Текст книги "Двойная тайна от мужа сестры "

Но также несомненно то, что у его отца есть связи, и он не позволит сыну прозябать в тюрьме. Скорее всего, Дюраны вытащат нерадивого наследника из передряги, отделавшись несколькими штрафами. Олег выйдет сухим из воды. Да и мой отец не останется в стороне, не зря муж так сильно к нему подлизывался в последнее время.

Поэтому не вижу смысла переживать за него, тем более наши жизни скоро разойдутся в разные стороны.

Глава 26

– Мы поможем Олегу, он не виноват в том ЧП, – показывает свою осведомленность отец, как только за официальными лицами закрывается дверь. – Но явиться на суд необходимо. Ева, если ты задумала разводиться с мужем, то не самое лучшее время! Ты же понимаешь, что ему нужна всесторонняя поддержка, и в том числе в СМИ. Понапишут еще, что он из-за тяжелой обстановки в семье допустил ошибки при строительстве и именно поэтому пострадали люди.

Не хочу вступать в этот бесполезный спор, но обязана дать понять отцу, что он не имеет права больше вмешиваться в нашу жизнь.

– Папа, я думаю, что скоро тебя не будет это всё волновать, Милана передала мне документ, по которому совершенно точно ясно, что у нее есть ребенок, рожденный раньше моих мальчиков на три дня. Девочка. Теперь у тебя есть наследница, которую ты можешь контролировать. А я уеду.

– Так-так, что это за история?! И куда ушла Милана? Степанида! – начинает возмущаться отец, но я не в силах больше выдерживать натиск родных.

Отправляюсь на поиски мужа, которого спас от встречи с органами мой отец. Застаю его на кухне, он дрожащими руками наливает себе что-то в стакан – и это точно не чай!

– Олег, нельзя уже откладывать этот разговор, – подхожу к нему и твердой рукой отнимаю бокал, он на автомате тянет к нему руку, но потом будто смиряется и смотрит на меня серьезным взглядом.

– Я уже понял, где ты провела ночь, – сухо роняет Олег, явно не собираясь ходить вокруг да около.

Я согласна придерживаться этой тактики. Незачем уже врать друг другу.

– Давид хочет, чтобы мы были одной семьей, – говорю со страхом, и не потому, что я боюсь Олега, а потому что не так-то просто заявлять собственному мужу, что ты изменила. И неважно, что ты не облекаешь в четкие слова эту истину, она всё равно витает в воздухе.

Всё равно – ты виновата, а виноватые оправдываются, просят прощения и идут на уступки.

– Мне нельзя оставаться в России, Ева, – говорит Олег тихо, давая понять, что он слышал громкие голоса из гостиной, и прекрасно осознает степень угрозы, нависшей над ним. – И я хочу уехать. С тобой. С детьми. По документам они мои.

– Со мной? Зачем я тебе? Олег, мы давно не семья, – сдавленным шепотом спрашиваю у него, подаваясь чуть вперед и пытаясь отыскать в его глазах ответ. – Может, я не прощу Давида и он будет просто приходящим папой для моих детей, но зачем нам сохранять это подобие брака?

– Затем, Ева, что на публике я должен оставаться женатым человеком, затем, что мои родители не простят мне развода во время этого разбирательства, что тут непонятного? И ты поедешь со мной, – пресекает он рвущиеся наружу споры, хватая меня за руку, – потому что иначе я разотру вашу семейку в пух и прах. Думаешь, я зря проводил время в этом доме? Считаешь меня гулякой, бездельником и никчемной пьянью? Н-е-ет, птенчик, вот вы где у меня все, – сжимает мою руку в кулак, накладывая на нее свои пальцы, а потом делает движение, будто что-то растирает и пускает по ветру. – Все ваши секреты окажутся в СМИ. А если ты заявишь, что тебе плевать на свою семью, то что ты скажешь о маленькой секретной экспертизе, которую ты скрыла от своего разлюбезного Давида, не рассказав ему, как давний друг и партнер его отца утопил его во время рыбалки, сбросив тело в воду? А ты видела это с берега…

Я стою после слов Олега как сомнамбула. Он же воспринимает мое молчание за согласие и с довольной улыбкой тащит меня в свою комнату, чтобы избавиться от лишних ушей. Как только закрывается дверь, продолжает беседу.

– Молодец, мой послушный птенчик, я знал, что ты не подведешь. Потихоньку собирай вещи, – говорит он деловым тоном, а затем добавляет уже чуть тише: – И никого в комнаты не пускай. Никто не должен знать, что мы уезжаем. Билеты я уже купил, так что всё на мази.

И до того мне омерзительна его абсолютная уверенность в том, что я со всем соглашусь и пойду у него на поводу, что я хмурюсь, но молчу, держу свои мысли при себе. Он видит мои колебания и достает телефон. Листает там что-то, а затем сует экран мне под нос.

– А если ты всё еще сомневаешься, смотри.

Картинки плывут перед глазами, совсем не соображаю, что он от меня хочет.

– Не понимаю, что смотреть-то? – растерянно гляжу на мужа, на что тот фыркает, мол, «наивная тупица», а затем поясняет:

– Ты свою семью совсем плохо знаешь, Ев. Это справка о твоей недееспособности. Заготовка. Осталось только нужные печати поставить. Козырь, который приготовил твой отец, – усмехается, будто ничуть не удивлен этому. – Лев слов на ветер не бросает. План у него топорный, конечно, но в России действенный. Ты – психичка, неспособная быть опекуном собственным детям, я – будущий уголовник, на которого он натравил миграционную службу. Думал, старый козел, что я не пойму его левых движняков. Благо нашлись друзья, которые… Впрочем, неважно. Любуйся, на!

Я качаю головой, не веря всему этому. Это же полный бред, я абсолютно здорова психически, как можно признать меня невменяемой?! Однако, вопреки нежеланию, вглядываюсь в экран, приближаю документ и ахаю. Это действительно справка о моей недееспособности… Склонна к психозам… Подозрение на шизофрению… Как же так? Я знала, что отец хочет управлять компанией, стать опекуном детей, но разве можно такой ценой…

– Не верю! – чуть повышаю голову и делаю шаг назад. – Откуда ты знаешь, что это отец сделал? Может, это… может…

Хочу перекинуть ответственность за эту мерзость на кого-то другого, но не нахожу иных вариантов. Мать и Милана слишком трусливы и импульсивны, у них нет таких возможностей. Давид же… Нет, как бы я ни пыталась всё это время его очернить, стоит признать, на такое он неспособен.

– Твоя мать слишком занята своим романом с молодым оценщиком. Он был здесь. Некий Ролдугин. За молчание она заплатила мне, – смеется, будто облапошил всех на свете. Хотя это так и есть. – А сестренка твоя шляется ночами по казино и другим злачным местам, якшается с криминальными личностями. За то, чтобы я никому не показывал видео с ее участием, она мне хорошо заплатила. Я как Чингисхан, собрал дань со всей твоей семьи, на которую мы отлично заживем подальше отсюда.

Смотрю на него во все глаза, испытывая дикий страх. На что еще способен этот жуткий человек?

– А как ты смог сфотографировать это? – доходит до меня, наконец, нужная мысль, и я смотрю на Олега уже с подозрением.

Он улыбается, прячет телефон в задний карман джинсов и лениво пожимает плечами.

– Слушай, Ев. Ты же знаешь, я с твоим отцом… В общем, сблизился, втерся в доверие… Но ты пойми, мы ведь были на мели, а твой отец дал денег.

Скрещиваю руки на груди, гляжу на Олега хмуро и недовольно. Он же вздергивает подбородок и стоит на своем.

– Что ты ему пообещал? – понимаю, откуда ноги растут. Все близкие вели двойную игру за моей спиной.

– Он мне – деньги, а я отвлекаю твое внимание и не даю сблизиться с Давидом, – нехотя признается, а затем поспешно говорит: – Но всё же круто вышло, Ев. Не парься. Мы на коне. У нас и деньги, и дети. Жаль, конечно, что дочка какая-то у Миланки объявилась, но ладно. Выручим деньги за антиквариат, дом после вступления в наследство продадим, и всё у нас будет тип-топ.

Поджимаю губы и прикусываю язык, чтобы не проболтаться, что продажей дома я уже попросила заняться тетю, а деньги от аукциона… не придут на карту Олега.

Всё это вертится в моей голове, но я не озвучиваю свои мысли. Ни к чему ему об этом знать. Теперь я думаю только о себе и детях. И сказанное сегодня Олегом окончательно убедило меня в том, что я поступаю верно.

– Ну вот, ты поняла меня. Умница, – неправильно истолковывает мой взгляд муж и уходит мыться, источая довольство.

А вот когда за ним закрывается дверь ванной, я быстро бегу к его сумке. Я уверена, что смогу найти что-то важное. Судорожно ищу эти самые билеты, нечаянно разворошив его документы. Некоторые выпали на кровать, пока я не нашла то, что мне нужно. Смотрю на время и дату. Вылет завтра в восемь вечера. Как раз после аукциона. Надо же, Олег всё рассчитал. Сажусь, захожу на сайт авиакомпании через смартфон и смотрю вылеты.

И в этот момент мой взгляд падает на край мягкой сумки, который неестественным образом топорщится. Оглядываюсь на ванную комнату с опаской. Отчетливо слышен шум воды. Олег считает меня покорной овцой, которая выполнит любые его требования, но он глубоко ошибается.

Решительно беру маникюрные ножницы из футляра моего мужа, который всегда с таким усердием заботится о своей внешности, что таскает маникюрные принадлежности с собой, аккуратно надрезаю ткань буквально на сантиметр и, с трудом свернув в трубочку, вытаскиваю наружу документ в целлофане, присматриваюсь и ахаю.

– Неужели… – шепчу, прикрывая ладонью рот.

Так вот куда пропали документы, которые оставил в тайнике дед. Получается, что… Олег читал письмо и… О боже… Пусть когда-то я рассказала ему о своих подозрениях касательно преступления отца, но то были всего лишь слова. Они ничего не значат без реальных доказательств.

– А если он… – с ужасом думаю, что он мог их кому-нибудь показать или отсканировать, чтобы использовать против моей семьи.

Что будет со мной и детьми, если правда всплывет наружу? Все СМИ будут вытряхивать грязное белье всего семейства, пройдутся по близнецам и докопаются до правды их рождения с учетом того, что Давид собирается по документам стать им отцом. Замираю, когда слышу, что Олег выключает воду в душе, больше не слышен плеск воды.

– Черт! – чертыхаюсь и быстро кладу все бумаги, кроме заветного пакета, обратно в сумку мужа. Будущего бывшего мужа. А в потайной карман судорожно запихиваю другой документ, с барабанящим сердцем и трясущимися руками убираю сумку на место, будто я к ней и не подходила. Только бы он ничего не заметил!

Поспешно возвращаюсь в комнату, где сплю я и дети, и ненадолго присаживаюсь, раздумывая над дальнейшими планами. Как там говорил Олег? Весь антиквариат для аукциона принадлежит мне? Что ж, значит, и деньги пойдут мне. Для дальнейшей жизни должно хватить, а после я устроюсь на работу, как и планировала, и всё у нас будет хорошо. Подальше от всех.

Глава 27

На следующее утро меня и детей ни свет ни заря поднял Давид. Олег спал беспробудным пьяным сном, впрочем, как обычно. Хотя буквально вчера он уверял меня, что это для конспирации, чтобы никто не догадался, что что-то идет не так. Истину в его словах нельзя отрицать, но я тогда только скептически ухмыльнулась. Пьяница всегда найдет очередному возлиянию оправдание.

– Мама, мама, – радостно прыгают на мне дети, пока Давид стоит у косяка, скрестив руки на груди и глядя при этом на меня с каким-то странным выражением на лице.

Будто съесть меня хочет или же раздеть… Натягиваю одеяло повыше и смотрю на него хмуро, чтобы отвернулся. Он лишь закатывает глаза и уводит детей.

– Я помогу им умыться, а ты пока приводи себя в порядок, – кивает ничего не понимающей мне, а затем поясняет: – Помнишь, ты обещала, что мы съездим к маме?

И смотрит на меня так пристально и с намеком, я аж от стыда чуть ли не краснею. Боже, я ведь действительно забыла об этом.

Наутро в доме деда он рассказывал о своей маме, вкратце, не вдаваясь в подробности, но я поняла, что он очень за нее переживает.

Что ж, напоследок, думаю, с моей стороны это будем меньшее, что я могу сделать. Всё же он действительно отец моих детей, а я храню тайну о смерти его отца.

– Да-да, сейчас, – киваю, дожидаюсь, когда он уведет детей, а потом собираюсь сама.

Проверяю на всякий случай собранные с вечера сумки, прячу в шкаф и выхожу. Дорога до психбольницы занимает полчаса. Всё это время дети галдят, спрашивают о всяких деталях автомобиля и марках у Давида, найдя в нем отдушину и мужчину, которого не мог им продемонстрировать Олег.

– Приехали, – говорит Горский и паркуется у здания.

– А куда? – спрашивает с любопытством Том, пока Гектор с удивлением смотрит через окна на людей в халатах.

– Эм… – заминается Давид, а затем говорит: – Здесь живет моя мама, это ваша…  Считайте ее бабушкой.

В этот момент я замираю, но дети слишком маленькие, чтобы провести серьезные логические цепочки.

– Бабушка? – скептически спрашивает уже Гек. – Как Стефания?

Имя моей матери оба ребенка произносят с легким разочарованием и страхом, явно не о такой бабушке они мечтали.

– Нет, совсем не такая, – смеется мужчина, а затем мы все вчетвером выходим.

Я и близнецы присаживаемся на ближайшую скамейку, пока Давид решает вопросы с персоналом. Дети нетерпеливо вертятся, крутя головами из стороны в сторону. И тут мы видим, как он везет в коляске пожилую женщину. Вид у нее отрешенный, слегка усталый и печальный.

– Это бабушка? – шепчет Том Геку, а тот пожимает плечами.

Давид подвозит мать и присаживается перед ней на колени.

– Мам, – она откликается, по крайней мере, смотрит на своего сына чуть внимательней. – Помнишь, я тебе говорил про близнецов? Я бы хотел познакомить их с тобой…

– Я Том, бабушка, – подскакивает со скамейки один из близнецов, второй следует его примеру. – А это Гек.

Давид гладит мать по руке и улыбается, глядя на сыновей. Слегка мнется, но выдыхает, когда дети сами окружают свою бабушку и начинают болтать без умолку. Видно, как им не хватало общения и благодарного внимательного слушателя.

Чувствую легкий укол вины: из-за всех перипетий не могла заниматься собственными детьми и уделить им достаточно внимания.

Наблюдаю за общением детей и бабушки, не зная, стоит ли мне подойти, но решаю не вмешиваться. Мать Давида от внимания внуков немного расцветает, и от этого на душе теплеет.

– Спасибо тебе, – присаживается возле меня Горский и берет в руку мою ладонь, поглаживает большим пальцем.

Дети галдят и что-то рассказывают немного отрешенной женщине, а Давид наклоняется ко мне и шепчет, чтобы никто не услышал:

– Я надеюсь, что внуки ее расшевелят. После смерти отца она не смогла оправиться и почти сразу же впала в такое состояние. Она нестабильна. Иногда у нее бывают тяжелые эмоциональные срывы, я боялся, что она может навредить себе, и привез ее сюда. Это частная клиника, так что я уверен, что она будет в порядке. Сама понимаешь, Милана не стала бы за ней ухаживать и смотреть.

А вот последнее – истина. Сестру не назовешь сердобольной. Только и делает, что интересуется шмотками и удовольствиями.

– Ей здесь хорошо, спокойно, о ней заботятся, – продолжает Давид, но я угадываю в его словах вину.

На меня безумно давит правда, придавливает к земле стотонным грузом. Протягиваю руку и ободряюще говорю:

– Ты хороший сын. Позаботился о ней как мог.

– Теперь всё будет иначе, – говорит он надеждой. – Мы заберем ее домой.

Это «мы» окончательно выбивает меня из колеи, я не могу так просто, как Давид, заглядывать в будущее, когда между нами еще столько препятствий.

– Поздравляю с обретением дочери, – говорю ему холодно отворачиваюсь, вспомнив вчерашний документ, брошенный мне в лицо Миланой. Горло перехватывает спазмом, но я держу лицо. Мужчина хмурится, а затем качает головой.

– Это… – начинает он, а затем тяжело вздыхает. – Я отправил свидетельство на экспертизу своему спецу, Ев. Этот документ – полная липа, хоть и качественная.

А теперь уже я свожу в недоумении брови. Что? Не поняла…

– Это еще раз доказывает, что я был прав, и никакой девочки нет. Сегодня к вечеру я окончательно буду знать результаты расследования спеца, которого я нанял. Я не сидел на месте, Ева, и не пустил всё на самотек.

Сжимаюсь, не в полной мере понимая значение его слов. Он рыл на мою семью? На меня и Олега? Что он выяснил? Вдруг он уже давно знает про то, что мой отец убил его отца? Вдруг он именно поэтому привез меня сюда, чтобы усилить чувство вины и заставить признаться? Он смотрит так проникновенно, как будто ждет от меня ответа, но я ничего не могу ему сказать. Всё слишком зыбко. Я не уверена ни в ком.

Давид испускает тяжелый вздох и смотрит на наши скрещенные руки, а потом осторожно и нежно целует меня в губы.

– Так что на аукционе всё решится. Только не уходи, дождись меня, хорошо? – кладет руку на мое колено и проникновенно заглядывает в глаза. – Я хочу сделать заявление о разводе и мальчиках.

Открываю рот, чтобы возразить. Даже привскакиваю, ведь это может разрушить все мои планы, но он усаживает меня обратно.

– Не спорь! – чуть рычит, но не агрессивно. – Я больше не позволю никому играть нашими судьбами. Всё должно встать на свои места.

Часто дышу, вспоминая вчерашний скандал, после которого все просто стали игнорировать друг друга. Милана и вовсе не явилась на ужин, отец хмурился и о чем-то думал, скорее всего, гадал, что теперь делать с наследством, ведь если девочка есть, то всё меняется.

А вот мать… Вот она как раз весь вечер бросала в мою сторону колкие комментарии и язвительные фразы, какая же я неуклюжая и безалаберная. Неблагодарная и не ценю семейные узы. Свой брак не берегу, еще и сестре хочу испортить жизнь. Олег скрипел зубами, но улыбался, говорил, что она всё не так поняла, но сам нет-нет, да бросал на меня разъяренные взгляды. А Давид уехал, и теперь я знаю куда. Выяснял про ребенка.

– Ты уверен, что ребенка нет, что документ поддельный? – спрашиваю и тут же поясняю свой вопрос: – Милана далеко не дура и вряд ли могла надеяться, что никто не проверит документ на подлинность.

– Возможно, она хотела посеять между нами раздор? Хотела поссорить нас и вбить между нами клин? Но у нее же не вышло? – провоцирует меня на правдивый ответ, но я так запуталась, так устала от окружающей меня лжи, от того, что приходится в каждом слове искать подвох, я даже сейчас это делаю: приписываю словам и действиям Давида сразу несколько смыслов, не понимая, чему и кому я могу верить.

– Хорошо, на аукционе поговорим, – решаю положиться на судьбу и отделываюсь общей фразой.

Если девочки и правда не существует, то я дам ему шанс. Пусть объявит о нас на аукционе, признает своей семьей. А если он не придет, значит, наследница есть и он выбрал Милану, отказался от нас, и нам с мальчиками стоит исчезнуть из жизни двух когда-то друживших семей. Горских и Стоцких.

***

Спустя час Давид отвозит нас в дом, где вовсю идут приготовления к аукциону. Повсюду снуют рабочие, расставляют в огромном светлом зале, освобожденном от мебели, стулья и специальную стойку. Фыркаю, понимая, что мать организовала грандиозное мероприятие совершенно в духе Стоцких. Только помпезный антураж вряд ли скроет гнилое нутро.

– Я по делам, позже подъеду с доказательствами, – говорит мне перед уходом Горский, а затем, твердо чеканя шаг, уходит.

Гляжу ему вслед и, подталкивая мальчиков на второй этаж, думаю, как сложится сегодняшний вечер. Если девочки действительно не существует, то я дам шанс Давиду.

Если же всё сложится по-другому, то его ожидает письмо. Нет, не с прощанием, а с… Доказательствами вины моего отца в совершенном много лет назад преступлении. Всю жизнь я боялась, что это окажется правдой, что мой отец – убийца, а теперь… Сама даю документы, обличающие вину отца перед тем, кто оказался когда-то в этой трагедии пострадавшей стороной.

Не могу поступить иначе.

– Ева! – кричит мне сзади Олег, когда я как раз собираюсь заходить следом за близнецами в спальню.

– Что? – спрашиваю чуть раздраженно, недовольная тем, что он всё время пытается захватить мое внимание.

– Ты собрала вещи? – подходит вплотную ко мне и шепчет тихо.

– Да, – киваю, оглядываясь в тревоге по сторонам.

– Хорошо, что ты дома, а не с Да… – Олег осекается, глядя в мои глаза, и больше ничего не говорит.

Прикрываю глаза, собираясь с мыслями.

– Мы с детьми отдохнем перед аукционом, – говорю мужу и переступаю порог комнаты. – Всё же лететь придется долго.

Олег кивает и растворяется в коридорах дома. Я же с облегчением закрываю дверь и действительно ложусь на кровать, где уже спят мальчики.

Глава 28

К моменту начала аукциона я успеваю одеться и оставить мальчиков на Глафиру, так что спускаемся мы с Олегом вовремя, хотя никто не обращает на нас внимания.

Ловлю отражение в зеркале и невольно улыбаюсь. Синее платье в пол отлично на мне село. Стройнит. Волосы лежат мягкими волнами и прихвачены небольшой заколкой. Неброский макияж. Скромно и со вкусом. Выгляжу я хорошо и не зря потратила полтора часа на сборы.

– Наконец-то ты привела себя в порядок, – Олег по традиции портит впечатление от собственной внешности, и я вдруг осознаю, что за последние годы он наградил меня множеством комплексов. Приписывал лишний вес и неухоженность, но сейчас я прекрасно вижу, что вызываю восхищенные взгляды мужчин. Но хочу видеть восхищение только в глазах одного… И постоянно гляжу на выход в ожидании.

Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что бо́льшую часть контингента не узнаю. Тем более что в основном здесь олигархи возраста моего отца, а он особо не посвящал нас, детей, в свои дела, и деловых партнеров семьи я на лицо не знала и не знаю.

Замечаю Милану возле одного из столов с шампанским, весело смеющуюся над шуткой одного из импозантных гостей. Она, как обычно, собирает вокруг себя народ, а точнее, мужчин. Мама выходит из одной из комнат, где хранится весь антиквариат, который будет выставлен в виде сегодняшних лотов. Под руку ее ведет Ролдугин, идущий к ней непозволительно близко, даже поглаживает по руке.

– А твоя мама время зря не теряет, – хмыкает Олег, уже успевший достать откуда-то бокал с виски.

Поджимаю губы, но ничего не говорю, ведь решение по поводу него я уже приняла. Оно ему не придется по душе, но спустя столько лет брака я имею право подумать наконец о себе.

– Не наше дело, – хмыкаю и замечаю отца, стоящего у постамента рядом с каким-то седовласым, внушительного вида мужчиной.

И что странно, отец не смотрит на кокетничающую с посторонним мать. Он с тревогой глядит на Милану, словно опасается, что она выкинет какие-нибудь фортеля. Словно боится за ее душевное состояние…

Встряхиваю головой… Нет, Ева, это полный бред.

– Идем, нужно места занять, начинается, – тянет меня за локоть Олег, уже слегка поддатый, но, слава богу, держащийся пока что на ногах.

Мы садимся в первых рядах, когда ведущий объявляет открытие аукциона семьи Стоцких, а затем начинаются торги за лоты. Всё идет своим чередом. Мама чувствует себя как рыба в воде, совсем не обращая на меня внимания. На родню я стараюсь лишний раз не смотреть, вот только постоянно оглядываюсь, чтобы проверить, не пришел ли Давид.

Его отсутствие тревожит меня, ведь он обещал… Подсознание так и шепчет всевозможные причины, почему его нет. А вдруг он передумал, нашел дочь и решил, что мы с мальчиками ему не нужны? Ведь если всё сказанное Миланой правда, то наследницей всего состояния становится их дочь, их кровь…

И всем это выгодней… Неужели я ошиблась в своих выводах, и Давид просто меркантильная сволочь, желавшая всё это время подобраться к акциям семьи? Мысли одна хуже другой посещают мою голову вплоть до конца аукциона.

– Вставай, – шипит мне вдруг Олег, толпа поднимается, аплодируя, я следую их примеру, чувствуя себя вялой и беспомощной. Брошенной.

Давид так и не появился…

Я понуро опускаю голову, потихоньку люди разбредаются, подходя к столам с закусками. Мама решила устроить банкет, желая таким образом восполнить отсутствие раутов в связи с кончиной деда. И всё пристойно в глазах общественности: как же, аукцион – дело благородное. И с другой стороны, она сможет попасть в привычное общество и блистать, чего ей в последнее время не хватало.

Олег с радостью подлетает к стойке с алкоголем и говорит что-то бармену. Я было разворачиваюсь, чтобы уйти к себе, как вдруг меня подзывает к себе отец.

– Ты что-то хотел? – нехотя подхожу, не желая вызвать пересуды среди гостей.

Хотя не переставая горю внутри адским пламенем. В голове так и вертится вопрос. Как же так, папа? Ради вшивых акций признать свою дочь невменяемой? Неужели в тебе нет ничего человеческого?

– Идем, нам надо кое-что обсудить, – хватает меня за локоть и ведет в сторону коридора.

Мы заходим в его кабинет. Он присаживается в свое кресло, я – напротив.

Видеть отца воочию, знать, какое он чудовище, и держаться непринужденно – тяжкое испытание. Но это проверка моей выдержки. Я должна выстоять и не показать, что знаю об его планах. Когда внутри так и бурлят злость и ненависть, булькают, как лава в вулкане, грозясь вырваться наружу.

– Что ж, аукцион прошел на славу. Другого я и не ждал, – самодовольно вещает отец, сидя в расслабленной позе. – Всем хотелось забрать себе частичку нашего состояния. Рада, дочь, что распродала вещи, дорогие семье?

Стискиваю зубы, но молчу. Нет никакого желания пререкаться и настаивать, что идея была не моя, но раз уж он думает, я продала антиквариат ради денег… Что ж, пусть будет так… Так даже лучше.

– Мне были нужны деньги, – объясняю, и не подумав извиняться.

– Ты могла обратиться ко мне, дочь, но ты решила распродать вещи деда, едва успела остыть его могила.

Поджав губы, смотрю отцу прямо в глаза. Зачем он пытается вызвать чувство вины? Если был против аукциона, чего молчал? Нет, это точно какая-то распланированная тактика: сначала вызвать чувство вины, а потом заставить собеседника следовать своей воле.

– Дед завещал его мне, – говорю коротко, давая понять, что обсуждать этот вопрос больше не намерена.

– Хорошо. И что ты планируешь делать с этой прорвой денег? Покроешь долги мужа? – спрашивает, посмеиваясь. – Предлагаю тебе сделать умнее: отдай их мне на хранение, я создам трастовый фонд для внуков. Деньги останутся в целости и сохранности до их восемнадцатилетия.

– Бесценный совет, папа, именно так я и сделаю, – улыбаюсь холодной улыбкой, – позабочусь о своих детях.

Мы сверлим друг друга взглядами какое-то время. Я вижу, как он удивлен тому, что не может никак на меня повлиять. Он к этому не привык и растерянно смотрит на меня, и я, пользуясь этой секундной заминкой, покидаю кабинет.

Выхожу от отца я в полной уверенности в своих силах. Этот разговор поставил точку в моих розовых мечтах и чаяниях. Я окончательно убедилась, что он способен на всё ради денег и богатства, но больше не сможет на меня повлиять.

Иду по пустынному коридору, желая быстрее попасть наверх.

– Когда? – вдруг слышу шепот Миланы.

И всё бы ничего, я бы просто прошла мимо, вот только следом раздается мужской голос. Принадлежащий отнюдь не Давиду.

– Ты слишком торопишь события. Всё будет, – рычащие нотки грубого тона.

Останавливаюсь, слегка выглядывая в кухонную маленькую пристройку, где обычно прислуга готовит еду. Милана смотрит на какого-то мужика, чей взгляд выражает холодное безразличие. Отшатываюсь, прячась за стеной. Глаза этого незнакомца остры, как бритва, и пугают, вызывая мурашки по коже.

– Ты должен избавиться от нее, иначе деньги… – шипит сестра, я же замираю от шока, ощущая, что разговор идет обо мне.

– Всё должно выглядеть правдоподобно, в ином случае пойдет разбирательство, а с учетом появления твоей дочери первой подозреваемой пойдешь ты, дорогая, – наседает на Милану мужчина, она же толкает его ладонью в грудь.

– Кстати, об этом. Ты нашел ее? Свидетельством о рождении долго сыт не будешь, – возмущенно пыхтит она, ни капли не боясь этого опасного человека.

Он же молчит, не отвечает. Я жду его ответа, затаив дыхание, но слышу спустя секунду только звук поцелуев. Выглядываю из-за угла и вижу, как он, совсем не церемонясь, обрушивается на рот Миланы и усаживает ее на стол, пристраиваясь между ее ног. Даже не заботится о ее репутации. Вот только вместо ожидаемых воплей и возмущений от сестры я слышу ее довольный стон.

– Боже, – тихо шепчу и шмыгаю мимо пристройки, прямиком к лестнице.

Поднимаюсь быстро и, отпуская сонную Глафиру, одеваю мальчиков в дорогу. Несмотря на нетрезвое состояние, Олег приходит минута в минуту к тому времени, к которому мы условились пересечься. Держит в руках сумку, помогает вытащить мою.

– Такси ждет у черного входа, – говорит слегка заплетающимся языком.

Дети слегка канючат, не хотят никуда идти, но я присаживаюсь на колени и пытаюсь их как-то заинтересовать.

– Мальчики, помните сказку про поиск сокровищ? – дожидаюсь их кивка, а затем продолжаю: – Вы же хотите стать настоящими кладоискателями? А для этого что нужно? Правильно, путешествовать. Поедем в аэропорт, а оттуда уже в страну чудес. Правда ведь, здорово?

Дети радостно переглядываются и кивают. Так что мы вчетвером, пока внизу идет бурное времяпрепровождение гостей дома, спускаемся по лестнице для слуг и загружаемся в ожидающее нас такси.

– Умница. Знал, что ты поступишь правильно и поддержишь мужа, – говорит Олег, когда машина трогается с места, увозя нас от родительского дома прочь.

Но в этот раз я не оглядываюсь назад и не испытываю тоску. Хотя в прошлый раз, много лет назад, когда я уезжала на Лазурный берег, мне казалось, что я оставляю здесь частичку души. Как же больно… Только сейчас, сидя в такси, я могу обдумать всё, что со мной произошло. Родная сестра хочет избавиться от меня из-за мужа, который ей неверен, и наследства, которое мне даже не нужно. Неужели можно быть настолько беспринципной и жестокой? Она настолько сильно ненавидит меня? От всего этого распространяется мороз по коже и неприятный холодок страха бежит по позвоночнику.

А ее девочка жива? Что это значит? Я была практически уверена, что ребенка она выдумала, Давид заявлял, что свидетельство о рождении фальшивое.

Но девочка действительно есть, дочка Давида, рожденная раньше моих детей, жива, а значит, она – наследница. Значит, она нужна Давиду и отцу как держатель акций, а мои дети – помеха.

Неужели Давид не мог сказать мне это в лицо? Почему даже не позвонил? Что происходит? Я поверила в его искренность, но в чем же он обманывал меня? Не понимаю…

Нет, однозначно я приняла правильное решение: оставаться в этом городе более небезопасно. Никто не сможет защитить ни меня, ни моих детей. Отец и мать заморочены своими проблемами, не хотят отказываться от власти и богатства.

А Давид… Как же не хочется верить, что он такой же меркантильный, как и вся моя семейка… Но его отсутствие на сегодняшнем аукционе подтверждает это…

Так что теперь в аэропорт едет новая Ева. Не та забитая овечка, которая позволяла растаптывать себя всем, кто считал, что имеет на это право. Не та клуша, которая потакала низменным желаниям мужа ради видимости благополучия семьи. И не та девчонка, которая таяла под чужими мужскими руками…