Текст книги "Двойная тайна от мужа сестры "

Глава 9

Олег храпел всю ночь. Даже из смежной комнаты был слышен этот медвежий рык. Благо сыновья рядом спали крепко. Но просыпаюсь я злая и невыспавшаяся. Вынужденно. Совсем забыла, что главное правило отцовского дома – обязательный совместный завтрак. Умываюсь, смотрю с неприязнью на мужа и открываю окно в его комнате – проветрить помещение от алкогольной вони. Затем тормошу его. Тот только отмахивается, кривя свое помятое лицо.

– Олег, имей уважение, в конце концов, мы в гостях, – не выдерживаю и зло выговариваю сонному и недовольно смотрящему на меня мужу, который и не думает подниматься, – нас уже несколько раз мама сама звала на завтрак, мальчики собрались, ждем только тебя. Быстрее давай!

Заспанный и опухший с похмелья муж едва поднимает голову от подушки. Он не привык рано вставать, я даже не помню, завтракали ли мы когда-либо вместе. Если есть возможность, то до обеда дрыхнуть может. Особенно после очередной попойки. Каждый раз задаюсь вопросом, зачем вожусь с ним и трачу свое время? Итог всегда один – всё сделает по-своему. Вот и сейчас снова нарушил обещание… Просила же не пить! Алкаш конченый!

– Идите без меня, – со стоном хватается за голову, с непризнью морщится, что драконит меня еще сильнее. – У твоей мамы что, мотор вместо сердца? Полночи у отца провела в больнице, а теперь завтракает как ни в чем не бывало. Так обязательно изображать благопристойную семью? Да вы же готовы глотки друг другу перегрызть…

Поджимаю губы. На себя бы посмотрел, а лучше для начала – в зеркало. «Нужен развод, –  думаю в этот момент, но набатом в голове звучит: – Снова бежишь от трудностей, Ева? Не надоело? Посмотри только, к чему привел тебя предыдущий побег? Разве о такой жизни мечтала?»

– Не преувеличивай! – толкаю его сильнее, вымещая недовольство. – Не для себя стараюсь, для детей. Хочу, чтобы знали своих бабушку и дедушку. И если ты мне всё испортишь, за близнецов тебя не прощу! Вставай давай!

Может, нужно быть мягче и как-то избавить его от пагубной привычки? Будь я хорошей и верной женой, может, поддерживала бы его, давала больше тепла… Но я не хорошая и, как оказалось, не верная… Но тут последующие слова Олега полностью перечеркивают стыд, доселе живший в моем сердце.

– Да уж, ну и родственнички! Врагу не пожелаешь! Дедушка одной ногой в могиле, а бабушка на дух не переносит звание бабушки! Вот увидишь, когда к ней гости придут, она детей в шкаф спрячет, лишь бы никто не узнал ее настоящий возраст. Вот я не поленюсь и погуглю, какой твоя маман возраст указывает в интернете. Уверен, у нее где-то припрятан альфонс-любовник, – муж продолжает изгаляться над моей семьей, а я сжимаю кулаки от злости и смотрю на этого клоуна, в сотый раз кляня себя за то, что с ним связалась. – А твоя сестра тебя явно ненавидит, у нее это на лице написано.

Молча смотрю на него, опасаясь, что он заденет сейчас и тему Давида, и я проколюсь. Дернусь или покажу, что неравнодушна. Прикусываю губу, молясь, чтобы он заткнулся, наконец, и поднял свою тощую пятую точку.

Половину слов пропускаю мимо ушей, невроз от того, что мы вот-вот опоздаем, настолько меня захватывает, что ни о чем другом и мыслить не могу. Словно я та маленькая девочка, которая так боялась наказания. Но слова Олега насчет сестры заставляют меня покраснеть. Страх – вот что поселяется в моей душе, и он усиливается с каждой минутой, проведенной в этом доме. Сестра никогда не должна узнать мою тайну…

– Нет, – даже сама слышу, каким враньем отдает голос, даже дрожит. – Она просто… сложная… Характер такой… Капризный…

Ухожу, не договорив, боясь, что он заметит ту бурю эмоций из страха и стыда на моем лице. Да и появление детей уже не располагает к ссоре. Озорные мордашки заглядывают в дверной проем, и мне приходится утащить детей из пропахшей алкогольными парами спальни, чтобы они не увидели неприглядную действительность.

«И долго будешь прятать отца-алкаша от детей?!» – буравит мозг голос разума, а я упрямо кривлю лицо в радостной улыбке, маска доброй милой мамы с него не сходит. Иначе никак, дети должны видеть только хорошее.

– А деда в больнице? – Гектор заглядывает мне в глаза, мягко сжимая ладошку.

– Не переживай, милый, он скоро поправится, – успокаиваю ребенка, глажу по голове, и он счастливо улыбается. Мой старший сын такой добрый и сострадательный. Но не испортит ли это качество его будущее так же, как и в свое время мое?

– Мам, мам, ну быстрее! – подгоняет нас резвый Том, начиная прыгать по ступеням и норовя залезть на перила. Вот непоседа!

На площадке между лестницами оба сына задерживают дыхание.

– Рыцарь!

– Настоящий!

– А там внутри человек? – с опаской смотрят на меня, и я уже собираюсь позволить им потрогать латы и открыть забра́ло шлема, как слышу звонкий голос матери, торопящий нас спускаться.

– Не капризничайте, – прошу близнецов, хмуро смотрящих на обстановку вокруг, пока мы преодолеваем лестничный пролет.

Так же, как и в детстве, пахнет пчелиным воском, мягкий ковер под ногами такой же, как и тогда. Ничего не изменилось, даже запах этого дома, лишь я совсем другая. Чужая здесь. Как всегда… И отчего же так больно? Разве я не переболела? Не забыла?

Трясу головой и смотрю на детей, отвлекаясь от нерадужных мыслей. Не знаю, в кого они пошли. Я по утрам бодрячком, жаворонок. А их с трудом растолкала. Может, в… Давида? Сглатываю, даже не представляя, а какой он, когда только просыпается… Наверное, Милане лучше знать… Ревность острой иголкой протыкает сердце, и я ругаю себя за неуместные чувства.

– Долго спускаетесь, – недовольно бурчит мама, сидящая во главе стола. Второе место напротив пустует. Отцовское.

– Не привыкли мы так рано вставать, – веселым тоном отвечает Олег, вдруг оказавшийся рядом, и присаживается возле нее. С удивлением смотрю на него: что за метаморфоза? Он совершил спринтерский забег, чтобы умыться, одеться и спуститься за нами, будто так и было задумано.

Наверняка вспомнил, что каждое его действие послужит оценке его репутации в глазах моей семьи, и подсуетился.

Нам с детьми не остается ничего, кроме как сесть на стулья возле него.

Этот завтрак совсем не похож на наши обычные на Лазурном побережье. В домике на берегу моря мы обычно делаем всё без церемоний. Я не хочу повторять ошибки своих родителей и заставлять детей чувствовать себя неуютно. Но, к сожалению, здесь приходится столкнуться именно с этим.

За большим темным столом с нарядной скатертью собралась наша неполная семья, Милана с Давидом отсутствуют, мама, несмотря на то, что ездила ночью в больницу, чинно сидит за столом и аккуратно намазывает ножичком масло на тонкий хлебец.

– А где… – не договариваю, киваю на пустующие стулья.

Мама гордо вздергивает подбородок и поджимает в недовольстве губы. И тут хлопает входная дверь, не успевает она даже и рта раскрыть.

– Доброе утро! – каким-то слишком уж веселым тоном приветствует всех Милана.

Вид у нее для утра странный. Ультракороткое красное платье, такого же ярко-алого цвета чуть размазанная помада, вечерний макияж, туфли на огромной шпильке.

Затем раздается повторный стук. И на пороге столовой появляется Давид. Вот только вид у него деловой, хоть и усталый. Дома явно не ночевал. Отутюженный костюм с иголочки, начищенные до блеска туфли, кейс в руках, разве что синяки под глазами портят вид. И не спал.

– Приветствую! – огибает свою жену, не удостоив ее и взглядом, присаживается аккурат напротив меня, не сводя своих черных глаз с моих губ. Ему явно плевать, что это неприлично, что могут заметить родственники. Злюсь, буравя его взглядом, но он даже глаз на меня не поднимает, сконцентрировавшись на груди. А я будто специально надела платье, впервые за долгое время, красивое, шелковое, черное в мелкий горошек, с красным пояском и низким декольте. Ну нет, точно не ради Давида! Просто… так захотелось…

– Где вы оба были? – голос мамы звенит злостью. – Почему не ночевали в доме? Я же просила! Отец будет недоволен, что вы нарушаете свое слово!

Разливается тишина. Только слышно, как шумно дышат все присутствующие в столовой.

– Ой, мам, отстань! И так голова болит, – бурчит Милана, беря в руки пустой стакан и прикладывая ко лбу.

– В смысле «отстань»? Ты, может, и замужняя дама, дочь, но под крышей отцовского дома будь добра вести себя прилично! А не шляться по притонам! – почти выходит из себя мать, экспрессивно махая руками, а затем бьет ладонью по столу.

– Отвали от меня! Сама решу, что мне и когда делать! – истерично кричит сестра. – Вот именно что замужняя! Не строй из себя мамашу, понятно? Дура! Мне не пятнадцать!

Олег в этот момент кашляет, поперхнувшись глотком воды.

– Ты как с матерью разговариваешь? – лицо у родительницы аж искажается, вены набухают, глаза сужаются, губы-щелочки. – Я тебя родила! Сбавь тон и говори со мной уважительно!

Милана фыркает, зло разрывая салфетку в руках на части. После оборачивается и впивается в мать злым, яростным взглядом.

– Вспомнила, – язвительный тон еще больше накаляет обстановку за столом, все остальные молчат, находясь в шоке. – Лучше бы не по Канарам булки грела, а воспитанием детей занималась!

Мать открывает рот, закрывает, словно задыхается. А вот мне, как ни странно, ее не жаль. По сути, сестра ведь права. Матери у нас в привычном понимании не было. Не с кем было обсудить ни проблемы, ни первые месячные, ни влюбленности…

– Неблагодарная! – приходит мать в себя и подается вперед. – Мы с отцом вложили в тебя столько денег! Всё лучшее Миланочке! А ты? И не стыдно?!

– Лучше бы не вкладывали, – практически шепчет сестра, а затем смахивает со злостью на пол стакан.

Зажмуриваюсь, слыша, как он разбивается о паркет, разлетаясь тысячей осколков. Тишина. Пауза. Прислуга подбегает и начинает убирать стекла. Но это разряжает обстановку. Все заткнулись и больше ни слова не говорят. Выдыхаю с облегчением. Повезло. В этот раз без рукоприкладства. От этих двоих можно ожидать.

Поворачиваюсь к Тому и Гектору, которые чуть ли не сползли под стол, будучи в шоке от этой сцены. Хоть мы и ругались с Олегом, но никогда не позволяли себе подобного непотребства. Вижу по бледным личикам, что дети на грани плача, и решаю взять дело в свои руки:

– Мальчики, если вы поели, идите в свою комнату. Глафира вас проводит, взрослым нужно поговорить о делах, – мой голос твердый, и дети прекрасно знают, что надо подчиниться. Я так долго учила их вежливости, а родственнички одним махом опровергают слова о том, что нужно брать со взрослых пример и вести себя так же.

Мама провожает уходящих детей недовольным взглядом, а потом оборачивается к Давиду.

– Зять! Ну хоть ты приструни свою супругу, раз она мать не слушает! Ты же видишь, что она шлялась где-то всю ночь! Что у вас за семья такая? Вместо того чтобы клепать наследника, моя дочь занимается непонятно чем! Хорошо, что отец в больнице и не видит всего этого…

– В общем, так, – даже не собирается как-то оправдываться Давид, демонстрируя, что ему плевать на мнение тещи. – Я был в офисе у адвоката. Мы просмотрели все имеющиеся документы и обсудили прецеденты по похожим случаям условий завещаний. Вывод неутешительный. Для нас, во всяком случае.

Быстрый, короткий взгляд на Милану. Затем чуть более долгий – на детей. Я боюсь, что сейчас он поднимает тему своего отцовства, но на удивление этого не происходит.

– А что… – вдруг подает голос Олег, выпрямляясь и приковывая к себе взгляды. Убедившись, что все на него смотрят, складывает руки на груди и заявляет: – А что, если искомые наследники уже имеются?

Холод пробирается в самое нутро, замораживая меня полностью и превращая в подобие рыцаря, стоящего на лестничном пролете. Нет-нет-нет! Олег не может так поступить со мной, с нами, с нашими детьми. Он не имеет права рассказывать мой страшный секрет. Сквозь шум в ушах слышу его рассуждения, не в силах в них вникнуть тот же час, сперва мне приходится унять дрожь в руках, они трясутся, как у паралитика.

Глава 10

– Потрудись объяснить, что ты имеешь в виду, – с напором смотрит на моего мужа Давид.

Вскидываю взгляд и натыкаюсь им на сверлящие мое нутро черные глаза Горского.

– Ты же мужик, – фыркает Олег, подмигивая при этом Давиду как старому знакомому, – нам спиногрызов заделать раз плюнуть. Поищи по бывшим, может, завалялись где. Чернявенькие такие детишки. Мы ж не женщины, чтобы девять месяцев с пузом ходить.

И смеется лошадиным смехом, словно то, что он сказал, весело.

– Ты идиот? Или притворяешься? – холодно осаждает его Горский, не церемонясь и не потакая его дурацким шуткам. – Нужен наследник двух семей, а не только моей. И нет, я, в отличие от некоторых, внимательно слежу за своими связями.

Облизываю губы и кидаю несчастный взгляд на Олега, сижу вся красная, на нервах, не понимая, как он мог так меня подставить. Да, сказал очевидную глупость, но зерно сомнения в души всем посеял.

Теперь у них зародятся подозрения, начнут приглядываться к детям, сравнивать их с родителями. Или я себя накручиваю и они просто еще раз убедятся в недалекости моего мужа? Господи, какой стыд!

– Олег, ну право слово! Я-то думала, что ты действительно что-то стоящее предложишь, – упрекает моего мужа мама, переводя умоляющий взгляд на Давида. – То есть выход только один? – хватается тут же за сердце, будто ей лишь от одной мысли об этом плохо. – Решено, дети мои! – подается вдруг вперед, глядя на Давида и Милану. – Вам нужно слетать на острова. Говорят, теплый климат отлично влияет на деторождение. Глядишь, Миланка беременная вернется.

Никто этого не замечает, но я вижу, как мимолетно, всего на секунду кривится Давид.

– Да господи, мама, хватит! – Милана комкает салфетку и бросает ее на стол. – Прекрати! Просто прекрати! – Она демонстративно уходит, шатаясь и взмахивая руками, продолжая ругаться с кем-то невидимым. Сестра выглядит безумной, и это действительно пугает.

– Иди-иди! – летит ей вдогонку визгливый голос мамы. – Проспись! А лучше скатайся для разнообразия в больницу к отцу, пусть тебя прокапают, так хоть протрезвеешь и начнешь думать о потомстве! Господи, я сойду с ума в этом доме! – возмущается она, опрокидывая в себя стакан холодной воды.

В этот момент мимо проносятся Том и Гектор, вереща, как племя индейцев, а за ними потешно бегает Глафира, раскинув руки.

– Простите, не уследила за ними, – извиняется впопыхах. И я ее прекрасно понимаю: дети от вынужденного безделья совершенно сорвались с цепи. С ними нужно заниматься, чтобы расходовалась неуемная энергия, но кому это делать, если все заняты этим чертовым наследством?!

Вдруг раздается громкий звук. Звонок в дверь. Мать подрывается, в панике начинает оглядывать всё наше семейство.

– О боже, я совсем забыла, – кладет ладонь на грудь, смотрит на часы. – Это Ролдугин, я его пригласила сегодня. У меня появилась идея устроить аукцион и распродать дедов антиквариат до того момента, как нас объявят банкротами. Ева, ты же понимаешь, что потом у него не будет никакой ценности? Как хорошо, что я заранее позаботилась, еще когда старик заболел, и перевезла часть предметов искусств сюда. Я же не думала, что дом достанется тебе, Ева! Надеюсь, ты не захочешь перетаскивать обратно эти вещи?

– Мне всё равно, – качаю головой, пытаясь понять, с чем связан мамин переполох.

На ней просто лица нет. Ну, пришел оценщик, в чем же проблема? Мамина рьяная деятельность по поводу аукциона вызывает недоумение, но спорить я не решаюсь, чтобы меня не объявили меркантильной бедной родственницей, которая вцепилась в дедовы вещи.

Мама глубоко дышит, стараясь успокоить дыхание, а затем смотрит четко на меня.

– Спрячь детей!

– Что? – не понимаю, что она имеет в виду.

И как она себе это представляет? Она не замечает от меня отклика и обращается уже к балующимся близнецам, которые прыгают на старинном кресле, пытаясь на нем поместиться вдвоем.

– Так, Том и Гектор, верно? Как вас там… – слегка морщится, даже имена запомнить не может, кажется. – Никакая я вам не бабушка, поняли?

– Мама! – подбегаю к детям и пытаюсь прикрыть им уши, но рук катастрофически не хватает, а от Олега помощи ждать и не стоит.

– Что «мама»? – фыркает. – Зовите меня Стефания, ясно?

Затем выпрямляется, когда на пороге появляется представительный мужчина.

– Григорий Александрович, так рада вас видеть. Как раз к завтраку подоспели. Присаживайтесь, Глафира принесет вам приборы. Вы же не откажетесь от чашечки кофе?

И эта поразительная мамина метаморфоза окончательно выводит меня из себя. Вот оно, истинное лицемерие Стоцких – на людях милые, обворожительные люди, дома же – тираны и деспоты, показывающие свое истинное лицо. Скрежещу зубами, прикрываю глаза, делаю глубокие вдохи-выдохи. Стискиваю кулаки… Не помогает.

– Доброе утро! – раздается приятный баритон гостя. – Надеюсь, не помешал?

– Нет, что вы, мы все так рады вас… – лопочет было мама, но договорить я ей не даю.

Резко встаю, практически опрокидывая стул назад. Нервы сдают окончательно. Терпение, до этого висевшее на волоске, лопнуло. Как она смеет так отвратительно вести себя при моих детях, ее родных внуках, и в то же время лебезить перед каким-то незнакомцем?!

– Мы уезжаем! – говорю резко, сама поражаясь грубости собственного тона.

Все в таком шоке от меня, что смотрят пристально, не отрываясь. Вот только мама – единственная, кто больше обеспокоен мнением гостя.

– Я, видимо, не вовремя, – говорит он, неловко переминаясь с ноги на ногу и переводя взгляд с меня на мать.

Последняя кидает в мою сторону предупреждающий взгляд. В детстве я его опасалась. Он не сулил мне ничего хорошего. Вот только сейчас мне нет никакого дела до репутации семьи Стоцких. В конце концов, я уже давно не ношу эту гнилую фамилию.

– Ев, – осторожно трогает меня за руку Олег, почему-то не раздражаясь, как обычно, а окидывая взглядом мою фигуру. – Не кипятись, с кем не бывает. Может, нам стоит?..

– Нет, мы не останемся в этом доме, где ни во что не ставят моих детей! – заявляю твердо, взбешенная тем, что муж не поддерживает моих решений, особенно в присутствии посторонних.

Я ведь для него это делаю… Делала… И выдергивая руку из ладони мужа, спешу к лестнице. Но возглас матери заставляет меня остановиться и замереть на первой ступеньке.

– Ева! – кричит она, бросая гостя стоять посреди столовой с открытым от изумления ртом.

Она догоняет меня с искривленным от ярости лицом, затаскивая в библиотеку и захлопывая дверь. Поджимаю губы. Что, не хочет, чтобы нашу ссору слышал ее разлюбезный гость?

– Я вас не пущу! – раздается истеричный визг, аж уши прочистить хочется. – Что о нас подумают люди? Скоро намечается аукцион! Не позорь меня перед Ролдугиным!

Оборачиваюсь и окидываю ее презрительным взглядом.

– Ты сама себя опозорила, мама. Только и думаешь об общественном мнении. А что у нас за отношения в семье, тебя и вовсе не волнует, правда? Или как тебя называть? Стефания? Ах да, забыла, ты же Степанида!

– Мелкая паршивка, – цедит с яростью сквозь зубы мать, сжимая губы и становясь похожей на злобную ведьму из сказки. – Могла бы и пойти мне навстречу. Разве я многого прошу? Отец в больнице, так что я – за главу семьи, будь добра подчиняться! – переводит дыхание, скалится. – Мало того, что из дома сбежала и вышла замуж непонятно за кого, без нашего одобрения, между прочим, так теперь характер мне вздумала показывать? Могла бы и раньше детей привезти, а не подачки нам сейчас кидать, еще и не вовремя так. Меня не жалеешь, так хоть перед сестрой бы постыдилась, даже на свадьбу к ней не приехала. И смотри, что теперь. Она даже ребенка не может родить.

– А мне что, свечку в ее спальне держать? – задираю подбородок, холодея внутри от этой отповеди, вот только ничего внутри не екает, одна злость пробирает.

– Нет, но… – теряется родительница, осекается, не зная, что добавить, ведь отклика на моем лице не видит.

– А как я веду себя, мама? Ты бы лучше на себя посмотрела. Хоть бы попыталась с внуками наладить общение. Это ты ведь от них отрекаешься, не я! Молодишься? Зачем? Годы уже давно свое взяли.

Вижу, как ее перекашивает гримаса ненависти после моих слов, но я ведь права.

– Прими, что ты уже бабушка. Время даже к тебе неумолимо.

Она не успевает ничего сказать. Не думаю, что даже хочет. В любом случае момент упущен, в библиотеку просачивается Олег. Да с таким выражением лица, словно ожидал увидеть здесь драку буйволов. Усмехаюсь про себя. Решил проявить инициативу и разнять нас?

А вот мать, видя его появление, резко дергается в сторону выхода, громко хлопая дверью. И как только ее присутствие больше не тяготит, обхватываю себя за плечи руками, едва сдерживаюсь от рыданий.

Как же больно внутри, до рези. Мама умеет расковырять рану, надавить на самое больное, перевернуть слова. Да, я сбежала! Но разве бегут из нормальной семьи? Убегают от людей, которые тебя любят? Но у всех своя правда, всегда так было, и ты ничего не докажешь родителям, Ева! Давно пора закрыть эту тему и жить дальше. Но отчего же так тянет в душе пустотой?

– Птенчик, – обращается вдруг ко мне Олег тем прозвищем, которое сто лет не произносил, удивляя нежностью в голосе, подходит ближе и обхватывает меня за плечи. – Мы останемся. Зачем переезжать?

– Мои дети не будут наблюдать за скандалами и лицемерием, незачем им учиться плохому, – обрубаю все его возражения разом, чтобы он и спорить не смел. Его приторный тон и касания раздражают, хочется сбросить его руки, но только он сейчас дает мне утешение. – Разве тебя не оскорбило ее поведение? Она предложила спрятать их, словно они прокаженные, недостойные носители генов Стоцких. Как же, династия.

И такая горечь в моем голосе, что меня саму пробирает.

– Это обидно, не спорю, – кивает муж, крепче стискивая мои плечи и начиная их массировать, – но мало женщин, что могут достойно принять свой возраст. Твоя мать не из таких. Не обращай внимания, недолго осталось. Твой отец в больнице, ты не знаешь, кому сколько отмерено, не нарушай его волю.

Чувствую, что он давит на чувство вины и ответственности. Надо же, как благородно с его стороны. Смотрю на него с подозрением.

– Как ты беспокоишься о моей семье, – прищуриваюсь, глядя на него внимательно, – готов всё ради денег стерпеть? Даже намекнуть, что отец детей не ты! Зачем ты это сделал, Олег?! Ты совсем идиот?

Не выдерживаю, сама опускаюсь до оскорблений.

– Ну, никто же ничего не понял, – усмехается, принимая придурковатый вид, как обычно, словно он ни при чем, а потом подбирается, становясь серьезным: – Так говоришь, будто зазорно хотеть наследство! Деньги обеспечат нам с детьми приличную жизнь.

– Ага, а ты снова спустишь их на гулянки! – освобождаюсь из его объятий, нервно передергивая плечами. Знаем, проходили. – Мы можем продать дедов дом, купить небольшую квартиру и жить по средствам.

Предлагаю наиболее оптимальный вариант. Долго размышляла над этим, так что решение взвешенное.

– Даже не думай, Ева, – угрожающе склоняется надо мной, – мы будем решать эти вопросы вместе. Давай-ка ты успокоишься и съездишь в дом деда, осмотришь свои владения, проверишь, как там дела, а я пока побуду с детьми, заодно проверю, что твоя мама удумала с аукционом.

– Какое тебе до него дело? – вскидываю голову, не понимая намерений мужа.

– А до тебя не дошло, что она хочет наш антиквариат себе прикарманить?

Кривлю лицо, совсем не вникая в то, что он говорит.

– Наш? – вздергиваю бровь, особо не разбираясь в этих тонкостях.

– Конечно, ты невнимательно слушала. Она перевезла его из дома деда, пока он болел, но, по условиям завещания, частично он может нам принадлежать, а возможно, и весь. Надо разобраться. Мне нужна копия завещания с точными указаниями предметов искусства, доставшихся тебе, – деловито потирает руки, глаза загораются, а мне становится противно.

Такое ощущение, что над еще неостывшим трупом дела кружат голодные стервятники. Все хотят урвать кусок пожирнее.

– Я поеду, – соглашаюсь, лишь бы поскорее уйти отсюда. До того противно дышать с этими алчными людьми одним воздухом. – Заеду в дом деда, потом за копией завещания.

Умалчиваю о просьбе матери поискать в документах признаки невменяемости усопшего, не хочу снабжать Олега новыми сведениями. Но у самой неприятно свербит внутри. Будто и я становлюсь участницей каких-то махинаций. Кощунственных, оскорбляющих покойника.

– Ева, ты же знаешь, что мы семья, всё у нас будет хорошо, – Олег подходит ближе и норовит обнять. – Кстати, ты сегодня как конфетка, прихорошилась. Так и хочется тебя съесть…

От банального и неожиданного комплимента тошнит. Мерзкие мурашки ползут по телу, давая мне ясно понять, что муж опротивел окончательно.

– Олег, мне не до этого, отпусти, – выбираюсь из его объятий слишком рьяно и вызывая подозрения, Олег реагирует, усилив хват на запястье и подтягивая к себе, сверлит меня злым взглядом:

– Значит, я верно понял, для него приоделась, губки накрасила, волосы завила, надушилась! Чтобы покрасоваться перед своим бывшим!

– Ничего такого, – отнекиваюсь изо всех сил, безбожно краснея, ведь Олег угадал. – Пусти!

– А меня решила на сухой паек посадить, женушка! – кипятится он, стискивая подбородок пальцами. – Так не пойдет. Ночью будешь в моей постели.

Эта перспектива вызывает тошноту. И видимо, это отражается на моем лице, вон как мужа перекашивает.

– Ночью ты будешь храпеть пьяный! – не удерживаюсь, выкрикивая первое, что приходит на ум, сбрасывая загребущую руку мужа, лишь бы скорее убраться отсюда как можно дальше.

– Я не алкоголик, Ева, – цедит разъяренный Олег, я же толкаю его и выбегаю, наконец, из комнаты.

Прочь из этого дома, прочь!

– За детьми присмотри, будь добр! – бросаю напоследок мужу и ухожу, даже не оборачиваясь.