно разрезает каменное лицо пополам. Он наступает на меня, прижимает к стене, расставляя руки по обе стороны от моей головы. Мы непозволительно близко, я чувствую его дыхание на своем лице и не дышу. Давит всем своим весом, авторитетом, окутывает запахом из прошлого, от которого я становлюсь уязвимой и переношусь на шесть лет назад.

– Ты можешь кое-что сделать, Ева… – шепчет в губы, проникая в самую мою суть своим хриплым голосом и пристальным взглядом, обещающим наказание.

– Милый, вы… – не вовремя залетает в кабинет Милана, резко открывая опрометчиво незапертую мной дверь. – Поговорили?

Она спотыкается на полуслове, переводит взгляд с меня на мужа и обратно, обхватывает себя руками за талию. И глаза такие беспомощные, что даже мне хочется пожалеть ее. И, не знай я об их коварном семейном плане лишить меня детей, прониклась бы к ней этой ненужной никому сестринской эмоцией.

– Забудь об этом! Только посмей! – отталкиваю Давида от себя и шиплю разъяренной змеей в лицо этому мерзавцу и предателю, мужу своей родной старшей сестры.

И иду к выходу не оборачиваясь, даже не смотря на опешившую и стоящую с оленьим взглядом родственницу. Все они – предатели, не заслуживающие моей любви. По щекам скатываются слезы отчаяния и боли, но я лишь остервенело вытираю их рукавом кофты.

– Мои дети будут жить со мной! – доносится до меня рык Давида, мощный и припечатывающий к месту. – И если ты вздумаешь мне препятствовать…

Угроза звучит в его голосе, что заставляет меня остановиться и задрожать. «Это от холода», – убеждаю себя безуспешно, но тут раздается шокированный голос Миланы:

– К-какие дети, Дав?

Глава 1

– Ты мне омерзителен! Постыдился бы детей! Сколько уже можно пьянствовать? Ты вообще собираешься на работу? Может, тебе напомнить, что ты генеральный директор?

Стою в спальне над распростертым на постели мужем, который и бровью не ведет, валяется бесчувственным пластом. Впрочем, скорее это можно назвать телом. Пьяным, потным, пропитанным алкоголем телом.

Неужели когда-то я считала его божественно красивым и эталоном мужественности? Где были мои глаза?

– Для этого есть заместители. Они без меня прекрасно справятся, – хрипит Олег, поднимая помятое лицо и неуклюже выпутываясь из одеяла.

Отхожу на шаг, брезгливо зажимая нос пальцами. Несет, как от помойного ведра.  И это мой муж?

– Они с утра обрывают твой телефон. Даже заряд закончился. Что у вас там происходит?

Сегодня воскресенье, нерабочий день, я планировала отправиться с детьми на пляж, взять с собой Олега даже не рассчитывала. Ему нет дела до нас с детьми.

До работы, как оказалось, тоже нет дела. Равнодушный мерзавец только и знает, что напиваться вдребезги и приходить домой под утро.

Впрочем, меня это мало колышет. Я его давно не ревную. Плевать, если он развлекается с тысячью девок, пусть хоть каждую ночь себе новую мордашку подбирает, лишь бы ко мне в постель не приходил.

Но Олег становится настоящим алкоголиком, и я начинаю серьезно волноваться. Двое детей требуют к себе моего внимания, подрастают, так что новые вещи и игрушки им нужны не по дням, а по часам.

А откуда взять деньги, если муж только и знает, что пропивать всё заработанное? Пускает всем, особенно родителям, пыль в глаза, живя на широкую ногу, в то время как я считаю каждый евро.

– Отвали! – рычит, словно раненый бизон, и со стоном ложится обратно, накрывая голову подушкой. – Минералки лучше принеси, клуша!

К горлу подкатывает тошнота и горечь. Неприятные воспоминания всплывают в памяти, мешая дышать. Стискиваю кулаки, больно впиваясь ногтями в ладонь, и ухожу, громко хлопая дверью. Знаю, какой болью отдается этот стук в его голове, измученной похмельем.

Так ему и надо! Вздыхаю, ведь это всё, что я могу противопоставить мужу.

– Ева Львовна! – робко выходит из детской няня, молоденькая студентка Катрин. – Мне остаться на сегодня или вы сами?

Раздраженно сминаю скатерть и отпускаю девушку домой. Услуги ее нам больше не по карману, так что стоит затянуть пояса. Закрываю лицо ладонями, упираясь локтями в стол и позволяю себе ненадолго пустить слезу.

Как мы до такого докатились? Я бы в жизни не подумала, что столкнусь с безденежьем. Сначала сбежала из дома, из гордости не пользуясь деньгами семьи.

Не жалею, ничуть! Но здравый смысл и любовь к детям важнее гордости. У Тома и Гектора должно быть всё самое лучшее!

У них бы всё и было, если бы Олег не обладал способностью катастрофически быстро спускать на ветер любые деньги, попавшие ему в руки.

Отец дал ему образование, прямо на блюдечке с голубой каемочкой вручил бизнес, помог выиграть тендер на строительство отелей в прибрежной зоне.

Но отели стоят недостроенными, клиенты недовольны, директор отсутствует на рабочем месте, а в СМИ начинается шумиха.

Есть легенда о царе Мидасе, прикосновение которого любой предмет превращало в золото. А вот Олег, наоборот, портит всё, к чему прикасается, превращает в тлен, в прах. Рушит, портит, ломает.

Меня он тоже сломал, как и тот… Другой. О котором запретила себе думать.

Заткнись, Ева, не вздумай вспоминать о нем. Только душу разбередишь и снова останешься с разорванной в клочья душой…

Но глупое сердце неравномерно и бешено стучит, горький ком подкатывает к горлу, грозя обрушиться на меня потоком соленых слез, как только вспоминаю его…

Стоп. Думай о детях, девочка, только они сейчас важны.

«И куда ты пойдешь, дура? – смеюсь, спрашивая у самой себя. – Без опыта работы, с двумя детьми, кому ты нужна? Даже семье своей и то обуза!»

Прикусываю ребро ладони, сдерживая крик боли и ярости, а затем встаю. Начинается новый день, не время раскисать.

Иду разбирать почту и в какой-то момент замираю. Среди кучи счетов обнаруживаю кремовый конверт с вензелями, запечатанный восковой печатью. «Еве Львовне Стоцкой».

С колотящимся сердцем вскрываю письмо, вчитываюсь в текст и оседаю на пол.

 «…просим явиться на оглашение завещания Германа Альбертовича Стоцкого… числа… в связи со смертью…»

Читаю строчки, но от головокружения они плывут и кружатся перед глазами, да так, что мне по несколько раз приходится перечитывать предложения. Спустя полчаса я всё еще комкаю в руке злополучное письмо. Вернее, это уведомление от нотариуса с требованием явиться на оглашение завещания моего деда.

Мой родственник умер, а я практически ничего не чувствую. Пытаюсь откопать в себе хоть какие-то эмоции, но я так долго в себе их подавляла, что сейчас практически невозможно ничего вытащить наружу. Ни слез, ни стенаний, ни даже приятных родственных чувств не испытываю. Воспоминания о дедушке проносятся в моей голове лишь смазанным пятном. Неясным бликом на солнце.

Такой же властный, как мой отец. Такой же непримиримый. Грозный, жесткий, не терпящий неподчинения, он был главным авторитетом рода, чье слово было для всех – закон. Дед всегда держался отстраненно, даже холодно, так что близких отношений у нас с ним не сложилось. Я лишь помню, как каждый раз за столом во время его приездов боялась лишний раз чихнуть. А если делала что-то не так, после трапезы, прямо перед сном, мать наказывала меня ремнем, так что никаких теплых чувств к нему не родилось.

Кидаю конверт на стол и отхожу к плите.

– И что теперь? – говорю вслух, уставившись на продукты.

Долго зависаю, никак не могу собраться с мыслями и взять себя в руки. Сглатываю и отбрасываю всё лишнее из головы и как робот приступаю к приготовлению обеда. Мальчики скоро захотят есть. В какой-то момент раздаются шаркающие шаги. Знакомые, мужские. Олег наконец-то сподобился встать.

– Опохмел есть? – произносит он, опираясь плечом о косяк, а затем делает отрыжку.

Морщусь, всё в нем мне омерзительно. И эта наглость, с которой он смеет что-то требовать, и отсутствие всяких приличий. Поэтому молчу, не желая провоцировать его на очередной скандал. Режу мясо, на доску бесшумно падает скользнувшая с щеки слезинка. И всё это в полной тишине.

– Чё это? – подходит он к столу и шуршит бумагой.

Резко оборачиваюсь, кладу нож на стол и отбираю у него документы.

– Не твое дело! – поджимаю губы и кладу конверт на верхнюю полку.

Сердце колотится от адреналина, не хочу ничего с ним обсуждать, самой бы переварить прочитанное.

– Дед помер, что ли? – передергивает Олег плечами, а затем по кухне разливается подозрительная тишина. – Ева, ты почему молчишь? – спрашивает уже с энтузиазмом. – Когда едем? Нужно няню нанять на время отъезда, чтобы за детьми присмотрела. Или тетку свою чумную попроси. Так, что еще…

Голос у него такой на удивление бодрый, словно не он вчера бухал всю ночь и еле поднялся утром с кровати.

– Я никуда не еду, – отворачиваюсь и пресекаю все его бредовые предположения.

Ничего мне от Стоцких не нужно. Достаточно того, что когда-то я носила их фамилию, но теперь не желаю иметь ничего общего с этой семейкой.

– В смысле? – спрашивает, а затем я слышу скрежет ножек стула по полу. – Ты хочешь отказаться от наследства? С ума сошла? Ты хотя бы представляешь, какие это деньги?

– И что? – чуть агрессивно спрашиваю, неспособна сейчас контролировать свои бушующие эмоции.

Тем более я не уверена, что дед оставил мне что-то стоящее.

– Как это «и что»? – пародирует меня, а затем давит на совесть и материнский долг: – У нас двое детей, Ев. Ладно, ты эгоистка, а они в чем виноваты? На что ты их растить собираешься? Знаешь, какие цены на обучение сейчас? А университет? М?

– А ты не хочешь обеспечить свою семью? – спрашиваю, прищуриваясь. – Или попросить денег у родителей, раз уж ты сам неспособен нормально зарабатывать и проматываешь все имеющиеся деньги.

Муж резко поднимается с места, и я тут же жалею о своих опрометчивых словах. Прижимаюсь поясницей к столешнице, косясь в сторону дверного проема. Лишь бы мальчики не вошли и не увидели, как отец бьет мать. Я умру, если это случится…

Но Олег останавливается в шаге от меня, будто передумав применять физическое насилие. Изучающе на меня смотрит, потирая кулак. В глазах лопнули капилляры, они красные, как у вампира, на щеках темнеет двухдневная щетина. Не муж, а какой-то забулдыга.

– Я не буду унижаться перед папашей, Ева, говорил не раз, – напоминает непререкаемым тоном.

Молчу, откладываю снова нож в сторону и просто пялюсь в одну точку на стене. Стараюсь размеренно дышать, но пока выходит плохо. Принимаюсь за мытье грязных тарелок, не желая разговаривать с мужем.

– Слушай, Ев, – голос Олега отдает неподдельным отчаянием.

Это настораживает, так что я отвлекаюсь от посуды, вытираю руки о полотенце и оборачиваюсь, стараясь незаметно утереть слезы.

– Что? – спрашиваю после нескольких минут тишины.

– Я не справляюсь, – протирает лицо руками, отчего я замечаю сильную усталость и тревогу, – помнишь Дика?

– Партнера твоего отца? – хмурюсь, подхожу ближе и сажусь напротив него.

– Моего партнера, – поправляет он меня, а затем себя: – То есть бывшего. Он сбежал, когда на одном из объектов…

Замолкает, словно собирается с мыслями. Я же замираю, чувствуя, что сказанное мне не понравится. И оказываюсь права.

– Там обвалились балки, и пострадал один из рабочих, – к концу предложения у Олега дрожит голос, будто он вот-вот готов расплакаться, – сейчас он в коме, но врачи не дают положительных прогнозов…

– Олег, – в жесте поддержке кладу руку на его сжатый кулак, не зная, как выразить свое сожаление, – мне жаль.

Мне действительно жаль, в этот момент я даже забываю о неприязни к мужу.

– Идут разбирательства, юристы не исключают, что нас могут обвинить в халатности и признают виновными в инциденте, – его тон пропитан страхом перед ответственностью и тяжестью груза, глаза тревожно бегают по кухне, но в них я не вижу осознанности, скорее растерянность.

Прошло шесть лет с того дня, когда муж вступил в должность генерального директора строительной компании, но складывается ощущение, что так и не принял ответственности.

– Может, тебе обратиться к отцу? – предлагаю наиболее приемлемый вариант, не удивленная тем, что мой муж не может справиться с этой проблемой.

– Нет! – кричит он, даже привстает, а затем вцепляется пальцами в волосы.

Олег чуть ли не вырывает их с корнем, ходя туда-сюда по кухне.

– В общем, нам позарез надо ехать в Россию, мне нужно переждать этот сложный период, пока всё не уляжется, – бормочет, словно в бреду, затем подлетает ко мне и встряхивает: – Поедем же? Правда?

Меня мучает неприятное чувство неизбежного. Я как будто неотвратимо качусь под откос, как безвольный камень, скинутый чьей-то властной рукой. Смотря на мужа в эту минуту, с сожалением понимаю, что мы с ним бесконечно далеки друг от друга.

Если бы тогда всё сложилось иначе, был бы тот, другой, хорошим мужем и отцом? Встряхиваю головой, выбрасывая грешные мысли подальше. Нет, он – гад, посмевший предложить мне… Стоп!

Возвращаюсь в реальность, бегая взглядом по растерянному лицу мужа.

– Мы можем поехать в отпуск, куда-нибудь, – пожимаю плечами и подхожу к окну, наблюдая за движением на улице.

Вдалеке виднеется море, и я с упоением вдыхаю воздух, наполненный свежестью, и думаю о том, что это к нам, на Лазурный берег, люди приезжают в отпуск. Совсем не хочется уезжать. Мальчики расстроятся. У нас было столько планов.

– Нет, Ева, – снова рычит сзади Олег, – ты не понимаешь! Если всё пойдет по худшему сценарию, мы практически банкроты. Нет, нет, я не допущу этого, – голос панический, он впадает в самую настоящую истерику. – Я обещаю, скоро у нас будут деньги, просто нужно немного подождать. Мы сдадим три объекта в эксплуатацию и восполним бюджет.

Я не смотрю на мужа, но ощущаю, что он на грани. Эти обещания повторяются раз за разом. Отец Олега помог выиграть ему тендер на строительство отелей на побережье, назначил самым главным в компании, вот только Олег не справился. Отели не достроены, кредитные обязательства просрочены, мы погрязли в долгах и безденежье. А теперь еще и ЧП!

– Я люблю тебя, малыш, – подходит он ближе и обнимает за талию, прижимаясь лбом к моему плечу, – это наследство поможет нам решить финансовые трудности. Обещаю, что брошу пить и всё у нас будет как прежде. Ев, прости меня. Я немного запутался, ошибся, с кем не бывает? Ты только помоги мне. Я же помог тебе – и не раз.

Его близость кажется навязанной, неприятной, хочется отстраниться и согласиться на что угодно, лишь бы отошел, перестал говорить нежности. Я отвыкла от такого Олега, я больше не люблю его. Да и любила ли?

– Мы поедем, – принимаю решение, о котором вскоре пожалею, – но при одном условии, Олег.

– Да, да, конечно, – наклоняется ко мне ближе, я затылком чувствую его похмельное дыхание, – обещаю, после этой поездки у нас всё наладится, я пить брошу, начну уделять тебе и детям внимание. Ты же этого хотела?

Он поворачивает меня к себе и берет мое лицо в свои ладони. Заглядывает в глаза и говорит так проникновенно и многообещающе, что мне хочется в это поверить. Правда. Но я тысячу раз слышала эти обещания, затем столько же оправданий, так что теперь внутри меня ничего не дрогнуло. Но я лишь киваю, не желая спорить. Пусть так.

На самом деле я хотела попросить о разводе. Но моя нерешительность всегда выходит мне боком.

– Ев, послушай, – он нервно теребит волосы, бегающий взгляд совсем не добавляет спокойствия. – Ты должна верить в меня! И тогда горы ради вас сверну, ради тебя и детей, ты же веришь мне?

Наши взгляды встречаются. Проходят минуты, он ждет от меня ответа. Я смотрю на него и киваю, после чего Олег кидается ко мне с объятиями, а меня одолевает только одна мысль. Как так вышло, что когда-то я приняла его предложение руки и сердца?

Глава 2

На следующее утро после недолгих сборов мы отправляемся в аэропорт. Олегу не терпится покинуть страну, так что слова не расходятся с делом. Вот только я отказываюсь оставлять детей одних, пусть и с няней, так что он вынужденно, но с недовольством соглашается.

– Опять выводок за собой тащит, – бурчит муж еле слышно себе под нос.

У меня дыхание перехватывает от возмущения, в уголках глаз появляются слезы, но я стараюсь держать себя в руках и проглатываю обиду ради мальчиков, которые тяжело воспринимают наши скандалы. Терплю… Как обычно…

Спокойно бы оставила детей на тетю Эллу, но она уехала на очередное кулинарное шоу.

Автомобиль резво везет нас в аэропорт, а я смотрю в окно, отвернувшись от домочадцев. И впервые за долгое время закрадывается мысль: а может, и правда стоит решительно заявить о разводе? Но додумать не успеваю. Мы подъезжаем, так что суматоха сдачи багажа и посадки на рейс полностью вытравливает из меня все посторонние мысли.

Весь перелет жутко нервничаю, и это состояние передается мальчикам. Обычно с ними нет особых проблем, но сегодня никак не сладить.

Спорят из-за дурацкой пачки орешков, тянут ее из стороны в сторону и в итоге рвут на части. Орешки летят на пол, маленькие хулиганы начинают хохотать и толкаться, а я тяжело вздыхаю.

– Мальчики, ведите себя прилично. Вы в самолете не одни, здесь нельзя шуметь и баловаться.

Вот только им хоть бы хны.

– Но, мама, я первый взял орешки! – возмущается Том, тряхнув своими милыми темными кудряшками.

Гектор, насупившись, не вступает в переговоры с противником, а молча сползает по спинке кресла, складывая руки на груди. Обиделся. Я очень люблю своих детей, но сейчас мне совершенно не до глупых разборок. Надо бы провести воспитательную работу, убрать рассыпанные орешки, но меня хватает лишь на то, чтобы не сорваться на крик.

Но, вот когда просыпается Олег и обнаруживает беспорядок и насупленных мальчиков, сразу же начинает нападать:

– Что вы тут устроили? Ева, ты вообще следишь за детьми?

– А что я еще, по-твоему, делаю? – взрываюсь, но говорю шепотом, чтобы никто не слышал. – Ты вот, например, спишь, будто совесть совсем не мучает.

– Мы сейчас о детях или опять о наших проблемах? – гневно вопрошает у меня, надменно вздергивая бровь.

– Это твои проблемы, Олег, я к ним отношения не имею, – напоминаю ему, чтобы не забывал о настоящем положении дел.

Этой перепалке я даже рада. Обида и горечь от его грубых слов в машине всё еще комом стоят поперек горла.

– Я не заметил, чтобы мне в паспорт штамп о разводе поставили, – ерничает муж, кривя губы словно в презрении, – наши проблемы, наши, детка. И решать будем вместе, и нести ответственность – тоже. Спрячь зубки и лучше успокой пацанов, а мне закажи чего-то покрепче.

Его последние слова вовсе выводят меня из себя. Не успели и сутки пройти с его слезливого обещания, как он опять за старое.

– Это не ресторан, Олег! И тебе бы лучше не пить! Постыдился бы детей!

– Это первый класс, детка, и я буду делать что хочу и заказывать что хочу. Когда мы приедем в дом твоего папаши, надо будет строить из себя примерного семьянина, – последние слова выплевывает, будто ему между зубов попало что-то неприятное и мерзкое, – чтобы произвести впечатление. А сейчас не мешай мне в последний раз расслабиться.

Стискиваю челюсти, впиваюсь пальцами в ладони, с силой сжимая кулаки. Еле сдерживаю себя, чтобы не дать ему затрещину. Хочется заплакать или заистерить, костеря его на чем свет стоит. Мало того, что мы достали последние сбережения ради этой поездки, чтобы полететь первым классом, так еще и обманул. Обещал же, гад, обещал… Ну почему я такая дура доверчивая? Что я делаю в этой жизни не так? За что мне всё это?

– Я смотрю, ты всё продумал. Я не буду просить денег у отца. Если наследство деда будет сараем, то так тому и быть. Мне ничего не надо от них, – беру себя в руки и говорю максимально холодно.

Не успеваю заявить мужу, что в доме отца мы не остановимся. Поедем в отель.

– Пап! – вдруг подает голос Гектор, оторвавшись от созерцания облаков за иллюминатором. – Дедушка оставил нам сарай? А там есть игрушки?

– Я первый пойду туда! – теперь и Том влезает в разговор, вызывая у Олега очевидное раздражение.

Он так хотел додавить меня с вопросом наследства, а тут ему помешали. Сжимает пальцами подлокотники и строго смотрит на детей. Сначала на одного, потом на другого.

– Я кому говорил не вмешиваться во взрослые разговоры? Вечно лезете, когда не надо. Уши закрыли и отвернулись.

Понимаю, что действительно нехорошо и неправильно мешать взрослым разговаривать, что нельзя подрывать авторитет отца перед детьми. Я должна молчать и позволить Олегу воспитывать сыновей. Но мне так хочется объяснить их неправоту мягче, по-матерински, потрепать их по вихрастым макушкам и просто одобряюще улыбнуться, чтобы стереть с наивных лиц выражение страха и замешательства.

Я так и вижу, как в их маленьких головках роятся вопросы, а внутри зудит любопытство. Исследовать старый сарай – это же такое приключение! На территории владений деда он и правда есть. А еще есть пруд и домик на дереве, где мы с сестрой часто играли. Воспоминания детства захлестывают с головой, и я сглатываю комок в горле.

И в этот момент по коридору идет высокая длинноногая стюардесса, на лице которой будто приклеилась голливудская улыбка. Вижу боковым зрением, как муж поворачивается в ее сторону и чуть ли не облизывает с головы до ног. Стискиваю зубы, почти кроша эмаль. И прикрываю глаза, чтобы не видеть этот позор и не демонстрировать напоказ собственное женское унижение.

– Милая, – раздается елейный голосок Олега, вмиг превратившийся из злобного в ласковый, когда он обращается к стюардессе, – у меня к тебе просьба…

– Слушаю, – по голосу сразу понятно, что она улыбается.

Стараюсь размеренно дышать, чтобы не слушать его бесстыдный и бесцеремонный флирт. В этом весь он… Сын французского миллиардера и русской манекенщицы – Оливье Дюран, в миру Олег. Голубоглазый блондин, привлекающий заинтересованные взгляды женщин от пятнадцати до семидесяти. Жмурюсь, пытаясь вспомнить, как и сама когда-то запала на его заигрывания и бессовестные комплименты. Молодой была, дурой беспросветной…

– Успокойся, – всё же сухо обращаюсь к Олегу, и он осекается, замечая выражение моего лица.

Опускает взгляд и отворачивается. Чувствует, что я на грани точки кипения, и еще одно слово – и назад пути не будет.

– Я передумал, – резко говорит стюардессе, у которой на секунду словно трескается лицо, настолько резко появляется хищное выражение.

– Я всегда тут, – возвращает она былую доброжелательность и, вот тварь, касается пальцами плеча моего мужа, и только потом уходит, обдавая нас приторным ароматом лавандовых духов.

– Прости, – обращается уже ко мне и качает головой муж, затем поглаживает меня по руке, – я просто нервничаю, понимаешь же.

Раньше я бы прыгала до потолка, услышав такие извинения, но сейчас они меня не трогают. Единственное, что я чувствую, так это отвращение и омерзение. И особенно это чувство усиливается, когда ему приносят то, что он так хотел – в прозрачном бокале. Вот же неугомонная девка, сказано же было, что клиент передумал. Смотрю ей вслед прищуренным взглядом, еще не зная, что с ней мне вскоре придется увидеться вновь.

Вижу, как радостно пригубляет напиток Олег, и с кривой усмешкой отворачиваюсь к иллюминатору, делая вид, что мы незнакомы. Можно же помечтать об этом хотя бы во время перелета, правда?

***

Самолет прибывает в срок. И как только я впервые за последние шесть лет ступаю на родную землю, меня охватывает мандраж. Запоздалый, неуместный, но будящий во мне неприятные воспоминания.

– Быстрей, Ев, – ворчит, как обычно, Олег, подгоняя меня и мальчиков вперед к стойке вызова такси.

Вид у него сонный, глаза прищурены, словно он вот-вот снова их закроет. Понятно, почему ворчливый такой. Муж из той породы людей, которые превращаются в раненых бизонов, если не выспятся.

– До отеля «Гранд», пожалуйста, – вежливо улыбаюсь парню за стойкой, и тот быстро вызывает нам машину.

– Отойди, – толкает меня в плечо Олег и встает на мое место, закрывая при этом обзор на симпатичного работника.

Внутренне усмехаюсь, понимая, что им движет. Слепая ревность, свойственная тем, кто и сам нечист на руку. Жаль, что меня давным-давно это не трогает.

– Спать хочу, – канючит Гектор, потирая кулачками глаза.

Том тут же подхватывает псевдоплач и строит жалобный взгляд, выпячивая нижнюю губу. Если бы не усталость, может, на меня и подействовало бы.

Всю дорогу до отеля молюсь, чтобы не встретить никого из знакомых. Не хочу ничего знать о семье. Достаточно того, что придется видеть их на оглашении завещания. Особенно его… А если встречу кого-то из друзей семьи или сестры, вряд ли смогу слушать о ее семейном счастье. Это выше моих сил…

– Мы приехали, мам, – теребит меня за рукав Том, отвлекая от бередящих и истязающих душу воспоминаний.

Дети смотрят на меня темными глазами, в которых читается вопрос. Его глазами…

***

Лазурное побережье

Шесть лет назад

– Что подарим? – с улыбкой спрашиваю у Олега.

Он стоит возле зеркала и поправляет свой галстук, двигая его то влево, то вправо, пока окончательно не выходит из себя. Лицо его искажается от злости, а сам он с силой выдергивает галстук из-под воротника рубашки и кидает резким движением куда-то в угол.

– Ничего! – рычит, не сдерживая свой гнев.

Я делаю шаг назад и обхватываю рукой живот. В такие моменты, когда он открыто проявляет агрессию, мне хочется забиться в угол и не отсвечивать, но я стою в ступоре и не могу пошевелиться.

Когда на меня кричат, я всегда так реагирую. Защитная реакция, будто прячусь в воображаемом домике. По-детски, но ничего поделать с этим не могу.

– Заладила со своим подарком, уже плешь мне проела, дура! – пучит на меня глаза, экспрессивно махая руками, затем проводит демонстративно ребром ладони вдоль горла. – Вот ты мне где уже со своей заботой и милотой. Ты что, не можешь оставить меня в покое?

– Но, Олег, – жалобно обращаюсь к нему, протягивая руки, – это же твой друг, ты сам говорил, что…

– Вот именно! – перебивает меня, брызжа слюной, затем скидывает пиджак, разрывая пуговицы. – Мой, а не твой. Короче, дома сиди, я пошел.

И уходит, громко хлопая входной дверью. Я же остаюсь смотреть ему вслед. Перевожу взгляд на пол и вижу, как одиноко лежит одна пуговица. И так горько мне становится оттого, что мы с ней похожи и никому в этом мире не нужны.

– Почему так? – вскидываю лицо к потолку, обращаясь неведомо к кому. – Что со мной не так?

Чувствую, как к лицу приливает кровь, из глаз текут горькие слезы, вкус которых ощущается на губах. Прикрываюсь ладонями, заглушая истеричные всхлипывания, но продолжаю реветь от обиды и непонимания, что же именно делаю не так. Вся жизнь у меня наперекосяк. Всегда я в чем-то виновата, не такая, неугодная.

– Боже, – гляжу на свое опухшие от плача щеки и хлопаю себя по ним, – и что теперь?

Не знаю, для чего спрашиваю это у своего отражения, но оно лишь качает печально головой. Чувствую, что начинает гореть тело и мне явно нужно охладиться.