Текст книги "Двойная тайна от мужа сестры "

Глава 31

Утро начинается с приятного аромата кофе.

– М-м-м, – потягиваюсь и улыбаюсь, приоткрываю глаза, которые сразу же падают на лицо улыбающегося Давида. – Завтрак в постель? Как романтично.

Мужчина ставит поднос на кровать. А там две чашки кофе и круассаны.

– А дети? – вспоминаю о них, желаю тут же подорваться и узнать, как им спалось на новом месте.

– С твоей теткой, уже поели, – сразу же понимает, что меня беспокоит.

Хитрая Элла, оказывается, задержалась на три дня, чтобы дать нам с Давидом сблизиться, а только приехав, взяла в охапку любимых племянников и утащила их в спальню, обещая присмотреть. Они не сопротивлялись, ведь беззаветно обожают тетушку, которая задаривает их подарками и рассказывает чудные истории, половина которых кажется выдумкой, а порой – нет.

Но, когда нужна, Элла бывает серьезной, поддерживает и дает нужный совет. Пожалуй, мы с ней две отвергнутые Стоцкими женщины, которые нашли друг в друге утешение. И ничуть не жалеем, что покинули эту гнилую семейку.

А еще это она рассказала деду про то, кто настоящий отец мальчиков, тем самым запустив ход событий…

Иду быстренько умываться, а когда возвращаюсь в спальню, вижу Давида, стоящего у окна. Спина его напряжена, чувствую исходящее от него беспокойство.

– Понял, – коротко говорит кому-то и сбрасывает звонок.

– Что случилось? – осторожно присаживаюсь и смотрю на него.

– Мужчина, которого ты видела в доме отца с Миланой, его опознали на видео, – присаживается следом, кладет руку мне на бедро Горский. – Местный бандит, владелец казино, в которое ходила Милана. Она…

Ахаю, прикрывая ладонью рот. Неужели она пошла по кривой дорожке…

– Я думала, что она переросла… – вспоминаю, как в детстве сестра была слишком азартна.

– Не думай об этом. Помнишь свидетельство о рождении девочки? – дожидается моего кивка и продолжает: – Есть доказательства, что фальсификацией занимались люди этого Рузальского, владельца игорного дома, но всё это слабо тянет на срок… Но есть и хорошая новость, опасности для тебя он не представляет, Милана для него была всего лишь…

– Развлечением, – горько хмыкаю, закончив его речь.

– Но в любом случае Рузальский проходит по другому делу, по серьезной статье, так что не сегодня-завтра он уедет далеко и надолго, – притискивает меня к себе Давид и целует в губы. – Забудь о них, Ева, они все получат по заслугам.

«Не все», – хмурюсь мысленно, но позволяю себе погрузиться в головокружительную страсть…

Мы проводим утро как настоящая семья. И моему счастью не было бы предела, если бы всё это время меня не глодало чувство вины. Тайна убийства отца Давида – то, что давит на мои плечи непосильным грузом. Нельзя скрывать такое, но я замираю от ужаса, даже представляя, как рассказываю об этом…

– Та-а-ак, – кричит Давид, – кто хочет покататься на квадроцикле?

Дети, играющие внизу с машинками, тут же поднимают головы, глаза их светятся предвкушением, но смотрят они на меня с вопросом. Киваю, разрешая, и они тут же уносятся с гиканьем за Давидом. Том повисает на спине мужчины, Гектор бежит первым, детям не терпится поучаствовать в мужских играх, которых они не видели с Олегом. Идиллия. Остаюсь в зале с теткой Эллой и пью чай.

– Наконец ты на своем месте! – радостно вопит она, раскинув руки и кружась по большой гостиной. С улыбкой наблюдаю за своей немного безумной родственницей, но совсем не смеюсь над ней, ее очень не хватало. – Мрачновато немного, но я это исправлю.

– Мне уже заранее жалко Давида, – хохочу, представляя, как Элла украсит дом по-своему, причем настроение у нее может меняться со скоростью звука. Сегодня она хочет сделать комнату с африканскими мотивами, а завтра заказывает что-то в стиле хай-тек. Настроение у меня жутко романтическое, и я думаю о том, что тете нужно найти мужчину. Хочу, чтобы все в этом мире были счастливы, точно так же как и я.

И тут раздается мелодия входящего звонка. Отец Олега…

Собираюсь с духом и принимаю вызов.

– Здравствуйте… – не успеваю толком поздороваться, как меня резко перебивают.

– Ева, что происходит? – грозным тоном говорит отец мужа. – Почему я о своей семье узнаю не от вас, а из новостей? И почему Олег трубку не берет? Опять этот гаденыш пьет?!

Сглатываю, когда слышу наезд в мужском голосе. Порываюсь ответить, но мне, как обычно, не дают.

– В общем так, возвращайтесь домой. Я нанял адвоката, он всё решит. И никакой больше самостоятельности! Так и знал, что вы оба безголовые! – рявкает свекор.

Я делаю глубокие вдохи-выдохи, собираясь с мыслями. Наконец наступает долгожданная пауза.

– Мы с детьми обратно не вернемся. Я подаю на развод.

После моих слов воцаряется полная тишина, будто на том конце провода никого и вовсе нет. Я даже думаю, что звонок оборвался, но потом слышу грозную отповедь свекра.

– Вот ты какая, – язвительно отвечает мужчина, ничуть, впрочем, не раня меня этим. – Ничего, всегда знал, что русские бабы – ветреные изменщицы. А на детей можешь не рассчитывать, мы их отсудим, так что не думай, что сможешь выйти сухой из воды.

Его угроза в прошлом могла бы меня напугать, но сейчас, зная, что со дня на день официальным отцом станет Давид, это уже не трогает.

– Мы оба знаем, мистер Дюран, – говорю ледяным тоном, – что Олег им не отец, так что оставьте свои угрозы.

– Предательница еще что-то говорит, – хмыкает он, тяжело дыша в трубку.

– Наш с Олегом брак давно шел к разводу, и ситуация со строительством тут ни при чем. Огласку нашему разводу я не дам, можете не переживать, – устало вздыхаю и добавляю, чуть подумав: – Позаботьтесь об Олеге, пожалуйста. Как отец ведь вы не так уж и плохи.

– Без тебя справимся! – рычит он и бросает трубку.

Я слышу только частые гудки, устало откидываюсь на диван и прикрываю глаза.

Вот и поговорили, называется.

К вечеру я так накручиваю себя, что не могу усидеть на месте. Дети уложены спать, мы же с Давидом молча ужинаем.

– Давид, – бросаю вилку на стол, не могу больше молчать.

Но и проговорить это вслух тоже не могу, достаю приготовленные документы и кладу на стол.

– Что это? – напрягается Горский, но руку к папке протягивает.

– Прочитай это, пожалуйста. Это мне оставил дед, и… – сглатываю, вижу, как в шоке раскрываются его глаза, когда он окидывает взглядом содержимое. – Я… Оставляю это тебе. Я не смогла принять решение, что с этим делать. Считаю, что именно у тебя больше прав на принятие решения в этом вопросе.

Он вчитывается в строчки, стискивает челюсти и трогает устало переносицу. Вижу, как напряжено его лицо, как нахмурен лоб.

– Как давно ты знаешь? – спрашивает он холодно, глаза метают молнии, словно грозовое небо.

– Я… – опускаю глаза, складываю дрожащие руки, впиваясь ногтями в ладони. – Когда я была ребенком, мне кажется, я видела с берега, как наши отцы отправились на рыбалку… и…

– И твой отец убил моего, – подытоживает он мрачно и с хлопком закрывает папку.

– Я думала, что мне привиделось, – шепчу, смотрю на него глазами побитой собаки. – Я не могла поверить в то, что видела. Меня убедили, что мне показалось, сначала – отец, а потом – дед.

Давид пораженно молчит. Игнорирует мои слова. Просто встает, забирает папку и с силой задвигает стул под стол.

– И что дальше? – он вздергивает бровь, от его голоса меня сковывает льдом.

– В смысле? – сиплю, рукой прикрываю горло, которое першит, мешая мне дышать.

– Для чего ты дала мне это? – кидает папку на стол, на скулах играют желваки.

Молчу, облизываю губы, чувствуя нервозность. И что я должна сказать?

– Посчитала это правильным и… – делаю паузу, затем продолжаю: – Больше не могла молчать…

Он смотрит на меня очень пристально, не давая отвернуться и отвести глаза в сторону. Затем подходит ближе и усмехается с горечью. Гладит тыльной стороной ладони по моей щеке, а после уходит, забирая папку с собой. Внутри у меня тлеет пожар. По телу постепенно разливается слабость, так что я без сил оседаю на стул, по щекам текут соленые слезы, а я даже не в состоянии их вытереть, всё тело онемело от потрясения…

И тут звонит телефон, отвлекая меня от собственного самобичевания.

– Алло, – отвечаю, даже не глядя на имя звонившего, едва держу трубку слабыми пальцами.

– Ну что, ты довольна? – почти что кричит мама, не скрывая своей злости.

– Что опять случилось? – устало вздыхаю, нет сил выслушивать ее очередную истерику.

– Сестра твоя случилась! – Стефания начинает практически рыдать, перемежая разговор всхлипами. – Почему Давид трубку не берет? Пусть вытащит мою дочь…. О боже… Ей не место среди этих больных…

Дальше она продолжает снова плакать, из разрозненных слов я с трудом складываю общую картину: Милану забрали в психбольницу. Качаю головой, всё это никак не укладывается в голове.

– Может, там ей помогут? Ты же сама видела, что она не в себе, – мягко успокаиваю мать, хотя сама нахожусь в легком шоке.

– И ты туда же? Твой отец – гад! – и бросает трубку.

Кручу головой из стороны в сторону, но рядом никого нет. Давид куда-то ушел, я же обхватываю себя руками и рефлексирую. И что теперь будет?

***

Следующие несколько дней в доме царит напряжение. Давид со мной особо не разговаривает, дома появляется мало. Я хожу раздраженная и расстроенная, ничего не могу с собой поделать. И когда почти дойти не нервного срыва, мне снова звонит мама.

– Ева! – не кричит, а скорее, рычит Стефания. – Немедленно возвращайся домой!

– Что случилось? – спрашиваю у нее расстроенным голосом.

Она в ответ пыхтит, что-то возмущенно бормочет, параллельно отдавая приказы кому-то из прислуги.

– Отца забрала полиция, это какой-то бред, – сокрушается она, голос безмерно визглив, что давит на барабанные перепонки. – Его обвиняют в убийстве, ты представляешь? Это ужасно, просто ужасно. Конец нашей репутации. И я должна всё это терпеть одна. Милана в больнице, ты шляешься непонятно где… Самое время взять на себя ответственность и помочь семье.

Молчу, слушаю ее внимательно, при этом прикрыв глаза.

– За что его арестовали? – единственное, что меня сейчас интересует.

– Ох, я не понимаю, адвокат уже у него, –театрально тянет слова, – какое-то убийство… Бред… Ничего, деньги нашей семьи всё решат. Главное, попроси Давида помочь.

Из меня вырывается горький смешок. До чего же иронично.

– Вряд ли он поможет, – усмехаюсь горько.

Маму не волнует ничего кроме репутации!

– Пусть он и настроен решительно развестись с Миланой, хотя это позор на наши головы, но сейчас он… Как бы это ни было прискорбно… С тобой… Ты же женщина, Ева, весьма привлекательная, между прочим. Соблазни его, ты же умеешь, – а вот в конце фразы она неуместно язвит, словно ее это задевает.

С горечью понимаю, что есть еще кое-что, что волнует даже больше, чем репутация. Собственная увядающая красота…

– Ты несешь полный бред, – после недолгой паузы отвечаю ей. – Ты бы хоть поинтересовалась, кого убил отец.

Сомнений в том, за что его арестовали, у меня нет. Что ж, этим всё и должно было закончиться.

– Он – не убийца, Ева, – настаивает мама на своем. – Пусть у Давида и Льва отношения натянутые, но Горский ради тебя раскошелится. Я знаю, у него есть деньги. А когда мальчики вступят в наследство, мы и вовсе будем купаться в роскоши. Так что адвоката уж мы сможем себе позволить. Плюс общественность…

Она продолжает говорить, витая в облаках. А потом я говорю то, отчего она замолкает:

– Твой муж убил отца Давида.

И наступает тишина.

– Ты что-то путаешь, – неуверенно произносит мама, из чего я делаю вывод, что если уж она этого не знала, то сомнения и подозрения у нее все эти годы были.

– Ты знала… – говорю с придыханием и подрываюсь с места, настолько это для меня шокирующее открытие. – Мама…

– Ты – Стоцкая, Ева, не забывай об этом, – предупреждающим тоном обращается ко мне Стефания, которую теперь язык не поворачивается назвать матерью.

– Дюран, вообще-то, – поправляю уже в который раз.

– Судя по твоим намерениям, недолго тебе ею оставаться, – хмыкает она.

– Обратно эту фамилию я не возьму, – говорю резко, не давая ей причин усомниться в своих словах.

– В твоих жилах течет наша кровь, Стоцкая ты, как бы ни отрицала этого, так что будь добра исполнить дочерний долг и…

Я не даю ей договорить, бросаю трубку.

Знаю, что бесполезно всё это обсуждать. Нужно просто отрезать заплесневелый ломоть и выкинуть его, больше не оглядываясь назад.

А после хлопает входная дверь. Оборачиваюсь и вижу Давида. Наши взгляды скрещиваются, мы смотрит друг на друга и молчим. Всё понятно и без слов.

Глава 32

С того дня у нас возникает перемирие. Пока натянутое, хрупкое, но перемирие. Нельзя сказать, что между нами та же близость, что и была раньше, но того напряжения больше нет. Мы просто не обсуждаем всю эту ситуацию. Опускаем. Обходим стороной. Делаем вид, что ее нет.

Наслаждаемся новой реальностью и играем с детьми, радуемся выстраданному счастью. Вот только наедине остаемся редко. Не сговариваясь стараемся сделать так, чтобы рядом кто-то был, чтобы заполнить тишину и паузы, чтобы замаскировать то, что так хочется спрятать.

Я часто замечаю на себе горячие темные взгляды Горского, но, как только ловлю его взгляд, он его отводит.

– Мам, – обращается ко мне как-то Том, пока Гектор смеется, сидя на спине Давида, который катает его по холлу.

– М? – улыбаюсь и глажу сына по волосам.

– Это теперь наш дом?

От его слов я замираю, не зная, что ответить. Мальчики всё реже спрашивают про Олега и наш домик у моря. Им хорошо здесь. Смотрю на второго сына, который радостно играется с отцом, и внутри разливается тепло.

– Да, думаю, да, – отвечаю и целую его в макушку.

И пусть всё между нами пока ни шатко, ни валко, но ведь это переходный этап, время преодоления трудностей. Тех, что закалят наши отношения больше.

Между нами было шесть лет разлуки, так разве можно позволить деяниям отца встать между нами? Думаю, Давид и сам это понимает, оттого мы и избегаем этой скользкой темы, иначе, не остыв, наговорим друг другу кучу гадостей, которые разрушат наши и без того хрупкие отношения.

– Я возьму детей к маме, она спрашивала про них, – говорит мне как-то в один из дней Давид.

Согласно киваю, я действительно рада, что его матери лучше, как и надеялся Давид, и при поддержке семьи она учится жить заново. Надеюсь, моя свекровь придет в себя.

– Ты с нами?

От вопроса Горского я застываю в ступоре.

– Нет, не сегодня, – качаю отрицательно головой, ведь мне безумно стыдно перед этой женщиной. Она стала такой из-за моего отца, убившего ее мужа. А я же… Я – дочь убийцы…

– Не думай об этом, – садится Давид рядом со мной и притискивает к себе, поглаживая успокаивающими жестами по спине. – Ты не виновата в деяниях своего отца. Никто из нас не виноват, так что лучше завари себе чай и отдохни. Мы с детьми скоро вернемся.

Киваю, а затем он отстраняется. Я следую его совету и отдыхаю, глядя на экран телевизора. Раздумываю о том, что теперь делать дальше. Больше я не намерена сидеть на шее ни одного мужчины. Пора действительно заняться собой и обеспечить подушку безопасности в случае очередных проблем. Составляю план, тщательно записывая каждый пункт в блокнотик. Как вдруг раздается звонок Давида.

– Вы уже подъезжаете? – спрашиваю радостно, с ликованием жду их возвращения.

Всё же быть одной в доме грустно и одиноко. Вот только ответом мне служит тишина.

– Дети пропали, – тяжелый голос Горского раздается глухо, будто он говорит со дна моря.

– Как это? – выдыхаю, резко вставая с дивана.

Мечусь из стороны в сторону, не зная, что делать. Быстро одеваюсь, слышу, как Давид что-то объясняет органам правопорядка.

– Перезвоню, – говорит он и отключается.

Сколько бы я ни набирала его номер, в ответ слышу только длинные гудки. Не мешкая, беру такси и еду к нему. Дергаюсь при каждом шорохе и стучу ногой по полу машины.

– Можно быстрее? – нервозно говорю водителю, на что он ускоряется.

А когда мы подъезжаем, вижу несколько полицейских машин и самого Давида. Плачу таксисту и выбегаю навстречу мужчине. Он ловит меня на подходе и сжимает в объятиях.

– Где они? Где мои мальчики? – кручу головой по сторонам, по щекам текут слезы бессилия, внутри меня пустота.

– Ева! Послушай, – встряхивает меня Давид, заставляя взглянуть на себя. – Сейчас важно сохранять самообладание.

– Почему ты не смотрел за ними? – бью его кулаками по груди, не в силах вынести эту ношу.

Как же так? Почему именно мои близнецы?

– Я отошел на пару минут переговорить с врачом, – виновато отводит глаза.

Он хочет еще что-то сказать, но в этот момент нас окликает один из полицейских.

– Господин Горский! Можно вас на минуту?

– Говорите и мне, я – мать! – истерично кричу.

Руки мои дрожат, боюсь услышать нечто ужасное, ведь сердце мое не на месте. Мужчина дожидается кивка Давида и только потом говорит.

– По камерам видно, что детей увела молодая женщина в возрасте до тридцати. Смотрите, – протягивает нам планшет и показывает на экран. – Вы не узнаете ее? Дети не сопротивлялись, словно знают ее.

Мы с Горским впиваемся взглядами в видео, переглядываемся.

– Милана, – говорим одновременно.

– Это ваша знакомая? – вопросительно произносит мужчина, смотря на нас с Горским.

– Это моя сестра, – сиплю я, прикрывая пальцами горло.

– О, видимо, вам стоит ей позвонить, возможно… – полицейский не договаривает, так как Давид перебивает его резкими словами.

– Милана – пациент данной клиники, так что дети в большой опасности, – напряженный голос наполнен злостью, руки сжаты в кулаки.

– Есть идеи, куда она могла увезти детей? – переводит взгляды с меня на Горского.

Я судорожно вспоминаю все места, где бы она могла быть, но мы не общались с ней последние годы, аккурат после моего отъезда и перестали, так что нынешнюю Милану я и вовсе не знаю. И не представляю, куда она могла пойти. Давид тоже качает головой. Впрочем, я и не удивлена. Судя по их отношениям, он о ней знает даже меньше меня.

– А ваши родители? Может, у них есть предположения? – снова спрашивает полицейский.

Осекаюсь, ведь отец в тюрьме, а мама… Разве она поможет? Смотрю на Давида, он хмурится, но берет телефон и набирает знакомый номер. Вот только после непродолжительного разговора возвращается злой, стискивает кулаки. По виду понимаю, что мать ничего не сказала. Что ж, видимо, придется пойти с тяжелой артиллерией. Набираю Стефанию и жду ответа на свой звонок.

– Я уже сказала Давиду, что ничего не знаю, не старайтесь! – отвечает мне, словно злобная фурия.

Я выжидаю, слушая ее дальнейшую тираду о том, какие мы твари неблагодарные, что бедная Милана, ее девочка, вынуждена была жить с этим монстром Давидом, променявшим ее на замухрышку, то есть меня.

– Я отдам тебе всю дедову коллекцию картин, – иду ва-банк, зная, какую тягу она имеет к этой части наследства.

– Это… – чуть ли не задыхается, а затем берет себя в руки и говорит: – Помнишь, у моего отца был домик в деревне? В последние дни перед клиникой она часто вспоминала тот дом. Я не уверена, но вполне возможно, что…

– Спасибо, – выдыхаю, благодарная за помощь.

– Даже если я не права, ты же сдержишь слово? Я ведь помогла, – говорит заискивающим тоном, отчего я скриплю зубами.

Боже, и почему у всех детей мамы как мамы, а у меня вот такая? Неудивительно, что Милана выросла злобной стервой. Уповаю лишь на то, что она не причинила детям вред. Но учитывая ее состояние… Боже, дай нам сил…

– Поселок Ивановское, – всхлипываю и кидаюсь к Давиду, который крепко обнимает меня, поддерживая в нашей ужасной ситуации.

Весь путь до села, в котором выросла Стефания, а точнее Степанида, я сижу как на иголках. Безумно нервничаю, комкаю кофту, не зная, чем занять руки. Машину подкидывает по ухабам, проселочная дорога всё же не такая ровная, как в городе, но это последнее, что волнует меня сейчас.

И когда мы наконец подъезжаем к нужному заброшенному домишке, я вылетаю из автомобиля первая. А когда слышу смех детей, бегу что есть сил.

***

Слышу голос Миланы, воркующий и в то же время мягкий. Мы оказываемся на заднем дворе, а затем перед нашим взором предстают дети, сидящие на крыльце и играющие с котом. Милана же сидит возле них и держит в руках другого кота.

– Вот так, моя маленькая, – шепчет белой кошечке в своих руках. – Мы все вместе, как ты и хотела.

Тут один из полицейских наступает на что-то, отчего по двору раздается звон. Милана испуганно вскакивает, дети же вскидывают свои головы.

– Мама! – кричат они и бегут в мою сторону.

Присаживаюсь на корточки и со всхлипом обнимаю близнецов, наслаждаясь их детским ароматом.

– С вами всё хорошо? – спрашиваю, всхлипывая, от счастья даже слезы орошают щеки. – Тетя Милана ничего вам не сделала?

– Да, – кивает Том, – тетя Милана сказала, что покажет нам сестренку.

– Да, – повторяет за братом Гек, а потом добавляет, заканчивая фразу брата: – Вот только она почему-то родила кошку.

Последнее он говорит шепотом, постоянно оглядываясь назад на мою сестру.

– Она такая же, как бабушка? – спрашивают невинными голосками близнецы.

– Не совсем, – качаю головой, не желая вдаваться в подробности.

Для Миланы уже готова специальная машина и санитары. Ее аккуратно грузят, однако с кошкой она расставаться не желает. Я со слезами на глазах гляжу на то, как она сюсюкает с хвостатой, и мне так жалко становится ее в этот момент, что грудь болезненным охватывает спазмом.

– Дядя Давид! И вы тут? – радостно подпрыгивают дети, а вот Горский мрачнеет.

Берет детей на руки, а на меня смотрит печально. Документы об установлении отцовства подтверждены тестом ДНК, так что со дня на день близнецам заменят их свидетельства о рождении. Но загвоздка в другом: дети знают, что он их отец, но продолжают называть его «дядя». И это безмерно огорчает последнего.

– Я всегда буду рядом, – шепчет мужчина скорее себе, а не детям. – Ну-ка, кто хочет на аттракционы и мороженого?

Дети ликуют, а я понимаю, чего добивается Давид. Заменить детские воспоминания на нечто другое – веселье, сладости, время с семьей. Самое то. Когда мы едем обратно, а дети засыпают, Давид берет меня за руку и притягивает к себе.

– Я люблю тебя, – шепчет уже мне, прислоняясь своим лбом к моему.

И такая теплота разливается в моей груди от этих слов, что я снова всхлипываю.

– Эй, ты чего? – мягко спрашивает и вытирает большим пальцем слезинку, которая скатывается по моей щеке.

– Слишком много плачу сегодня, – у меня вырывается смешок, после чего я открываю глаза.

– Не могу обещать, что больше этого не будет, – говорит мне в ухо, опаляя горячим дыханием мою кожу. – Но постараюсь, чтобы отныне твои слезы были только от счастья.

– Ну, – чуть отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза, – пока что у тебя хорошо получается.

– Значит, я в правильном направлении, – говорит он мне, а затем целует.

И этот поцелуй кружит мне голову, отчего пальчики на ногах поджимаются, а в животе порхают бабочки.

– Давид, – кладу ладони ему на грудь, хочу сказать нечто важное. – Насчет отца…

– Не проси помочь ему, – тут же напрягается он и начинает источать холод.

– Нет-нет, – говорю и вижу, что он расслабляется. – Я просто… Прости.

Он молчит, только пальцы невесомо перебирают мои волосы.

– Всё это в прошлом, милая, – притягивает в свои объятия, оборачивая крупные руки вокруг моего хрупкого тела. – А теперь нам стоит двигаться дальше. Вдвоем.

– Вчетвером, – усмехаюсь и шутливо бью его по плечу, намекая на детей.

– Ах, да, вчетвером, – улыбается он и целует меня в макушку.

Мы едем в сторону города, а у меня в душе такое спокойствие и умиротворение, которого давно не ощущала. Что ж, вот оно. Наше выстраданное счастье с Давидом. Может, всё это к лучшему? Если бы не случилось всего того, что произошло в нашей жизни, то и счастья такого бы не было? Или мы не ценили бы его так сильно. Кто знает…