Текст книги "Двойная тайна от мужа сестры "

Здороваюсь со всеми участниками и замечаю, что все как-то странно отводят взгляды. А потом и вовсе отбрасываю эту деталь, когда вижу ее – Еву. И не одну, а с каким-то напомаженным блондинистым хлыщом. Стискиваю кулаки и направляюсь было в их сторону, чтобы забрать то, что принадлежит мне по праву, как вдруг объявляют начало мероприятия.

Всё проходит как в тумане. Едва слушаю. Сгораю от ревности, видя, как Ева цепко держит своего ухажера под локоть. Кто он ей? Почему они вместе? Устроила мне вчера сцену, а сама, оказывается, крутила за моей спиной шашни? Сатанею, видя ее улыбки – не мне! Она же меня даже не видит.

Я почти готов убивать, когда слышу наконец судьбоносные слова.

– И победителем тендера становится… – на этих словах привстаю, и только спустя секунду понимаю, что что-то не так.

Называют другую компанию. Не мою. И на помост выходит тот самый хлыщ, к которому так тесно прижималась Ева. И в голове тут же начинает выстраиваться пазл. Якобы случайная встреча… Вопросы про мою работу… Я ведь ничего не скрывал от нее, говорил с сотрудниками и друзьями по телефону при ней… А теперь она тут. С моим конкурентом. Чья фирма увела у меня из-под носа тендер, явно зная нужные данные, чтобы этого добиться. Через Еву!

В ушах барабанная дробь, перед глазами красная пелена. Чувствую, как лицо наливается кровью, а сам я стою истуканом. Какая же расчетливая тварь…

– Давид Эльдарович! – доносится до меня голос помощника. – Мне очень жаль. Идемте. Звонили из офиса и…

Дальнейшие его слова доносятся до меня будто сквозь вату. Ухожу отсюда и, кажется, слышу, как раздается треск и звон. Это разбиваются мои надежды.

Глава 22

Сразу же, без промедления направляюсь в бассейн. Насколько я знаю, он не функционирует из-за затора уже полгода, ни у кого не доходили руки заняться ремонтом. Это теща правильно сказала. За те две недели, которые мы здесь живем с Миланой, я даже не думал о подобном. Некогда. Незачем.

А вот французский недоносок постарался. Конечно! Ему же нечем заняться. Это мы со Львом зарылись в бумагах и не вылезаем из ноутбуков, Стоцкий даже с иголкой от капельницы в руке трудится, а этот папенькин сынок прохлаждается и между делом нашел способ укрепить положение в семье.

Организовал всех своих заместителей, чтобы палец о палец не ударять в управлении собственной компанией, которую папочка вручил ему на совершеннолетие. Живет в свое удовольствие, кичится, подхалимничает. Клоун. Так бы и врезал ему.

Ориентируясь на плеск воды, двигаюсь по дому. Когда-то я плавал в этом бассейне, не изменяя привычке заниматься спортом и регулярно тренироваться. С той поры здесь завалялись мои плавки. Я благодарен этому, потому что иначе пришлось бы покупать новые, но я был уже согласен купаться в обычных боксерах, лишь бы не потерять то время, которое могу провести с Евой и детьми.

Знаю, что она не сможет меня оттолкнуть, не будет же кричать на весь бассейн, чтобы я убирался, поэтому я, едва сдерживая нетерпение, переодеваюсь и прохожу внутрь большого помещения, подсвеченного голубоватым. На потолке бликуют светлые тени – отражение воды.

Здесь тихо, и глухие звуки раздаются эхом, резонируя о кафельные стены, бирюзовая мелкая плитка приятно холодит ступни. Я двигаюсь вперед, и воспоминания обрушиваются на меня волной. Вижу только ее, мою нифму, мою русалку, плещущуюся в бассейне с огромным надувным мячом в руке. Худенькие плечи Евы виднеются над водой.

Длинная изящная шея притягивает взгляд, не могу оторваться, не могу сосредоточиться и сквозь шум слышу, как дети что-то мне говорят, но не могу вникнуть. Влажная тонкая прядь волос прилипла к коже, и мне до зуда в пальцах хочется ее отодвинуть и вдохнуть нежный сладковатый запах, пройтись по до боли знакомому маршруту до ключицы и…

– Дядя Давид! – кричат мальчики, радостно плескаются в воде, все лица в каплях, улыбки растягиваются до ушей. Никогда не думал, что у меня будет двое детей. Сразу двое взрослых пацанов. Таких похожих сейчас издалека. Даже не понимаю, кто из них кто, научился отличать по родинкам, но это если смотреть вблизи. А так, издали, они как две горошины в стручке. Один более спокойный – наверное, в Еву. Другой – непоседа, унаследовал мои гены.

Но они оба составляют идеальный тандем, они идеальные, потому что мои дети, мои и Евы. Эти теплые отцовские чувства всё еще непривычны. Я всё еще не осознал, что теперь они есть в моей жизни, что она бесповоротно изменилась, что любое мое действие будет направлено на их благо, и любое изменение будет связано с ними и завязано на них.

Однако сказать, что они полноценно мои, я не могу. В мыслях уже давно принял новую реальность, а вот в жизни они называют отцом другого человека, отчего готов раскрошить зубы в мелкую крошку.

Ева замечает меня, и я улавливаю резкое движение назад, она хочет отстраниться и пытается отплыть в сторону, отводит взгляд, чтобы не смотреть на меня. Уверен, будь она одна, немедленно ушла бы отсюда, но в то же время знаю, что она не может запретить детям самое классное развлечение, какое только существует. Дети обожают купаться, я сам сбегал на речку в деревне, несмотря на запреты и на то, что могли отхлестать ремнем.

– Дядя Давид, а вы умеете нырять? – снова малолетние спиногрызы отвлекают меня от созерцания, разряжая обстановку. А я уже забыл, как поглощать кислород.

Его адски не хватает. Ева, что же ты со мной делаешь? Как же подступиться к тебе? Как подобраться и как извиняться перед тобой? Ведь я чувствую, что ты ни в чем не виновата.

Возможно, Дюраны как-то заставили тебя или обманом выяснили секретные данные по поводу тендера, благодаря которым их компания победила. Ты ни при чем.

Кстати, об этой победе: она ничем для него хорошим не обернулась, как мне донесли. Отели стоят недостроенные, он не смог ничего сделать без своего папочки. Весь в долгах, кредитах, подмоченная репутация. Никто с ним не будет связываться.

Мало того, случилось ЧП, обвалились балки. Кретин угробил человека. У меня в руках есть все средства и инструменты, с помощью которых могу надавить на нужных людей, чтобы Олега привлекли к ответственности немедленно.

Даже могу сделать всего лишь один звонок, приедут и заберут его, куда полагается. Но я снова, не понимая сам себя, торможу, потому что не хочу лишать своих детей отца, вернее, человека, которого они таковым считают.

Присматриваюсь, как они общаются, является ли он хорошим отцом. Я не воспитывал их, был лишен этого счастья, не видел первых шагов, не радовался первому зубу или слову, не гладил округлый живот беременной Евы, не присутствовал при родах и не наблюдал, как они растут.

Мне хочется знать о них всё, и я обязательно расспрошу их мать, но Олег помогал им расти, пусть он кретин, недоносок и бездарный управленец, он делал то, что я не смог, и он принял Еву с чужими детьми, тогда как семья обидела так, что она вынуждена была скрываться в чужой стране, бросить учебу, отвергнуть полностью связи с семьей. Даже на свадьбу сестры не приехала, ни с кем не общалась, что снова подтверждает: она не такая, как они.

Подхожу к краю бассейна, снова наблюдая за Евой. Она такая же стройная, беременность никак не отразилась на ней, разве что появились приятные округлости, приходится плюхнуться в воду, чтобы никто не заметил, как меня взволновала наша встреча. Плаваю вокруг них, как огромная акула рядом с незадачливыми пловцами, которые не замечают опасности. А она хочет их сожрать, мои мысли имеют остро выраженный кровожадный характер.

Такое ощущение, что мой мозг полностью отключился, не могу ни о чем думать, кроме того, что желанная женщина рядом. Дети брызгаются в меня водой, плескаются, бьют ладошками по мячу, и я смеюсь с ними, но то и дело встречаюсь с взглядами, которые украдкой кидает на меня моя русалка. Незаметно, вскользь, но я вижу, как она приоткрывает рот, глубоко дышит, и уверен, что это не потому, что она с трудом плавает, а потому, что ее волнует мое присутствие.

Я это вижу, чувствую, у меня кожа горит, и мне только нужно, чтобы мы остались наедине, тогда вместо нас будут разговаривать наши руки, губы и тела, и тогда все наши невзгоды утонут в мареве страсти, сгорят дотла все обиды. Я это знаю.

Но, конечно же, счастье длится недолго. Приходит Милана, которая кутается в большое полосатое полотенце, и усаживается на шезлонг, рядом с ней прохаживается деловитый Олег, который кривляется по привычке и выглядит как клоун с этой своей идиотской улыбкой Джокера, которая вечно приклеена на лицо. В руках два напитка, уверен, что туда бахнута приличная порция алкоголя.

Я заметил за ним привычку накачиваться алкоголем. Конечно, в присутствии детей и родственников он употребляет гораздо меньше спиртного. Но те самые люди, которые следили за ним, сообщили, что он злоупотребляет. Отличная новость, чтобы оградить от него моих детей и мою женщину.

Все процессы запущены, но требуют времени. Развод, вступление наследников в наследство. Но и здесь всё не так просто. Милана ставит палки в колеса, тормозя процесс сказками ребенке. Пока она не предоставит мне физическое доказательство, я считаю, что ребенка нет, зато есть Томас и Гектор, с которыми мы резвимся в воде, пока они не начинают возню с догонялками, исключая меня из игры, и тогда я подплываю к Еве.

Вся окружающая действительность перестает существовать, звуки вокруг нас глохнут, вижу только Еву. Только она сейчас перед глазами. Смотрит широко распахнутыми глазами, в которых плещется удивление и страх. Она боится того, что я ей скажу. И озирается по сторонам, точно так же как и я, думая о том, услышат ли нас свидетели. Но детская возня служит отличной шумовой преградой.

– Ева, я хочу поговорить. Этого разговора не избежать, – заявляю очевидное.

Ее глаза не смотрят в мои. То бегают из стороны в сторону, то останавливаются на моей переносице. Вижу, как слегка дрожат ее руки, в воде это особенно заметно, потому что рядом с Евой колышется вода.

Концентрируюсь на ее лице, запрещая себе смотреть ниже. Не при детях. Не при наших официальных супругах.

– О чем? – спрашивает растерянно, но в то же время с опаской, словно ожидает, что я на нее нападу или буду обвинять.

– О нас, – первое, что вырывается у меня, но затем я мысленно встряхиваю головой и поправляю себя: – То есть о детях и всей этой непростой ситуации.

– Ты предлагаешь поговорить прямо здесь, в бассейне? Давайте устроим круглый стол, – огрызается и зачем-то язвит, прищурив глаза. Маленькая стерва. Или это нервы так сказываются?

– Давай проясним один вопрос в прошлом, – игнорирую ее грубость.

Понимаю, что это ее защитная реакция, ведь для нее я и ее семья – враги.

– Прошлом? – кривит она губы. – А есть что обсуждать?

– Ты предала меня, – не могу сдержаться и говорю то, что продиктовано первом порывом.

Всё же ее слова и упрямство дестабилизируют, испытывая на прочность мои нервы.

– Что? – хмурится и морщит лицо, делает вид, что не понимает, о чем я говорю.

 И это раздражает, выводит из себя. Не люблю, когда люди не признают своих ошибок. Я ведь переступаю сейчас через себя и готов простить ей многое ради детей. Даже предательство. Пусть только скажет правду. Всё, как было на самом деле.

Одновременно, как по команде, бросаем взгляды в сторону шезлонгов. Милана вцепилась руками в полотенце, как в защитную броню, изучающе смотрит на нас, очевидно напрягая слух, а болван Олег что-то ей втирает. Прекрасно, они заняты разговором и нас не слышат, это практически невозможно сквозь шум, который производят дети.

Снова оглядываюсь на Милану и Олега, а те морщатся, их, видимо, раздражают крики детей. Хороши же родители, сразу понятно, что не приспособлены к терпеливому воспитанию.

– Я говорю о тендере, – произношу чуть холоднее. – Твой муж… – злюсь. – Олег ведь выиграл тендер на строительство отелей вдоль побережья. Этого ведь не будешь отрицать?

– Да, так и есть. Не вижу связи. И вообще, к чему ты клонишь? – Ева снова кидает взгляд на наших супругов, которые о чем-то шепчутся, слегка напрягается и прищуривает глаза.

 То, что ее внимание сейчас отвлечено на благоверного, злит. Неужели ревнует? Не может быть. Я ведь видел, что чувств к нему она уже не испытывает. Не так ведут себя влюбленные или хотя бы близкие. Но в груди всё равно разгорается пожар.

– Когда мы с тобой встречались… – начинаю было подходить к сути, как она резко меня перебивает.

– Встречались? Так ты это называешь? – вдруг вздергивает надменно подбородок и кривится. – Тайные постыдные встречи на яхте?

– Постыдные? – отшатываюсь, пребывая в шоке.

Неужели всё это выглядело так ужасно и омерзительно в ее глазах?

– Я просто не хотел тебя ни с кем делить…

Такая откровенность несвойственна мне, но я наступаю себе на горло и держу характер в узде, чтобы окончательно всё не испортить. Прошедшие годы научили, что иногда не стоит пороть горячку.

– А разве нет? – фыркает эта девчонка, тоже за прошедшее время научившаяся многому: и дерзить, и отстаивать свою позицию. Это вызывает уважение, всё же есть в ней стержень. – Не нужно рассказывать сейчас мне сказки. Ты ведь уже тогда сговорился о браке с Миланой.

Кидает взгляд на свою сестру. И я успеваю заметить боль в ее глазах, что вызывает во мне ответное страдание.

– Ради тебя я готов был отказаться от договоренностей, Ева! – рычу, не могу сдерживать ярость. – Ты сама всё испортила!

Стараюсь говорить чуть тише, хоть и с напором. Ведь дети рядом. Неудачное мы выбрали место для этого серьезного разговора, но как иначе? Ева не давала к себе подступиться.

Она сводит брови на переносице, снова делает вид, что ни при чем и едва понимает, о чем речь.

– Вот только не нужно притворяться, что была со мной по своей воле! А еще в любви признавалась… – всё же произношу с горечью, вцепившись в поручень и стискивая кулаки до побелевших костяшек. – И как тебе цена предательства? Стоили деньги того?

Она долго молчит, только всматривается в мое покрасневшее от злости лицо. Ее собственное выражает лишь беспокойство и тревогу. Наплевав на наших супругов, приближается и тоже хватается за поручень.

– Давид… – сглатывает, смотрит на меня в упор. – Я и правда не понимаю, о чем ты говоришь.

Гляжу в ее светлые глаза и отшатываюсь. Не вижу ни капли лжи. Но что же тогда получается…

– Мы с Олегом участвовали в одном тендере, – упорно стою на своем. – При тебе я вел все разговоры, ничего не скрывал и не утаивал. Хочешь сказать, что выигрыш твоего парня, ныне мужа, в проекте, который был у меня в кармане, чистая случайность?

Она бледнеет, когда смысл слов доходит до нее, открывает рот, но ничего не говорит, лишь смахивает каплю, ненароком попавшую на нос.

– Я… я… не понимаю, – обескровленные губы еле шевелятся, – я никогда не лезла в дела семьи Олега. В твоих деловых разговорах ничего не смыслила, пропускала мимо ушей!

Бросает взгляд в сторону шезлонга, я следую за ней своим и никого там не замечаю. Наши супруги куда-то подевались, вот только это меня сейчас волнует меньше всего.

Прямо сейчас я сильно жалею, что в свое время был твердолобым и не посмотрел в отчет, а просто со злости кинул его в ящик стола, даже не открыв.

Глядя на Еву, обнявшую себя рукой за талию в беззащитном жесте, я на все сто процентов уверен, что там написано. Точнее, чего там не написано. Но если всё так и Ева не предательница, то что же тогда получается? В ее глазах я монстр, который ради денег и женитьбы на выгодной партии отправил собственную любимую на аборт?!

– Дядя Давид, дядя Давид, вы будете плавать?

Маленькие торпеды налетают на меня и брызгают водой прямо в лицо. Не обращают никакого внимания на окрики матери. Совсем взбесились мальцы, от вынужденного безделья почувствовали волю в бассейне.

Как же меня раздражает это «дядя Давид»! До звона в ушах ярюсь, пытаясь не показать эмоций. Понимаю, что требую от этой семьи слишком многого слишком быстро, но терпение никогда не было моей сильной стороной, а когда гнев и ярость заполоняют рассудок, я творю такие дела, последствия которых терплю до сих пор. Именно по своей вине я не слышу сейчас «папа» из уст собственных детей…

– А вы умеете плавать? – с интересом спрашивает меня Томас. Забавная родинка-индикатор привлекает внимание.

Вопрос странный. Я же всё-таки в воде нахожусь.

– А давайте наперегонки плавать? – подначивает Гектор.

С радостью включаюсь в импровизированное соревнование. Плаваем туда-сюда, дети не переставая визжат. В этот момент я чувствую себя самым счастливым на свете. Забываю обо всём. Они прыгают мне на спину и повисают, как две маленькие коалы. Встречаю на лице Евы непередаваемое выражение. Не могу понять, что оно означает, только сам я искренне улыбаюсь, наверное впервые за долгие годы. Это чистое, незамутненное счастье.

– Дети, вы уже все холодные, – уговаривает их Ева, подталкивая к краю бассейна. – Пора выбираться, хватит, наплавались.

– А завтра мы сюда придем? – строят обиженные моськи. С интересом наблюдаю за происходящим. Мне любопытно, как Ева управляется с этими сорванцами.

– Сперва съездим в дом дедушки…

Не успевает она сказать, как ее голос перекрывают радостные возгласы.

– Ура!

Даже в ушах звенит, как громко кричат.

– Где вы так научились плавать? – спрашиваю, внутренне напрягаясь. Мне кажется, что сейчас они скажут, что каждое утро проводили вместе с отцом, который учил их плавать. Занимая мое место.

Детская непосредственность творит чудеса. Сейчас я получаю все секреты семьи Дюранов на блюдечке с голубой каемочкой. Они рассказывают мне всё. Наперебой хвалятся тем, что ежедневно вместе с мамой до полудня ходят на пляж, строят замки из песка или купаются и собирают ракушки. Договариваемся, что они покажут мне свои сокровища, которые привезли с собой.

– А папа всё время по утрам спит, он усталый с работы, – жалуется Том, тихонечко доверяя мне сокровенную тайну.

Всё ясно. Не семья у них, а одно название. Без зазрения совести ее разрушу и заберу своих детей вместе с Евой.

– Во сколько, говорите, вы поедете в дом деда?

– Давид… – сдавленно шепчет моя русалка.

Но я продолжаю гнуть свою линию:

– Вы, наверное, не в курсе, но я знал вашего прадедушку. Знаю самые классные места в его доме и окрестностях. Могу показать.

Уговорить детей просто, и я рад, что мне это удалось, хотя с Евой придется повоевать.

Глава 23

Дети дружно выпрыгивают из машины, я захлопываю за ними дверцу, глядя, как они нетерпеливо топчутся на месте. Подталкиваю их к крыльцу дедовского дома, куда нас привез Давид, несмотря на все мои возражения. Он использовал нечестные методы – заявил детям, что отвезет их и покажет интересные места в окрестностях владений, и после этого уже ничто не могло удержать ударную взрывную волну.

Ведь разве можно обманывать детей? Так заявил Горский, и разве могла я спорить, когда сама воспитывала в детях ответственность за сказанные слова.

Он поехал с нами – и точка. Я понимаю его желание быть ближе к сыновьям, и, что самое ужасное, они тоже рады его обществу, ведь он, в отличие от Олега, уделяет им внимание. Но никак не могу принять этот факт. Да и должна ли?

Близнецы не идут к крыльцу, упираются, оборачиваются в ожидании своего отца. Вот только они до сих пор не знают правды, кем он им приходится. И от осознания того, что мы обманываем детей, ненадолго сжимается сердце.

– Опять дом, – удрученно качают головой дети, куксятся. Вертят темными головками в поисках тех самых обещанных развлечений. Прекрасно знают, что в доме ничего занятного не будет.

Давид в этот момент как раз подходит ближе к нам и улыбается, глядя на поникших Тома и Гека.

– Смотрите на это под другим углом, – присаживается и приобнимает их за худенькие плечи. – Столько всего нового. В прятки поиграем. Здесь прекрасный домик на дереве, помните, я говорил вам? Но сначала нам с вашей мамой нужно будет сделать кое-что в доме. Я обещал, что пойдем гулять, значит, пойдем. Устроит такой вариант, мальцы?

– Ух ты, прятки! – сразу же восхищенно пищат мальчики, с восторгом глядя на Давида.

Вижу, как ребята тянутся к нему, и стискиваю зубы. Пусть это дезориентирует и подкупает меня, как мать и женщину, но… Даже несмотря на тот факт, что его близкое присутствие до сих пор волнует мое нутро, как было и в прошлом, но мне ни в коем случае нельзя раскисать. Главная цель и задача сейчас – добыть больше денег и уехать, забрав с собой детей. Необходимо оградить их от влияния на них моей чокнутой семейки.

– Идемте, – прерываю их идиллическое общение, слишком это больно и обезоруживающе.

Делаю максимально серьезный вид, поджимаю губы и хмурю брови, так что мы всей процессией поднимаемся по ступенькам. Но не успеваю я нажать на звонок, как дверь открывается нараспашку дворецким.

– Госпожа Дюран, – улыбается старик, смотря на меня, а затем глядит на детей и Давида, стоящих чуть сзади. – Вы не одна. Добро пожаловать!

Мы заходим в дом, и дети с любопытством оглядываются по сторонам.

– Я пойду в кабинет, подождите меня здесь, хорошо? – обращаюсь скорее к Давиду, но глаза мои направлены на детей.

Все согласно кивают, дети больше липнут к Горскому, даже не обращая внимания на меня. С одной стороны, это меня уязвляет, а с другой – не об этом ли я мечтала, когда требовала подобного поведения от Олега? Часто задумывалась, может, он был безразличен к детям потому, что он им неродной отец. Смогла бы я сама полюбить чужих детей? Не требую ли слишком много от других, сама не имея возможности узнать, как бы поступила в похожей ситуации…

А иногда… Чего уж греха таить… Бывало, что позволяла себе минуты слабости, чтобы помечтать о том, чему не суждено было случиться, но будоражило мне душу: а что, если всё сложилось бы по-другому, и Давид изначально был бы детям настоящим отцом, женился бы на мне, принял детей: видел бы их первые шаги, прорезавшиеся зубы и первые улыбки? Встряхиваю головой, когда достигаю лестницы. Никаких «если бы». История не терпит сослагательного наклонения.

– Нет! – рычу сама себе под нос, чтобы протрезветь от собственных неуемных фантазий.

Соберись, Ева. Шагаю по ступенькам вверх, впечатывая с шумом подошвы в пол. В этот раз не останавливаюсь возле двери кабинета, а решительно ее толкаю.

– Сначала дело, а потом всё остальное, – повторяю себе, как мантру, пока подхожу к столу.

Согласно письму деда, доказательства вины отца в убийстве находятся в закрытом ящичке, а вот ключ приклеен скотчем снизу стола. В общем, как это по-стариковски. Нахожу искомое спустя несколько секунд, вставляю ключ в замок и проворачиваю его с легким скрипом. Всё же время сказывается на металле и деревянных вещах.

– Посмотрим, что же тут, – шепчу себе под нос и открываю тумбочку.

А там меня ожидает сюрприз. Неприятный. Внутри абсолютно пусто.

– Как же так, – в панике мечусь и шарю руками внутри ящичка, но там ничего нет.

Быстро открываю все выдвижные ящики, что попадаются под руку, но ничего не нахожу. Но как же так? Дед пошутил из могилы? Что-то напутал? Или… Никто ведь не знал про эти бумаги… Только я и письмо были свидетельством того, что… Письмо… Мог ли кто-то его прочитать? Но я ведь надежно спрятала его. Ни один человек не знал о существовании послания деда. Разве что на короткое время оно лежало в моей сумке, а потом я надежно перепрятала его. Боже, сумке… Догадка озаряет мою голову. Но тут раздается стук в косяк двери, и все мысли мгновенно вылетают из головы.

– Наконец, мы наедине, – голос Давида хриплый, действует на мои нервы словно афродизиак. Его слова звучат двусмысленно, очень многозначительно, будто мы договаривались о тайном свидании и улучили момент. Но этого не было, я планировала побыть здесь одна, а Горский застал меня врасплох.

Тело от испытанного адреналина и его присутствия слабеет, ноги подкашиваются, но я успеваю привстать и вцепиться руками в углы стола.

– А дети? – растерянно смотрю на него.

Он стоит, прислонившись к косяку. Руки сложены на груди, отчего бугры мышц выделены отчетливее. Чувствую его проницательный взгляд на себе и совершенно теряюсь от этого.

– Они с дворецким, удалось уговорить их временно посводить его с ума.

От его слов у меня против воли вырывается смешок, но я вмиг становлюсь серьезной, нацепляя на лицо злую маску. Я не собираюсь потакать Давиду и быть с ним любезной. Не знаю, зачем он сюда вообще заявился, да еще смотрит так, будто хочет сожрать. Точно так же он пялился на меня в бассейне, заставляя одновременно сгорать от потаенных желаний и стыдиться за эти непрошеные эмоции.

Я растеряна, мой разум разобщен, я совсем запуталась и устала разбираться со всем одна, так устала…

Проблемы тяжким грузом оседают на моих плечах, и мелькает предательская мысль, а не рассказать ли ему сейчас про убийство, совершенное вероломным отцом? Может, стоит позволить мужчинам разобраться между собой? Малодушно стравить их, а самой сбежать? Но сердце не позволяет открыть рот, так что я прикусываю кончик языка, чтобы не сломать мир когда-то любимого мужчины напополам.

А сейчас, Ева? Что ты испытываешь сейчас, глядя на этого человека, который смертельно тебя обидел, выбросил из своей жизни, женился на сестре, а теперь пытается забрать твоих детей? Неужели пойдешь навстречу? Сдашься? Ты ничего ему не должна, ничего!

– Нам стоит спуститься, – сглатываю и пытаюсь пройти мимо Давида, потому что его присутствие мне больше невыносимо, но его рука протягивается и преграждает мне путь.

Делаю шаг назад, но он приближается ко мне. Мы движемся до тех пор, пока я не упираюсь пятой точкой в стол. Давид нависает надо мной, подавляя своей крупной фигурой. Его лицо приближается к моему безумно близко, а руки упираются по бокам от меня.

– Не стоит, – бас проходится мурашками по моему трепещущему телу. – Я бы хотел остаться наедине… С тобой… Русалочка…

И его это «русалочка», как ножом, проходится по моему самообладанию. Воспоминания калейдоскопом проносятся перед глазами. И я настолько глубоко погружаюсь в них, что не успеваю должным образом отреагировать, когда его губы властно обрушиваются на мои. Пытаюсь отодвинуться, сопротивляюсь, но тщетно. А затем отдаюсь в руки судьбы… В виде его сильных, мощных рук. Стону, обхватывая его плечи, и наслаждаюсь. Впервые за последние пять лет. Боже, как мне этого не хватало… Его тяжелого дыхания, мужских ласкающих рук и тепла… Да, только от него я ощущала это тепло, что согревает душу.

И впервые позволила себе забыться, отдаваясь на волю чувств. Объятия… Обжигающие поцелуи… Нежность… Та всепоглощающая нежность, что так нужна моему истерзанному сердцу…

И это на недолгое время позволило мне забыться под звуки начавшегося дождя и стука капель об оконные стекла. Но затем меня возвращают с небес на землю. Одной фразой.

– Ты видишь, что всё еще живо между нами? Пора признать, Ева, – голос Давида выводит меня из эйфории, в которую я не должна была впадать.

Он говорит глухо, утыкаясь мне в шею носом и водя им по коже. Реагирую на него, на каждое касание, каждый звук его голоса, чутко, как животное, оживая лишь для него.

Но это не значит, что я просто так сдамся и прощу Горскому годы обид!

Знал бы он, как я страдала, как плакала, каждый раз принимая удары судьбы. Стоически. Ради детей. И никого не было рядом, чтобы поддержать и довериться. Кто мне заплатит за потерянные годы? Кто восполнит пустоту в душе?

– Живо, и что? – отодвигаю его твердой рукой и запахиваю на себе кофточку, которую ушлый Горский уже успел расстегнуть. Пробрался на запретную территорию.

– Ради детей…

– Даже не заикайся о детях, Давид. Да, я не скрою, что чувства не угасли, но это лишь потому, что я – не ты. Я не могу взять и забыть, перечеркнуть, растоптать!

– Я совершил ошибку, Ева, – продолжает давить голосом, приближаясь снова ко мне, взгляд черный, как то самое море, которое плескалось и билось о борта яхты. Нашего тайного места для встреч.

– Ты прятал меня, – не могу не возвращаться к прошлым обидам, пусть и повторяюсь, но хочу получить снова ответы на свои вопросы, чтобы залатать дыры в душе.

– Я не прятал, я ничего не делал намеренно, – скрипит зубами, немного бледнея. – Всё, что случилось, катастрофическое стечение обстоятельств.

– Возможно. Но твой гнев и решения, которые последовали после него, то, что ты швырнул мне в лицо деньги за убийство своих детей, это как простить?!

– Ева, прекрати! Я не хочу, чтобы ты так это всё преподносила! – порыкивая, хватает меня за предплечья и стискивая их.

– А если не могу?! А если не прощу, Давид? Что ты сделаешь?

– Я не отпущу тебя из своей жизни, Ева. Даже не думай об этом. Ты не выбросишь меня из жизни детей. И не смей повторять, что я хочу их в своей жизни ради акций. Думаешь, мне деньги нужны?

– Я не знаю, что тебе нужно, Давид, – говорю мертвым голосом, опуская глаза, а потом вздрагивая: – Дети долго с дворецким не смогут, я беспокоюсь.

– Вроде тишина, – прислушивается к тому, что происходит внизу, а затем отодвигается, прикрывая глаза.

– Что-то тихо, Давид, не нравится мне это, – подрываюсь, ведь действительно тихо, ни единого звука снизу, словно детей там нет.

– Вернемся к этому разговору после, – следует моему примеру Горский.

Мы поспешно спускаемся вниз. Вот только ни дворецкого, ни близнецов там нет. На улице вовсю шумит дождь. Открывается входная дверь, я смотрю на него с надеждой, но заходит лишь дворецкий.

– Где дети? – спрашиваю у него, находясь на грани паники.

– Я оставил их здесь, – растерянно отвечает он, указывая рукой на место возле камина. – Мне показалось, что кто-то стоял у ворот, и я решил проверить. Мальчики играли в машинки и… Они должны быть где-то в доме.

Мы с Давидом переглядываемся. Я готова рвать на себе волосы. Ну что я за мать такая? Как могла оставить детей с посторонним, а сама предаваться утехам с Давидом?

– Мы их найдем! – заявляет Давид, занимая главенствующую роль.

Меня охватывает приступ паники. Кто? Кто стоял за воротами? Вдруг их похитили?